21
День: 1442; Время: 8
Лаванда не спускает с неё глаз вот уже десять минут, так что Гермиона раздражённо втыкает вилку в свой омлет.
— Ну что?
— Как думаешь, мы творим историю?
— Что? — подняв голову, переспрашивает Гермиона.
Ей самой неприятно, что она так грубо разговаривает, но этой ночью она спала мало и проснулась с жуткой головной болью. Гермиона словно мучается похмельем, хотя с трудом может припомнить, когда в последний раз пила спиртное. Скорее всего, во всём виноваты Симус с Джастином, которые минут двадцать орали друг на друга из-за квиддича. Конечно, дело не столько в этой дурацкой игре. Ровно десять минут назад Драко предпочёл скрыться в ванной комнате вместо того, чтобы выслушивать вопли Гермионы по поводу блинчиков. Они все концентрируются на мелочах, чтобы избежать серьёзных неприятностей. Это называется «приспосабливаемость», и вряд ли кого-то из них можно за это винить.
Кроме Джастина и Симуса, разумеется — потому что голова просто раскалывается.
— Я о том, что мы сделали. Я имею в виду, война войдёт в историю... Гарри... Может быть, Рон. Но как ты думаешь, будут ли помнить о нас? — Лаванда даже не даёт Гермионе выдохнуть, продолжая развивать свою мысль дальше: — Я просто подумала о Хогвартсе и уроках истории. Все эти рассказы про умерших людей — я их терпеть не могла.
— Лаванда, это не просто рассказы про умерших людей. Историю меняет тот, кто совершает великие поступки... Творит великое добро или великое зло — то, что каким-то образом перестраивает мир. И об этом нужно знать.
— Зачем? То есть, я думаю... обо всём этом. Понимаешь, все эти события окажутся в книгах, которые студенты будут читать с ненавистью.
— Тогда почему тебя волнует, будет ли в них твоё имя?
— Не знаю. Ну... признание, понимаешь? Если они будут обсуждать всё это, то должны говорить о каждом из нас.
Гермиона дёргает заусенец на пальце — её ногти короткие и поломанные.
— Наши жертвы важны только нам, Лав. Все наши потери невозможно запротоколировать. И даже если бы удалось, люди не смогут понять. Для них они будут совсем не тем, чем являются для нас. Но это не имеет значения. Мы знаем, что произошло и что мы...
— Но ты же сказала, нужно...
— Важен результат. Основные события, ведущие к этому самому результату. Люди должны знать, что была война и были те, кому пришлось в ней участвовать. Список имён не принципиален. Мне плевать, появится моя фамилия в сноске или нет. Я знаю, что отдала и что получила взамен, — мне этого достаточно.
— Так ты хочешь сказать, мы не важны?
— Учебникам по истории — нет. Но разве ты не понимаешь, какая это ерунда? История запомнит нас как Орден, Министерство и храбрых воинов. История сохранит память о нас, потому что именно мы принесли свою жертву ради «важного результата». И какая разница, что они не перечислят наши имена, — люди просмотрят этот список лишь с одной мыслью: какой же он чертовски длинный. Ознакомившись, они уяснят лишь то, что вот эта самая толпа послужила катализатором событий в конце главы. И это не имеет никакого отношения к вершению истории. Это изменение будущего.
— Но ведь должны же они проявить достаточный интерес, прочитать и, быть может... — начинает Лаванда, но тут же раздражённо морщится — её перебивает смех.
— Правильно ли я расслышал: не ты ли только что ныла, что терпеть не могла читать в школе все эти рассказы про покойников? — Драко всем своим видом демонстрирует, что именно он думает о таком лицемерии.
— Ты что делаешь? У тебя же для этого есть стакан, — Гермиона не даёт подруге ответить. Она тычет пальцем в сторону Драко и кувшина апельсинового сока, зажатого в его руке.
