Айс Латте с карамелью

— Лин, дочка, что случилось? Почему ты пришла ко мне в такой час? — мама села напротив меня за кухонным столом, с искренним переживанием смотря на меня.

Я молчу. Не могу и слова вымолвить. Почему же происходит всё именно так? Этот вопрос мучает меня уже около недели, хотя, наверное, будет правильнее сказать, с момента расставания с Магнусом. Мама меня не торопит с ответом, просто смотрит на меня, пока кручу в руках свою любимую зеленую кружку. В детстве пила всегда только из нее. Детство — это самое прекрасное время, нет таких значимых проблем, как сейчас.

Поднимаю взгляд на маму, смотрю на настолько знакомые и родные черты лица, так похожие на мои собственные. Недаром всё детство, подростковый период до сих пор слышала от друзей и родственников одну и ту же фразу: «Вы с матерью как две капли воды». Особенно бабушка любит говорить, что я копия матери в ее восемнадцать лет. От отца мне передалось куда меньше внешности, судя по всему, всё на себя забрал Визэр, зато его характер мы с братом поделили поровну. Единственное, я всегда его тщательно контролировала, а вот он начал учиться этому относительно недавно.

— Мама, я так устала, — впервые за все это время позволяю себе эту слабость, чувствую, что еще немного, и меня накроет волной истерики.

Мама забирает у меня из рук зеленую кружку и аккуратно берет мои ладони в свои.

— Лин, расскажи, что случилось? Сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе помочь, всё, чтобы тебя защитить, ты же прекрасно знаешь это, — она гладит меня по волосам, протянув руку через весь стол, как делала это в детстве.

Делаю глубокий вдох, чтобы впервые признаться ей в том, с чего все началось.

— Мы с Магнусом расстались. Он изменил мне, после того как я узнала это, пытался поговорить со мной, но даже слушать его не стала, — мой голос дрогнул на последнем предложении, не в силах больше смотреть на жалеющий взгляд матери, отвожу взгляд в сторону. — Сегодня же мы поссорились с Софией. Она верит слухам, ходившим обо мне, а не мне самой.

Подробности о драке Визера и причине слухов я не расскажу даже под дулом пистолета. Уже слишком многое позволила себе, учитывая болезнь мамы.

— Моя девочка, — она садится рядом со мной на соседнем стуле, меня охватывает знакомый лавандовый аромат, такой родной. — Всё пройдет. Тебе нужно пережить этот период, показать всем, что ты сильная и тебя не так просто сломить. В тебе течет кровь Бергов, а в нашей семье все проблемы преодолимы. В любой семье, у любого человека.

Сидя с мамой на кухне, просто говоря, мне стало немного легче. Поделившись этим хотя бы с ней, у меня с души спал камень. На этой кухне было столько счастливых воспоминаний, и, кажется, только от них мне стало легче дышать. Помню, как сидела тут с папой, он спрашивал, как прошел мой день, а я с охотой делилась эмоциями. На этом окне холодными зимами рисовала непонятные фигуры вместе с братом и друзьями. И даже зеркало, висящее в коридоре максимально неудачно, имело свою собственную историю. Неудачно оно висело только по одной простой причине: сидящим на кухне моя старая комната была видна как на ладони.

Я сбилась со счета после очередной выпитой кружки чая. В основном мама просто слушала меня и мои бредни. Сама не понимаю, почему так всё усложняю. С Софие нужно просто спокойно поговорить, но отчего же мне хочется ее избегать. Избегать точно так же, как и Магнуса в самом начале. 

Однако по-прежнему не понимаю, что мне делать с Вильямом и Таллэком. Я дорожу дружбой с ними обоими и терять ее не хочу ни с одним из них. Только вот они сами перестали видеть во мне подругу, и это проблема. Конкретная проблема для меня, которую попросту не в состоянии решить. 

Так прошло пару часов.

Мамин чай уже остывал в моих руках, а я все еще сидела за кухонным столом, обхватив кружку пальцами, будто она могла забрать всю тяжесть этой ночи. За окном ночь медленно растворялась в бледно-голубых тонах рассвета.

— Ложись спать, — мама снова наполнила мою кружку, и пар поднялся к моему лицу, теплый и успокаивающий. — Хотя бы на пару часов.

Я покачала головой, глядя, как первые лучи солнца пробиваются сквозь занавески.

— Нет смысла, мам. Через час мне уже на работу. Сегодня работаю в утреннюю смену.

Мама вздохнула, но не стала спорить. Она знала меня слишком хорошо. Вместо этого она достала из холодильника пластиковую коробку, в которой лежит еда из нашего любимого кафе. Мама опять перестала готовить и живет на доставках? Сейчас нет сил говорить об этом, но когда-нибудь обязательно спрошу ее.

— Тогда хотя бы поешь, — заботливо протянула она.

