Глава 16
Данте
Твою ж мать, Тристан злится на меня. И не просто злится, а реально в бешенстве. Пробка, однозначно, не вызвала у него негатива, иначе бы он сопротивлялся еще дома. Но он упёрся, как бык, лишь когда увидел входную дверь в отель и всю эту разодетую толпу людей.
И хрен бы с ними, с этими людьми. С какой стати ему должно быть дело до всех этих придурков, разгуливающих по банкетному залу с бокалами шампанского? Я думаю, что ему пофиг. Его волнует только одно - исполнять свою роль и контролировать то, сколько внимания от окружающих он получает. А получать, как обычно, ему хочется минимум. И он думает, что я усложнил ему задачу.
Но он ошибается. Раньше он нервничал, зацикливался на мысли, что не вписывается в эту обстановку. А теперь он об этом вообще не думает, вся его неуверенность полностью растворилась. Он сосредоточен только на мне, и это именно то, чего я хочу.
Я обожаю его внимание. Обожаю, когда его ярость направлена на меня. Обожаю, когда он отчаянно нуждается во мне и безнадежно хочет меня. Прямо сейчас он испытывает всё это — а я еще даже толком не начинал с ним играть. Он не имеет ни малейшего представления о том, что у меня припрятано в кармане.
Конечно, эта маленькая игра нужна не только ему. Мне тоже нужно на чем-то сосредоточиться, чтобы не потерять над собой контроль. А лучшего объекта для этого, чем Тристан и его задница – просто не существует.
Хотя… дело не только в его заднице. Я люблю его лицо, особенно когда он сверлит меня яростным взглядом – точно таким же, как сейчас, когда я протягиваю ему бокал шампанского. Только теперь помимо ярости в этом взгляде видна дымка вожделения. Сильное возбуждение выдают и пылающие щеки, и приоткрытые губы.
Ох, эти губы. Идеального оттенка розового. Идеальной формы. Внезапно меня накрывает невыносимое желание поцеловать его. По-настоящему. Так, чтобы сталкивались губы, языки, зубы. Я хочу сожрать этот рот.
Что, блядь, он со мной делает? Одна только мысль о поцелуях обычно вызывает у меня жуткую тошноту. Я даже в фильмах смотреть на это не могу.
- Так это какой-то благотворительный вечер в пользу больницы? — спрашивает Тристан, разглядывая, как городская элита кружит по залу, общаясь и похлопывая друг друга по плечам.
Я прислоняюсь к стене, делая вид, что потягиваю шампанское.
-Ну типа того.
Тристан бросает на меня острый взгляд.
- Что значит – типа?
Меня поражает, что он вообще способен мыслить достаточно ясно, чтобы уловить мой сарказм. Либо пробка недостаточно велика, либо он просто чертовски умён. И меня очень бесит, что он сам себя таким не считает. Мы с ним еще вернемся к обсуждению этого.
- Это значит, что все эти люди находятся здесь, чтобы пожертвовать деньги на расширение госпиталя «Mercy», потому что им легче вложиться в это, чем позволить клиникам появляться в их благоустроенных районах.
- И ты здесь тоже поэтому?
- Нет.
Хватит ему и такого ответа. Я не собираюсь говорить ему правду о том, что я здесь, потому что сдался, когда моя мать умоляла меня. Что я здесь, потому что не видел ее больше года, и встретиться с ней на публичном мероприятии гораздо проще, чем где-то наедине.
И вот она идет к нам.
Я даже не осознаю, что инстинктивно напрягаюсь, а Тристан бросает на меня внимательный взгляд и прослеживает, куда я смотрю. На приближающуюся к нам женщину в черном шелковом платье и сверкающих бриллиантах, со светло-каштановыми волосами, не тронутыми сединой. Возможно, это их натуральный цвет… но кто знает? Я вижу ее слишком редко, чтобы быть уверенным. Одно я знаю точно: женщина под шестьдесят не может выглядеть на тридцать шесть без филлеров.
