Чистокровный

      И после этого они называют себя его друзьями? Мало того, что Рон с Гермионой не помогли ему покинуть больницу, так ещё выставили охрану, чтобы он не сбежал. Ни уговоры, ни попытки разжалобить, ни угрозы, ни прямые приказы – а в охране были и авроры из его собственного Подразделения – не помогали. А ему обязательно нужно было поговорить с Драко. Он ждал его на следующий день, но прибираться в палате пришёл другой санитар. Гарри узнал, что Драко работает в другом отделении, а вчера мыл пол у него из-за того, что этого потребовал Рон. Обида на друга возросла ещё больше. Мало того, что Рон заставил работать Драко не в своём отделении и после смены, когда тому нужно было забирать ребёнка у Панси, так он вынудил работать сверх нормы беременного человека. И ещё и смеялся над его беременностью. А как Рон с ним разговаривал? Постоянно в чём-то обвинял Драко. Да и сам Гарри был ничем не лучше, сам твердил о доверии, а потом спросил о сроке, словно собирался проверять Драко. Как теперь доказать Драко, что верит ему? Какой же он дурак! И так во всём! Он даже не смог внимательно прочитать трактат Гермионы. Если бы он понял ещё тогда в Африке, что может быть отцом Джимми, всё было бы по-другому. Вот кто мешал ему дочитать письмо подруги до конца? Но кто мешал самой Гермионе коротко написать ответ на вопрос Рона – да, у полукровки могут быть дети от мужчины. Или хотя бы так – вероятность небольшая, но она есть. А потом бы обосновать этот вывод во всех подробностях. Но нет же, Гермионе важен сам процесс изыскания, ей интересно рыться в документах, анализировать, сопоставлять, она словно забыла, что пишет ответ своим друзьям, а не научный доклад. И вообще, кто просил Рона задавать этот вопрос Гермионе? Гарри поверил, что Драко родил Джеймса от него, но Рон не мог этого пережить, и попросил Гермиону досконально изучить вопрос и доказать Гарри, что это невозможно и Малфою верить нельзя. Негодование клокотало в нём. Он взрослый человек, и не надо ему подсказывать, с кем водиться, а с кем – нет.

      Он сильно обидел Драко, убил доверие к себе, нанёс ему глубокую рану. А рану любви сможет исцелить лишь тот, кто её нанёс. И сейчас ему нужно было срочно поговорить с Драко. Драко сможет понять его, понять и простить. Простить ему ошибки, даже такие страшные. Это же Драко. Как он великолепно держался, когда Рон пытался его уязвить. Драко не терял самообладания, несмотря на обвинения и угрозы применить веритасерум, и был прекрасен, даже когда его тошнило. Сердце Гарри сжималось от жалости и нежности. Ну почему, почему он пошёл на поводу своих принципов? Почему засомневался в честности Драко? Почему он задавил свои чувства, не прислушался к своему сердцу? Сможет ли он теперь убедить Драко, что глубоко раскаивается?
      Гарри не умалял своей вины, но и друзьям прощать не собирался. На следующий день, когда друзья снова пришли навестить его, Гарри высказал им всё. Что не надо спасать его от "мерзкого" Малфоя, тем более от его детей. И не нужно искать доказательства, что Малфой обманывает его, когда он сам хочет признать детей. И к чему, вместо ясного ответа, писать научные трактаты в Африку, когда у него голова забита поимкой бокора.
      Оправдания Рона, что он не знал о беременности Малфоя и о том, что тот должен был забрать ребёнка у Панси, выглядели неискренними. Да, ему было неловко и стыдно, но по его словам получалось, что здорового и свободного от обязательств перед Панси Малфоя можно заставлять работать и насмехаться над ним. Гермиона, конечно, покаялась, она была доброй и чувствительной девушкой, но больше волновалась, что ему нужно выздоравливать, а не переживать за Малфоя.
      Его выписали через два дня, предписав дома постельный режим, запретив появляться на работе. Отношения с друзьями так и остались натянутыми, и он не сказал им о выписке.
