5
День: 720; Время: 2
Гермиону выбирают для участия в простых миссиях, и она признаёт это — с раздражением и облегчением одновременно. Она знает, что это как-то связано с Малфоем, потому что выясняет: чаще всего именно он предлагает состав группы на операцию. И Гермиона приходит к выводу, что, наверное, он бы вообще отстранил её от участия, если бы более умелым бойцам время от времени не требовался отдых.
Дело не в том, что она не достигла никакого прогресса — нет, это неправда. Поначалу было очень трудно. И тем не менее, когда Гермиона вместе с горсткой других магов выступала против небольшого отряда, она справлялась отлично. Она знает много заклинаний, достаточно быстро двигается, к тому же не обделена храбростью.
Но крупные бои её изматывали. Когда поле битвы накрывало завесой дыма и магии, когда Гермиона теряла ясность зрения и не могла понять, кто на чьей стороне сражается, она слишком осторожничала. В воздухе и внутри неё самой разливались паника и смятение, мозг переставал здраво соображать, и она не могла сохранять хладнокровие. Это не то, чем бы Гермиона гордилась, но то, — и она призналась самой себе, — что оказалось настоящей проблемой. Она улучшила свои бойцовские навыки, однако этого пока было недостаточно, чтобы не представлять угрозу для себя или окружающих.
Так что теперь она получает небольшие задания. Это здорово, ведь Гермиона вносит свой посильный вклад в общее дело и выполняет работу безупречно. Но ей очень горько от того, что она не настолько хороша, насколько бы этого хотелось. И всё же она хотя бы делает то, что может.
День: 728; Время: 4
Она чувствует лёгкое касание, неощутимое ещё секунду назад, отодвигается от незнакомца в сторону, но тот настырно подаётся за ней. Гермиона наконец обращает на него внимание и узнает Малфоя — хотя тот не смотрит на неё, а под капюшоном толстовки едва ли можно разглядеть что-то, кроме губ и носа.
Она открывает рот, чтобы спросить, почему Малфой следит за ней в маггловской части Лондона, но он мотает головой в сторону и, шагая за угол, подталкивает её туда же. Гермиона сбита с толку, но следует за ним, и они идут по небольшой улочке, а затем сворачивают в проулок. Как только они достаточно укрыты от посторонних глаз, Малфой останавливается и выуживает из кармана большой манильский конверт. Кивает, оглядывается кругом и снова переводит взгляд на Гермиону.
Она мнёт угол пакета пальцами.
— Чего ты хочешь в жизни больше всего?
Малфой сердито хмурится, но ей кажется, он знал, что она спросит его о чём-то, чтобы удостовериться, что это действительно он. Наверное, выбор вопроса не совсем удачен, учитывая то, как сжались его челюсти, но тем не менее он отвечает:
— Абсолютную силу.
Она кивает и вытаскивает свой конверт.
— Я тоже.
Вскидывая голову, Малфой отрывает взгляд от её ладоней, и Гермиона надеется, что он понимает: это большее, на что он может рассчитывать в качестве извинения за тот разговор. Он забирает конверт и отдает свой, который Гермиона принимает и прячет. Она откашливается, лишь бы только нарушить ту странную тишину, что повисла между ними. Малфой не сводит с неё глаз, и ей приходится отвести взгляд первой, чтобы вернуть себе хоть какое-то подобие спокойствия.
Он делает шаг в сторону, и она следует за ним. Не говоря ни слова, они вместе доходят до небольшого здания, служащего проходом в волшебный район, и если поначалу Гермиона чувствует некую неловкость, то спустя всего несколько минут забывает о ней.
День: 730; Время: 2
Гермиона пытается запоминать даты, поскольку ей кажется, что она не сможет в должной мере отдать дань уважения настоящему моменту и войне, не зная точно, когда всё началось. Она действительно не сомневается, что война длится вот уже два года, вспыхнув три часа — или даже секунду — назад. Гермиона ощущает течение времени, но каким-то непостижимым образом оно одновременно и растягивается, и сжимается.
Иногда, когда она закрывает глаза и отрешается от мира (что даётся Гермионе Грейнджер крайне нелегко, если только она не погружена в чтение), то видит, осязает и чувствует колебания воздуха и гарь дыма. Она может в деталях воспроизвести то, что происходило до сегодняшнего дня. Но чаще всего Гермиона не помнит ничего дальше вчерашних суток, потому что война — это торнадо, а она наблюдает за тем, как закручивается его воронка.
«Два года», — думает она, чувствуя, будто кости наливаются свинцом. Два года.
День: 741; Время: 12
— Грейнджер.
Гермиона смотрит на Невилла и хмурится, пока не замечает, что Малфой подходит к дивану напротив.
— Малфой.
Гермиона бросает на Невилла встревоженный взгляд, и тот улыбается: он наверняка знает, зачем она понадобилась Малфою. Драко тем временем ставит на стол небольшой ящик, достаёт из него свиток и аккуратно его разворачивает. Под пальцами постепенно появляются руны, написанные побуревшими от времени чернилами, и пергамент похрустывает, когда Малфой придавливает камнями углы страницы.
— Что это?
— Как ты относишься к загадкам? — он поднимает голову и испытующе рассматривает Гермиону.
Она отвечает ему тем же, пытаясь понять, чего он от неё хочет.
— Они мне нравятся.
— Хорошо.
Гермиона переводит взгляд на пергамент.
— Эта руна означает «мир», хотя она перевернута. Римляне связывали её с изменениями или восстанием. Следующая обозначает... список. Или табличку, — она косится на Малфоя, затем снова углубляется в содержимое свитка. — Эта линия символизирует значимость написанного. Опровержение какой-то теории?
