Серпентариум

 Гермиона боялась остаться наедине со своими мыслями в тот вечер. Но и оттягивать момент прощания с Джинни до бесконечности было нельзя — завтра генеральная репетиция бального танца. Гриффиндорка постаралась заблокировать все воспоминания о вечеринке и, когда легла в кровать, сосредоточилась на самом важном — змее. Она, словно под микроскопом, рассматривала каждую крошечную деталь, вспоминала все подробности, какие удалось собрать к этому моменту. Два нападения и три трупа в Америке в прошлом году. Три нападения и пять трупов этим летом и осенью в Великобритании. Три яйца с наложенным защитным заклинанием. Два Малфоя...

Стоп. Никаких Малфоев.

Вычеркиваем.

Одна змея-маледиктус. Никаких идей, кто она и где может прятаться. Ноль зацепок.

Гермиона начала вспоминать все известные факты о том, кем были жертвы. Сотрудники американского Министерства, которые, кажется, работали в Отделе контроля популяции магических существ, владелец цирка, семья маглов, магозоолог, специализирующийся на рептилиях, и работник Отдела тайн.

Подождите... Работали в отделе контроля популяции магических тварей?

Гермиона подскочила на кровати.

«Ничего, это обычный вопрос. Они работают в МАКУСА, отец в Департаменте защиты магического правопорядка, а мама — в Комитете по защите магических существ. Она его глава».

Гермиона попыталась воспроизвести в своей голове организационную структуру американского Министерства. Если она правильно помнила, в Комитете по защите человекоподобных магических существ было несколько подразделений: Отдел социальной защиты и поддержки, Отдел регистрации, Отдел коммуникации, Отдел контроля популяции магических существ и Экстренная комиссия правопорядка.

Рольф. Мама Рольфа была их начальницей!

Вот она — ниточка. Первая зацепка на новом свитере.

Гермионе захотелось побежать в гостиную Пуффендуя прямо сейчас. Она взглянула на время и с тоской поняла, что заявиться к Рольфу во втором часу ночи — это верх неприличия.

Гермиона плохо спала в ту ночь. Каждый час она вздрагивала и смотрела на время, высчитывая, во сколько примерно просыпаются другие ученики по субботам. Выводы были неутешительными: ни один нормальный человек не поднимется с кровати раньше девяти в свой законный выходной.

Ближе к утру Гермиона провалилась в неглубокий и тревожный сон. Он был хаотичным, отрывистым. В одном эпизоде ее обвивали мелкие змеи, похожие на гадюк. Они пытались проникнуть под одежду и вцепиться в кожу. В другом она видела морской шторм и пенящиеся валы. Затем вдруг — Хогвартс. Пыльное помещение, смутно напоминающее Малый бальный зал до уборки. И Рон, который прижимает ее к стене под канделябрами, шаря по телу дрожащими руками. Гриффиндорка хорошо понимала свои ощущения в этот момент: неприятие, возмущение и какой-то первобытный страх. Будто происходит то, чего ей ужасно не хочется. В какой-то момент рыжие волосы вдруг стали пепельно-белыми, а глаза цвета летнего синего неба заволокло серыми осенними тучами. Руки парня перестали дрожать — стали уверенными и настойчивыми. И она успокоилась. Ощущение, словно в кошмаре, где не удается убежать от убийцы, и вдруг приходит подмога. Когда калейдоскоп знакомого образа сложился в единую картину, Гермиона тут же проснулась и обнаружила себя в своей кровати. Капли пота стекали по лбу и вискам, а сердце снова бешено колотилось. На часах было без двадцати семь утра.

Я ненавижу свое подсознание.

Гермиона стояла в ванной, когда вдруг услышала грохот, доносящийся из гостиной. По ощущениям что-то взорвалось. Она накинула халат и побежала на шум, прихватив палочку. Ее комната находилась в самом конце лестницы, под крышей башни, поэтому гриффиндорка перепрыгивала через несколько ступеней, чтобы оказаться внизу как можно быстрее.

— Ты себя вообще слышишь? — кричал Поттер. Гермиона замерла на последней ступеньке. Джинни стояла в пижаме у камина, а Гарри держал ее за плечи. Уизли плакала, жадно глотая воздух.

