Серпентариум

  В первой половине дня в субботу жизнь в Хогвартсе замерла. Складывалось ощущение, будто вот-вот начнется битва, а сейчас все экономили силы. Отсиживались в комнатах, обдумывая план обороны школы. И куда бы Гермиона сегодня ни заглядывала, она видела только редких младшекурсников.

Все восприняли вечернее мероприятие чересчур серьезно.

Сама гриффиндорка была не намерена менять свою рутину из-за бала, поэтому сходила на пробежку и сделала домашнее задание по Латыни и Арифмантике. Расписание, четкий план действий и никакой суеты — это помогало не поддаваться панике от предстоящего танца с Малфоем. На глазах у однокурсников, преподавателей и прессы. А еще у нее была цель: поговорить сегодня с Кингсли. Обязательно. Иначе она так и будет ходить по кругу, цепляясь за обрывки информации.

Министерство — это первоисточник.

Только за три часа до начала Грейнджер начала медленные приготовления. Она приняла ванну и сделала все необходимые гигиенические процедуры, потом высушила волосы и накрутила палочкой крупные локоны от середины длины. Затем, немного поразмыслив, Гермиона собрала их в затейливую прическу — низкий хвост с косами, идущими вдоль висков. Макияж она выбрала более спокойный — лишь едва подчеркнула брови и ресницы. Конечный результат поразил даже Джинни, которая пришла за тридцать минут до начала. Она хотела лично убедиться, что Гермиона приложила все усилия к своему вечернему образу.

— Просто королева, — восхищалась Джинни, оглядывая подругу.

Гермиона и сама была вполне довольна тем, что видела в зеркале трюмо. Зеленое платье, позаимствованное из чужого сундука, село идеально по фигуре. Тяжелый бархат спускался вниз, лишь намекая на соблазнительные женские изгибы. А тонкое кружево подчеркивало загорелую кожу. Идеальный баланс сдержанности и чувственности. Платье было достаточно нарядным для того, чтобы не заморачиваться с обувью, поэтому в ход пошли обычные черные лодочки.

— Ты тоже замечательно выглядишь, — сказала Гермиона. На Уизли было лавандовое платье без рукавов, с узким верхом и пышной юбкой. Талию подчеркивал широкий пояс, а зону декольте с россыпью веснушек — интригующий вырез. Романтичное и дерзкое платье, как и сама Джинни.

— Спасибо, — она игриво улыбнулась, — только тебе чуть-чуть не хватает цвета, — Уизли передала подруге маленький черный тюбик. Гермиона его взяла и вопросительно посмотрела на Джинни, потому что это оказалась помада. Причем совсем новая, даже защитную этикетку еще не сняли. — Это тебе. Моральная компенсация за «Вишневый пирог».

Гермиона сняла крышку и увидела помаду темно-красного цвета.

— Очень подойдет к платью, — пояснила Уизли.

Гермиона несколько секунд покрутила помаду между пальцев, а потом неуверенно поднесла ее к губам.

— Тебе помочь? — спросила Джинни и поднялась с кресла.

— Да, пожалуйста, — ответила Грейнджер и тут же передала тюбик. Спустя пару минут ее губы стали намного выразительнее.

— Ну что, готова? — Джинни кинула последний взгляд в зеркало и пошла к выходу из спальни.

— Да, — ответила Гермиона.

***

Всех парней-семикурсников собирали в коридоре у Большого зала заранее — они должны были галантно встречать спутниц у подножия лестницы. Каждую пару объявляли для гостей, и только после этого можно было войти внутрь. По сценарию, когда все танцующие соберутся и построятся, начнется полонез. А затем вальс, жемчужина всей программы.

Первым в зал, конечно, входил Гарри, которому в пару досталась Пэнси Паркинсон. За ними должен идти Рон, сопровождающий Лайзу Турпин, а следом — Гермиона с Малфоем. Потом Невилл с Ханной Аббот, Джинни с Блейзом и Полумна с Рольфом. И так, по очереди, все двадцать две пары.

Гермиона стояла на балконе и смотрела вниз на макушки парней. С каждой секундой узел в ее животе закручивался все сильнее. Ей было страшно, и она не могла ответить даже сама себе, почему.

— Минутная готовность, — объявила профессор Макгонагалл. — Первая спускается мисс Паркинсон. Внизу вас уже будет встречать пресса, поэтому не пугайтесь. Ваша задача — принять руку кавалера и торжественно войти в зал.

Пэнси просто кивнула. Глядя на нее можно было подумать, что она ходит на балы каждый день и совсем не волнуется по тому поводу, что будет открывать вечер. Сегодня слизеринка надела бирюзовое платье из фатина, которое хорошо подчеркивало ее светлую кожу и голубые глаза. Никаких шансов плохо получиться на фотографии.

Возможно, именно поэтому она так спокойна.