— Руны перепутаны. Какие-то из них мы можем понять, но другие... Вот эта, например, — его палец зависает в воздухе над значком в конце первой строчки. — У неё есть три разных значения. Нам придётся расшифровать их все, расставить по местам и попытаться разобраться в их сочетании.
Гермиона выдыхает и, сосредоточиваясь, хмурится.
— Вот... Позволь мне... просто...
Она встаёт, обходит стол, и Малфой отодвигается, давая ей место на диване. Протягивает блокнот, который вот уже несколько месяцев таскает с собой повсюду — чистая страница перевёрнута, чтобы Гермиона не смогла прочитать другие записи. Невилл подаёт ей ручку.
— Вот эта обозначает... место.
— Да, но я уже такое встречал. Видишь этот изгиб наверху? Думаю, по смыслу это ближе к «здесь» — в латыни такое использовали. Это трактуется как конкретное место, а не абстрактное расположение или общее указание.
Гермиона кивает, записывая их наблюдения.
— Короткая черта внизу означает «обосновавшийся», возможно, в прямом смысле этого слова. Это...
— Или «устроившийся дома», — она смотрит на него, и Малфой снова наклоняется вперёд. — Смотри, вот здесь. Руна «дом», затем опять «в месте для семьи». Эта линия толкуется как «дружеское общение», «знакомство».
— А что тогда здесь? Друзья? Но линии нет.
— Возможно, они не были близки с упомянутыми «друзьями» или «союзниками». А может, ошиблись в оценке их преданности.
— Ты строишь догадки, не разобравшись, в чём тут дело.
— Именно поэтому я и пришёл к тебе.
Она встречается с ним глазами и чувствует, как пламенеют кончики её ушей, хотя не уверена до конца почему. Это почти что комплимент, и Гермиона не понимает, как на него реагировать.
— Ладно. Давай посмотрим.
День: 754; Время: 14
Ей требуется около двух недель на то, чтобы закончить расшифровку свитка, который она вручает Невиллу. В глубине души Гермиона надеялась отдать документ Малфою, но только лишь потому, что ей хотелось узнать, что он думает о её выводах. Она и понятия не имела, что он настолько хорошо разбирается в рунах.
— Ты с ним много работаешь, ведь так?
Невилл пожимает плечами.
— Думаю, с ним все много работают.
— Но с тобой он ведёт себя нормально, да? — она недовольно моргает, отдавая себе отчёт в том, что сейчас похожа на взволнованную мамашу.
Невилл смеётся, тоже обратив на это внимание.
— Он иногда острит. Предупреждает, чтобы я ничего не взорвал. Но всё это больше... шутки, чем оскорбления. Для нашего общего блага.
— Хм-м-м.
— Всё ещё считаешь, что он не изменился?
Она машет свитком, прежде чем отдать его.
— Мне нравятся загадки.
День: 761; Время: 21
В течение недели она вообще никого не видит — лишь мелькает пара силуэтов каких-то незнакомцев, — а затем вдруг все её друзья собираются в одном месте. И уже два дня спустя Гермиона думает, что сходит с ума.
— Фред! — кричит она с верхней лестничной площадки, и Симус, вытаращившись, останавливается.
— Что такое? Это чудесный оттенок рыжего, Гермиона, — из-за угла показывается Уизли и улыбается.
— Ты! — шипит она, тыча пальцем.
— Я? Обозналась, милая. Это, должно быть, Джордж, или кто-то ещё в доме.
— Джордж ушёл три дня назад.
— Вообще-то, это — Джордж, — Симус, хихикая, прикрывает рот ладонью.
Гермиона чуть не падает с лестницы, и Джорджу хватает ума развернуться и броситься в противоположную сторону. Пока она несётся за ним, за её спиной развевается оранжевая грива. И Гермиона понятия не имеет, как Джорджу удаётся убежать, ведь он безостановочно хохочет. А она выдыхается уже через пару минут.
— Я тебя убью!
— Всё смоется!
— Когда?!
— Может, через несколько недель? Через год уж точно, — он посылает ей улыбку, и Гермиона рычит и швыряет в него палкой через весь двор.
— Когда-нибудь тебе придётся вернуться обратно.
Но совсем скоро — Гермиона уже заснула, перед этим тринадцать раз вымыв голову, — Джордж прямо посреди ночи отправляется на очередную операцию. И утром Гермиону больше заботит то, что она не успела попрощаться, а не то, что осталась не отомщённой.
День: 763; Время: 13
Брови Малфоя ползут вверх, он останавливается и почти что умудряется сохранить невозмутимость, но всё же разражается хохотом. Гермиона окидывает его свирепым взглядом и гордо удаляется. Не будь сегодня его день рождения — прокляла бы.
День: 777; Время: 12
— Ты похожа на Уизли, — на краткое мгновение на его лице мелькает усмешка. Сердце Гермионы подпрыгивает: она вспоминает о Роне, по которому жутко скучает.
Оранжевый цвет начал вымываться из её волос, но до этого стойко держался несколько недель, и Малфой прав. Её шевелюра пестрит красными и рыжими пятнами, и теперь Гермиона выглядит так, словно неумело попыталась преобразиться.
— Благодарю, — потому что знает, именно так она сможет задеть его сильнее.
Малфой окидывает её взглядом и усаживается на крышку стола.
— Грейнджер, полагаю, ты хотела что-то обсудить?
— Мне кажется, тебе не стоит отправлять Лаванду на эту операцию.
Он приподнимает бровь со скучающим и надменным видом.
— С чего бы это?
— Она выдохлась. Не знаю, что с ней случилось, но она в депрессии. Хандрит, не ест и постоянно курит.