— Гарри, у-успокойся, — тихо сказала Джинни. Поттер тряхнул девушку, и Гермиона уже не выдержала.

— Что происходит? — спросила Грейнджер, выходя из тени лестницы. Она наконец заметила, что взорвалось — это был небольшой книжный шкаф в четыре полки. По лестницам начали спускаться сонные ученики, которых разбудил шум.

— Какого черта? — Рон протиснулся сквозь толпу и вышел вперед. Его растерянное выражение лица за секунду стало злым. — Гарри, руки убери.

Поттер, который, кажется, забылся в ярости, отпустил Джинни и сделал шаг назад. Уизли затряслась. Чтобы унять дрожь, она обняла себя двумя руками.

— Идите по своим комнатам, — рявкнул Рон, оглядывая собравшихся. — Быстрее!

Гриффиндорцы, которые уже настроились на драму, разочарованно начали расходиться. Рон перевел взгляд на друга.

— Что случилось? — ровно спросил он. Но Гермиона знала, что внутри него тикает бомба. Джинни всхлипнула.

— Мне передали, как славно вчера Джинни повеселилась на слизеринской вечеринке, — ответил Гарри.

— И что? — вмешалась Гермиона. — Это повод пугать ее до чертиков?

Гарри перевел взгляд на Грейнджер, и в его глазах было много обиды. И боли. Рон подошел ближе к сестре, отгораживая ее от Поттера.

— Ты рехнулся, Гарри? Это моя сестра! — воскликнул Уизли, возвращая к себе его внимание.

— А еще это моя девушка! — ответил Гарри.

Конфликт обещал стать трехсторонним.

— Давайте вы все сейчас успокоитесь и разойдетесь по разным комнатам, — спокойно сказала Гермиона, оценивая ситуацию.

— Отличная идея, — Рон взял Джинни за предплечье и повел в сторону ее спальни. — Не подходи к ней, — он бросил последний взгляд на друга перед тем, как скрыться в тени лестницы.

Плечи Гарри опустились.

— Пойдем, — Гермиона взяла Поттера за руку.

— Я не хочу. Оставь меня одного, — он грубо высвободился.

— Пойдем, — терпеливо повторила Гермиона. Поттер несколько мгновений боролся с собой, а потом кивнул и направился в сторону ее комнаты.

Когда за ними затворилась дверь, Гарри упал в кресло и закрыл лицо ладонями.

— Что случилось? — спросила Грейнджер. Она открыла ящик трюмо и нашла там Умиротворяющий бальзам. Гермиона пользовалась им редко, предпочитая бороться с тревогой силами собственной психики, но на всякий случай хранила несколько пузырьков.

— Ты же там была, на вечеринке, сама все знаешь, — ответил Гарри, отнимая руки от лица. Только сейчас гриффиндорка заметила, какие темные круги залегли под его глазами. Она протянула бальзам Гарри и тот, помедлив, все же принял его и выпил.

— Расскажи мне, как ты видишь эту ситуацию, — Гермиона присела на край кровати напротив Гарри.

— Я слышал, как вы вернулись поздно вечером. Ждал, что она захочет поговорить, поэтому спустился в гостиную. Сидел там и сверлил взглядом лестницу в надежде, что она придет. Через какое-то время ввалилась пьяная Парвати. Она так противно смотрела на меня, словно я последний идиот на этой планете, и рассказала, как прошел день рождения этого урода... — руки Гарри сжались в кулаки. — Джинни флиртовала с Забини весь вечер, танцевала с ним, пока я не находил себе места. Неужели она такая же дура, как остальные, которые за ним бегают?

Гермиона подавила внутри себя всплеск негодования. Ей нужно оставаться непредвзятой.

— Гермиона, я хочу семью, — продолжал Гарри. — Я хочу детей. И мне всегда казалось, что Джинни, которая выросла в семье Уизли, в полной любви, понимает меня лучше всех. А теперь я уже не уверен, что мы смотрим на жизнь одинаково.

Он на несколько мгновений прикрыл глаза.

