Глава 17
Тристан
Стоны рвутся из меня, когда Данте проворачивает пробку внутри. Я голый, распластан на животе в его постели. Мои руки судорожно сжимают простыни, а член дрожит и капает, зажатый подо мной.
Я не знаю, злюсь ли я на Данте до сих пор. То, что он делает, так неправильно. Как минимум, с точки зрения любых нормальных стандартов. Но он заставляет меня по-другому взглянуть на все эти стандарты. Потому что, как бы я сильно ни ненавидел то, что он сделал - я люблю это не меньше. Он позволяет мне почувствовать обе эти эмоции одновременно. Он заставляет меня быть честным с самим собой и не пытается это изменить. Это странная свобода — позволить себе окунуться во весь спектр своих эмоций.
А еще более странная свобода — испытывать свое тело вот так. И не просто тело, а всю мою жизнь. Как будто я могу делать все, что захочу.
Пробка все еще вибрирует, пока он медленно тянет ее наружу. Он останавливает движение, когда самая широкая ее часть растягивает меня до предела, оставляя вибрацию включенной прямо в моем раскрытом до неприличия отверстии. Не в силах сдержаться, я кусаю тыльную сторону своего запястья, издавая животные, потусторонние звуки удовольствия и потребности.
Пробка выскальзывает. Моя задница непроизвольно подаётся вверх, будто гонится следом и хочет поймать ее обратно. Зияющая дырка трепещет, и в моих стонах - разочарование от того, что внутри больше ничего нет.
Я опускаю бедра, чтобы прижаться к простыням и потереться о них измученным членом, а Данте останавливает меня.
- Не вздумай пролить, — говорит он низким соблазнительным голосом.
Моя задница все еще полна его спермы. Он запускает пальцы внутрь, и я издаю голодный требовательный звук.
- Блядь, как ты прекрасен. Жаль, что ты не можешь видеть, как выглядишь сейчас.
Не знаю, что тут красивого, потому что я, наверное, похож на животное в течке. но мне плевать. Я хочу его. Мне нужен он.
- Трахни меня, — вместо голоса у меня скулёж. - Пожалуйста, Данте, мне нужно...
- Я знаю, — говорит он и, о боже, не ждёт и вставляет в меня свой член.
Стон облегчения вырывается из меня, когда его член наполняет меня и растягивает стенки. Его руки скользят подо мной. Одна обхватывает мои бедра. Другая тянется вверх, сжимая плечо. Он удерживает меня, прижимает к себе и начинает трахать.
Звуки, которые мы издаем - грязные, липкие, неуправляемые. Его член хлюпает в моей заполненной спермой дырке. Но мне совершенно не стыдно. Я люблю этот звук. Люблю, как он подчеркивает каждый его толчок, каждое движение его широкой головки по моим скользким внутренним стенкам. Я разрываюсь от удовольствия каждый раз, когда она скользит прямо по моей простате.
Я отдаюсь этому полностью. Я не хочу кончать, не хочу, чтобы это заканчивалось, но его большой палец отрывается от моего плеча... и прижимается к моему горлу. Еще всего два толчка, и я бьюсь в конвульсиях, кричу и кончаю прямо в простыни.
Данте продолжает трахать меня сквозь мой оргазм, кончает в меня, наполняя доверху так, что сперма горячими потоками вытекает наружу, пока он продолжает вбиваться в меня, продлевая моё удовольствие своим собственным.
Я позволяю себе чувствовать всё. Хотя, если честно - у меня нет выбора. Он раздел меня догола, разорвал меня на части, содрал с меня всю броню, всё притворство, оголил до самой сути. Я с ним — это просто я. Весь в судорогах от удовольствия, пока его член толкается о мою простату, пока его сперма течет по мне, пока его зубы царапают мне шею, а его большой палец впивается в мое горло, заставляя меня чувствовать, что он полностью владеет моим телом.
Наверное, я теряю сознание, потому что следующее, что я осознаю, — это теплая влажная ткань, протирающая внутреннюю часть моих бедер. Я тихо ворчу в знак протеста, когда Данте приподнимает меня. Он усаживает меня к себе на колени, лицом к лицу, расставляя мои колени по бокам. Поза наездника раскрывает меня, и я инстинктивно сжимаю мышцы, чтобы не пролить сперму.
А он держит ткань подо мной, готовый поймать всё, что вытечет, и другой рукой гладит мою спину.
- Расслабься, ну же. Откройся для меня, — требует тихим настойчивым голосом.
Я тихо протестую. Тогда он прижимается щекой к моему виску и почти нежно повторяет:
- Давай, Тристан.
От стыда я зарываюсь лицом в его шею. Сгибаю пальцы на его груди, и пытаюсь сделать так, как он просит. Сначала я чувствую себя капец как неловко, когда сперма начинает вытекать из меня прямо в полотенце, которое он держит. Но он что-то довольно мурлычит, и я позволяю себе раскрыться полностью.
Я чувствую себя таким уязвимым в этот момент, когда разрешаю своему телу вот так освободиться. Когда позволяю ему держать меня и ловить вытекающую из моей задницы жидкость. Это так интимно, что даже несмотря на то, что мне вовсе не плохо - мои глаза щиплет. Теплые капли катятся по щекам. Данте замечает это, и его лицо меняется. А затем... он нерешительно прижимает губы к моему виску. Он целует меня там.