Малфой вскидывает бровь и, развернувшись, неторопливо удаляется, пока обе девушки пялятся ему в спину.
День: 1442; Время: 15
Дом сожжён дотла: древесина всё ещё тлеет, а клубы дыма поднимаются в небо. Ветви деревьев провисают под тяжестью пепла и зарождающихся почек. И невозможно избавиться от мысли о том, что они знали о скором вторжении.
День: 1442; Время: 21
— А тебя это не волнует? — Драко задаёт вопрос словно из ниоткуда, и Гермиона подпрыгивает от удивления — она даже не знала, что он зашёл в кухню. Она была слишком занята изучением кувшина с апельсиновым соком и размышлениями, зачем Малфой поставил его обратно. Бесит просто.
— Что именно? — хотя, вряд ли удастся поговорить с Драко по поводу микробов.
— То, что Поттеру будут петь дифирамбы, будто он один со всем справился.
— Он этого достоин.
— А мы нет?
Гермиона наконец отворачивается от холодильника, на языке вертится вопрос: а не завидует ли Малфой, но она сдерживается. Она не опустится до подобного — Драко такого не заслужил.
— Гарри всю свою жизнь прожил с этой ношей. Он многим пожертвовал.
— Ага, обретался с Уизли в их уютном домишке, все министерские и орденские шишки готовы были лизать ему задницу и...
— Как ты смеешь принижать то, через что он прошёл и что сделал? Если бы Гарри не убил Волдеморта, мы бы потеряли, несмотря на...
— Не сражайся мы годами, Поттер бы уже помер вместе с...
— У Гарри не было выбора в отличие от нас! Он...
— Ни у кого не было выбора! Каждый, кто принимает участие в этой чёртовой войне, пошёл на это от безысходности! Неважно: дело в осознании, что мир катится к чёрту, или попытках помочь выжить своим друзьям, семье или самому себе, но выбора не было ни у кого.
— Это ложь! Даж...
— Ты невообразимо тупая! Ты вообще не отдаешь себе отчёт в том, какая ересь срывается с твоего языка! Я не могу избавиться от мысли, что ты одна из тех пустословов, которые не могут убедить в своей правоте никого, кроме себя!
— Ты о чём вообще говоришь? — кричит Гермиона, всплёскивая руками.
— О том дерьме, что ты скормила Браун! Невероятно благородные речи, Грейнджер, и...
— Это правда!
— Чушь! Полная чушь. Чтобы воевать, ты отказалась от всей своей прошлой жизни, и принеся такую жертву, невозможно не хотеть остаться в памяти. Все в этом мире желают, чтобы их за что-то помнили, и...
— Не делай вид, будто знаешь меня. Не смей. Потому что будь это так, ты бы понимал: я не хочу, чтобы меня запомнили вот за это! Не хочу, чтобы меня запомнили потому, что я убивала людей, и...
— О, да брось ты, ты...
— ...что-то, что улучшает общество и было достигнуто не жестокостью, а...
— ...важничаешь, следуешь своим моральным принципам, но прячешь голову...
— ...не то чтобы я не гордилась тем, что сделала здесь всё от меня зависящее, но мне не надо такого...
— ...нравится или нет, но именно так и надо было поступить — всегда только так. Люди понимают, когда ты...
— ...есть выбор. У тебя выбор был, и ты принял решение...
— ...вместе. У меня никогда его не было! Ни у кого не было! Почему тебе так сложно это...
— ...столько же, сколько сделала я, Невилл, Рон, и...
— ...все события в нашей жизни выводят нас на ту дорогу, которой мы в конечном счёте и следуем. Я говорю о выживании здесь, о лучшем раскладе. И никто не сбежит, если в таком случае будет потеряно что-то несравнимо более важное...
— ...ладно. Может быть, у Гарри выбор был, но не особо большой. Неужели он бы остался в стороне и позволил людям умирать? Это не в его характере и...