— Это война, — тянет он. — Я не знаю никого, кто не пребывал бы в депрессии или не испытывал стресс. Ты тоже почти не ешь... Стало быть, и тебя не отправлять? Я видел, как Патил свалилась в обморок за столом, что, и её нельзя задействовать? Голдштейн дёргается, когда нервничает, а значит, может плохо целиться, так что, полагаю...
— Малфой. Просто... Дай ей передышку... Ладно? Она сейчас не в состоянии мыслить здраво, и я думаю, это очень плохая идея. Ей просто нужно немного времени. Я поговорю с ней и постараюсь всё уладить, но к завтрашнему дню она будет не в лучшей форме...
— Ей и не надо быть в лучшей форме. Это простое задание. Скорей всего, сопротивления не будет.
Гермиона чувствует, как в рёбра бьётся раздражение, и сжимает под столом кулаки.
— Я же по-хорошему прошу тебя.
— Я заметил.
Гермиона фыркает и поднимается на ноги.
— Тогда приношу свои извинения, Малфой. Я чуть не забыла, что тебе плевать на кого-то, кроме себя.
Она выходит из комнаты, даже не удостоив его взглядом.
День: 778; Время: 18
На крыльце Лаванда не появляется, и Гермиона уже собирается идти её будить, когда улавливает колебание воздуха возле своего уха. Она щекой чувствует лёгкое касание мягких волос и ощущает тепло за спиной. Она понимает, кто это, прежде чем слышит хоть слово.
— Тот факт, что я составляю план операции, исходя из возможностей выбранных для миссии участников, и что сейчас я здесь, должен означать: мне конечно же плевать на всех, кроме себя. Полагаешь, ты, как всегда, права, да, Грейнджер?
Она растерянно моргает — снова и снова, уставившись на спины друзей, переговаривающихся перед домом и освещённых лишь серым утренним светом. Гермиона не знает, что ответить, потому что часть неё ещё до того, как Лаванду отстранили от операции, понимает: она, скорее всего, ошибается. Тем не менее другая её часть всё равно считает: Малфой поступил так лишь для того, чтобы доказать её неправоту, и не пошёл бы на такое в любом другом случае.
— Нет ответа? Ясно. Я и забыл, что ты не слышишь вопрос, когда начинаешь выделываться.
Он обходит её неподвижную фигуру и спускается по ступеням вниз, присоединяясь к остальным членам команды. И Гермионе требуется пара мгновений, чтобы сообразить: у неё есть ноги, которые надо переставлять.
День: 780; Время: 7
Гермиона злится, что не Малфой, а она сама постоянно выглядит склонной к предвзятым оценкам, ведь она осуждает его потому, что так к людям всегда относился он. И осознание этого наводит на мысль, что, возможно, сейчас именно она, Гермиона, слишком много судит других. Малфой — та ещё задница. Но у неё больше не получается списывать его гнусность на предрассудки — с таким же успехом она может критиковать склонности Рона. Ведь в обоих случаях в этом нет смысла.
Она решает относиться к Малфою как к незнакомцу, которого никогда не знала раньше. Ей кажется, что так она перестанет попадать в дурацкие ситуации. Ей не нравится выставлять себя злой и жестокой.
Её угнетает мысль, что она опустилась до подобного, и неважно, кто этот человек. Гермиона знает, что на самом деле она выше этого, и наверное, сейчас самое время начать вести себя соответствующим образом.
Но, Господи, как же он бесит.
День: 783; Время: 12
— А что насчёт тебя, Гермиона? Ты когда-нибудь влюблялась?
Гермиона слабо улыбается в экран телевизора, по которому они с Тонкс смотрят чёрно-белый фильм, и качает головой.
— Нет, ещё нет.
— Влюбишься.
Иногда, отвлекаясь от круговерти этого мира, Гермиона задумывается, а правда ли это.
В конце концов, не всем же знакомо это чувство. Она уже не подросток, а молодая девушка, которая никогда не влюблялась и даже не потеряла невинность. Гермиона всегда верила, что эти два события связаны, но тот факт, что она стала старше, а ничего из этого ещё не произошло, не представляется таким же правильным, каким виделся в общежитии Хогвартса. Гермиона знает, что молода, но все вокруг миновали если не обе, то хотя бы одну из этих вех, и ей кажется, что она сильно запаздывает.
— Я думала, ты была влюблена в Рона, — Тонкс смеётся, глядя в экран, и Гермиона смотрит на неё.
Она медлит с ответом, но наконец, с сожалением признаёт:
— Долгое время я считала, что так и есть. Но теперь всё прошло.
— Из-за войны?
— Из-за многих вещей. Но по большей части из-за того, что мы не подходим друг другу, и я бы предпочла сохранить нашу дружбу, а не пытаться изменить нас обоих лишь для того, чтобы дождаться печального конца. Думаю, некоторые вещи просто не могут произойти, и неважно, как сильно мы этого жаждем.
— А некоторые происходят, несмотря на то, как сильно ты этого не хочешь, — голос Тонкс звучит так, будто это её личные откровения о собственной жизни, поэтому Гермиона просто кивает и складывает руки на коленях.
Жизнь порой преподносит чудовищные сюрпризы.
День: 789; Время: 20
Когда Гермиона возвращается в гостиную после второй неудачной попытки заснуть, Малфой сидит на диване. Миска с попкорном небрежно устроилась между его коленями, а он сам изучает дистанционный пульт от телевизора. Если не считать бликов от экрана, в комнате темно. Лаванда высоко и громко стонет в спальне наверху, и Гермиона заливается румянцем, хотя Малфой и не подозревает, что она здесь.
