Глава 9
Сынмин не мог выбросить из головы слова Чонина. «Скоро будет шторм». Он смотрел в окно своей студии на ясное, почти безоблачное небо. Предчувствие, тяжелое и липкое, как смола, сковало его изнутри. Он не был сильным предсказателем, как некоторые другие, но его дар — чувствовать отголоски эмоций — сейчас звенел тихой, но настойчивой тревогой.
Прошло шесть часов. День клонился к вечеру, и именно тогда на горизонте стали появляться первые, рваные, темные тучи. Они наползали быстро, с угрожающей скоростью, поглощая безмятежную голубизну. Завыл ветер, застучали первые тяжелые капли по стеклу, а потом небо разверзлось.
Шторм был яростным, но недолгим. Полчаса ослепительных молний, оглушительных раскатов грома и ливня, смывающего пыль с города. А потом, так же внезапно, как и начался, он стих. Тучи уползли, оставив после себя промокший, чистый мир и насыщенный, озоновый воздух.
Но предчувствие Сынмина не прошло. Оно лишь усилилось. Шторм был не метеорологическим явлением. Он был символом. Предвестником. И Чонин это знал.
Он схватил телефон и набрал номер Чонина. —Говори, — скомандовал он, не здороваясь. — Что это было? Что ты на самом деле имел в виду?
Чонин на другом конце линии помолчал, словно решая, сколько можно сказать. —Я имел в виду именно то, что сказал. Атмосферное давление. Обострение чувств. — Он сделал паузу. — Он был у нее сегодня. Чувствовал?
Ледяная рука сжала сердце Сынмина. —Была… вспышка. Краткая, но очень яркая. Смесь страха, шока и… чего-то еще. Я не успел понять.
— Это был поцелуй, — безжалостно сообщил Чонин. — Он вошел в ее дом и поцеловал ее. А потом ушел. Шторм начался через пятнадцать минут после того, как он вышел от нее. Совпадение? — Он усмехнулся, но в смехе не было веселья. — После бури всегда наступает затишье, Сынмин. Но это обманчивое затишье. Корни деревья подмыло. Где-то порваны провода. Кое-кто не пережил потоп. Затишье — это всего лишь передышка перед следующим витком. А следующий виток будет хуже.
Он положил трубку. Сынмин остался сидеть с телефоном в руке, глядя на лужи за окном, в которых отражалось прочистившееся небо. Затишье. Передышка. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок.
---
Инцидент на репетиции висел в воздухе между Хёнджином и Феликсом невысказанным, но ощутимым напряжением. Чтобы разрядить обстановку, или, наоборот, подлить масла в огонь, Хёнджин заказал столик в дорогом ресторане с видом на ночной город.
Феликс пришел в темном, идеально сидящем костюме. Его обычно растрепанные волосы были уложены. Он выглядел сбитым с толку и польщенным.
— Что празднуем? — спросил он, когда официант наполнил их бокалы минеральной водой.
— Удачную репетицию, — уклончиво ответил Хёнджин. Его взгляд скользнул по его шее, обнаженной благодаря расстегнутой верхней пуговице рубашки. — И то, что ты не сбежал от меня после моих… странностей.
Феликс покраснел, поиграл салфеткой. —Я и не думал бежать.
Они заказали рыбу — нежное филе белого палтуса под цитрусовым соусом — и чай. Разговор тек плавно, о музыке, о планах, о ничего не значащих мелочах. Но подтекст витал между ними, густой и сладкий, как нектар.
— Ты все еще хочешь его? — вдруг спросил Хёнджин, отпивая чая. Его глаза сверкали в полумраке ресторана.
Феликс поперхнулся. —Чего?
— Поцелуя, — Хёнджин поставил чашку с тихим стуком. — Или передумал?
Феликс посмотрел на него, и его взгляд потемнел от возбуждения и вызова. —А ты все еще хочешь его дать?
— Больше, чем когда-либо, — тихо признался Хёнджин. — Но не здесь. Не сейчас. Когда я это сделаю, я не хочу, чтобы нас что-то отвлекало. Даже официант с счетом.
Они смотрели друг на друга через стол, и электричество между ними было почти осязаемым. Обещание повисло в воздухе, сладкое и невыносимое.
---
Джисон, чувствуя вину за свой неудачный совет и общее напряжение в группе, вытащил Сынмина из дома под предлогом прогулки. Они бродили по почти пустому после дождя парку, дыша влажным, прохладным воздухом.
— Я напугал ее, — внезапно сказал Джисон, ломая сухую ветку, валявшуюся на тропинке. — Своим идиотским советом. Я думал, если она перестанет бояться, он отстанет. А он… он стал еще настойчивее.
Сынмин мрачно кивнул. —Он был у нее. Поцеловал ее.
Джисон остановился как вкопанный. —Что? И она…?
— Она не оттолкнула его, — Сынмин произнес это с горькой прямотой. — Была вспышка. Страх, да. Но потом… что-то еще. Принятие? Любопытство? Я не знаю. Но он добился своего.