— Ты обсуждал это с Джинни? — спросила Гермиона, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. Ей было грустно за обоих — за Гарри, который вырос в семье Дурслей, за Джинни, которая столько лет его безответно любила, пока Поттер в один момент не снизошел до нее. Они оба были... травмированы. Каждый по-своему. А теперь их травмы не накладываются друг на друга: Гарри хочется абсолютного внимания Джинни, а ей, такой свободолюбивой, приходится ломать ради этого себя и свою индивидуальность. Быть его отражением.

— Нет, — слабо ответил Гарри.

— Тогда почему ты так уверен, что она не хочет того же? — продолжала Гермиона.

— Потому что она ведет себя, как... — он снова начал раздражаться.

— Как кто? — пресекла дальнейший поток грубостей Гермиона. Ее бровь скептически приподнялась, говоря: «Ты не хочешь использовать это слово, Поттер».

— Не важно, — отмахнулся Гарри.

— Если ты даже не спрашивал у Джинни, хочет ли она семью, почему делаешь выводы?

— Разве девушка, которая хочет, будет флиртовать со слизеринцем у всех на глазах?

— Я не оправдываю Джинни, но ее можно понять. Она очень зла на тебя. За то, что ты ее не поддержал. А Забини наоборот это сделал, и нужно было видеть глаза Джинни в тот момент. Она хотела такой реакции от тебя.

— То есть я во всем виноват? — ощетинился Поттер. Он уже собирался встать, но под тяжелым взглядом Гермионы передумал.

— Мерлин... — Грейнджер сделала глубокий вдох и досчитала до пяти, — если вы не будете разговаривать друг с другом, ничего не выйдет.

— Вы с Роном только и делали, что разговаривали, и чем это обернулось? — спросил он, очевидно пытаясь задеть Гермиону.

— Я сделаю вид, что этого не слышала, — ответила она безэмоционально. — Ты явно сейчас не в себе.

— Прости, — стушевался Поттер.

— Ничего, — сказала Гермиона. Она чуть наклонилась к Гарри и продолжила, — ты не можешь требовать у Джинни не быть собой. Ты либо принимаешь ее такой — веселой, яркой и великолепной охотницей, либо отпускаешь и даешь возможность двигаться дальше. Нельзя поселить дракона в собачью будку, Гарри. Чего ты хочешь от нее? Кротости? Полного послушания? Но Джинни не такая. И именно поэтому она тебе нравится.

Гарри молчал, снова нервно дергая край манжеты.

— Джинни делает импульсивные и глупые поступки, потому что ты ее на них подталкиваешь, — медленно и четко говорила Гермиона. — Я не выгораживаю ни одного из вас, потому что вы оба ведете себя как идиоты. Но, либо имейте смелость закончить это, либо разберитесь со всем дерьмом и станьте уже, наконец, опорой друг для друга вне войны.

Гарри опустил глаза.

— Пойдем позавтракаем, — Грейнджер поднялась с кровати.

— Я не хочу, — устало ответил Гарри и покачал головой.

— Пойдем, — опять настаивала Гермиона. — Ты же знаешь, что надо.

— Хорошо, — он сдался и встал с кресла. — Кстати, Гермиона, почему ты вчера обнималась с Малфоем?

Да будет Парвати проклята за свой длинный язык.

— Это была игра, — отмахнулась Гермиона. — Ничего особенного.

Гарри был не в том настроении, чтобы продолжать развивать тему, поэтому просто кивнул, и они отправились в Большой зал. Это был второй раз, когда Гермиона пропустила пробежку.

***

На завтраке Гермиона и Рон негласно разделили сферы ответственности — Уизли оставался с сестрой в начале стола, а Грейнджер с Поттером в конце. Гермиона медленно ела овсяную кашу, бросая робкие взгляды на дверь Большого зала и слизеринский стол, но Малфой так и не появился. Как и другая добрая часть его однокурсников — видимо, вечеринка была долгой.

Гермиона проводила Гарри до башни Гриффиндора и отправилась на поиски Рольфа. Опросив нескольких пуффендуйцев по пути, она выяснила, что по субботам в это время Саламандера можно найти в теплицах. Когда Гермиона зашла внутрь, в нос тут же ударил резкий запах сырой земли и прогнивших листьев.

— Доброе утро, — Рольф улыбнулся и продолжил отщипывать листья от куста карликовой ежевики. Он аккуратно зажимал их между двумя пальцами и складывал в корзинку. — Я тут корм собираю для разных... зверушек.