- Это моя мать, — бросаю я Тристану, отлипая от стены.
- Вот дерьмо.
Тристан непроизвольно делает шаг назад. Я же демонстративно кладу руку ему на поясницу, чуть выше ягодиц. Он сверкает на меня глазами, напоминая, что всё еще злится на меня. А я впитываю его злость, позволяя ей заглушить кипящую внутри меня бурю.
Моя мать делает все возможное, чтобы сохранить безупречную улыбку, но я вижу напряжение в ее лице. Вижу несчастье в ее глазах. Ее пальцы вцепились в клатч как в якорь, удерживающий ее от желания прикоснуться ко мне, потому что она прекрасно знает, что это будет огромной ошибкой.
- Данте, — говорит она ровным, тщательно контролируемым голосом.
- Здравствуй, мама, - я оборачиваюсь к Тристану. - Это Тристан. Тристан, это моя мать, Натали Адессо.
Ее глаза тут же устремляются на него. Она знает, что я гей, но она никогда не видела меня с кем-то. Она улыбается:
- Привет, Тристан, очень приятно познакомиться.
- Мне тоже, миссис Адессо.
- Пожалуйста, зови меня Натали.
Тристан неловко переминается с ноги на ногу, и я задаю дежурный вопрос:
- Как дела, мама?
Ее улыбка искренняя, хотя и немного грустная.
- Я... да. Я так рада тебя видеть.
Она невольно делает шаг в мою сторону. Я знаю, что она не может сдержаться, но и я не могу ничего с собой поделать и издаю низкий предупреждающий звук, похожий на рычание. Она тут же отступает, корректируя свое движение.
- Ты... в порядке? — спрашивает она, будто ничего не произошло.
Гнев вспыхивает мгновенно. Вот так всегда. Ничего не произошло. Я не могу выдавить из себя ответ. Не могу справиться с этим. Я не должен был приходить сюда.
И тут Тристан касается моего запястья, и я в шоке, в полнейшем шоке, что не отдергиваю свою руку. Более того - я вдруг могу дышать. И даже могу сказать:
- Я в порядке, мама.
Ее взгляд прикован к пальцам Тристана, обхватившим мое запястье. Он замечает это… и отпускает меня.
- Так чем ты занимаешься? — спрашивает она.
Черт, это мучительно. Было бы милосерднее и гуманнее просто отказаться сюда приходить. Она тоже, должно быть, тоже ненавидит этот тупой разговор.
- Работой, работой и еще раз работой, — говорю я.
Она слегка улыбается.
- Ты весь в своего отца.
А потом морщится, мгновенно понимая, что сказала не то.
- Мне стоит пойти и спасти его от Совета директоров, где я его оставила. Если будет возможность, подойди поздороваться.
- Обязательно, — лгу я.
И сразу же лгу снова:
- Рад был тебя видеть, мама.
- И я тебя, Данте. Спасибо, что пришел. Приятно было познакомиться, Тристан.
- Мне тоже, миссис Ад… ээ, Натали.
Когда она уходит, Тристан осторожно говорит:
- Она кажется… милой.
- Да, — кисло отвечаю я. - Она милая.
И тут я вижу отца на другом конце зала. Он тоже видит меня. Мы оба отводим глаза и делаем вид, что ничего не произошло.
Ничего не произошло.
Ни-че-го, блядь, не произошло.
Кожа противно зудит. Изнутри меня распирает жар. Я весь на взводе. Я хочу закричать. На отца. На мать. На всех, кто здесь.
Вместо этого я забираю у Тристана бокал и ставлю его на поднос проходящего мимо официанта. Он хмурится, но через секунду будет благодарен. Ну, может, не будет так уж благодарен, но поймет, что бокал ему не нужен. Если вообще сможет думать. Я засовываю руку в карман и нажимаю кнопку на пульте.