Депрессия Лаванды была вызвана разрывом с любовником, к которому, по собственному утверждению Браун, она испытывала слишком сильное физическое влечение. Гермионе же кажется, что Лаванда просто влюблена в этого неряшливого парня, который время от времени появляется из её спальни, но не хочет, чтобы о её чувствах кто-то знал. Их очередное примирение длится вот уже несколько часов с небольшими перерывами. Гермиона пыталась заглушить шум при помощи телевизора, но лишь жалобно пялилась в потолок, когда вскрик Лаванды перекрыл грохот киношной драки.
— Не спишь? — она задаёт вопрос, чтобы дать знать о своём присутствии. До Гермионы дошли слухи, что Симус как-то подкрался к Малфою, и тот инстинктивно впечатал его в стену.
Малфой всё равно подскакивает и вцепляется в миску с попкорном, который от такого резкого движения едва не рассыпается. Бормоча ругательства, он поправляет посудину, после чего, наконец, смотрит на Гермиону.
— Нужно быть мёртвым, чтобы не обращать внимание на это затяжное совокупление и трескотню телевизора.
Но Гермиона ему не верит: она замечает в его глазах то выражение, которое не видела с тех самых пор, как Рон вернулся со своей первой операции и заперся в комнате. Это своего рода ужас и шок. А вкупе со странной бледностью кожи и кругами от нехватки отдыха под блестящими глазами создаётся впечатление, что Малфой напуган. И Гермиона очень сомневается, что он испытывает проблемы со сном по причине чужого шумного секса.
— Что смотришь?
Его губы изгибаются в подобии улыбки.
— Про способы контрацепции.
Гермиона отчаянно краснеет и ёрзает в кресле, в котором устроилась.
— О.
— Магглы достаточно изобретательны. Хотя не знаю, как бы я себя чувствовал в этой резиновой штуке.
Господи, стонет она про себя и трёт лицо руками, будто это может помочь уменьшить жар. Малфой несколько раз нажимает на кнопку на пульте, и голос Гермионы срывается на высоких нотах, когда она спешно пытается сменить тему.
— Пульт не работает?
— Работает. Мне нравится давить на кнопки, и чтобы при этом ничего не происходило.
Она поджимает губы и протягивает руку.
— Дай мне посмотреть.
— Нет, — он подтягивает пульт к себе поближе, будто конечности у Гермионы в состоянии удлиняться и она может до него добраться. Типичный мужчина, чего уж там.
Гермиона вздыхает.
— Попробуй вынуть батарейки и переставить их.
Малфой, моргая, смотрит на чёрную пластиковую коробочку, затем переводит взгляд на телевизор.
— Я всё равно хотел смотреть именно это.
Она знает, что он понятия не имеет, о чём идет речь, и даже если в курсе, что такое батарейки, то уж точно не разбирается, как их вынимать. Между просмотром этой программы и необходимостью показать своё незнание, Малфой очевидно выбирает первое.
— Просто дай мне взглянуть.
— Я же сказал, нет.
— Ладно, но это я смотреть не буду.
Он таращится на Гермиону так, будто она слишком тормозит в разговоре.
— А никто не говорит, что ты должна.
— Раз уж нам обоим приходится мириться с... этим, стоит найти то, что захотим смотреть мы оба.
— Думаю, ты не в том положении, чтобы выбирать, — она сердито зыркает на него, а он усмехается, слегка наклоняясь вперёд. — Чувствуешь себя неуютно?
Гермиона вспыхивает.
— Это не интересно, к тому же там нет ничего, чего бы я не знала. Так что...
Она замолкает и краснеет ещё сильнее, когда Малфой похабно ухмыляется.
— Так ты хорошо подкована в вопросах безопасного маггловского секса, да?
Гермиона едва не спотыкается на пути к телевизору и, лишь отвернув лицо, отвечает.
— Это не твоего ума дело.
— Я... Эй, верни назад.
— Неа, — бормочет она, нажимая на кнопку.
Гермиона переключает каналы, пока не находит кажущийся приемлемым фильм: актеры одеты в викторианские платья, женщины хихикают, реагируя на проходящих мимо кавалеров. Гермиона задирает нос и возвращается на место. Малфой смотрит на неё и фыркает, снова давя на кнопки.
— Думаю, мы можем посмотреть это.
— Или я просто встану и переключу, но тогда опущусь до твоего детского уровня.
Теперь она сверлит его взглядом.
— По-детски было смотреть то, что я не хотела.
— Детское самомнение заключается в том, что кто-то может прийти и поменять программу, которую другой человек смотрел до этого уже полчаса, только потому, что этот кто-то не желает её смотреть.
— Детскость — это нежелание делиться, когда...
— Или вот так вот спорить, — он поворачивается к ней — бровь вскинута, а выражение лица неимоверно надменное. Если, конечно, не брать в расчёт непарные носки, которые Гермиона заметила по пути к креслу, или перемазанные маслом от попкорна пальцы.
Гермиона пыхтит, но тут же жалеет об этом, вспоминая, каким смешным ей казалось его сопение, когда она переключала каналы. Она разворачивается обратно к экрану и игнорирует Малфоя, пытаясь сосредоточиться на героине, которую очаровывает относительно привлекательный герой.
Наступает благословенная тишина: из комнаты Лаванды не доносится ни звука, и даже сосед, расположившийся от неё в пяти футах, помалкивает. Гермиону так захватывают события на экране, что, когда раздаётся голос Малфоя, она подпрыгивает от неожиданности.
— Он слюнтяй.
— Что?
— В этом вся проблема киношных образов. Ну какой нормальный мужчина будет вести себя так? Цитировать стихи, пять минут наглаживать её чёртовы руки. Я категорически не понимаю, как ты можешь это выносить, не говоря уж о том, чтобы верить в подобное.
— Есть такие мужчины... — под его взглядом Гермиона замолкает. — Ну, может, женщины хотят верить, что похожие мужчины существуют.