У Гермионы же потели ладони. Она незаметно вытирала их о платье, чтобы не шокировать Малфоя проявлением такой очевидной неумелости держаться на публике. Скорее всего даже он, Мистер Непроницаемость, не сможет сдержать брезгливого выражения на лице, когда Грейнджер подаст ему мокрую руку.

Я просто хочу пережить этот вечер. С минимальными потерями. Именно поэтому мне нужно собраться.

— Хорошо выглядишь, — Паркинсон подошла к Гермионе и облокотилась на перила. — Твое платье... кажется мне смутно знакомым, — задумчиво протянула она, медленно оглядывая фигуру гриффиндорки. — Я могла видеть его в «Спелле»? Или в «Ведьмополитене»?

— Вряд ли, — смутилась Гермиона. — Думаю, это винтаж.

— Тебе идет, — кивнула она.

— Мисс Паркинсон, пора! — с волнением окликнула ее профессор Макгонагалл.

Гермиона наблюдала, как Пэнси грациозно спускалась вниз по изгибающейся лестнице. Одной рукой она скользила по перилам, а другой придерживала подол платья. Казалось, что слизеринка нисколечко не боится запутаться в ткани и упасть.

Гермиона перевела взгляд на Гарри. Друг сглотнул под выразительным взглядом Паркинсон и на всякий случай поправил бабочку на шее. Как говорил сам Поттер, Пэнси пугала его до чертиков. Своей прямолинейностью и напором. Между ними за три недели репетиций не могло возникнуть никаких, даже близко дружеских чувств, уж слишком они разные. Но сегодня Мальчик-который-выжил и эта слизеринская бестия должны были стать королем и королевой вечера. Символом преодоления всех разногласий. Шансом на новую жизнь после войны.

Сколько патетики.

Гарри подал Пэнси руку, и они вошли в зал под оглушительный грохот аплодисментов.

— Мисс Турпин! — командовала директор. Худенькая девушка в розовом платье поспешила к лестнице. Она выглядела напуганной и явно не привыкшей к такому вниманию. Лайза, несмотря на все немые просьбы Грейнджер двигаться чуть медленнее, достаточно быстро спустилась вниз и подала Рону руку.

Она украла у меня несколько драгоценных секунд спокойствия.

Сердце Гермионы пропустило удар. Узел напряжения, кажется, занял все пространство в животе гриффиндорки, пока она медленно шла к парадной лестнице.

Соберись, Грейнджер. И дыши.

Она расправила плечи и сделала первый шаг. Малфой стоял внизу, но приглушенный свет и вспышки колдокамер не давали присмотреться к его внешнему виду. Ее руки, похоже, опять вспотели.

Ну, значит Малфоя ожидает неприятный сюрприз. Это будет моя маленькая месть за его отвратительное поведение на последних тренировках.

— Мисс Грейнджер, посмотрите сюда! — прокричал кто-то из репортеров. Она попыталась отыскать в толпе того, кто ее окликнул, но тот уже словно растворился.

Оставалось всего три ступеньки, когда:

— Грейнджер, — хриплый голос Малфоя ударил между ребер. Гермиона наконец смогла рассмотреть его. Черный костюм-тройка, черная парадная мантия, белая рубашка и зеленая бабочка. Точно такого же цвета, как ее платье, словно они договорились.

Но это было лишь еще одно совпадение в бесконечной череде случайностей между ними.

Малфой подал руку. Взгляд слизеринца просканировал платье гриффиндорки, и его брови вдруг нахмурились.

Я выгляжу плохо? Ему не нравится?

Он повел ее в зал к чиновникам и журналистам.

— Мисс Гермиона Грейнджер в сопровождении мистера Драко Малфоя.

Гермиона и Малфой присоединились к другим парам. Наконец-то их минута славы подошла к концу. Они стояли, соприкасаясь плечами, и напряжение внутри Гермионы потихоньку ослабевало.

Ну, все прошло достаточно неплохо. Осталось пережить вальс.

— Грейнджер, — раздраженный шепот раздался со стороны Малфоя. Гермиона едва вздернула нос, спрашивая, что ему надо. — Какого черта на тебе платье моей бабушки?

Что?

ЧТО?!

Гермиона резко повернула голову в его сторону.

— О чем ты? — на выдохе сказала гриффиндорка.

— Ой, да брось, — он поморщился, — что ты задумала?

Гриффиндорка продолжала смотреть на него в полном недоумении.

— Мне стоит ткнуть тебя носом в ее портрет на парадной лестнице поместья, когда мы пойдем за яйцом? Она там в точно таком же платье на Святочном балу.

О, Мерлин.

— Это... это случайное совпадение, — пролепетала гриффиндорка. Она почувствовала, что заливается краской.

— Грейнджер, все, что касается тебя, уже давно не кажется мне случайным совпадением, — его челюсть напряглась.