Я машинально открыла крышку, но есть не хотелось. В голове все еще звучали слова Софи, как нож, вонзенный в спину. "Вы с братом — два лицемера..."

— Ты хочешь поговорить об этом еще? — мама села напротив, ее глаза смотрели на меня без осуждения. Она словно читает мои мысли.

— Нет, — делаю глоток чая, — у меня больше нет сил на нее.

Она кивнула и больше не настаивала. Мы сидели в тишине, слушая, как за окном просыпается город. Где-то вдали запел первый трамвай, залаяла собака. Это могло быть самое обыкновенное утро, но в моем случае это оказалось невозможным. Спокойствие, как выяснилось — роскошь, которая не всем по зубам.

Я взглянула на часы и вернула любимую кружку на стол. Когда не надо, время бежит с неистовой скоростью.

— Мне пора собираться, — мама ничего не ответила. Она просто встала, подошла ко мне и обняла так крепко, что у меня на мгновение перехватило дыхание.

— Ты всегда можешь вернуться сюда, — прошептала она мне в волосы. — Всегда.

Я закрыла глаза, чувствуя, как комок в горле становится все плотнее.

— Я знаю.

Ванная встретила меня знакомым запахом маминых духов. Я включила свет — зеркало показало бледное лицо с размазанными тенями, помадой в уголках губ и следами слёз, которые я так и не смогла сдержать.

«Ну и вид... Похожу на психопатку».

Я начала постепенно смывать весь этот «грим» с моего лица. Вода была холодной, но приятной, освежающей, это как раз то, чего мне не хватает. На полке стояла мамина косметичка — та самая, из которой я в двенадцать лет тайком брала тушь, а потом врала, что это «само осыпалось» и нет у меня никакой туши на глазах, а Визер умирал со смеху, стоя в коридоре неподалеку от нас, издавая звуки, напоминающие чайку. Сейчас я без спроса взяла её крем, лёгкий, с запахом миндаля. Запах мгновенно вернул меня в прошлое — утро перед школой, мама, поправляющая мне прическу.

Я резко отставила баночку.

В зеркале передо мной стояла незнакомая девушка в синем обтягивающем платье — том самом, что Эва всучила мне со словами «На вечеринку самое то!».

«На работу в таком?»

Но если так подумать, то сегодня мне плевать. Я расправила плечи, провела руками по бедрам, сглаживая несуществующие складки на платье.

«Современный мир. Никого уже не удивишь». 

Мне остается собрать волосы, сделать что-то более или менее походящее на улыбку на моем лице, и всё. Главное, чтобы ни с кем не пересекалась, просто быть незаметной и... Стоп. С каких пор я решила для себя, что быть серой мышью, избегающей проблем, это лучшее, что только могу сделать?

Облокотившись на раковину, пару минут смотрела в одну точку, а после подняла взгляд на зеркало, где теперь, казалось, стоит вообще неизвестная мне девушка.

— Линнея Берг, да ты спятила! — кричу сама на себя, но в пределах разумного, чтобы не прибежала мама. — Из-за какого-то бывшего парня, из-за какой-то подруги и друзей брата ты собираешься вести себя как последняя идиотка? Кто они все такие, чтобы влиять на твою жизнь? Возьми себя в руки! Месяц прошел! Месяц!

Глубокий вдох и выдох. Мой взгляд вновь прикован к маминой косметике. Раз на мне такое платье, значит, я должна соответствовать своему образу, не так ли? Завязываю волосы в хвост, умываюсь, на этот раз ледяной водой, чтобы окончательно прийти в себя. Отыскав в косметичке подходящий мне оттенок консилера, что маме оказался слишком светлым и она хотела отдать его мне, замазываю следы бессонной ночи под глазами и все те пигментные пятна, что появились после слез. Карандашом для глаз прокрашиваю слизистую, рисую небольшие стрелки и завершаю всё тушью.

Когда я вернулась на кухню, мама подняла на меня взгляд — сначала на платье, потом на лицо. Её губы дрогнули.

— Красиво, — только и сказала она, отодвигая мне тарелку с яичницей. — Сразу видно, что моя дочь. Двадцать минут назад сидела вся в слезах, а сейчас готова горы покорять. Рада, что отдала тебе эту черту своего характера.

Обычная фраза, но для нас значит слишком много. Отдала — это отдала, а не передала по наследству. Мама сломалась в свое время, я же не позволю этому случиться со мной. Буду стоять до конца.

Я села, чувствуя, как шелковая ткань скользит по стулу.

— Мам, слушай ты не должна...

— Ешь, — она поставила передо мной кружку латте с карамелью. — Потом поговорим.

Я взяла вилку в руку и отпила пару глотков кофе. Горько, но в то же время сладко. За окном окончательно рассвело. Часы на кухне показывали без пяти восемь, когда я в последний раз глотнула остывающий кофе, вскочила из-за стола.