Гермиона подошла ближе, разглядывая пуффендуйца. Сегодня он надел стеганую бежевую куртку, синие брюки из плотной ткани и резиновые сапоги. Выглядел как заправский садовник.

— Рольф, подскажи, — она поочередно перебирала пальцы рук, соединяя в кольцо большой палец с указательным, — Льюисы, которых убили прошлым летом, работали вместе с твоей мамой?

Рольф замер с небольшим секатором в руках и посмотрел на Гермиону.

— Да. А почему ты спрашиваешь?

Он вернулся к ежевике.

— Та змея... Она ведь не просто магическая. Это маледиктус.

— Мой дедушка ими интересовался, — ответил Рольф. Он высунул кончик языка, пытаясь подобраться к дальней ветке и срезать молодой ярко-зеленый листик. Когда у него получилось, Рольф продолжил говорить. — Хотел создать лекарство, помогающее ослабить действие проклятия. Но не успел.

— Почему ослабить, а не вылечить? — спросила Гермиона и взяла с полки садовые ножницы. Она подошла к соседнему кусту и начала помогать Рольфу собирать корм.

— Потому что это невозможно, — он пожал плечами. — Это темная магия. Настолько, что ее действие никак не обратить без крови того человека, который наложил проклятие. Если это было сделано сотни лет назад, нужно искать прямого потомка. И не факт, что он есть.

— Интересно, — Гермиона задумалась. Она раньше никогда не разбиралась в действии родовых проклятий, о чем сейчас отчасти жалела. — Твоя мама наверняка ведь должна знать, почему убили сотрудников ее комитета?

Это был слишком прямой вопрос, но у Гермионы уже не хватало выдержки для более изящных дипломатических переговоров.

— Думаю, если бы она знала, нападения бы закончились на Льюисах. Но их было уже пять, — ответил Рольф, все еще не глядя на гриффиндорку.

Справедливое утверждение.

— Могли ли Льюисы знать эту змею лично? — рассуждала вслух Гермиона.

— Я не знаю. Все, что связано с убийствами, было строго засекречено. Ничего не просочилось в прессу, и я предположил, что у Министерства попросту нет зацепок. До сегодняшнего дня я был уверен в том, что это наколдованная магическая змея, — он посмотрел на гриффиндорку обеспокоенно. — Я в принципе не так уж много рассуждал на эту тему до этого момента.

— Она как-то связана с яйцами, — сказала Грейнджер, отрезая симпатичный зеленый лист.

— С теми, что нашли у той жуткой семейки?

Гермиона подавила улыбку.

— Да, у Малфоев. Она ищет эти яйца. Возможно, у них одна... — Гермиона немного зависла, подбирая слово, — ...мать.

— Это может быть зов рода, — ответил Рольф. — Некоторые животные или животноподобные существа чувствуют, что их родственникам угрожает опасность. Это инстинкт, иррациональная часть поведения. Но, возможно, что найти другие яйца — вполне осознанное желание. Если у нее есть конечная цель, достаточно самонадеянно предполагать, что всего можно добиться в одиночку. Не в мире, где тебя разыскивают уже две страны. Искать себе подобных, чтобы стать сильнее, понимаешь?

Если таких змей будет четыре, это станет действительно огромной проблемой.

— Ты можешь написать своей маме? — спросила Гермиона. — Чтобы она рассказала все, что ей известно?

— Если это секретные материалы, она мне ничего не скажет, — покачал головой Рольф. — Тем более в письме. К тому же как я объясню свой внезапный интерес к этой теме?

— Это важно. Если бы было не так, я бы не попросила, — серьезно сказала Гермиона.

— Зачем ты пытаешься сама расследовать эти убийства? — с некоторым недоумением спросил Рольф. — Одно дело просто любопытствовать, совсем другое — пытаться ее поймать. Это работа Аврората, который для подобных вещей и существует.

— Я не могу этого не делать, — она пристально посмотрела на пуффендуйца. — Я чувствую свою ответственность.

— Почему?

— Потому что, если бы мы с Гарри и Роном не совали нос в «чужие дела», —гриффиндорка изобразила кавычки, — неизвестно, где бы сейчас был магический мир.