— Как и мне, Малфой, — ответила она с напускным негодованием. Внутри же Гермиона просто сгорала от стыда, ей хотелось провалиться сквозь землю. По праву эта ситуация отныне могла называться одной из самых унизительных в жизни гриффиндорки. Сразу после ситуации с вишневым пирогом в «Кафе Мадам Паддифут», разумеется.

— Потом объяснишь, как оно у тебя оказалось, — процедил сквозь зубы слизеринец.

Как оно у меня оказалось?

Гермиона судорожно думала, что можно сказать в свое оправдание. Она просто украла чужое платье, которое, по случайному совпадению, принадлежит бабушке Малфоя.

Вдруг Гарри и Пэнси куда-то двинулись. Гермиона опомнилась и поняла, что сейчас пришел черед променада. Малфой опять куда-то ее вел, но она плохо отдавала себе отчет в происходящем. Гриффиндорка пыталась почувствовать ровный пол под ногами, но ее то и дело отвлекали вспышки фотоаппаратов. Движение по залу прекратилось.

Успокойся, Гермиона. Вдох-выдох. Сейчас будет вальс.

Она машинально сделала реверанс, Малфой в свою очередь поклонился. Затем рука слизеринца опустилась на ее лопатку, она же положила свою на его плечо, стараясь едва касаться плотной материи пиджака. Заиграла следующая мелодия, совсем не похожая на музыку для полонеза. Это был Штраус, король вальса, которого сильно ценили даже в магическом мире, что уж говорить о магловском. Несколько секунд, и Малфой закружил ее в танце.

Раз-два-три...

Пары двигались по кругу, достаточно синхронно, насколько могла судить Гермиона со своей позиции. Мгновение — и она развернулась к слизеринцу спиной, чувствуя, как полы его пиджака слегка задевают кожу сквозь тонкое кружево.

Раз-два-три.

Они снова лицом к лицу. Вернулся зрительный контакт, отдающийся ударом куда-то в центр грудной клетки. Брови Малфоя периодически хмурились. Гермионе очень хотелось нажать пальцем на складку на его лбу, чтобы она навсегда исчезла.

— Улыбайся, Малфой, — прошептала она. — Мы же договаривались.

Его губы дрогнули.

— Ты думаешь, что бессмертная, Грейнджер? — тихо ответил он ей.

Раз-два-три...

Движения Малфоя были плавными и изящными, но его лицо по-прежнему выражало крайнюю степень сосредоточенности. Слизеринец мог быть совершенством практически на автопилоте, но только не рядом с ней. Гермиона открывала в нем какие-то новые грани бешенства, отчего маска аристократической любезности отлетала в сторону.

В движении Малфой прокрутил Гермиону вокруг оси, и они снова прижались друг к другу. Чуть ближе, чем несколько тактов назад. Его рука вдруг совсем не аристократично сползла с лопатки гриффиндорки ближе к талии, но он тут же вернул ее на положенное место.

Раз-два-три...

И вот — та самая ненавистная для Гермионы часть танца. Они остановились, чтобы Малфой смог поднять ее вверх. Он медленно провел руками вдоль тела гриффиндорки, и она уже по привычке зажмурилась.

Но... это последний шанс узнать, как выглядит его лицо в этот момент.

Когда ее ноги оторвались от паркета, Гермиона распахнула глаза. Она скользнула взглядом по его темным бровям и ресницам, потом перешла на прямой нос и задержалась на самом интересном — его приоткрытых губах. Малфой едва заметно прошелся по ним кончиком языка.

Мерлин милостивый.

Эти несколько мгновений впитались в ее память, кажется, навсегда. Слизеринец аккуратно поставил ее обратно на пол. Оставалось танцевать еще около минуты, и Гермиона решилась. Ее рука, которая раньше достаточно скромно, почти невесомо лежала на его плече, чуть-чуть соскользнула ниже, поглаживая его лопатку. От собственного нахальства по ее спине побежали мурашки.

Мурашки и Драко Малфой вообще всегда приходили вместе.

Гермиона не была уверена, что слизеринец вообще хоть что-то почувствовал через свои десять слоев одежды, но для нее было важнее то, что она наконец это сделала.

Можно больше не думать об этом, ведь так?

Но упрямое подсознание говорило, что без мантии, пиджака, жилетки и рубашки его спина наверняка ощущается намного лучше.

Как хорошо, что мы этого никогда не узнаем.

Я бы сказала, к сожалению.

А тебя никто и не спрашивал!

Зазвучали финальные аккорды. Малфой сделал последний оборот и остановился. Зрители зааплодировали, а все колдоаппараты разорвались от горячих вспышек. Гермиона почувствовала, как в ложбинку груди скатилась капля пота. Но дышать становилось легче от мысли, что сейчас Малфой отойдет от нее хотя бы на метр, и, возможно, у нее даже появится шанс восстановить сердечный ритм. Вскоре он действительно проводил Гермиону за столик, как подобает этикету, и удалился в противоположный конец зала.