Тело Тристана вздрагивает. Просто чудо, что он молчит, но вижу, как он прикусывает губу. Его глаза широко распахиваются, а затем он смотрит на меня с еще большей яростью. Зато шторм внутри меня стихает. Я ухмыляюсь и отключаю вибрацию.
- Ты ебаный мудак, — выдавливает он сквозь зубы.
- Можешь пырнуть меня ножиком позже, как ты любишь.
- Я это запомню, не сомневайся.
Я ухмыляюсь еще шире и позволяю персоналу проводить нас к нашему столику. Когда Тристан садится, по его телу вновь пробегает легкая дрожь. Мой стояк приувял, когда я увидел свою мать, но теперь он возвращается.
Я заранее позаботился о том, чтобы сидеть рядом с Джоном Эверсом, застройщиком, который ведет переговоры со строительной компанией Лоренцо Капелли. Если я смогу его переубедить, чтобы вместо Капелли он нанял компанию Ноа, то это будет уже третий клиент, которого я отбил у сраного Капелли за этот год.
Но так забавно делать несколько вещей одновременно. Я веду светскую беседу, и периодически включаю вибрацию. На самом низком режиме мощности, но этого все равно достаточно, чтобы Тристан прелестно выгибал спину. Под столом я сжимаю его бедро, чувствуя, как дрожат его мышцы от напряжения.
Мой член твердеет еще больше, пока я киваю Эверсу, притворяясь, что внимательно слушаю его жалобы на законы о зонировании, мешающие стройкам. И увеличиваю мощность вибрации.
Тут же боль вспыхивает белым огнем в моем предплечье. Я почти реагирую на нее. Хотя нет - я совершенно точно реагирую: еще раз повышаю вибрацию.
Я уже почти уговорил Эверса назначить официальную встречу в моем офисе на следующей неделе, когда Тристан резко выдергивает нож для стейка из моей руки, отталкивает руку, встает из-за стола и быстро уходит.
Я отключаю вибрацию. Извиняюсь перед Эверсом, следую за Тристаном через банкетный зал. Мы не единственные в зале, кто не сидит за столами, но за нами многие следят глазами. В особенности за мной. Я знал, что из Тристана актер будет лучше, чем из меня. Даже в нынешнем состоянии, он остается невидимым. Он скользит через зал с незаметностью, отточенной на сменах в «Лаш».
Я же следую за ним, как гребаный хищник за своей добычей. В языке моего тела нет ни капли сдержанности. Я могу быть невидимым в темном переулке, но не здесь.
Я никогда не умел притворяться. Если мне это и удается – то очень ненадолго, и всё, что я запираю внутри, рано или поздно вырвется наружу.
Мои родители должны быть благодарны Ноа вместо того, чтобы ненавидеть его. Они хотели, чтобы я делал вид, что ничего не произошло. Что те два года в аду можно просто запереть за дверью и забыть, как страшный сон, вычеркнуть их из реальности. Но это было невозможно.
У меня есть выбор: либо самому выбрать способ выпустить пар и хоть как-то контролировать этот процесс, либо всё взорвётся само собой. Что и случилось той ночью, когда я чуть не убил своего отца.
Ноа это понимал. В тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, он ждал меня у дома моих родителей. Он спас мне жизнь. Вероятно, спас и много других жизней. Хотя... Количество трупов на моих руках все равно осталось примерно тем же. Просто теперь есть правила, определяющие, кому суждено умереть.
Но с Тристаном действуют другие правила. Это другой способ сбросить напряжение. Другая моя часть. Тоже сломанная. И я это прекрасно понимаю.
Вот почему мне нужны правила. Вот почему мне нужно было, чтобы он подписал контракт. Вот почему у него есть последнее окончательное стоп-слово. Его окончательный контроль надо мной.
Но это всё, что я могу ему предложить. Если он скажет это слово – я остановлюсь. Но пока оно не сорвалось с его губ - он мой.