— Тебе не кажется, что это было просто совпадение? Если бы не вы, с Волан-де-Мортом воевал бы кто-то другой?

— Я была бы рада, возьми кто-то другой на себя эту ношу. Но желающих что-то не нашлось, — Гермиона горько усмехнулась. — Членов Ордена можно перечислить на одном листе пергамента, Рольф. Это были люди, которые не боялись. И многие из них теперь мертвы. Мне бы не хотелось, чтобы их жертва была напрасной. Если у меня хватит способностей найти змею, узнать, для чего Волан-де-Морту нужны были эти яйца, я сделаю это.

— Ты собираешься сделать это одна?

— Я не одна. У меня есть Гарри, который первый бросится в бой, если это потребуется.

— Кажется, теперь я понимаю, почему меня не распределили на Гриффиндор, —улыбнулся Рольф. — Я напишу маме. Но ничего не обещаю.

— Спасибо.

После разговора с Рольфом у Гермионы остался неприятный осадок.

Чего эта змея добивается?

Мирового господства? А достать яйца — это только промежуточная задача на пути к достижению цели?

Гермиона плелась в сторону библиотеки, чтобы поискать информацию о родовых проклятиях. Вряд ли это существенно поможет в поимке змеи, но хотя бы прольет свет на механику создания ей подобных.

За чтением время пролетело быстро, и уже через пару часов у Гермионы было исписано несколько пергаментов. Гриффиндорка отметила для себя, какие родовые проклятия существуют, как передаются по наследству и какие способы остановить их действие известны магической науке. Рольф был прав — в большинстве случаев действительно нужна кровь того, кто накладывал проклятие. Она бегло перечитала свой конспект и взглянула на часы. Стрелки кричали о том, что Гермиона уже опаздывает на генеральную репетицию. Она быстро покидала вещи в сумку и направилась в Малый бальный зал. По дороге гриффиндорка вспомнила о том, что репетиция предполагает тесное взаимодействие с телом Малфоя, и ее начало трясти. Гермиона так упорно игнорировала мысли о произошедшем вчера, что так и не успела сформулировать свою позицию по этому поводу. Чем ближе было репетиционное помещение, тем сильнее становилась дрожь.

Как мне себя с ним вести? Как будто ничего не произошло? А как он будет держаться? Отстраненно, язвительно?

Шею гриффиндорки покалывало от адской смеси — предвкушения встречи и полного ужаса от нее же. Перед тем как открыть дверь, она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.

Успокойся, черт возьми.

Гермиона кивнула сама себе и вошла в Малый бальный зал. Малфоя она увидела сразу — он стоял со скучающим выражением на лице у правой стены. Точно там, где они обжимались в ее странном сне.

Мерлин, дай мне сил пережить этот вечер.

Скорее этот год, дорогуша.

Он резко оттолкнулся от стены и подошел к толпе из пар.

— Итак, это заключительная репетиция перед балом, — начал профессор Флитвик.— Сейчас мы с вами повторим все пройденное ранее и отправимся в Большой зал, чтобы прогнать танец там.

Гермиона подошла к Малфою и опустила взгляд в пол. У нее не было никаких сил смотреть ему в лицо. Волнение, так хорошо припрятанное на сутки, прорвало плотину и теперь захлестнуло ее с головой. Она могла точно воспроизвести в своей голове, как ощущаются его плечи под ее пальцами, и от этого становилось невыносимо жарко.

Секунды ощущались вечностью. Вот профессор Флитвик объясняет в сотый раз, как именно они должны пройти по залу перед вальсом, как именно должны друг другу поклониться и как именно должны станцевать. Вот он напоминает, что лица должны быть счастливыми, а спины — прямыми. А вот Малфой рядом вздыхает, словно находиться здесь — самая невыносимая пытка, и ее внутренности завязываются в морской узел от этого звука.

Гермиона, это просто дыхание. В нем нет ничего сексуального.

Ну конечно.

Она убеждала себя в том, что это просто Малфой. Просто однокурсник, с которым ей придется так или иначе сотрудничать до самого конца учебного года, чтобы сдать зачет по Общей физической подготовке. Чем раньше она избавится от этого зудящего желания провести рукой по его спине, тем лучше.