Он с отвращением морщит нос.
— Зачем? Ты на полном серьёзе стараешься меня убедить, что тебе бы понравилось... такое?
Он кивает в сторону телевизора, на экране которого герой, отчаянно жестикулируя, разражается стихотворной тирадой. Гермиона пару мгновений за этим наблюдает, а потом хихикает. И вряд ли она издавала такой звук хоть раз с тех самых пор, как ей исполнилось пять.
— Может быть, нет.
Малфой хмыкает, давая понять, что он не сомневался в своей правоте.
— Но я бы всё равно оценила. Это очаровательно.
— Это тошнотворно. Женщинам скармливают вот такие образы, и они начинают себе что-то выдумывать, хотя в реальности мужчины себя так не ведут. Вы сами себя разочаровываете.
— Малфой, иногда бывает мило притвориться.
— Да меня вывернет от такого.
— Но это не так уж плохо.
— Ты не можешь утверждать, что на самом деле тебя возбуждают эти романтические сопли. Это просто чушь.
— Это немного смешно, но по крайней мере лучше, чем твоя предыдущая передача.
Он смотрит на неё так, будто подслушал, как она выбалтывает кому-то неприличный секрет.
— Так ты... скрытый романтик, Грейнджер? Предпочитаешь сексу поэзию, м-м-м?
Она в очередной раз краснеет — просто невероятное количество раз за этот вечер.
— Я не романтик. Я здравомыслящий человек, а любовь безрассудна.
Он изучает Гермиону с таким видом, будто вывел её на чистую воду, и с хитрой улыбкой отворачивается к экрану. В течение трёх секунд Малфой хранит молчание, затем фыркает, вскидывая на неё взгляд.
— Он только что сравнил её волосы с грязью.
— Он сказал, что она прекрасна, как природа, а её волосы... как...
— Как грязь.
Гермиона искренне смеётся.
День: 796; Время: 22
Двухэтажное здание с разрушенными башнями, которое венчает полуобвалившаяся крыша, сложено из щербатых и потрескавшихся камней. Тёмные толстые лозы, переплетаясь, обвивают стены, ветер завывает в ветвях мёртвых деревьев, которые разбросаны тут и там по неплодородной земле.
— Здесь жутко, — шепчет Дин.
— А я думаю, здесь красиво, готическая атмосфера, — тихо отвечает Гермиона, и Дин странно косится на неё.
— Не обращай внимания, Томас. Очевидно, она смотрит на вещи через призму романтики, — Малфой замолкает, встречая взгляд Гермионы, а потом продолжает: — Примите во внимание подозрительную тишину — вы должны быть начеку. Внутри может поджидать что угодно, и всем стоит помнить об этом.
Конец метлы, лежащей у Малфоя на плече, чуть не задевает Гермиону по лицу, и она отступает, избегая удара. Дин тоже делает шаг в сторону, и под его ногой громко хрустит ветка. Малфой останавливается, поворачивается и вскидывает руку в предупреждающем жесте, сердито сверля глазами именно Гермиону.
Он оглядывается на здание, будто там действительно может кто-то быть, снова смотрит на Гермиону и даёт знак продолжать движение. Она злится, несправедливый упрёк лишь сильнее её распаляет, и отвечает Малфою тяжёлым взглядом.
Он до самого последнего момента не говорил о необходимости полётов при выполнении операции, и когда Гермиона заметила, что ничего подобного не упоминалось в ходе обсуждения, Малфой просто ответил, что сообщает об этом сейчас, и тут нет никакой разницы. Насколько Гермиона может судить, Малфой никогда не перестанет быть напыщенным мерзавцем.
Он останавливает их около здания и даёт команду по одному влететь в разрушенный оконный проём. Гермиона с каждой минутой нервничает всё сильнее.
— Я плохо летаю.
Он ворчит, потому что наверняка предвидел такой поворот.
— Ты брала базовые уроки в Хогвартсе?
— Да, но...
— Тогда ты знаешь достаточно.
— Я помогу тебе, — предлагает Невилл, как только Малфой уносится, и мягко кладёт руку Гермионе на плечо, потому что знает, насколько сильно она ненавидит полеты.
Тем не менее Гермиона отказывается, хоть это и было бы самым простым выходом. Малфой наверняка решит, что Гермиона ни на что не способная трусиха, прими она эту помощь. И пусть они схожи с Малфоем в том, что им обоим не нравится показывать своё неумение, Гермиона не собирается позволять унижать себя.
Лишь с третьей попытки метла отрывается от земли и теперь беспокойно дёргается из-за волнения наездницы. Гермиона медленно поднимается, древко раскачивается, будто детские качели, и от этого наваливается тошнота. Едва Гермиона замирает напротив окна, сердце ускоряет свой бег. Она не смеет ступить на стекло, как это только что сделал Малфой, и не уверена, что сможет ничего не задеть.
Наклоняясь вперёд, Гермиона слишком сильно нажимает на черенок — сказываются страх и нехватка опыта. Малфою, статуей замершему у стены, приходится схватить метлу до того, как та врежется в стену. От этого движения Гермиону дёргает в сторону, и она замечает хмурое выражение его лица прежде, чем её переворачивает, и она оказывается вверх тормашками.
Шокированная и смущённая, она шумно выдыхает и мрачнеет ещё больше, когда рядом слышится хихиканье Энтони. Она отчаянно вцепляется в древко, стараясь не издать ни звука, как вдруг возвращается в нормальное положение. Гермионе требуется секунда, чтобы оценить случившееся и заметить расплывающуюся ухмылку на лице Малфоя, но она слишком расстроена, чтобы злиться. От тихого смеха плечи Малфоя трясутся, и он жестом даёт понять, чтобы Гермиона слезала, пока он держит её метлу.