Меня одновременно заводит и бесит то, что он сейчас пытается сбежать. Мой стояк, кажется, сейчас порвет брюки, но надеюсь, что окружающим это всё же незаметно. Хотя мне, если честно, плевать. Сейчас важно только одно - догнать и поймать Тристана.
Я сокращаю между нами расстояние, но он всё же проскальзывает в дверной проем раньше меня и покидает банкетный зал. Я уже готов броситься бежать, но сдерживаюсь до тех пор, пока не оказываюсь в коридоре. А затем начинается настоящая охота: Тристан слышит мои шаги, тоже срывается на бег, добегает до санузла раньше меня.
Я не могу позволить ему запереться, поэтому, как только он распахивает дверь и ныряет внутрь – я нажимаю кнопку на пульте, включая максимальную мощность.
Мой член становится еще тверже, когда я слышу его крик. Я легко ловлю дверь, не давая ей захлопнуться. И вижу Тристана, скорчившегося на полу.
- Иди на хуй, ты, ёбаный ублюдок! — огрызается он на меня, свернувшись калачиком.
Я отключаю вибрацию и запираю дверь. Это отдельный санузел, просторный, с приглушенным светом. Здесь только мы вдвоем.
Я обхватываю Тристана за талию и поднимаю на ноги. Он совершенно не сопротивляется, пока я сдираю с него пиджак и волоку к раковине. Он неуклюже наваливается на стойку умывальника, дрожит, в глазах – раздраженные, злые слезы. Протягиваю руку вперед и расстегиваю его брюки. Одной рукой сжимаю шею ниже затылка, а другой резко сдергиваю вниз брюки вместе с бельем. Кровь капает из-под моего рукава на его шею.
Я наслаждаюсь видом пробки, основание которой плотно прилегает к его дырке.
- Я ненавижу тебя, — выдыхает он, когда я проворачиваю пробку внутри него.
- Почему? — спрашиваю я.
Мой член горит от желания секса, но сам я теперь спокоен. Спокойнее, чем был за весь день. А, возможно, даже за несколько дней.
Он смотрит на мое отражение в зеркале над умывальником.
- А сам-то как думаешь, придурок?
Его бушующая злость не мешает ему стонать, когда я медленно вытаскиваю пробку из него, завороженно наблюдая, как края его дырки растягиваются вокруг широкой округлой части. Когда пробка полностью выходит, его зовущий вход трепещет. Всё его тело содрогается. Я ставлю пробку на столешницу умывальника, так, чтобы Тристан видел ее – эту скользкую, блестящую игрушку, которая так ублажала и дразнила его последние полтора часа.
Мне безумно хочется засадить в него пальцы. В это мокрое от смазки, раскрытое, соблазнительное нутро. Но сначала мне нужно ответить на его вопрос.
Я поднимаю его, одной рукой удерживая за корпус, а другой – обхватывая за горло, заставляю его выпрямиться. Зеркало висит достаточно низко, чтобы он мог видеть отражение своего стоящего, покрасневшего, истекающего члена, который торчит перед его безупречно выглаженной накрахмаленной рубашкой и белым жилетом.
- Я думаю, ты ненавидишь меня, потому что я вижу тебя настоящего и заставляю тебя видеть это тоже. И тебе, блядь, так тяжело смириться с тем, что то, чего ты действительно хочешь, что тебе действительно нужно, — это нечто дикое, грубое и примитивное.
Его глаза выглядят страдальчески, но теперь они сухие. Он с трудом сглатывает, я чувствую это под своей рукой.
Он не хочет мне верить. Что ж… это нормально. Я могу ему доказать.
Я отнимаю руку от его горла, чтобы расстегнуть и спустить с бельем собственные брюки, и обнажить свой напряженный, ноющий член. Затем резко дергаю его бедра назад. Он наклоняется вперед, вцепляясь в столешницу, и зажмуривает глаза, когда я упираюсь головкой в его влажный, раскрытый вход.