— Именно. Черт побери, именно так! Поттер не собирался позволить людям умирать, потому что такой у него характер. Его личность и чувства не оставили ему выбора...
— Но как раз это я и пытаюсь до тебя донести!
— Ты...
— Господи, Драко. Ты... ты такой... — Гермиона то ли кричит, то ли рычит и с грохотом захлопывает дверцу холодильника. Что-то внутри падает, дребезжит, но она уже направляется прочь, слишком злая, чтобы об этом беспокоиться.
Она успевает сделать лишь пять шагов в сторону гостиной, как Малфой хватает её за руку. Он дёргает её так резко и больно, что на какой-то момент Гермиона уверена: плечо вылетело из сустава. Она спотыкается и тут же рвётся вперёд, стараясь высвободиться.
— Да что за чёрт? Почему у тебя всегда дело в Поттере? — Драко орёт так громко, что Гермиона подпрыгивает от неожиданности, даже несмотря на то, что он и до этого бушевал.
— Что? — она не понимает, почему срывается на шёпот и почему так медленно оборачивается, чтобы встретиться с Малфоем лицом к лицу.
— Ты не воспринимаешь ничего из моих слов про войну, если я не говорю, что это напрямую касается Поттера. Будто все остальные не играют особой роли.
— Я никогда не говорила ничего подобного! Я даже никог...
— Да, говорила! Да, уже сотни раз! Это сквозит во всех твоих поступках! Тебе плевать: пусть никто не будет упомянут за вклад в победу на этой войне, лишь бы только не забыли про Поттера. Именно у него не было выбора, в то время как у всех остальных он был. Это Поттер...
— Заткнись.
— И не подумаю. Именно Поттер одержал победу, а всё сделанное нами не имеет решающего значения. Но именно Поттер не выбрал тебя себе в компанию, и именно Поттер причина той чуши, что ты несёшь по поводу своей неполноценности. Мол, ты недостаточно отдала этой войне, чтобы заслужить грёбаную сноску в...
— Ты ни черта не понимаешь, о чём говоришь! — заметив, что Малфой всё ещё держит её, она вырывается и пронзает его свирепым взглядом, но он отвечает ей с ещё большей злостью.
— Я прекрасно понимаю, о чём говорю, и отлично знаю, Грейнджер, что ты из себя представляешь, несмотря на всю твою убеждённость в обратном, — а ведь он прав, и позже, вспомнив об этих словах, Гермиона почувствует себя очень плохо. — Но я же не Поттер, так что куда уж мне.
— Ты сошёл с ума! Теперь ты знаешь меня не хуже Гарри, и возможно... — Гермиона осекается. Неужели?.. Малфой усмехается, глядя на неё.
— Может быть, тебе пора начать оценивать собственную значимость без оглядки на то, что посчитает важным Поттер?
— Это...
— Я знаю истинную причину, почему тебе всё равно, будут ли тебя помнить. И знаю, что ты и сама прекрасно её понимаешь. Тебе не стыдно за своё участие в войне, не притворяйся. Тебе стыдно, что его было недостаточно. А как же Поттер? Вот как раз его усилий должно в самый раз хватить для признания...
— Я...
— Ты всю войну сражаешься, чтобы доказать другим, что ты их достойна. Грейнджер, почему же всё иначе, когда речь заходит о твоих друзьях? Что за хрень ты творишь?
Гермиона, открыв рот, таращится на Малфоя, а затем толкает его. Врезается двумя ладонями в его грудь и наваливается всем телом. А потом ещё раз. Гермиона выходит из комнаты, и на этот раз Драко её не останавливает.
День: 1443; Время: 13
— Это уже чересчур.
— Твою ж мать, — мрачно бормочет Симус, уставившись на дом прямо перед собой — жаркое пламя опаляет их лица.
— Всё выглядит так, будто они знают о каждом нашем следующем шаге. Опережают или как-то так, — Лаванда тяжело вздыхает и вытаскивает ногу из липкой грязи.
