Глава 17
Самолет был металлической птицей, заточенной в клетку из облаков и собственного гула. Шестнадцать часов. Шестнадцать часов замкнутого пространства, спертого воздуха и давящего чувства неизбежности.
Они заняли первый класс, но роскошь не могла разрядить атмосферу. Она была густой, наэлектризованной, как перед грозой.
Банчан сидел у иллюминатора, вглядываясь в бесконечную белую пелену. Его пальцы бессознательно отбивали на подлокотнике тревожный ритм будущей песни. Он чувствовал их всех — эту живую, дышащую сеть страхов, желаний и ожидания, что протянулась между ними.
Чанбин, сидевший рядом, методично разминал руки, то сжимая, то разжимая кулаки. Его мощная фигура была напряжена, но в глазах читалась не физическая усталость, а глубокая озабоченность. Он ловил взгляд Банчана и молча кивал: «Я с тобой. Мы справимся».
Хёнджин и Феликс сидели вместе. Хёнджин надел маску для сна и делал вид, что дремлет, но его рука лежала на колене Феликса, большой палец медленно водил по ткани его штанов. Феликс же не скрывал своего возбуждения. Он лихорадочно листал планшет, просматривая видео с прошлых концертов, его нога подрагивала. Время от времени он поворачивался к Хёнджину и что-то быстро шептал ему на ухо, на что тот лишь сжимал его колено в ответ — жест, полный молчаливой поддержки и понимания.
Джисон, забившись в угол у прохода, уткнулся в телефон, но экран был темным. Он просто смотрел в него, видя отражение своего испуганного лица. Он пытался не думать о Минхо. О том, что ждало их в Шанхае. Но мысли крутились по замкнутому кругу, как этот самолет над океаном.
Самой странной парой были Сынмин и Чонин. Они сидели рядом, но не касались друг друга. Однако пространство между ними было живым, пульсирующим. Чонин, обычно такой отстраненный и насмешливый, теперь смотрел на Сынмина с неприкрытой, почти болезненной нежностью. Он не сводил с него глаз, как будто боялся, что тот исчезнет, если моргнуть. А Сынмин… Сынмин словно светился изнутри. Тихим, ровным светом принятия и покоя. Он изредка поворачивался к Чонину, и их взгляды встречались — быстрый, интенсивный обмен, понятный только им двоим. Никаких слов. Только молчаливая поддержка. Их недавнее признание изменило все. Теперь они были не просто двумя одинокими островами, а одним архипелагом, способным выдержать любой шторм.
Стюардессы предлагали еду, напитки, улыбки. Они брали, благодарили, но еда была безвкусной, а улыбки — масками, скрывающими внутреннюю бурю.
Приземление в Шанхае было резким, оглушительным. Шум шасси, торможение, аплодисменты пассажиров, для которых это был просто перелет. Для них же это было прибытием на поле битвы.
Иммиграционный контроль, багаж, толпа встречающих с табличками. Их мгновенно окружила плотная стена охраны и местных промоутеров. Воздух Китая был другим — гуще, насыщеннее запахами улиц, специй и чуждой энергии.
Дорога до отеля промелькнула в молчании. Все смотрели в окна на незнакомый, яркий, чужой город. Каждый думал о своем.
Отель был таким же роскошным и безликим, как и все пятизвездочные отели мира. Мрамор, хрусталь, тихая, почти церковная тишина в лобби. Они молча получили ключи от своих номеров. Им не нужно было говорить. Они чувствовали друг друга.
Минхо уже был здесь. Они чувствовали его присутствие еще в лифте. Его энергия витала в воздухе — не буйная и опасная, как раньше, а собранная, сконцентрированная, как пружина, сжатая до предела. Он был в своем номере. Один.
Разойдясь по номерам, они попытались привести себя в порядок. Принять душ, переодеться, попытаться заставить тело забыть о долгом перелете. Но расслабиться не получалось.
Через шестнадцать часов — концерт. Шестнадцать часов, за которые могло произойти все что угодно.
Хёнджин зашел к Феликсу в номер. Тот стоял у окна, глядя на вечерний город. —Как ты? — спросил Хёнджин, обнимая его сзади. —Страшно, — честно признался Феликс, прислоняясь затылком к его груди. — Он здесь. И она здесь. Что, если он… сорвется? —Он не сорвется, — сказал Хёнджин, но в его голосе не было уверенности. — Он сильнее, чем мы думаем. Или… слабее. Не знаю.
Они стояли так молча, слушая, как бьются их сердца в унисон.
Банчан постучал в номер к Чанбину. —Заходи, — раздался из-за двери голос. Чанбин был без рубашки, его мускулистая спина была влажной от недавнего душа. —Все готово? — спросил Банчан. —Как всегда, — кивнул Чанбин. — Ты как? —Чувствую, как земля уходит из-под ног, — признался Банчан. — Как будто мы все на краю пропасти. И следующий шаг может быть последним. —Тогда будем шагать вместе, — твердо сказал Чанбин. — Всегда вместе.
Джисон сидел на кровати в своем номере, обхватив голову руками. Он пытался медитировать, успокоить свой дар, но из-за стены доносилась энергия Минхо — тяжелая, темная, как смола. Он чувствовал ее каждой клеткой. Ему хотелось кричать.
Сынмин и Чонин стояли в номере Чонина. Они не включали свет. Город за окном освещал комнату неоновыми отблесками. —Ты чувствуешь его? — тихо спросил Сынмин. —Да, — ответил Чонин. Его руки лежали на плечах Сынмина. — Он не спит. Он просто… ждет. —Что мы будем делать? —Ничего, — Чонин притянул его к себе и прижал лоб к его виску. — Мы будем рядом. И если ему понадобится помощь… мы будем там. Все.
Он поцеловал Сынмина в висок — жест нежности, который все еще давался ему с трудом, но был абсолютно искренним.
Минхо сидел на полу в центре своего номера. Занавески были задернуты, в комнате царил полумрак. Перед ним на ковре лежала гитара, но он не играл. Он сидел с закрытыми глазами, его дыхание было ровным и глубоким.
Он чувствовал ее. Где-то в этом огромном городе. Ее энергия была тихой, приглушенной, как далекая звезда. Но она была. Он посылал ей мысленные импульсы — не требования, не голод, а что-то вроде… извинения? Признания? Он не знал.
Он также чувствовал всех их — свою группу, свою семью. Их тревогу, их страх за него, их готовность его остановить. Раньше это вызвало бы в нем ярость. Сейчас это вызывало лишь горькую благодарность.
Он открыл глаза и посмотрел на свои руки. Руки, которые могли дарить невероятное наслаждение и причинять невыносимую боль. Завтра эти руки будут держать микрофон. Завтра он выйдет на сцену. И тысячи людей отдадут ему свою энергию, свою любовь, свою боль.
Но ему была нужна только одна. Та, что была здесь, так близко и так недостижимо далеко.
Он поднялся, подошел к мини-бару и налил себе стакан ледяной воды. Он выпил его залпом, чувствуя, как холод обжигает горло.
Он должен был пройти через этот концерт. Он должен был выпустить пар. Выпустить демона на сцену, чтобы он не вырвался в реальную жизнь.
Он посмотрел на свое отражение в темном окне. Его глаза светились в полумраке знакомым гипнотическим светом.
— Продержись еще немного, — прошептал он своему отражению. — Всего шестнадцать часов.