Это просто Малфой. Это просто Малфой. Это просто Малфой.

— Грейнджер, — низким голосом сказал он над самым ухом гриффиндорки, отчего весь ее только что выдуманный план действий полетел к чертям. Гермиона резко вскинула голову и вопросительно на него взглянула. Это была роковая ошибка, потому что цвет его глаз — это было что-то за гранью ее понимания. Беспокойное море в Италии, вечный туман над Лондоном. Без шансов остаться равнодушной. — Ты танцевать сегодня собираешься?

Она вздрогнула, посмотрела вокруг и поняла, что все уже приняли исходное положение для вальса и сейчас пялятся на них в нетерпеливом ожидании.

— Д-да, разумеется, — промямлила она и повернулась к Малфою всем корпусом. Гермиона смотрела куда-то в район его уха, чтобы больше не спотыкаться о серые глаза, когда одна его рука опустилась на лопатки, а вторая взяла в заложники ее кисть.

Мурашки. Сотни, тысячи мурашек побежали по спине, плечам, ключицам от одного его прикосновения. И даже макушку закололо от волнения.

Соберись! Ради всего святого, Грейнджер!

Заиграла музыка. Гермиона поспешно положила вторую руку на плечо Малфоя, и они начали репетицию.

Сегодня слизеринец танцевал, как робот: на вытянутых руках, едва сгибая суставы. Его осанка была такой прямой и напряженной, что казалось, он проглотил палку. Малфой таскал за собой гриффиндорку по залу, а она так сильно нервничала, что забыла все ранее выученные танцевальные па и постоянно оступалась. Это был не просто плохой танец, он был отвратительный. Будто Терминатор взял себе в пару напольные часы и теперь переставлял деревянную конструкцию по паркету. Со скрипом и скрежетом они делали вальсовые повороты, и Гермиона страдала внутри от повисшей между ними неловкости.

— Не наступай мне на ноги, Грейнджер, — не выдержал и прошипел Малфой, морщась от боли, когда она в очередной раз отдавила ему пальцы.

— Радуйся, что я не бью тебе коленом между ног каждый раз, когда ты резко меня дергаешь, — ответила ему Гермиона, впиваясь ногтями в его руку.

— Ты отвратительно танцуешь, — сказал Малфой и резко крутанул ее влево, отчего ноги Гермионы запутались между собой.

— Конечно, я ведь танцую с тобой, а ты отвратительный партнер!

— Мисс Грейнджер, мистер Малфой, — окликнул их профессор Флитвик. — Сосредоточьтесь на отработке танцевальных связок, а не на разговорах друг с другом.

— Простите, сэр, — пробормотала Гермиона.

Короткая перепалка позволила гриффиндорке ненадолго расслабиться и представить, будто между ними с Малфоем все нормально. Привычная агрессия вернула ее во времена, когда от его прикосновений не хотелось снять с себя одежду от подступающего жара.

Это были золотые времена.

Больше всего она боялась того момента, когда руки слизеринца опустятся на ее талию, чтобы поднять вверх. Она не просто зажмурилась и затаила дыхание, когда это произошло, она буквально приказала своему телу отключить все рецепторы. Но что нервные окончания могли поделать против его теплых рук?

Абсолютно ничего. Полная капитуляция.

Гермиона могла поклясться, что пискнула, когда он закружил ее в воздухе. Это были самые мучительные секунды за всю репетицию.

Когда пары переместились в Большой зал, Гермиона уже была без сил. Физических и эмоциональных. Она прожила эту экзекуцию еще дважды, перед тем как профессор Флитвик одобрительно похлопал и отпустил всех отдыхать. Гриффиндорка вылетела из зала первая, даже не оборачиваясь на слизеринца.

У нее не было ни одной идеи, как положить конец этим странным ощущениям. Самая умная ведьма своего поколения становилась полной дурой, когда речь шла о Драко Малфое.

***

Перед тренировкой в воскресенье Гермиона выпила Умиротворяющий бальзам. Это было не слишком разумно, потому что зелье притупляет реакцию, но падать в обморок от одного присутствия Малфоя ей не хотелось — она все-таки не в сентиментальном романе. Бальзам подействовал почти сразу, отрубив все посторонние чувства, и гриффиндорка в спокойном состоянии отправилась на занятие.