Гермиона сначала замирает, но потом косится на Гарольда и с удивлением замечает, что Драко тоже пристально на него смотрит. Война превращает её в параноика — а Малфой и подавно. Гарольд — новичок среди них, а на войне встречаются и шпионы, и слабаки. Малфой отворачивается прежде, чем Гарольд обращает на них внимание, но Гермиона вынуждена неловко переводить взгляд на ботинки Драко, когда они все разворачиваются, топчась в жиже.
— Пойдёмте.
День: 1443; Время: 19
— Наверное, мне стоит попросить прощения.
Драко вскидывает брови, будто бы говоря «а вот это интересно», при этом всем своим видом выражая полную незаинтересованность. Гермиона же осознаёт, что её высоко задранный нос наводит на мысли, будто извиняющийся сам ожидает ответных сожалений. Наверное, так оно и есть.
— Мне не стоило так толкать тебя. Я признаю, что у меня могут быть... кое-какие проблемы с Гарри, — губы Малфоя дёргаются в ухмылке, и Гермиона бросает на него раздражённый взгляд. — Это небыстрый процесс... постараться найти своё место, потеряв всё то, к чему привык... но уверена, ты и сам всё прекрасно знаешь. Даже лучше остальных.
— Грейнджер, ты что, пьяна?
Она сердится, перестаёт нервно дёргать себя за пальцы и распрямляет плечи. Позже Гермиона задумается, было ли это сказано специально? Ему не чужда своеобразная резковатая деликатность, к тому же в минуты её эмоциональности Малфой чувствует себя неуютно.
— Драко, ты меня знаешь. Так что у меня нет никакой причины утверждать, что я не позвала Гарри с нами лишь из-за желания дать ему время на восстановление. Это может звучать мелочно. Но мне было обидно. И... и я хочу, чтобы он почувствовал, каково это. Боже, как же мерзко это звучит вслух.
— Не переживай, Грейнджер, я хорошо знаком с твоей тёмной стороной, — Малфой ведёт себя так, будто бы три написанные на пергаменте строчки — секретный шифр, который он пытается разгадать. Гермиона прекрасно понимает, что Драко внимательно её слушает, но не хочет демонстрировать свой интерес.
— Знаю, — шепчет она. Странно, но она не испытывает ни капли стыда. Может, дело в том, что Малфой никогда не заставлял её чувствовать себя так, будто она делает что-то постыдное. — Наверное, лучше всех остальных. Но есть ещё одна причина, по которой я ни о чём не рассказала Гарри, — до недавнего времени я даже не задумывалась о ней. Они с Роном больше не определяют мою личность. Я их очень люблю, но больше не завишу от них. Я... пока я не заварила всю эту кашу, я просто не понимала, что можно было позвать с собой Гарри.
— И ты не измеряешь свою пользу мнением Поттера? — Драко изгибает бровь и, выпрямляясь, переводит, наконец, на неё свой взгляд и отбрасывает всякое притворство.
— А разве мы все не измеряем нашу значимость тем, что о нас думают наши друзья и члены семьи? Тем, чем мы являемся для других людей?
— Я бы давным давно заавадился, — тянет Драко, и Гермиона понятия не имеет, как его ответ может вызывать смех, но всё же не может удержаться и хихикает. Малфой вознаграждает её слабой улыбкой, и она, наклонив голову, продолжает свою мысль:
— Очень большая часть меня принимает во внимание то, что думают обо мне мои друзья, — я это признаю. И не знаю, изменится ли это когда-нибудь. Но есть и другая часть, которая несмотря ни на что гордится тем, кто я есть, — именно поэтому я так «люблю командовать», пусть это никому и не нравится. Именно поэтому я хорошо училась, хотя это было совсем не круто.