Я жду. Это нелегко. Всё, что я хочу – это вогнать себя в горячее, тугое пространство одним глубоким толчком. Но я жду.
И он делает именно то, чего я от него ожидаю. Он начинает сам подаваться назад. Его дырка начинает растягиваться, принимая меня внутрь. Он задыхается, дрожит.
Хватит мучить его. Я вгоняю себя внутрь одним жестким, безжалостным толчком. Его резкий крик облегчения наполняет комнату, и я тоже не могу сдерживать стон. Запрокидываю голову назад и наслаждаюсь горячими, скользкими объятиями вокруг моего члена.
А потом начинаю его трахать. Грубо, жестко, отдавая все силы. Звуки, с которыми мой член двигается в его заднице, – грязные, липкие, хлюпающие. Совершенные и идеальные. Его стоны прерываются каждым грубым толчком. Я хриплю, как спаривающийся зверь, вбиваясь в него, владея каждым дюймом его тела.
Мельком ловлю свое отражение в зеркале: глаза – дикие, челюсти стиснутые. Продолжаю вбиваться глубокими, беспощадными толчками. Но в основном я смотрю на Тристана. Как восхитительно он принимает меня. Как текут слезы из-под его плотно сжатых век. Как маняще открыт его рот. Как дергается всё его тело от каждого удара.
- Открой глаза, — приказываю я, и он повинуется мгновенно. - Посмотри, какой ты красивый, посмотри, какой ты, блядь, свободный.
Мои слова прерываются толчками, его стонами, идеальными, пошлыми звуками, с которыми член движется внутри.
Я выпрямляю Тристана, чтобы он мог видеть в зеркале свой собственный истекающий, дергающийся от фрикций член. Слегка разворачиваю нас, чтобы он также мог видеть мой, вбивающийся нещадно внутрь — и его накрывает оргазм.
Струя спермы вырывается вверх, выстреливая из распухшей головки его пульсирующего члена. Видеть это – настолько чертовски эротично, что я полностью теряю контроль. Я швыряю его вниз, припечатывая к столешнице, и отдаюсь полностью во власть страсти. Кончаю через несколько секунд, засаживая до самого основания. Разряжаюсь внутри горячими, пульсирующими струями, пока его стенки сжимаются вокруг меня, выдаивая до последней капли.
Оргазм накрывает меня мощными, глубокими толчками. Я прижимаюсь к Тристану всем телом, впечатываясь в него бедрами и наполняя горячей спермой. Он стонет, его тело дрожит в последних вспышках его собственного оргазма, а мой пульсирующий член продолжает выжимать из него последние капли.
Послеоргазменные спазмы заставляют меня содрогаться, всё еще прижимаясь к нему... Я проваливаюсь в чистое блаженство. На мгновение внутри меня – полная тишина.
Мне кажется, я наполовину отключаюсь или засыпаю, потому что только когда Тристан начинает оседать, я вздрагиваю, приходя в себя. Он весь совершенно очаровательно полностью расслаблен. Он был таким охуенно хорошим для меня. Идеальным.
Я глажу его шею ниже затылка, но этого недостаточно. Мне нужно больше. Я начинаю выходить из него, и он тут же жалобно скулит. Когда внутри него оказывается только головка моего члена, я беру пробку, прижимаю ее к отверстию и толкаю внутрь точно в тот момент, когда выскальзывает член. Мне нравится реакция Тристана: как он снова всхлипывает, как растягиваются его мышцы, чтобы принять игрушку. Мне нравится, что она удерживает мою сперму внутри него.
Я быстро привожу себя в порядок, затем смачиваю полотенце и вытираю его вокруг пробки. Потом поднимаю его, не давая окончательно сползти со столешницы, и аккуратно вытираю его член. Он издает тихие, беспомощные звуки, когда шершавая ткань касается его сверхчувствительного кончика.
- Все в порядке, — шепчу я. — Уже почти всё.