— Опаздываю, — спохватилась я, понимая, что потрачу больше времени на дорогу отсюда.

Мама молча кивнула, доставая со спинки стула ту самую черную олимпийку Визера — он носил ее в средней школе. Я натянула её поверх платья Эвы, и странное сочетание шёлка и спортивного хлопка вызвало смешанные ощущения. Вроде странно, а вроде мне нравится. Прибежала сюда в одном платье вся на эмоциях, поэтому сейчас даже жаловаться не стоит на олимпийку брата, что спасет меня от холода хоть на сколько-то.

— Забудешь, — мама протянула мою сумку, которую я впопыхах еще не успела найти.

Я замерла на секунду, разглядывая её лицо — морщинки у глаз, которые стали глубже, чем я помнила, седые пряди в рыжих волосах. Всё то же, но уже не то.

— Спасибо, — прошептала я, беря сумку.

На улице осенний воздух ударил в лицо, заставив мурашки пробежать по голым ногам. Я засунула руки в карманы олимпийки и наткнулась на что-то шуршащее. Достала — леденец. Визер всегда носил их с собой, когда мы были в средней школе, а тренер постоянно гонял его за них. Я сунула конфету обратно, чувствуя, как что-то сжимается в груди, и зашагала к остановке.

Олимпийка пахла домом.

Платье — предательством, хоть и не своей хозяйки.

А через двадцать минут нужно будет улыбаться клиентам в кафе.

Холодный воздух впивался в кожу, как тысячи иголок. Я шла по улице, подняв воротник Визеровой олимпийки, и Осло встречал меня своим осенним равнодушием. Фьорд дышал туманом, окутывая набережную молочной дымкой. Вода, обычно синяя и резкая, теперь казалась серой и сонной, лениво лизавшей гранитные парапеты. Где-то вдали кричали чайки — их голоса звучали резко, почти истерично, будто они протестовали против самого факта наступления холодов.

Деревья в парке уже начали сбрасывать листву. Желтые, оранжевые, кроваво-красные — они кружились в воздухе, как обгоревшие страницы из какой-то старой книги, прежде чем упасть под ноги и хрустнуть под каблуками спешащих на работу людей.

На Карл-Юханс-гате уличные фонари еще горели, хотя рассвет уже разлился по небу бледно-розовыми разводами. Их свет смешивался с первыми лучами солнца, создавая странное, почти неестественное свечение — будто город застрял где-то между ночью и утром, между летом и зимой. Из кафешек на углах уже валил пар — кто-то готовил первый кофе, кто-то пек свежие булочки с корицей. Запах смешивался с сыростью и дымом из труб, создавая тот самый уникальный «аромат» осеннего Осло — горький, но уютный.

Я прошла мимо остановки, где группа школьников в ярких куртках галдела, ожидая автобуса. Один из них, рыжий и веснушчатый, что-то кричал, размахивая руками, и его голос разлетался в холодном воздухе, как тот самый лист, что сейчас упал мне на плечо.

Я стряхнула его и зашагала быстрее. Осень в Осло — время, когда город еще помнит о тепле, но уже готовится к холодам.

Так же, как и я.

Я толкнула дверь супермаркета, едва продавец успел перевернуть табличку с «Закрыто» на «Открыто». Внутри пахло свежеиспеченным хлебом и моющими средствами.

— Два сэндвича с лососем, пожалуйста, — сказала я, еще не до конца проснувшимся голосом.

Продавец, пожилой мужчина с седыми усами, кивнул и потянулся к витрине.

— Рано сегодня, — заметил он, заворачивая сэндвичи в бумагу.

— Да уж, — я зевнула, расплачиваясь. Один сэндвич убираю в сумку для Криса, другой оставила в руке и зашагала к кафе.

Кафе встретило меня знакомым звоном колокольчика над дверью и запахом свежесмолотого кофе. Крис уже стоял за стойкой, ловко управляясь с кофемашиной.

— Ну наконец-то! — он поднял брови, увидев меня. — Я уже думал, тебя похитили.

Я молча протянула ему сэндвич. Крис посмотрел на него, потом на меня, потом снова на сэндвич. Его лицо сменило выражение с раздраженного на театрально-величественное.

— Ты прощена, — объявил он, разворачивая бумагу. — Но только потому, что с лососем.

Я фыркнула, пробираясь за стойку, чтобы надеть фартук. В прошлый раз мне стало лень уносить его в подсобку, потому оставила на полке, которой никто не пользуется. Туда же сейчас убираю сумку.

— А что с тобой? — Крис с набитым ртом кивнул в сторону моей одежды.

Я посмотрела вниз — синее вечернее платье, спортивная олимпийка и мой макияж.

— Долгая история. Могу сказать только то, что вот она, старая я. Вернулась, не запылилась.