Чтобы не рухнуть на подкашивающихся ногах и тем самым не ухудшить ситуацию, она хватается за его плечо. Гермиона думает, что её прикосновение заткнет Малфою рот, и хотя он действительно замолкает, но вопреки её ожиданиям разозлённым не выглядит. Он смотрит на неё с бесстрастным выражением, стоит спокойно и тихо, пока она не убирает ладонь.
День: 804; Время: 5
До неё доходят слухи, что Малфой и Тонкс были сильно ранены в одной заброшенной церкви в Глазго. Гермиона упрашивает Люпина разрешить ей оставить свой пост в этом жутком белом доме и переправиться на Гриммо. Тонкс идёт на поправку, хотя ей ещё несколько дней придётся залечивать переломы пальцев. Гермиона следует за Тонкс из гостиной в лазарет, и та ничего не говорит, когда замечает, что подруга несколько раз во время разговора бросает взгляды на койку Малфоя.
— Он сломал рёбра. Свалился с балки, по которой бежал, когда они его засекли. К тому же здорово порезался стёклами на полу.
— По крайней мере, не умер. Нам бы очень не хватало хорошего стратега.
Сказать по правде, дело не только в этом, ведь Гермиона понимает: наверное, смерть Малфоя взволновала бы её чуточку больше. Похоже, Тонкс об этом знает, потому что не отвечает, зато голос подаёт сам Малфой.
— Рад, что ты теперь столь высокого обо мне мнения.
Гермиона вздрагивает: она-то думала, он спит — создавалось именно такое впечатление.
— Это уже прогресс. Год назад она бы любовалась твоим трупом, — замечает Тонкс, Малфой фыркает, а Гермиона задаётся вопросом, делает ли её этот факт плохим человеком.
Он скользит рукой по телу, пробегая кончиками пальцев вдоль шрама, край которого выглядывает из-под рубашки.
— Лонгботтом подлатал меня просто фантастически.
— Именно так. Я им горжусь, — улыбается Тонкс, а Гермиона бросается на защиту друга.
— Он хотя бы тебя вылечил, — слова звучат резче, чем следовало бы, и на целую долгую секунду воцаряется тишина.
— Я знаю, — шепчет Малфой и убирает руку.
Гермиона переводит взгляд на Тонкс, и та ей подмигивает.
— Он не перестаёт жаловаться с тех самых пор, как очнулся вчера вечером.
— Если бы Драко Малфой прекратил жаловаться, — шепчет в ответ Гермиона, — думаю, от шока Земля бы остановила вращение.
— Мне он угрюмым больше нравился. Они начали пичкать его зельями, и он стал болтлив.
— Ничего, что я вас всё ещё слышу?
День: 811; Время: 6
Она привыкла к простым миссиям. Гермиона понимает это по тому, что сейчас не чувствует ног, а к голове прилило слишком много крови. Мир вокруг кренится и вертится, и она спотыкается. Огонь, бушуя, пожирает здание за её спиной. Ночь озаряется оранжевыми всполохами, мечутся тени, а пепел во рту у Гермионы затрудняет дыхание.
Раздаётся крик — хриплый и полный такого страха, что ей хочется плакать. Она различает Энтони Голдштейна — тонущую в грязи жёлтую фигуру. Его голова запрокинута: он видит Бога, смерть или что-то ещё, гораздо бо́льшее, чем то, что их здесь окружает. Гермиона быстро выхватывает палочку и направляет её на скалящегося за костяной маской Пожирателя Смерти. Её рука совершенно не дрожит.
— Авада Кедавра!
Ухмылка застывает — злобная и мёртвая, тело валится на колени и падает лицом вниз.
Гермиона не чувствует себя спасительницей — слишком давит осознание того, что она забрала чужую жизнь. И пусть не так уж сложно убить человека, оказывается, гораздо тяжелее, если об этом кто-то знает. Она думает, что теперь Энтони будет смотреть на неё по-другому, так же, как она сама когда-то смотрела на Малфоя, убившего Пожирателя Смерти. Или на Симуса. Невилла. Анджелину. На любого другого. В воздухе разлита смерть, которая накрывает их всех тенью.
Но Энтони не обращает на неё внимания — он трясётся от шока, и Гермиона находит этому объяснение, заметив рядом с упавшим врагом ещё одно тело. Чёрные локоны Падмы развеваются на ветру, полном дыма и пепла, и сердце Гермионы раньше мозга понимает, что произошло.
День: 811; Время: 12
Вваливаясь в дверной проём в поисках места, куда бы рухнуть, Гермиона не ожидает увидеть его стоящим в кухне рядом с Люпином. Но заметив Малфоя, она движется на инстинктах, забывая и о разлившейся по мышцам усталости, и о тупой тяжести за грудиной.
Наверное, она выглядит жутко, но Гермиона подумает об этом позже, когда уставится в ванной комнате на своё зеркальное отражение и увидит только чёрный пепел и глаза, до краёв полные горя. Гермиона бросается на Малфоя, но тот стоит, не шевелясь, и она пихает его рукой в грудь, отбрасывая на столешницу.
— Гермиона... — выдыхает и дёргается Люпин, но Малфой вскидывает ладонь, разжимая длинные пальцы, и останавливает его.
— Ублюдок! — кричит она и толкает его снова, снова и снова. Это не причиняет Малфою никакого вреда, и Гермиона стискивает кулаки, врезаясь костяшками в его тело. — Твою мать, я ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу!
Он пытается перехватить её запястья, и она разжимает пальцы — бьёт его ладонью по рту, челюсти, щекам. Малфой сопротивляется, а Гермиона не видит, что делает, но знает: она лупит его по голове, обрушивает удары туда, куда только может дотянуться. Наконец он ловит её руки. И тогда она пускает в ход ноги. Резкий голос прерывается, но Гермиона не осознаёт, что кричит сквозь слёзы.