Бросаю полотенце на столешницу около раковины, натягиваю его трусы и брюки обратно. Держу руку на его бедре, пока вытираю его сперму. Он кончил так сильно, что она оказалась буквально повсюду. Затем я выбрасываю полотенце в мусорную корзину и веду Тристана к мягкой скамье у стены. Сажусь сам, а он настолько обессилен, что послушно даёт мне усадить себя поперек моих колен и обмякает в моих объятиях.
Он дрожит, и его тело раскачивается в ритме этой дрожи. Его новая эрекция не заставит себя долго ждать из-за этой пробки внутри него. Пробки, удерживающей мою сперму. Мысль об этом пробуждает во мне новый жар.
- Все в порядке, — снова шепчу я, держа его, просто наслаждаясь этим. Его лицо прижимается к моей шее. По какой-то причине… мне это тоже нравится.
Мы сидим там долго, прежде чем кто-либо готов встать. Я всё жду стука в дверь, но этого так и не происходит.
Тристан издает тихий, тревожный стон, когда встает. На секунду снова утыкается лицом в меня. Я глажу его по волосам.
- Мы едем домой. Там я ее выну.
Он кивает, прижимаясь к моей груди. Почему, черт возьми, это так приятно?
Из новой раны в руке всё еще идёт кровь, которая испортила его жилет и рубашку. Я протягиваю ему пиджак, чтобы он мог прикрыть это безобразие.
У раковины я снимаю свой пиджак, чтобы замотать окровавленное предплечье влажным полотенцем. А он меня здорово подловил.
- Ты в порядке? — спрашивает он.
- Дома разберемся.
- Крови как-то много.
- Все нормально.
- Ты не злишься?
- Нет, с чего бы? У тебя было на это право.
- Какой же ты, блядь, странный.
- Знаю.
Он тихо фыркает и начинает вытирать мою кровь с раковины – так же, как я вытирал его сперму. Когда он наклоняется, чтобы вытереть кровь с пола, он стонет. Мне приходится закрыть глаза и не смотреть, потому что меня накрывает новой волной желания. Я хочу его. Хочу коснуться его, но, если сделаю это – не удержусь от следующего раунда.
Он выбрасывает окровавленную тряпку в мусор, затем поправляет волосы, смотрит на себя в зеркало.
- Бля, я выгляжу так, будто обдолбался, — бурчит он.
И правда - его глаза затуманены, зрачки расширены, радужка потемнела.
- Ты очень красивый, — говорю я.
Он слегка улыбается. Неуверенно. Он никогда не знает, как реагировать, когда я называю его красивым.
Я натягиваю пиджак, скрывая рану, и отправляю Кензи сообщение.
Когда мы выходим из санузла, я понимаю, почему никто так и не постучал, несмотря на то, сколько времени мы там провели. Несмотря на весь тот шум, который мы наверняка произвели. Доминик Капелли стоит прямо у двери.
Единственный сын Лоренцо - почти мой ровесник. Ростом тоже примерно с меня, чертовски красивый и абсолютнейший мудак.
- Хорошо потрахались, педики? – выплевывает он.
В руке Тристана мгновенно сверкает лезвие. Я ловлю его за запястье, выкручиваю руку и отбираю столовый нож.
Доминик, конечно, этого заслуживает, но я не хочу, чтобы Тристан влезал в мои разборки с Капелли. Я незаметно прячу нож в рукав и удерживаю Тристана рядом.
Мы уходим по коридору, и я кричу в ответ:
- Не подскользнись на сперме, пока дрочишь, Доминик!
- Гребаный пидор!
Тристан дергается, пытаясь вырваться, поэтому я позволяю Доминику вариться в собственной злобе, вместо того чтобы наказать его грязный рот. Позже я с ним разберусь.
Веду Тристана через огромный, длинный вестибюль, я осознаю еще кое-что. Сейчас мне вообще плевать на Доминика, плевать на то, что я не закончил разговор с застройщиком.
Все, чего я хочу, — это доставить Тристана домой.