— Расскажешь за кофе? — предвкушающим голосом Крис пытается отвлечь меня от завязывания фартука на более подробный рассказ.

— Нет. Сломаю тебе всю малину, — саркастически отвечаю другу.

— Правду сказала, вот и старая ты. Тогда хотя бы приберись на голове, — он бросил мне резинку для волос. — Ты выглядишь так, будто дралась с котом, хоть и понимаю что на улице ветер.

Я поймала резинку и начала собирать волосы в хвост, глядя в зеркало за стойкой. Да, день только начинался.

Крис открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент из зала донесся знакомый хрипловатый смех. Ледяные пальцы сжали мне горло, прежде чем я даже успела обернуться. За дальним столиком сидел Магнус. Только его не хватало.

Всё тот же — светлые растрёпанные волосы, привычная самоуверенная ухмылка. Рядом с ним, развалившись на стуле, Брокк что-то рассказывал, жестикулируя руками. Остальные ребята из их компании смеялись, стуча кружками по столу. Дикари словно. Все посетители то и дело поглядывали на них, а кто-то и на нас с Крисом, намекая на то, чтобы мы их угомонили.

Я замерла, смотрела прямо на него. В этот момент Магнус поднял глаза и уставился на меня. Наши взгляды встретились. Может быть, ещё вчера отвела бы глаза в сторону моментально, попыталась бы уйти в дальний угол, лишь бы не видеть его лица, но сейчас нет. У меня нет ни малейшего желания прятаться, упрямо смотрю только на него, с вызовом, со злобой и раздражением.

Его улыбка исчезла так быстро, словно её и не было. Он резко вскочил, опрокинув стул.

— Магнус? — Брокк нахмурился. Но Магнус уже шёл к выходу, почти бежал, толкая по пути другие столики. Его друзья ошарашенно смотрели ему вслед.

— Что за черт? — пробормотал Брокк, обернувшись. И тут он увидел меня.

Его глаза расширились. Во мне просыпается первая нота сомнения в происходящем, потому что мой озлобленный взгляд не мог вызвать такую реакцию. Тут есть что-то ещё, то, о чем я не знаю. 

В кафе воцарилась гробовая тишина. Даже Крис застыл с полуоткрытым ртом, кофейник в его руке так и продолжал висеть в воздухе. Я стояла за стойкой, сжимая край фартука, пытаясь переварить, что только что произошло.

Магнус сбежал? От меня?

— Лин, — Крис осторожно тронул меня за плечо. Я резко встряхнула головой.

— Работаем, — прошептала я. — Просто работаем. Даже не спрашивай меня, что это за бесплатное цирковое шоу мы только что видели, потому что сама не понимаю. 

Но внутри всё кричало. Почему? Почему он убежал?

И почему, чёрт возьми, мне было так приятно это видеть?

— Как только узнаешь причину этого шоу, сообщи мне, — Крис по-прежнему стоит с кофейником в руке и смотрит, как и я, на эту странную компанию. — Мне жутко интересно, и мой внутренний сплетник не выдержит, если ты скроешь это от меня. 

— Ладно, ладно, — отмахиваюсь и собираюсь уже приступить к работе, как у барной стойки вырастает знакомый, к моему сожалению, силуэт.

Брокк стоит, облокотившись на стол, сложив голову на скрещённые пальцы рук. Он смотрит на меня изучающе с ног до головы, заканчивая моими глазами. 

— Линнея, помнишь наш последний разговор? — тут я и поняла причину, зачем он ко мне подошёл. 

— Сейчас переведу тебе деньги, мажор ты хренов, телефон только достану.

— Воу, а ты изменилась, стала более дерзкой. Мне ты такой нравишься больше. Постой, как ты меня назвала? — до него как будто только сейчас дошел смысл моих слов. 

— Во-первых, выбирай слова, я тебе не подружка. Во-вторых, была на твоей вечеринке вчера, удивлена, что ты ещё на ногах стоишь, не то что с утра пораньше в кафе приперся. Давай уже без лишних пререканий, просто скажи, куда перевести деньги? Говорить с мажором, у которого просыпается страдальческий синдром, не намерена.

— Потише, Линушка, — лукаво отреагировал Брокк. — Я подошёл сказать, что не буду требовать компенсацию. Передумал. Так что можешь смело снимать с меня клеймо ублюдка, которое ты уже повесила. И ты была на моей вечеринке? Не видел тебя.

— Ушла, как только тебя увидела, — не отстаю от него в лукавости, добавив каплю язвительности.

Брокк уже собирался было уйти, но остановился буквально на пару слов.

— Повторюсь, с таким характером ты мне нравишься куда больше, и твой новый стиль тебе явно идёт. Теперь я понимаю, чем ты его так зацепила. 

— Кого его? 

— Сама поймёшь. Ещё увидимся.