      Первым делом Гарри дома неторопливо принял душ, чтобы смыть с себя запах больницы. Он знал, что Драко работает до двенадцати, поэтому не спешил. Затем долго выбирал мантию. Нет, он не тянул время перед тяжёлым разговором. Он не боялся на поле боя, неужели станет бояться разговора с любимым человеком? Он просто обдумывал слова, которые смогут убедить Драко поверить ему. Самую первую фразу, после которой Драко не захлопнет дверь перед ним. Красивых слов он нашёл много, но искренних? Он вспоминал гневный взгляд Драко, которым тот окинул его, покидая палату, и понимал, что прощения ему будет добиться трудно.
       Взглянув на часы, Гарри понял, что всё-таки исподволь затягивает сборы. Впервые он собирался к своему родному сыну, не к названому сыну, не к ребёнку Драко, а своему родному сыну. Впервые он так сильно волновался, впервые был так неуверен в себе, поэтому и тянул время.
      А ведь ещё надо купить гостинцев и зайти в магазин игрушек. Шоколад Джимми нельзя, значит надо купить фрукты. Гарри велел Кричеру купить самые лучшие яблоки, груши и бананы. У него мелькнула озорная мысль, раз оба Малфоя так любят брокколи, то он приказал Кричеру купить ещё брокколи, а заодно морковь, тыкву и сладкий перец. Кричер несказанно воодушевился, когда узнал, что фрукты и овощи предназначены для Малфоя и сына. Объяснив домовику, где его ждать с покупками, Гарри надел простую мантию и пошёл в магазин игрушек. Там он выбрал замечательный волшебный мячик, который менял цвета. Затем он аппарировал к дому Драко, практически вместе с ним перед домом появился Кричер с двумя корзинками овощей и фруктов, Кричер проявил необыкновенное рвение – корзинки были размером чуть ли не больше самого домовика.
      – Я был не прав, – начал с места в карьер Гарри, как только Драко открыл дверь перед ним, – и прошу прощения. Выслушай меня, пожалуйста, я всё объясню.
      – Ну, попробуй, – Драко распахнул дверь.
      Кричер зашёл следом за Гарри. Они втроём прошли на кухню. Там на высоком детском стульчике сидел Джимми и тряс перевёрнутой кружкой над столом, наблюдая за белыми кефирными каплями, стекающими со стенок кружки и падающими на стол. Кажется, он закончил свой обед. Драко забрал у него кружку, и мальчик стал пальчиками размазывать капли по столу. Драко мокрой салфеткой вытер рот, а затем и ручки ребёнка. Кричер выставил корзинки на стол.
      – Примешь? – спросил Гарри, – Кричер очень старался. И там есть твоя любимая брокколи.
      – Как же я могу отказаться от брокколи, – усмехнулся Драко.– Ты чертовски хорошо умеешь уговаривать.
      – Возможно, у меня получится уговорить тебя простить меня, не получив по лицу?
      – Ну что ж, рискни, герой. Мне даже интересно, что получится.
      – Кричер, разложи продукты, куда Драко покажет, – приказал Гарри.
      – Спасибо, Кричер, – сказал Драко.
      Кричер с удвоенным усердием начал выкладывать продукты из корзины.
      Драко поднял ребёнка со стульчика и поставил на пол. Гарри вытащил из кармана мантии уменьшенный красный мяч и, увеличив его, протянул мальчику. Но Джимми не бросился к новой игрушке, внимательно её разглядывая. Тогда Гарри палочкой изменил раскраску мячика, сделав его наполовину синим. Он положил его на пол и подтолкнул его к сыну. Тут Джимми хотел его схватить, но ножки ребёнка оказались проворнее ручек и он пнул его, не успев ухватить. Мяч покатился от него, переливаясь сине-красными боками. Джимми бросился за ним, не успевая схватить и пиная ногами. Мяч укатился под ноги Драко, который следил, как Кричер раскладывает в шкафы овощи и фрукты, зачаровывая их от порчи.
      – Эй, вы двое, идите играть в гостиную, кухня не место для игр, – напустил на себя строгость Драко.
      Гарри одной рукой подхватил мячик, другой взял ребёнка за ручку и повёл в гостиную:
      – Пойдем, милый, пока папочка по-настоящему не рассердился.
      В гостиной он еще раз поменял расцветку мяча и по нему побежали зелёные волны. Когда в гостиную вошёл Драко, Гарри с сыном сидели на ковре и перекатывали друг другу мячик.