Малфой опоздал. К тому моменту, как его слизеринское высочество появилось у подножия холма, Гермиона уже успела пробежаться, сделать растяжку и дважды забраться на стену. Она взяла в руки меч, который дал ей Малфой пару недель назад, и приготовилась сражаться.

Он даже не поздоровался. Просто принял стойку и начал ждать ее первого выпада.

— Доброе утро? — возмутилась Гермиона. Малфой ее проигнорировал. На это она лишь закатила глаза и покрепче обхватила рукоять.

Они приступили к схватке. Точнее — Малфой просто лупил ее меч своим, отчего Гермиона морщилась и восклицала проклятия. Она переступала с одной ноги на другую, уворачивалась, присаживалась ниже. Все мышцы в ее теле протестовали от такой неожиданной нагрузки. Гермиона почти скучала по тем временам, когда Малфой был на нее обижен. Сейчас этот разъяренный викинг не вызывал ровным счетом никаких положительных чувств.

— Малфой, ты убьешь меня сегодня, — закричала Гермиона, когда лезвие остановилось в миллиметре от ее шеи. Слизеринец тяжело дышал. — Это, черт тебя подери, настоящий меч!

Малфой опустил оружие.

— Постреляем из лука, — был его ответ. Она смотрела, как невозмутимо Малфой отправился к мишеням после того, как чуть ее не обезглавил, и изумлялась этому. Действие Умиротворяющего бальзама было полностью нивелировано убойной дозой адреналина.

Некоторое время они упражнялись в стрельбе в полном молчании. Малфой, который обычно просто смотрел за ее действиями, сегодня решил присоединиться. Каждая стрела, выпущенная из его трансфигурированного лука, попадала точно в яблочко. Теперь Гермиона не была уверена в том, что он не кидает дротики в ее портрет.

— Ты не рассказал Пэнси об Оборотном зелье, — это был не вопрос, а скорее утверждение. Гермиона прицелилась и отправила стрелу в мишень. Та воткнулась во второй от края круг.

— Молчи, Грейнджер. Я не хочу слышать от тебя ни единого звука сегодня, — ледяным голосом ответил Малфой.

Гермиона удивленно приподняла брови, но он этого не заметил, потому что не поворачивал голову в ее сторону ни на градус.

— Ты предлагаешь мне молчать целый час? — переспросила Грейнджер.

— Уж постарайся, — он тряхнул плечом. Стрела, которая вылетела из его лука, пролетела в метре от мишени. Малфой выругался и взял следующую.

— И все же... — протянула Гермиона.

— Ни звука, Грейнджер. Или я уйду, — он посмотрел на нее, впервые с тех пор, как они принялись стрелять из лука.

— Неужели ты так меня ненавидишь, Малфой? — искренне недоумевала гриффиндорка. Он вел себя еще хуже, чем обычно.

— Нет. Ненависть — это тоже чувство, а мне на тебя наплевать, — с напускным спокойствием ответил слизеринец. — А теперь заткнись.

Гермиона недовольно поджала губы, но сдержалась и ничего больше ему не ответила. Опасно было бесить его внутреннего дракона за неделю до бала, иначе он действительно попробует сломать ей ногу. После стрельбы Малфой ушел, бросив на прощание, что с остальным она и сама справится. Гермиона смотрела на его удаляющуюся прямую спину в полном непонимании.

***

Вся следующая неделя прошла в суете перед Балом Примирения. Почти каждый вечер старосты собирались, чтобы обсудить все нюансы, пробежаться по сценарию и посмотреть на декорации, которые доставляли из Лондона партиями. На голосовании было решено, что Большой зал будет оформлен в астрономической стилистике. Главными элементами украшений станут Солнце и Луна, как символы мирного сосуществования двух противоположностей на одном небе. Гермиона лишь закатывала глаза на пламенные речи Падмы о дуальности мира, но не спорила. В целом ей нравились переплетения теплого золота и холодного серебра на тканях и украшениях. И не важно, какая у этого всего была риторика.