— У тебя, конечно же, ни с одним из этих пунктов проблем не было, — Малфой ухмыляется, и Гермиона в отместку бросает в него пакет с попкорном — кукуруза разлетается по его коленям и дивану. Малфой хватает пригоршню угощения — Гермиона недовольно пыхтит, а Драко смеётся.
— Я наблюдала за Гарри в школе. И могу только предполагать, как плохо ему было во время войны. Он из тех людей, кто, прочитав список пострадавших, винит себя за каждую жертву — и ты должен это понять. Рон и я, взрослея, просто знали: мы всегда будем рядом с ним. И потребовалось время, чтобы это перерасти.
— У тебя ещё не до конца это получилось, Грейнджер.
— Может быть. Но я понимаю, что все мы выполнили свою задачу и, возможно, сражались даже больше, чем он. Но это ни в коей мере не означает, что Гарри отдал себя этой войне меньше других. Он заслуживает...
— А я и не говорил, что это так.
Гермиона пожимает плечами и подходит ближе к жующему попкорн Малфою. Он прищуривается, наблюдая за ней, и она замечает, как его пальцы стискивают пакет.
— Я лишь хочу, чтобы ты знал: я была честна, когда говорила о том, что мне плевать на историю. Я хочу быть частью будущего, я впишу своё имя туда.
— Освободив домовиков, поработав волонтером в Африке, возглавив Министерство, усыновив больного ребенка, изобретя лекарство от сумасшествия и от как минимум ещё тридцати пяти различных заболеваний — и это только в течение первых десяти лет?
Гермиона широко улыбается.
— Ты так хорошо меня знаешь, — ей кажется важным повторить это снова — ей до сих пор не даёт покоя вина за её недавние слова.
Малфой хмыкает, и едва Гермиона делает стремительный рывок, вскидывает руку с пакетом над головой. Она падает вперёд и, стараясь сохранить равновесие, резко выставляет ладонь, упираясь Драко в лоб. Встав коленом на диван сбоку от Малфоя, Гермиона тянется вверх, но он тут же со смехом опускает руку, и она недовольно ворчит.
— У тебя нездоровая страсть к съестному. Господи, сколько уже раз мы с тобой...
Её мозг мгновенно вычленяет упоминание маггловской веры. Гермиона улыбается, ведь это её влияние.
— Думаю, будет справедливо отметить, что мы оба буквально одержимы...
— Неа, мне просто нравится что-то жевать, а вот ты ради еды бросаешься в атаку, — её попытки перехватить его кулак оказываются бесполезными. — Что касается одержимости, полагаю, у тебя...
— Драко, да ладно тебе, это же последний, и я...
— Прошу прощения, неужели я создаю впечатление, что меня можно пронять такими идиотскими...
— Ты поделишься...
— ...и угрозами?
— Малфой.
— Ты... ты только что скулила?
— Нет, — Гермиона заливается румянцем и падает на диван рядом с Малфоем, следя глазами за тем, как он перехватывает пакет другой рукой, держа его подальше от неё.
— Я никогда не слышал, чтобы ты скулила, — весело заявляет он. — Ну, кроме как...
— Закрой рот.
Но в голове у Малфоя уже возникла идея: он нахально смотрит на Гермиону из-под полуприкрытых век, а от этого взгляда её дыхание всегда немного убыстряется.
— Знаешь, ты можешь получить его обратно, если заслужишь.
Гермиона быстро понимает, что к чему, — как-никак она всегда соображает быстро.
— Неужели?
Он прикусывает щёку, когда Гермиона забирается к нему на колени, и в его зрачках загорается тот самый огонек, что ей так нравится.
— Уверен, что-то можно придумать.
— И чего же ты хочешь? — она оглаживает ладонями его грудь и плечи, краснея от собственных слов, — с румянцем она ничего не может поделать.
— Пока не знаю, — хмыкает Драко, всем своим видом выражая безразличие, хотя его руки слишком по-хозяйски проходятся по её бедрам.