Гермиона села между Гарри и Невиллом, через пару минут к ним присоединились Рон и Джинни. Рассадка по столикам также была заранее предусмотрена, что в нынешней ситуации было крайне напрягающим обстоятельством. Гермиона не разговаривала с Роном, Рон — с Гарри, а Гарри с Джинни. И наоборот. Только один Невилл за этим унылым столом все пытался завязать разговор.

Абсолютно безуспешно. Бедный Невилл.

Через несколько минут на сцену поднялась профессор Макгонагалл. Она сказала пару слов о том, что рада видеть всех в этом зале на первом Балу Примирения. Затем директор представила Кингсли публике, и тот достаточно сдержанно помахал гостям.

— Сколько охраны, — поразился Невилл.

Только сейчас Гермиона заметила, что позади Кингсли стояли полдюжины авроров. Во время танца у нее не было особой возможности разглядывать толпу.

— Было бы странно обратное, — ответила она Долгопупсу. — На свободе еще с десяток Пожирателей. Кингсли понимает, что находится в опасности буквально каждую секунду.

Профессор Макгонагалл пожелала всем приятного вечера и пригласила Гарри выйти на сцену. Он встал, чуть не опрокинув стул, и обреченно поплелся к подиуму.

Поттер так и не дал Гермионе свою речь. Вчера вечером она предложила хотя бы взглянуть на нее, ничего не поправляя, но он отнекивался. Скорее всего, к этому моменту у него все еще не было написано ни строчки.

Гарри прочистил горло, и весь зал замер в ожидании. Только прытко пишущее перо Риты Скитер издавало противный скрежет.

— Идея сегодняшнего вечера заключается в том, — начал Поттер, — чтобы примирить нас друг с другом. Но мне кажется, что это невозможно.

Недоумение — вот что в этот момент можно было прочитать на лицах гостей. Они взволнованно зашептались. Гермиона же только прикрыла глаза, обдумывая, чем в итоге обернется речь ее лучшего друга.

Хорошо, если не скандалом на первой полосе «Пророка».

Хотя, может, это было бы и к лучшему.

— Каждый из нас, прямо или косвенно, занял в этой войне одну из сторон, — продолжал Гарри. — Не важно, был это его осознанный выбор или так сложились обстоятельства — непричастных не осталось. Мы все в этом по колено. А может, и по самое горло.

Он сглотнул, а в зале на пару мгновений воцарилась напряженная тишина.

— Знаете, терять близких — это больно, — голос Поттера с каждым предложением становился увереннее. — Поэтому нормально злиться на тех, кто приложил руку к их смерти. Я не буду призывать вас забыть обо всем горе, которое пришлось пережить за эту войну. Слова «прости меня» не вернут мне родителей. Или крестного. Или любимого преподавателя по любимому предмету. Они не вернут мне некоторых друзей или детство. Эти слова ничего не изменят.

Все понимали, что Гарри говорит совсем не то, чего от него ждали. Но ни у кого не хватало смелости остановить этот поток. Гермиона всегда знала, насколько ему тяжело. Долгое время ненависть, злость и обида были для Поттера топливом, поводом не сдаваться. Но подобные откровения всегда происходили между ними тремя: Гермионой, Гарри и Роном. Он всегда храбрился перед посторонними, потому что знал — ему нельзя сломаться. До тех пор, пока он держится, держатся все остальные.

Потому что Мальчик-который-выжил — это надежда. Луч, освещающий дорогу в кромешной тьме. А сейчас он говорил во всеуслышание о том, как ему было тяжело. И Гермионе захотелось выйти на сцену и обнять лучшего друга. Самого храброго мальчика во всей Великобритании.

— То, что я сейчас стою перед вами — чудо, счастливая случайность для меня, — говорил дальше Гарри. — Я должен был умереть в лесу. И я бы умер еще тысячу раз, если бы знал, что моя смерть заберет с собой войну. Разве это нормальные слова для восемнадцатилетнего парня?

Он грустно улыбнулся.

— Но вот парадокс: построить счастливое будущее в мире, где все друг друга ненавидят, невозможно, — его рука нашла манжету рубашки и начала нервно теребить край. — В таком обществе войны не прекратятся никогда. Прощение требует мужества, на мой взгляд, даже большего, чем во время битв. Потому что прощение бескорыстно, — Гарри сделал паузу, чтобы вдохнуть, и продолжил через несколько мгновений. — Мне так хотелось заставить врагов почувствовать тот уровень боли, который испытал я, мои друзья и близкие. Мне так нравилось их ненавидеть, что я стал забывать о самом главном: миром правит не злость, а любовь.

Профессору Дамблдору это предложение понравилось бы.