      – Ну, рассказывай, что ты хотел мне объяснить, – сказал Драко.
      Гарри оттолкнул мяч в противоположную сторону от Джимми:
      – Лови мячик, – сказал он ему.
      Джимми вскочил и побежал за мячиком. Гарри пересел на диван, подождал, когда Драко присоединится к нему. Но Драко остался стоять.
      – Не хочу, чтобы меня снова затошнило, – объяснил он. – Я тебя слушаю.

      И Гарри начал рассказывать. Как он решил, получив первое письмо Драко, что это глупая шутка. А потом испугался, что Драко серьёзно болен, но чтобы не огорчать его, так неуклюже пошутил. Как товарищи просветили его, что для волшебников мужская беременность не вымысел, вот только волшебники должны быть чистокровными, да ещё из древнего рода. Как не мог понять, верит ли сам Драко, что Гарри отец ребёнка, или намеренно его обманывает. А потом прилетел колдофон, и он чуть не разгромил палатку, услышав, что Драко умирает, а он бессилен ему помочь. А когда получил его письмо, чуть не умер от счастья, что Драко жив. И ему стало всё равно от него ребёнок или нет, если это ребёнок Драко. И как он полюбил Джеймса заочно, и позаботился, чтобы ребёнок не нуждался. И как потом было неприятно узнать, что Драко с Джимми сидят без денег. И что были у него мысли о том, что Драко потратил деньги на настоящего отца Джимми.
      Лицо Драко оставалось непроницаемым, Гарри понял, что снова всё запорол. Гарри начал торопливо и сбивчиво пояснять, что всё равно не перестал считать Джимми своим сыном.
      – И как только вернулся, попросил не называть Джимми твоим сыном, – наконец-то отреагировал Драко.
      Гарри опустил голову и запустил руки в шевелюру. Он уповал на великодушие Драко, но отчего он решил, что имеет на него право со стороны Драко? Прощение надо заслужить, а для этого сначала убедить Драко, чтобы он дал ему такую возможность. Гарри поднял голову. Сначала надо объяснить ему, что он имел в виду, говоря такие обидные, как он понял только сейчас, слова.
      – Я только хотел этим сказать, что знаю о том, что Джимми не мой сын, вернее я так думал на тот момент, – путано начал пояснять Гарри. – Просто не хотел, чтобы между нами была ложь. Я собирался потом тебе сказать, что хочу признать Джимми своим сыном.
      – Проявить благородство. Ты начитался газет о себе и поверил, что являешься непогрешимым. И снисходительно прощаешь простых грешных.
      – Что ты, Драко, я никогда не считал себя непогрешимым! – вскричал Гарри. – Хотя в принципе ты, наверное, прав, – Гарри снова сокрушенно склонил голову, – я думал о том, что ты покаешься, я прощу тебя, и мы поедем втроём к морю.
      – Какое совпадение, – ответил Драко, – я тоже думал в тот день о море.
      Гарри воспринял его слова как обещание – обещание простить.
      – Драко, прости меня. Когда в палате я спросил о сроке, я имел в виду совсем другое, не то, что ты подумал!
      – А что я подумал?
      – Наверное, что я собираюсь высчитать, когда ребёнок был зачат и вернулся ли я к тому времени из Африки. На самом деле я хотел понять, как долго тебе ещё ходить, сколько ты ещё сможешь работать, как тебе тяжело. И, вообще, я просто спросил, о чём обычно спрашивают в таких случаях, даже не задумавшись, чтобы сформулировать вопрос.
      – Это твоя беда, Гарри, что ты даже не задумываешься, за тебя думают другие, в основном Грейнджер или Уизли.
      – Я уже выложил им свои претензии и велел держать своё мнение при себе. Я знаю, что оба ребёнка мои. Я был таким дураком, что сомневался.
      – И что же заставило развеять твои сомнения? – спросил Драко.
      Гарри покраснел. Врать не имело смысла, почти шёпотом он ответил:
      – Гермиона. Она сказала, что до введения Статута Секретности, такие маги как я считались чистокровными.
      – А завтра она скажет, что ошиблась, и ты тут же откажешься от сына? Ты же во всём прислушиваешься к словам Грейнджер.