Она ещё не привыкла к подобного рода играм ни с Малфоем, ни с кем-нибудь вообще, так что наклоняет голову и шепчет, уткнувшись ему в шею:
— Не сомневаюсь, ты что-нибудь придумаешь.
Она целует его челюсть и прокладывает жаркую дорожку до уха — собственное участившееся дыхание её сердит. Малфой вскидывает бёдра, и Гермиона готова поклясться: его сердце ускорило свой ритм — она чувствует языком его пульс. Кажется, не она одна так легко возбуждается.
Руки Драко скользят по её бедрам вверх, губы спускаются по её плечу, и она готова отказаться от своего плана. Но сейчас это стало делом принципа, так что Гермиона ведёт ладонью по его предплечью, слыша хруст пакета в его левом кулаке. Она уже почти добралась до своей цели, но Малфой откидывается на подушки и наклоняет подбородок, заставляя её отстраниться. Под его взглядом сердце пускается в галоп, правой рукой Драко хватает её за шею, притягивая для поцелуя. Их языки переплетаются, и когда Гермиона теснее прижимается к Малфою, тот подаётся ей навстречу, сминая в руке упаковку.
Она отпускает его предплечье и обеими ладонями вцепляется ему в рубашку, Драко обнимает её, и пакет с шуршанием падает на пол. Гермиона уже собирается предложить отправиться в спальню, но чувствует улыбку на его губах и, едва он отклоняется, замирает.
— Я победил, — выдыхает он и тянется к Гермионе за поцелуем, но в этот раз не даётся она.
— Что?
— Отвлечь меня обещанием секса, чтобы добраться до попкорна? Я бы сказал, что план сработал, но нет.
Гермиона прищуривается — не будь её губы такими припухшими, они бы без сомнения сжались в тонкую линию. Малфой смеётся и так нежно касается её щеки большим пальцем, что она тут же забывает о своей злости. Но ей кажется, что такая отходчивость может быть опасной.
Почувствовав неладное, она отрывается от ждущих серых глаз Малфоя и поднимает голову. В комнату, зевая и не сводя взгляда с белоснежного затылка Драко, тихо входит Лаванда. Гермиона уверена: её лёгкие и сердце прекратили свою работу, но она лишь смутно отдаёт себе в этом отчёт. Слова замирают на языке, и хотя в голове проносятся тысячи мыслей, она молчит, не шелохнувшись.
— Драко, у тебя есть планы завтрашней вылазки?
Драко напрягается, и Гермионе кажется, что его реакция слишком запаздывает.
— А что?
Лаванда подходит так неспешно, будто вовсе не замечает ничего ненормального. Словно Гермиона Грейнджер, сидящая на коленях у Драко Малфоя, — это обычное явление. Зрение Гермионы туманится — этот симптом ей отлично знаком, — и она понимает, что её начинает накрывать паника. Руки ходуном ходят на плечах у Драко, он отпускает её шею, но не отводит ладони от её талии — и она не понимает почему.
Хотя, уже слишком поздно придумывать какие-то оправдания.
Я проверяла его зубы; пытаюсь экспериментировать с ощущениями. Я такая пьяная, что даже не понимаю, где нахожусь — о, неужели это Драко Малфой?
— Гермиона, — она выныривает из своих мыслей и фокусирует взгляд на Драко. Наверняка он обратил внимание на дикое выражение её лица — слишком уж редко он зовёт её по имени, да ещё таким тоном. Она замечает его руку на своём бедре, ощущает лёгкое давление, явно дающее понять, что пора слезать.
— Верно, — Гермиона буквально выдавливает из себя это слово, и пока она поднимается на онемевшие ноги, Драко сверлит её нечитаемым взглядом.
— Так что? Мы с Гарольдом можем на них посмотреть? Или ты делиться не собираешься? Ты же знаешь, у нас есть право... Гермиона, прошу прощения, что прерываю... Но мы тоже вправе их изучить.