— Я устал ненавидеть, — Гарри вздохнул. — Прощение — это процесс, и мы находимся только в самом начале пути. Именно поэтому я говорю, что примирить нас сегодня невозможно. Нам понадобится много времени, чтобы понять друг друга. Чтобы увидеть в рядом сидящем человеке если не друга, то хотя бы просто приятного собеседника. Я прошу у вас время, — он мельком взглянул на профессора Макгонагалл. — И, возможно, наши дети будут более умными, чтобы никогда не допустить войны. Мы их этому научим.

Рядом послышался всхлип. Гермиона повернула голову и увидела, что Джинни обливается слезами. Она кусала губу, стараясь не привлекать к себе внимания, но это было равнозначно попытке спрятать слона в чулане. Все колдоаппараты сейчас были направлены прямо на нее.

— И напоследок, — теперь и Гарри не сводил глаз с младшей Уизли, — нас определяют не наши факультеты или наши родители, нас определяют наши поступки, — он нервно поправил бабочку. — Пожалуйста, будьте смелыми. Мы выжили не для ненависти, мы выжили для любви.

Секунду, две, три — зал молчал. А потом вдруг случился взрыв, настоящий экстаз. Перо Скитер, которое во время речи Гарри не останавливалось ни на секунду, вдруг зашевелилось с двойным усердием. Люди аплодировали, поднимаясь со своих мест. Поттер же не обращал на них никакого внимания, потому что прямо сейчас к нему через весь зал шла, нет, бежала Джинни.

Они обнялись так крепко и так отчаянно, будто не виделись тысячу лет. Гермиона посмотрела на Рона, который в данную секунду выглядел смущенным, а не злым, и узел напряжения в ее животе окончательно развязался. Уизли перехватил ее взгляд и тряхнул головой в сторону Гарри. Она кивнула, понимая, о чем он думает.

Через пару мгновений они обнимались уже вчетвером. Потом к ним присоединились Невилл, Полумна, Симус и многие-многие другие. Толпа вокруг Гарри росла с каждой секундой. Джинни что-то прошептала Поттеру на ухо, от чего он счастливо улыбнулся. В его глазах снова заискрилась жизнь.

Гермиона наблюдала за парой и тихо надеялась, что они все-таки обсудят свои проблемы, а не просто помирятся под влиянием момента.

Постепенно ученики начали расходиться по местам, смущенные своим порывом. Они все-таки были на балу.

Гермиона заняла свое место за столиком. В последние несколько минут в ней зрело зудящее намерение обязательно перехватить Кингсли перед его уходом. Неизвестно, когда они снова встретятся, а ей сейчас пригодится любая информация.

После речи Гарри перед гостями выступил хор с двумя композициями. Потом Кингсли произнес небольшую речь о том, что восстановление страны после войны — это первостепенная задача для Министерства. Затем было выступление танцевального ансамбля, которое завершало собой официальную часть мероприятия. Гермиона ерзала на стуле все сорок минут, пока профессор Макгонагалл не объявила о начале танцев. Гости начали подниматься и подходить друг к другу, чтобы пообщаться. На сцене тем временем появились музыкальные инструменты для приглашенной кавер-группы.

Гермиона взглядом нашла Кингсли. Он стоял, окруженный аврорами и прессой, и давал комментарий для «Ежедневного Пророка». Вскоре музыканты вышли на сцену под аплодисменты гостей, свет в Большом зале приглушили, и ученики начали робко выходить на танцпол. Гриффиндорка же встала к стене, откуда ей открывался хороший вид на министра, и приготовилась ждать подходящего для разговора момента. Бал Примирения в общем и целом казался ей одним сплошным недоразумением. Если бы не речь Гарри, она бы назвала вечер самым бестолковым в своей жизни. Гермионе было очень интересно, чья это была идея. Очевидно, что не профессора Макгонагалл — она была просто исполнителем чужой воли. Директриса сделала все, чтобы вечер со стороны казался приличным.

И, наверное, он таким и выглядел. Для всех, кто не принимал активного участия в войне.

Сама идея о том, чтобы примириться, казалась не до конца сформулированной. Кому и с кем? Кто заслуживал прощения?

Малфой, у которого не было выбора? Другие слизеринцы, просто дети Пожирателей Смерти? Или их родители? Которые искренне желали истребить маглорожденных волшебников? Которые пытали и убивали?

Разве первые две категории нуждаются в прощении? Разве последних возможно простить?

Гарри устал жить в ненависти. Это понятно, ведь его с самого детства готовили к тому, что однажды он убьет того, кто так безжалостно расправился с его семьей. И это было бы невозможно без кипящей ненависти. Без злости и обиды на Волан-де-Морта и его последователей.