С кем-то другим такой маленький поцелуй не значил бы особо ничего, но Данте никогда, никогда не целовал меня. Ни разу. Никак. Я вздыхаю в его теплую кожу и расслабляюсь.
Позже мы спускаемся на кухню. Я почти не притронулся к стейку на благотворительном ужине, поэтому Данте готовит карри. Он ставит передо мной миску, и я спрашиваю:
- Где ты научился готовить?
Мы оба в спортивных штанах и футболках. Его левое предплечье забинтовано. Наверное, пора мне завязывать с этой привычкой хвататься за нож.
- Интернет, — коротко отвечает он.
- О.
- А ты думал, что я брал частные уроки по кулинарии от шеф-повара?
Я пожимаю плечами.
- Не знаю. Мне вообще сложно представить себе жизнь богатых людей.
- Хм.
Он, разумеется, не говорит больше ничего. Я хочу спросить его о нём самом, но не знаю, с чего начать. Не знаю, как. Его отношения с родителями явно натянуты. Мы пошли на этот ужин из-за его матери, но их короткий разговор был настолько напряженным, что было больно на это смотреть. Для человека со стороны Данте выглядел бы полным козлом в разговоре с ней, но я видел - он очень старался. А с отцом он вообще не заговорил.
Я забыл об этом, а теперь события вспоминаются. Именно после взгляда на отца он начал мучить меня вибрацией. Я не думаю, что это совпадение. Теперь, оглядываясь назад, я даже не знаю, что чувствовать по поводу того, как он обошелся со мной на ужине. «Обошелся» - не в смысле «выместил злость» или «захотел обидеть». Он переключился с внешнего мира на меня. Он взял меня под контроль. Зафиксировался на мне.
Каждый раз, когда он так зацикливается, это настолько сильно, настолько всеохватывающе, что мне кажется, что я не выдержу. Но каждый раз он просто раздвигает мои границы чуть дальше - показывает мне еще одну сторону меня самого.
Почему он такой?
Или… может, правильнее спросить: почему мне это нравится? Но на этот вопрос я точно знаю ответ.
Все, что связано с Данте, вызывает охуенно реальные, настоящие эмоции.
Я знаю, что он опасен. Контролирующий и доминирующий, подавляющий. Иногда жестокий. Возможно, даже немного сумасшедший. Но он заботится обо мне лучше, чем кто-либо в моей жизни. Он заставляет меня чувствовать себя реальным. Как будто я, я без маски и без роли - действительно существую. Как будто мое существование имеет значение.
- Хочешь еще карри? — спрашивает он. - Или мороженое?
- Мороженое? — недоверчиво переспрашиваю я. - С каких это пор в этом доме появился десерт? И какой у него вкус?
Он притворяется раздраженным, но я вижу, что он веселится.
Я скептически щурюсь на него:
- Наверняка ванильный?
- Что во мне кажется тебе ванильным?
Я хохочу. Он улыбается. Бля, как же я люблю, когда он улыбается. Он становится совсем другим.
- Ладно, так с каким вкусом? — спрашиваю я.
- С ванильным, — невозмутимо отвечает он.
- Нет, ты шутишь.
Он вздыхает, разочарованный тем, что я его раскусил, потому что мороженое, конечно же, не ванильное. В нем куча всего - карамель, кусочки печенья, несколько видов шоколада. Оно просто до неприличия вкусное.
Данте обычно такой раздражающе правильный в питании, что я получаю массу удовольствия, наблюдая, как он ест мороженое вместе со мной.
Не удержавшись, замечаю:
- А ты сегодня предложил мне два блюда, для которых нужны ложки.
- Угу, потому что ты слишком уж падок на ножи. Хотя, уверен, что ты и ложкой смог бы меня пырнуть, если бы очень захотел.
- А я сегодня удостоверился, что ты запросто мог бы остановить меня, если бы очень захотел.
Не то чтобы я не догадывался об этом раньше. Он гораздо сильнее меня. Он совершенно без усилий справляется со мной. А эти шрамы на его теле — ножевые, пулевые и этот ужасный разрез, тянущийся по внутренней стороны бедра к паху — доказывают мне, что он привык к боям и дракам.
Какого черта тот, кто вырос в богатстве, так травмирован насилием? Почему я не могу заставить себя спросить? Я боюсь его реакции? Или…боюсь ответа?
Но он переводит разговор в другое русло.
- Можешь ударить меня ножом, если сильно хочешь, но не пытайся напасть других. Это опасно.
- Это самое странное заявление, которое я когда-либо слышал.
- Я серьезно, Тристан. Тот парень, на которого ты пытался броситься сегодня - не тот человек, с которым тебе стоит связываться.
Я едва не срываюсь и не называю имя вслух, потому что прекрасно знаю, кто такой «этот парень». Доминик Капелли. Сын Лоренцо Капелли.
Честно говоря, я не знаю, что именно заставило меня броситься на него. Его гомофобские слова или то, кто он такой? В тот момент мои нервы были настолько оголены, я был настолько лишен своих обычных барьеров, что просто инстинктивно отреагировал.
- Так ты его знаешь? — спрашиваю я.
- Да.
- Вас нельзя назвать друзьями, — замечаю я, надеясь, что он расскажет больше.
Но Данте лишь говорит:
- Не парься из-за него.
- Но…
- Если ты увидишь его снова, держись от него подальше. Он опасен.
- Ты тоже опасен, — замечаю я.
- Да, но у меня есть правила. А у него их нет.