Голос Лаванды затихает, едва Гермиона каким-то чудом добирается до своей спальни. Она закрывает веки и прислоняется спиной к двери, пытаясь унять судорожное дыхание и успокоиться, чтобы всё обдумать.
Драко в эту ночь к ней не приходит.
День: 1444; Время: 11
— Ты чего такая дёрганая?
Гермиона подскакивает, проливает горячий чай на ладонь и шипит сквозь зубы.
— Ч-что?
Прошлой ночью она спала два часа двенадцать минут. Может быть, меньше, но когда Гермиона в последний раз закрыла глаза, часы показывали 3:55, и пусть ей потребовалось какое-то время, чтобы провалиться в сон, эти двенадцать минут она всё равно засчитала. Порой Гермиона врёт самой себе, сколько полноценного отдыха она получила, — игры с силой воли, лишь бы только удержаться от попыток убедить себя, что вполне объяснимо пускать днём слюни, уткнувшись носом в стол.
Она не сразу пришла в себя настолько, чтобы начать размышлять о произошедшем. Следуя собственной привычке, Гермиона разложила события на детали, каждую из которых анализировала до тех пор, пока не начала кружиться голова. Отсутствие реакции со стороны Драко и Лаванды свидетельствовало о том, что оба они не особо волновались. Хотя Гермиона была не в том состоянии, чтобы в должной мере обратить внимание, не переполняла ли Лаванду радость от предвкушения самой интересной сплетни за... она даже не знала, за какой именно период времени. Драко напрягся, но судя по воплям, доносившимся из-за двери, его натянутость была больше связана с тем, что Гарольд хотел взглянуть на план, и с очередной вспышкой малфоевской паранойи.
Прозрение пришло к Гермионе в 9.27 утра. Обдумывая язык тела и прикидывая способы заставить Лаванду молчать, она вдруг спросила саму себя, а почему, собственно, она так переживает? У Рона бы случился сердечный приступ, Гарри бы умер от шока, слухи и гадости преследовали бы её ещё бог сколько знает времени?
Гермиона осознала, что оснований держать эти отношения в секрете не так уж и много. Драко не Пожиратель Смерти или кто-то подобный, а будь он им, ничего бы и не срослось. После случившегося озарения до неё, наконец, в полной мере дошли слова Драко. Гермиона признала, что единственная причина, по которой она утаивала их связь, заключалась в том, что ей хотелось избежать осуждения, нападок и сомнений в собственной значимости. Не об этом ли твердил ей Малфой всё это время? Чувство вины, такое же тёмное и уродливое, как ненависть, наполняющая во время битвы, захлестнуло её при мысли, что Драко наверняка считал, что она его стыдится. А почему бы и нет? Гермиона всячески скрывала тот факт, что он её... любовник, не желая, чтобы люди её с ним ассоциировали. Потому что быть с ним означает принизить свою ценность. И как же неприятно ему было это подозрение.
Вернее даже, знание.
Вначале ей было стыдно. Но потом такие прятки стали обычным делом, и казалось гораздо проще хранить этот секрет, нежели столкнуться с реакцией на его обнародование. Ей хватало поводов для волнений, чтобы беспокоиться ещё и о собственной репутации. Или репутации Малфоя. Она успокаивала себя этим оправданием, даже увидев реакцию Драко той ночью, когда кто-то ходил за их дверью. Она постаралась её проигнорировать, найдя логичные объяснения. Но сейчас, позволив себе, наконец, посмотреть на ситуацию в целом, Гермиона чувствовала себя ужасно. Вина, отягощённая больше мыслями о том, что Драко знал, как Гермиона носится со своей значимостью, чем опасениями, что теперь будет, раз всё выяснилось.