— Ты знал! Сволочь! Ты знал, что она не сможет справиться. Что она не могла... не могла быть там. Но тебе было насрать. Ты всё равно отправил её, ты, поганый кусок дерьма! — она визжит рвано и бессвязно, большая часть выкриков бессмысленна, но ей плевать.
Гермионе плевать, потому что под кожей пузырится гнев, и она взрывается. Это самая ужасная эмоция, которую она когда-либо испытывала, и она не сможет потом вспомнить ни единого раза, когда бы настолько теряла над собой контроль.
Малфой хватает Гермиону в охапку, разворачивает, и она понимает: её до хруста в позвоночнике прижимают к краю столешницы. Его бедра крепко фиксируют её стиснутые ноги, пальцы обхватывают запястья, прижимая к плечам. Гермиона впивается ногтями в его одежду, но этого мало, и тогда она рывком закрывает уши ладонями, и её собственный крик разрывает глотку.
Гермиона зажмуривается, лишь бы не видеть перед собой яростное выражение лица, капающую с губ кровь. Она убирает пальцы от головы, хватается за Малфоя, наклоняется так, что макушкой упирается прямо в основание его шеи, и, не стесняясь, всхлипывает в его пахнущую мылом рубашку. Раздирающая внутренности боль так велика, что кроме неё Гермиона больше ничего не чувствует, и всё, о чём она сейчас может думать, это Падма, а вместе с ней все остальные погибшие. И ещё о том, как безумно она скучает по Гарри, Рону, родителям и насколько сильно ненавидит свою жизнь.
Малфой немного расслабляется, и теперь Гермионе становится легче дышать, но она всё равно чувствует и его тело, и край стола. Он убирает её ладони со своих плеч и наклоняется ближе.
— Это был не я, — шепчет он.
Тут же появляются ещё одни руки, и секунду спустя она обхватывает Люпина за шею, а Малфой исчезает.
— Всё хорошо, хорошо, пойдём.
— Падма.
Римус тяжело выдыхает ей в макушку и, бормоча ругательства, выводит из кухни.
— Ты хочешь пойти в душ или лечь в постель?
— Мне плевать.
И она отправляется в кровать.
День: 814; Время: 17
Гермиона не выходит из своей комнаты в течение двух дней. Во-первых, дело в депрессии, а во-вторых, в стыде и унынии. Она не понимает, что с ней такое было, но это пугает и шокирует её почти так же, как Малфоя с Люпином. Гермиона не подозревала, что в её жилах бурлит столько эмоций, пока те не выплеснулись наружу.
Она напала на него. Что само по себе не так уж ужасно, учитывая то, что в прошлом он поступил так же, однако подобное поведение совсем не в её характере. К тому же это оказался не тот человек. Гермиона слишком быстро выдвинула обвинение и направила на Малфоя свой гнев. На того, кто, как она думала, составил план операции и отобрал людей.
Гермиона пропустила похороны Падмы. Вчера она выяснила у Люпина, что будет скромная церемония, и лишь немногие смогут в ней участвовать. Чтобы при необходимости запросить соответствующее разрешение, он уточнил, хочет ли пойти она, но Гермиона отказалась, сославшись на то, что те, кого выберут, должны быть погибшей действительно близкими людьми. Она общалась с Падмой, но не слишком тесно и не чувствовала себя вправе отбирать место у того, кто её знал и любил.
Ко второй половине третьего дня, не дождавшись того, что Люпин принесёт к двери еду или хотя бы постучит, спрашивая разрешения войти, Гермиона понимает: наверное, Ремус ушёл, как и предупреждал. Она выходит из комнаты на запах готовящегося в кухне обеда, и тут до неё доходит, что в доме остался Малфой. Гермиона чуть не меняет своё решение, но всё же держит путь к кухне.
Садясь за стол, он не удостаивает её взглядом; горящий огонёк красноречиво свидетельствует о том, что в духовке что-то есть. Гермиона осматривает ряд шкафчиков в поисках съестного: она ещё не оказывалась в этом доме и понятия не имеет, где что находится. Малфой мог бы и подсказать, ведь он наверняка понимает, что она ищет. Но он не произносит ни слова.
В шкафу рядом с холодильником Гермиона находит пачку горячего шоколада и решает остановиться на ней. Она вскрывает упаковку и обнаруживает, что порошок слипся на дне в комки, но тем не менее ставит пакет рядом с тостером и включает чайник. Сначала Гермиона собирается стоять к Малфою спиной, но затем решает, что если она хочет покончить с этой ситуацией, ей придётся столкнуться с любыми возможными последствиями.
Когда Гермиона разворачивается, он смотрит в другую сторону, хотя она готова поклясться: он сверлил её взглядом, пока она стояла спиной. Малфой развалился на стуле и кажется слишком большим, чтобы поместиться на нём. Он вытянул вперёд длинные ноги, одна рука покоится на столе, вторая — на колене. Голова повёрнута чуть в сторону, взгляд устремлён на столешницу. На губе красуется красная трещина, и это «заслуга» Гермионы. Вина липким комом застревает у неё в горле.
Он поднимает на неё глаза, всем своим видом демонстрируя понимание того, что она на него пялится. Гермиона тяжело сглатывает под этим пустым взглядом, в котором нет даже узнавания.
— Я не должна была обвинять тебя.
Рука Малфоя скользит по столу, и он не глядя берёт ярко-красную кружку, устроившуюся в сгибе его локтя. Он подносит её к губам, и голос его звучит ровно и глухо.
— Да.