Гарри и Джинни так и не помирились, и это тяжелым грузом висело на них всех. Рон как мог препятствовал тому, чтобы пара пересекалась, и Гермионе это не нравилось. Все-таки это было не его дело. Гарри почти каждый вечер приходил к Грейнджер, и они вместе занимались до поздней ночи. Такого рвения к учебе она не видела у него никогда. А значит, ему было правда дерьмово. Со среды тренировки по квиддичу отменили из-за бала, и это стало последней каплей для Поттера — он окончательно поник. Ко всему прочему, профессор Макгонагалл поручила ему подготовить речь для Бала Примирения. Гермиона несколько раз предлагала Гарри помощь, но тот упорно отказывался. Из его коротких реплик она поняла, что Поттеру в принципе не очень нравилась концепция этого вечера. Бал ему казался пустым и бессмысленным, нужным лишь для галочки. Гермиона была отчасти с ним согласна. Невозможно «простить» врага, если ты вышел из самого пекла войны всего полгода назад.

В четверг Малфой явился на тренировку в еще более мрачном настроении, чем в прошлые выходные. Он не огрызался и не просил Гермиону замолчать, он ее просто игнорировал. Молчал и сжимал челюсти, словно она просто надоедливая муха.

Гриффиндорка злилась, поддразнивала его, но слизеринец построил между ними Китайскую стену, и все ее усилия разбивались вдребезги о кирпичи его упрямства.

Оставалось загадкой, чего он пытался добиться таким поведением.

В пятницу Гермиона спустилась в Большой зал, чтобы убедиться в том, что он украшен идеально. Это была последняя часть ее наказания за разрушенную стену в раздевалке. Когда гриффиндорка вошла, из ее груди вырвался удивленный вздох. Под потолком висели хрустальные антикварные люстры с золотой и серебряной фурнитурой. Рядом с ними свободно парили маленькие звезды, луны и солнца. Они казались просто светящимися точками, крошечными снитчами, если не вглядываться. Большие столы вынесли из зала и поставили на их место маленькие круглые, на пять-шесть гостей. На каждом стояли золотые подсвечники, оплетенные серебряной светящейся проволокой. Скатерти были черные, изящно вышитые едва заметным узором с небесными светилами. Вся их красота раскрывалась в тот момент, когда гость присаживался за столик.

Подиум, где обычно стоял преподавательский стол, трансформировали в сцену. Она была украшена плотными драпировками с таким же узором, как на скатертях. По периметру стояли сухоцветы и свечи, которые Гермионе почему-то напоминали выражение «Memento mori» или «Помни о смерти». Возможно, именно этот смысл Падма и вкладывала в украшение сцены, но Гермиона старалась лишний раз ничего у нее не уточнять. В последние дни перед балом когтевранка и без того была на грани нервного срыва.

В целом же Гермионе нравился конечный результат. Она провела кончиками пальцев по вышитой луне на скатерти, прошлась по созвездиям, которые знала, а затем подняла голову вверх, рассматривая маленькие светящиеся точки. Атмосфера здесь была загадочной, даже мистической, особенно сейчас, в приглушенном свете. Ощущение, словно внутри Большого зала одновременно пройдет и священное таинство, и бал Сатаны.

Гермиона вышла в центр зала и несколько раз покружилась вокруг своей оси. Ей бы хотелось танцевать завтра с кем-то вроде Виктора. С хорошим человеком, который точно не испортит настроение, а скорее наоборот — сделает все, чтобы она хорошо повеселилась. Гермиона опустила одну руку на плечо воображаемого партнера и вложила другую в его кисть.

Раз-два-три, раз-два-три...

Она мягко шагала, почти плыла, не отрывая подушечку стопы от пола, пока делала левый поворот вальса. Через пару мгновений — несколько шагов-приставок — Гермиона помнила, что нужно обязательно переносить вес с ноги на ногу.

Раз-два-три. Раз-два-три...

Спина прямая, плечи расправлены. Лицо, если не счастливое, то хотя бы вполне довольное.

Раз-два-три. Раз-два-три...

Гермиона остановилась и взглянула на дверь. Ей вдруг показалось, что там, в тени, кто-то за ней наблюдает.

Померещилось?

Она расправила складки на одной из скатертей и вышла из зала. В коридоре, слава Мерлину, никого не оказалось.