В 10.02 Грейнджер перестала переживать. Ну хорошо, все узнали. Узнали, что она поддерживает сексуальные отношения с тем, кто не является её молодым человеком. Узнали, что это Драко Малфой — тот самый уважаемый, пугающий и ненавидимый Малфой. Шепотки и косые взгляды, что раньше сопровождали Лаванду, теперь станут её спутниками — и, возможно, положение будет даже хуже. Но Гермиона лицом к лицу сталкивалась с Пожирателями Смерти, войной, убийствами и смертью своих друзей — и всё прочее бледнеет в сравнении с этим. Она не боится.
Лишь, как справедливо отметила Лаванда, дёргается.
— Это по поводу прошлой ночи? — шёпотом спрашивает Лаванда — и Гермиона вскидывает на неё глаза, удивлённая такой предусмотрительностью.
Она понятия не имеет, как именно отреагируют люди и что скажут. Гермиона нервничает, потому что достаточно чьей-то грубости, чтобы она вспылила.
— Да.
— Гермиона, — Лаванда со смехом откусывает от блинчика и качает головой. — Ну какая разница, что люди увидели то, о чём и так знали? Да брось ты.
— Что? — Гермиона явно туговато соображает по утрам. Ладно, всё дело в неуверенности. — Ты всё знала?
Сначала Лаванда смотрит на Гермиону так, словно та придуривается, а затем так, будто та невероятно наивна. И это обидно.
— А есть варианты? Ты заметила, как часто я оказываюсь в тех же самых местах, что и вы? Вы оба искрите уже целую вечность, и я тебя умоляю... Вы хоть отдаёте себе отчёт, как иногда шумите? Такие звуки, знаешь ли, ни с чем не спутаешь.
Гермиона широко распахивает глаза и моргает, невидяще пялясь в чашку с чаем. Лицо пылает, тело кажется онемевшим.
— Так что, все в курсе?
— Не знаю. Об этом никто особо не болтает. Вообще-то есть другие поводы для беспокойства.
— Никто ничего не говорит? — Гермиона поднимает голову, недоверчиво изогнув бровь.
Лаванда внимательно смотрит на неё, потом опускает глаза и пожимает плечами.
— Ничего такого, Гермиона. Ничего, что имело бы значение.
— О, — вот оно как. — Как давно ты знаешь?
— Мерлин, год? Плюс-минус. Однажды я услышала скрип вашей кровати и... ну, ладно. Я подглядывала, а у того, кто вышел из твоей комнаты, была слишком приметная светлая шевелюра.
Год? Лаванда, и кто там ещё, так долго обо всём знают, а Гермиона даже и не подозревала? Эта новость порядком устарела. Господи.
— Признаюсь, я бы никогда не подумала на Драко. Мне казалось, ты найдёшь себе более... ну, ты понимаешь. К тому же я сама пробовала... — Гермиона так резко вскидывает голову и так пронзительно вглядывается в Лаванду, что та мгновенно осекается и подаётся назад.
Лаванда может быть ханжой и называть её какими угодно словами, но болтовня об их перепихе с Драко — последнее, что жаждет слушать Гермиона. По выражению лица подруги она понимает, что своей реакцией сказала больше, чем стоило бы.
— Гермиона, — шепчет Лаванда, и Гермиона покрывается румянцем, опускает голову и делает глубокий вдох. — Всё в порядке. Я хочу сказать, такое случается, понимаешь? Да и... кому есть до этого дело?
— Верно.
— Война скоро совсем закончится, мы все будем жить дальше и позабудем о тех глупостях, что творили здесь. Малфой, наверное, исчезнет, Гарольд и я поженимся, а ты вернешься к Гарри и Рону. Всё станет вновь... нормальным.
Гермиона не понимает, что задерживает дыхание, пока не замечает: в воцарившейся тишине слышно лишь Лаванду. И даже если голос Гермионы звучит глухо, Лаванда делает вид, что ничего не замечает.
— Верно.