Гермиона ненавидела Пожирателей за другое. За то, что они считали ее недостойной этого мира, несмотря на то, что она могла обойти некоторых из них по части интеллекта и магических способностей уже в подростковом возрасте. В то время как в магловском мире люди смогли преодолеть самые трудные расовые вопросы, в магическом мире сегрегация была почти средневековой. Чистокровные семьи упивались своими предрассудками, они лелеяли свои заблуждения, потому что так проще. Ты на вершине мира, потому что ты чистокровный, а не потому, что сильный волшебник. Для этого ведь почти ничего не нужно делать — привилегии достались тебе просто по праву рождения. Упали с неба. Ненависть Гермионы была скорее идеологической, а не личной.

Вдруг Кингсли кивнул аврорам и пошел к выходу из Большого зала. В одиночестве. Гермиона тут же оттолкнулась от стены и последовала за ним. Возможно, ей придется подкараулить министра у туалета.

Она уже почти дошла до двери, когда кто-то схватил ее за предплечье, грубо останавливая. Гермиона обернулась и увидела Малфоя.

— Куда ты идешь? — спросил он, смотря на гриффиндорку с подозрением.

— Не твое дело, — огрызнулась Грейнджер и тряхнула рукой, пытаясь освободиться. Идиотская привычка Малфоя хватать ее за руки начинала конкретно бесить.

— Ты идешь за Кингсли, ведь так?

— И что? — спросила Гермиона. — Мне нужно поговорить с ним.

— О чем?

— Малфой, не о твоем отце уж точно, успокойся, — раздражалась она.

Слизеринец подозрительно прищурился.

— Я пойду с тобой, — сказал он и отпустил руку Гермионы. Малфой первым вышел из Большого зала, гриффиндорка проследовала за ним, мысленно проклиная его затылок.

Чертов параноик.

— Куда он пошел? — спросил Малфой, как только они оказались в коридоре.

— Думаю, в сторону мужской уборной, — ответила Гермиона, закатывая глаза. Малфой, словно почувствовав это, обернулся.

— Сейчас у тебя есть прекрасная возможность рассказать мне, где ты взяла это платье.

— Оно попало ко мне случайно.

— Разумеется, — он фыркнул.

— Я серьезно. Я нашла его в одном из сундуков, который хранился в Малом бальном зале.

— Где сейчас этот сундук? — спросил Малфой.

— У профессора Макгонагалл, — Гермиона следовала за ним на расстоянии в полшага.

— Занятно, — Малфой хотел добавить что-то еще, но за поворотом у мужского туалета вдруг послышался сдавленный крик. Переглянувшись, парочка поспешила на звук.

Кровь в жилах у ведьмы застыла, когда они наконец добежали, потому что прямо на их глазах черная змея, длиной не менее пяти метров, обвивала Кингсли. Гермиона тут же полезла под платье за палочкой, которую закрепила на чулках, а Малфой достал свою из внутреннего кармана пиджака.

Змея зашипела, в секунду отпустила Кингсли и бросилась по коридору. Министр громко задыхался, хватаясь руками за ребра. Малфой, не размышляя ни секунды, помчался за тварью. Гермиона мигом сбросила туфли, схватила подол своего платья и тоже побежала, на ходу вызывая Патронуса.

— На Кингсли напали, он у мужского туалета на первом этаже, — передала она сообщение для профессора Макгонагалл.

Гермионе потребовалось несколько секунд, чтобы сравняться с Малфоем. Два месяца ежедневных тренировок сделали ее значительно более выносливой. Слизеринец бросал в змею заклинания, но та уворачивалась, петляя. Стук каблуков Малфоя о каменный пол отдавался у Гермионы в ушах. В крови кипел адреналин, пока они бежали по коридорам за змеей, которая, казалось, чувствовала каждое летящее в нее проклятие. Тварь свернула в поворот, который оказался тупиком, с одним лишь окном в конце, и Гермиона на секунду обрадовалась. Они загнали ее в угол.

Несколько мгновений ничего не происходило. Желтые глаза змеи казались пустыми — у них не было ничего общего с Нагайной, потому что питомица Волан-де-Морта смотрела на жертву пугающе осмысленно. При более ярком свете в ее окрасе можно было увидеть зеленые вкрапления.

— Ступефай! — Малфой бросил в змею заклинание, но она от него просто отмахнулась. Для рептилии такого размера Ступефай равнозначен удару тапком.

Змея зашипела, осознавая некоторое свое преимущество перед их заклинаниями, и начала подниматься. Она возвышалась над Гермионой и Малфоем уже на добрый метр, когда гриффиндорка вдруг сообразила и бросила за спину ограждающий барьер, чтобы тварь не смогла проползти мимо них обратно к выходу из Хогвартса.

Они оказались взаперти.