      – Уже нет, моё отношение к сыну это только моё дело. Я дал понять ей, что не желаю ничего выяснять, когда она хотела взять у меня анализы ДНК.
      – Что это? – спросил Драко.
      – Долго объяснять, в общем, можно сделать тест на способность к мужской беременности. Научная колдомедицина подтверждает, что существует небольшая вероятность, что полукровка может иметь детей от мужчины, и это можно проверить. Я сразу понял, когда узнал это, что Джимми от меня, как бы ни мала была эта вероятность. И сказал ей, что знаю это без всяких анализов. Да, я был дураком, но меня воспитывали маглы, и о многих традициях и знаниях, которые вы…
      – Ладно. Я тебя понял, – перебил его Драко.
      – Ты простишь меня? – с надеждой спросил Гарри.
      Драко молчал.
      – У детей должны быть оба родителя, – заметил Гарри.
      – А я разве запрещаю тебе общаться с Джимми? Не пускаю на порог?
      – Это совсем не то. И ты грозился вернуть мне метлу Джимми и другие подарки.
      – Ты довёл меня в тот день. В принципе, я не против, чтобы ты с ним виделся.
      – А с тобой?
      Тут к Драко подбежал Джимми с мячиком в руках.
      – Ты можешь менять расцветку мяча палочкой, там больше десяти режимов, – сказал Гарри.
      Драко присел перед малышом.
      – Поттер, не смеши, мне и так не хватает заклинаний, чтобы тратить их на игрушки. Обычно после обеда я успеваю уловить момент и посадить его на горшок, но не сегодня. Вот сейчас я стою перед выбором – поменять ему подгузник с помощью палочки или сделать это руками и сэкономить заклинание на вечер, когда я совершенно вымотаюсь, – и Драко показал рукой на пергамент, приколотый к стене.
      На пергаменте была нарисована таблица с десятью пронумерованными колонками, слева каждого ряда стояла дата. В верхних рядах в клеточках стояли крестики, нижние ряды пустые. Гарри понял, что так Драко ведёт учёт, сколько раз пользовался палочкой в день.
      – Возьми мою палочку, – Гарри протянул свою палочку.
      – Спасибо, – Драко взял его палочку и ушёл с Джимми в ванную.
      – Почему с тебя до сих пор не сняли ограничения на заклинания? – спросил Поттер, когда Драко вернул ему палочку.
      Драко снова отошёл от него подальше, опасаясь тошноты. Джимми в одном подгузнике сидел у него на руках.
      – Не заслужил, – усмехнулся Драко. – В ноябре у меня, наверное, совсем отберут палочку за применение Петрификуса. Удивляюсь, что они назначили комиссию не сразу же, а только через три месяца.

      – Да, странно, – рассеянно ответил Гарри, задумавшись, специально Лаванда затянула рассмотрение дела Малфоя или ей что-то помешало. Он обязательно разберётся.
      – Я пошёл укладывать Джимми спать, – сказал Драко, – это займёт время. Ты уйдёшь камином?
      – Ты ничего больше не хочешь мне сказать? – спросил Гарри.
      – Ах, да! – вспомнил Драко.
      Гарри наклонился вперёд, не отводя взгляда от серых глаз Драко.
      – Верни мне мои письма, – попросил тот. – Я писал их человеку, который, как мне казалось, верит мне и понимает, а не подозрительному типу, который видит во всём обман.
      Гарри растерялся. Он не хотел возвращать письма. Это единственное, что у него останется в память о Драко, если тот так и не сможет его простить.
      – Я не могу, – ответил он.
      – Пойми, они были предназначены другому Гарри, тому, которого я знал, а в Африке был совершенно другой человек.
      – Я их потерял, – солгал Гарри, не намеренный расставаться с письмами, часть которых он даже не прочитал.
      – Вот видишь, – Драко развернулся к нему спиной и понёс сына в детскую.
      Джимми положил голову на плечо Драко, чёрные вихры ярко контрастировали на фоне белых волос Драко. Они были такие красивые, два его самых любимых человека. Он сделает всё возможное, чтобы Драко простил его.
      – Сладких снов, Джимми, – прошептал Гарри и пошёл к камину.