Делает глоток и наконец отводит взгляд от Гермионы, поджимает губы, ставя кружку обратно.
— Я была... не в себе.
— Это мягко сказано.
— Я удивлена, что ты меня не ударил, — Гермиона честна, хотя это не то, что она хотела сказать.
— А я когда-то так делал? — он снова смотрит на неё, по-прежнему склонив голову.
— Ну, в общем и целом... — смущается Гермиона.
— Я был с тобой груб, Грейнджер, но не думаю, что когда-либо бил.
Гермиона глядит на него в ответ, постепенно осмысляя услышанное.
— Ты был готов.
Его губы дёргаются.
— Гораздо чаще, чем ты думаешь. Мне кажется, ты самая несносная девушка из всех, кого я только знаю.
— Близко к истине.
— Неужели?
— Да. А ты самый невозможный человек, которого знаю я, так что... здесь мы равны.
Он молчит.
— Наверное, мне не стоило тебя бить.
— Это было не в первый раз.
Она прищуривается и указывает на него пальцем.
— Не пытайся выставить всё так, будто ты невино...
— В этот раз был.
— Но...
— Знаю, Грейнджер. До того, как тебя накрыло негодование, я хотел сказать, что, наверное, не был удивлён твоими действиями по отношению к себе. Так что можешь прекратить пытаться выдавливать из себя эти полуизвинения, чтобы облегчить вину.
— Я не чувствую себя виноватой, — вскидывается она, но Малфой не реагирует. — Вовсе нет.
Он выгибает бровь и делает ещё один глоток из кружки.
— Будем считать, что мы квиты.
Она громко фыркает.
— Мой поступок сравняет счёт между нами?
— Последний — да, — хотя он несколько раздражён её вопросом.
— Хорошо. Ничья, — она притворяется, что плюёт на ладонь, и протягивает её Малфою. — Нам надо скрепить это рукопожатием.
Он смотрит на её руку так, словно это требующий извинений грязный домовой эльф, и не столько с презрением, сколько с недоверием поднимает глаза. Гермиона вздрагивает и поворачивает ладонь, чтобы он увидел чистую кожу.
— Здесь ничего нет.
Выражение его лица не меняется.
— Я просто... шучу. Это было...
Она опускает руку, не понимая, то ли это у Малфоя нет чувства юмора, то ли она несмешно шутит, то ли они вообще ещё не достигли той стадии, на которой можно острить. Малфой снова берётся за кружку, Гермиона прочищает горло, откашливаясь, и отворачивается к закипающей воде.
День: 817; Время: 11
— Думаю, враги нужны друг другу.
— Не нужны. Они друг друга ненавидят. Если враг какого-нибудь человека направит на себя свою палочку, этот самый человек запрыгает от счастья, — он многозначительно смотрит на неё.
— И ему будет некого ненавидеть, а людям нужно это чувство, чтобы высвобождать гнев.
— Они могут ненавидеть самих себя, и, возможно, теперь ты наконец замолчишь.
— Враги — это те, с кем приходится сражаться ради достижения желаемого. Если ты без каких-либо сложностей можешь получить всё, что хочешь, то приобретённое не кажется таким уж важным.
— Оно всё равно останется важным. Либо же это не то, чего тебе на самом деле хотелось.
— Но если добиться чего-то слишком просто с самого начала, то, считай, это что-то у тебя уже есть. И значимость быстро теряется. Если ты работаешь ради достижения цели, добиваешься её, ты гордишься собой, и такие успехи ощущаются более ценными.
— Это лишь усложняет жизнь. А зачем такое нужно?
— Так ты больше заботишься о вещах.
— Знаешь, что заботит меня прямо сейчас?
— Думаю, ты намекнул достаточно, чтобы я сообразила.
— Мне кажется, я уже с лихвой настрадался.
— Вполне возможно. Но я всё равно пока не отстану, — он фыркает, и она с улыбкой оборачивается, глядя в окно на качающиеся на ветру деревья. — Потом ты больше оценишь то, что получишь. Именно для этого и нужны враги, Малфой.
День: 836; Время: 17
Она беседует с Малфоем при свете заходящего солнца, потому что он остаётся верен своему ночному образу жизни — притворяется, что привык к нему. Он далеко не сразу начинает поддерживать разговор, и Гермиона приучается ждать часами, прежде чем он соизволит хоть на что-то ответить.
Он проводит в доме две недели, затем уходит, но уже через четыре дня возвращается. Ей интересно, по собственному ли желанию Малфой снова здесь оказался и не по той ли причине, что она с ним общается (по крайней мере, спорит и ссорится) вместо того, чтобы игнорировать, как это обычно делают другие. Хотя Гермиона сомневается в его добровольном желании быть здесь: иногда она ловит на себе его взгляд — хмурый либо же полный такого недоумения, что вряд ли она является для него чем-то иным, кроме как досадной помехой.
Гермиона провоцирует его на споры, потому что не любит разговаривать сама с собой, а разговаривать хоть с кем-то ей необходимо. Малфой реагирует, лишь когда она возражает или задевает его, но никогда не поддерживает нейтральные темы. Тем не менее Гермиона не отстаёт, потому что её уже тошнит от чтения чужих бесед вместо того, чтобы вести свои собственные, к тому же, получая возможность сосредоточиться на чём-то конкретном, она прекращает забивать голову мыслями обо всём на свете.
Ей кажется, Малфой испытывает те же чувства. И именно поэтому отвечает. Несмотря на все различия, они с ним похожи, и пусть это пугает, но ведь именно такие эмоции вызывает большинство истин. Гермиона ищет общества Малфоя потому, что лучше так, чем быть в одиночестве, он же не отсиживается за закрытой дверью, поскольку тоже слишком хорошо это понимает.