Змея хищно оглядела волшебников, а затем вдруг бросилась на гриффиндорку. Гермиона даже не успела вскрикнуть — весь воздух из легких вырвался вместе с тяжелым столкновением с тушей твари. Ее ребра сдавливались со всех сторон, и вдохнуть в новых обстоятельствах казалось просто чем-то невозможным.

— Ревените! — вскрикнул Малфой, но его рука с палочкой чуть дрогнула.

Змея начала извиваться, злобно шипеть и уменьшаться в размерах. Когда она ослабила хватку, Гермиона стала жадно глотать воздух, чувствуя, как расширяется грудная клетка. В чертах змеи, которая упала к ногам гриффиндорки, начинало проглядываться что-то человеческое: две руки, две ноги, длинные черные волосы. Она вскинула голову, и ее лицо было похоже на женское. Вот только кожа этого существа мало походила на обычную — она так и осталась покрыта чешуей. Возможно потому, что заклинание было слабым и неточным. Справедливости ради, Малфою не на ком было его отработать — маледиктусов в школьных аудиториях не водилось. Слава Мерлину, что он вообще его вспомнил.

Гермиона подняла с пола свою палочку, но применить заклинание не успела, потому что Ревените уже переставало действовать. На ее глазах женщина снова превращалась в змею, и зрелище это было ужасающим. Ее ломало и трясло, она кричала, царапая ногтями каменный пол.

— Петрификус Тоталус! — снова попытался Малфой, но было поздно. Существо полностью вернулось в змеиное обличие. Она кинулась прочь от гриффиндорки и прыгнула в окно, разбивая витраж в осколки. Гермиона подбежала туда одновременно со слизеринцем, но все, что им удалось разглядеть в сумерках — это удаляющийся в сторону Запретного леса силуэт.

Шок постепенно начал отпускать, и Гермиона почувствовала, что в ее ногу впиваются осколки стекла. Она поморщилась.

— Мерлин, ты что, босиком?! — воскликнул Малфой.

— Мне следовало бежать за змеей на каблуках? — огрызнулась Гермиона. Она попыталась сделать шаг назад, но лишь напоролась пяткой на новый осколок.

— Стой ты, — сказал Малфой и подошел ближе. Под его ботинками хрустело стекло. Одной рукой он взял Гермиону за спину, а другой поднял ее под колени, устраивая у своей груди. На пол с ее стоп падали капли крови, поэтому ведьма даже не думала протестовать. Ее трясло от осознания, что они только что увидели.

Чертова змея. Она была здесь, в Хогвартсе, и пыталась напасть на Кингсли.

— У нее точно нет магических способностей, — сказал Малфой, не глядя на гриффиндорку. Он нес ее по коридору в сторону Большого зала.

— Это наше преимущество, — ответила она и спустя пару мгновений добавила, — спасибо, что не дал змее придушить меня.

— Я еще об этом пожалею, — хмыкнул Малфой. Вдруг послышались какие-то звуки суеты, и из-за угла выбежали Гарри и Рон. Гриффиндорка смутилась под их вопросительным взглядом.

— Гермиона! — закричал Поттер.

За ними показалась профессор Макгонагалл и несколько авроров.

— Что произошло? Где змея? — спросила директриса, с ужасом оглядывая окровавленные ноги Гермионы. Она все еще висела на руках у Малфоя.

— Эта тварь сбежала, разбив витраж. А она, — слизеринец бросил взгляд на Гермиону, — поранилась о разбитое стекло. Где мадам Помфри?

— С министром. У него сломано несколько ребер и есть небольшие проблемы с дыханием, — взволнованно говорила профессор, — но жить будет. Вы успели вовремя.

— Где она? — раздался крик, и из-за угла выскочил профессор Димов. Его не было на балу, что не показалось странным — учитель избегал даже обычных ужинов, что говорить о торжественном вечере. — Где?

Все с недоумением обернулись на крик.

Профессор Димов подошел ближе и тоже впился взглядом в Гермиону.

— Что вы с ней сделали? — он почти прошептал свой вопрос.

Странная реакция.

— Мы — ничего, — спокойно ответил Малфой. — А она чуть не придушила Грейнджер.

— Жидкий... жидкий кислород, — вдруг сказала Гермиона, пытаясь встать на ноги. Но Малфой только сильнее прижал ее к себе, не давая слезть. — Гарри, — она поймала взгляд друга, — в ящике трюмо в моей комнате, где я храню лекарства, есть один пузырек с синим зельем. Это поможет Кингсли. На этикетке есть подпись.

Поттер кивнул.

— Сейчас принесу.

— Давайте в больничное крыло, — сказала профессор Макгонагалл и развернулась. Малфой пошел за ней с Гермионой на руках.

Кингсли был в сознании. Жидкий кислород, который принес Поттер, помог избавиться от асфиксии, но три его ребра были действительно сломаны. Министра было решено перевезти в Мунго.