— Черт, — прошептал Джисон. — Значит, все кончено. Он вцепился в нее. Теперь он не отпустит.
Они вышли из парта и зашли в первое попавшееся уютное кафе. Заказали бутылку красного вина. Молча выпили по бокалу. Алкоголь разлился по венам теплой, расслабляющей волной.
— Что будем делать? — спросил Джисон, наливая второй бокал.
— Ничего, — горько ответил Сынмин. — Мы можем только наблюдать. И ждать, когда этот шторм… — он замолчал, вспомнив слова Чонина, — когда этот шторм окончательно все разрушит.
Они пили молча, каждый утопая в своих мрачных мыслях, в своем бессилии перед надвигающейся бедой.
---
Наен сидела на полу в своей комнате, прислонившись спиной к кровати. Пальцы ее бессознательно касались губ. Они все еще горели.
Его поцелуй. Его отчаянный, жадный, полный боли поцелуй. Он не был похож ни на что, что она могла себе представить. В нем не было сладости, не было нежности киношных героев. В нем была грубая, почти животная правда. Голод. Одиночество. И страшная, всепоглощающая сила.
Она боялась его. Боялась его власти, его непредсказуемости, той тьмы, что клубилась в его глазах. Но в тот момент, когда его губы коснулись ее, страх отступил. Ненадолго. Всего на секунду. Но в этой секунде родилось что-то еще.
Жалость? Нет, нечто большее. Понимание? Он был таким же одиноким, как и она. Запертым в своей силе, в своей славе, в своей аномальности. Он искал в ней не жертву. Он искал спасения. И ее душа, вся израненная и тоже одинокая, отозвалась на этот безмолвный крик.
Она ненавидела себя за эту мысль. Но она не могла ее выкинуть. Он сказал: «Видишь? Никакой боли». И не соврал. В тот миг не было боли. Была только оглушительная, всепоглощающая тишина и жар.
Она не знала, что чувствует. Ненависть? Влечение? Жалость? Любовь? Это был коктейль из всего сразу, такой же горький и сложный, как он сам. И она боялась, что уже слишком поздно выбирать. Он уже вошел в ее кровь, как наркотик. И требовал следующей дозы.
---
Банчан и Чанбин застали Минхо в его гримерке. Он сидел перед зеркалом, но не смотрел на свое отражение. Он смотрел в никуда, и на его лице играла странная, почти умиротворенная улыбка.
— Минхо, — начал Банчан, закрывая за собой дверь. — Мы должны поговорить.
Минхо медленно повернулся к ним. —Говорите. Я в хорошем настроении.
— Это заметно, — сухо парировал Чанбин. — И это пугает. Мы знаем, что ты был у нее.
Улыбка Минхо не пропала, а стала лишь шире. —А вы следите за мной? Как мило.
— Прекрати это, — голос Банчана стал твердым, лидерским. — Ты играешь с огнем. Ты не представляешь последствий.
— Последствия? — Минхо поднялся. Его аура, обычно сжатая, теперь pulsated спокойной, уверенной силой. — Последствие будет только одно — она будет моей. Окончательно и бесповоротно. И она будет счастлива. Я сделаю ее счастливой.
— Ты сдвинулся с ума, — тихо сказал Чанбин. — Ты говоришь о живом человеке, как о вещи!
— Я говорю о ней как о той, кого я выбрал! — голос Минхо вдруг зазвенел сталью. — И я не позволю вам или кому-либо еще встать у меня на пути. Шторм прошел. Воздух очистился. Все стало на свои места.
Он посмотрел на них, и в его глазах вспыхнуло что-то древнее и опасное. —А теперь, если вы не против, у меня есть дела.
Банчан понял, что любые уговоры бесполезны. Он молча развернулся и вышел. Чанбин задержался на секунду. Он подошел к мини-барчику, налил в стакан молока — всегда молока, никогда алкоголя — и выпил его одним махом. Поставил стакан со стуком.
— «Самые темные тучи приносят самые сильные ливни, но и они не вечны», — процитировал он кого-то старого и мудрого. — Но после ливня земля скользкая, Минхо. Легко оступиться.
Он вышел вслед за Банчаном.
Минхо остался один. Его умиротворение слегка померкло. Он подошел к окну, глядя на сверкающий после дождя город. Он знал, что они правы. Он играл с огнем. Но он уже не мог остановиться. Она была его лекарством и его ядом одновременно.
---
Банчан не пошел к себе. Он спустился в студию, сел за синтезатор, надел наушники. Его пальцы сами заиграли тревожный, прерывистый мотив. Получилась не песня, а крик души. Хаотичный, полный боли и предчувствия беды.
Он играл, пока пальцы не заболели, выкладывая в музыку весь свой страх, всю свою ярость и свое бессилие. Он не мог контролировать Минхо. Он не мог защитить эту девушку. Он мог только наблюдать и ждать, когда грянет настоящий шторм. Тот, после которого уже не будет никакого затишья.