Мадам Помфри достаточно быстро залечила порезы на ногах Гермионы. Гриффиндорка, наверное, могла сделать это и сама, но ее руки с того момента, как змея выпрыгнула в окно, не переставали трястись. Плюс, чего таить, ей понравилось внезапное проявление заботы со стороны Малфоя. Но она бы ему в этом никогда не призналась.

Время близилось к двенадцати ночи, когда авроры забрали их двоих на допрос в Министерство. Им не дали возможности даже переодеться.

Гермиона сидела в темной комнате Аврората, дрожа от холода в своем бальном платье, пока два сотрудника магической полиции засыпали ее вопросами о том, как выглядела змея и ее человеческое обличие. Потом они начали копаться в деталях:

— Что вы делали наедине с мистером Малфоем в разгар бала? — спросил один из них. Это был высокий рыжий мужчина среднего возраста. Под его глазами, казалось, залегла вся усталость этого мира.

— Мы искали Кингсли, — прямо ответила гриффиндорка.

— Зачем? — спросил другой аврор, широкий и низкий, как тумбочка, с жидкими темными волосами и крючковатым носом.

— Мы вместе воевали, — Гермиона выделила интонацией последнее слово. — Я могу поговорить со старым другом на торжественном вечере, разве нет?

— Зачем мистер Малфой пошел с вами? — допытывался первый.

— У него паранойя. Он не любит, когда я хожу куда-то одна.

— Какое заклинание использовал мистер Малфой, чтобы вернуть змее человеческий облик? — переключился на другую тему второй следователь.

— Ревените.

— Где он его взял? Заклинание такого уровня точно не входит в школьную программу.

— Я не знаю, спросите у него.

Гриффиндорка не сказала аврорам о том, что у нее были записки Ньюта Саламандера, и сама не знала, почему. Возможно, побоялась, что их изымут.

— Обязательно спросим, — кивнул он. Гермионе абсолютно не нравился тон, с которым велся допрос. Словно они виноваты в том, что бросились за змеей в погоню.

Ее выпустили из Аврората только под утро. Профессор Макгонагалл сказала ждать в Министерстве, чтобы всем вместе вернуться в школу, но Гермионе очень хотелось на свежий воздух. Она вышла на улицу через телефонную будку и увидела Малфоя.

— Ты рассказал им про яйцо? — спросила она. Слизеринец обернулся и покачал головой.

— Раньше я боялся только того, что это навредит моим родителям, — хрипло ответил Малфой. Кажется, его допрос был менее приятным. — Теперь же я уверен, что сначала ты должна взглянуть на яйцо, — Гермиона посмотрела на него с легким недоумением. — Я тебе верю, Грейнджер. У тебя будет столько времени на изучение, сколько понадобится.

Только сейчас гриффиндорка поняла, что именно пытался донести до нее Малфой последние месяцы: «Я хочу поймать эту тварь так же сильно, как и ты».

Враг моего врага мой друг.

О ирония, вот она та самая дуальность в своем самом прямом значении. Белое и черное, добро и зло, свет и тьма. То, что есть в каждом человеке и чаще всего в неравных пропорциях.

А значит, что все серое. Так или иначе.

Это был щелчок. Ледяная глыба взаимной ненависти сегодня раскололась, обнажая сердцевину правды: они заодно. По одну сторону баррикад. Впервые с того момента, как Малфой протянул Гарри руку за самым первым ужином в Большом зале.

Станут ли они снова ненавидеть друг друга в тот момент, когда сумасшедшую женщину упекут в Азкабан, совершенно неважно. Довериться Малфою — значит приспособиться к обстоятельствам, невзирая на общее трудное прошлое. В эту конкретную секунду на него можно положиться, и это единственное, что имеет значение.

— Спасибо, Драко, — неожиданно даже для самой себя Гермиона назвала его по имени.

— Держи себя в руках, Грейнджер, — поморщился он.

Она кивнула, обнимая себя за плечи. Малфой снял мантию и протянул Гермионе. Она неуверенно ее приняла и накинула на свои плечи.

С хлопком на улице появилась профессор Макгонагалл.

— Все в порядке? — обеспокоенно спросила директриса, глядя на Грейнджер.

— Да, — ответила она.

Хотя в минувшем вечере не было ничего нормального.

Через пару минут они втроем аппарировали в Хогсмид, а затем пешком добрались до школы в полном молчании. Гермиона плюхнулась на кровать в своей спальне спустя десять секунд после того, как переступила порог. Она сняла платье, но не нашла в себе никаких сил смыть остатки косметики. Кончики ее волос едва ощутимо пахли цитрусом и пряностями, и это помогло ей уснуть быстро, крепко и пугающе спокойно.

Сейчас она была в безопасности.

Примечания:

Арт к сцене бала от Ирины Кулиш: https://t.me/alissaraut/972

Портрет женщины-змеи от Яксу: https://t.me/alissaraut/1575