Глава 2
Она не помнила, как добралась до кафе. Ноги несли сами, пошатываясь, спотыкаясь о неровности асфальта. В ушах стоял оглушительный звон, заглушающий шум города. Весь мир был смазан, не в фокусе, кроме одного — точки на тыльной стороне ладони, где прикоснулись его пальцы. Она сжимала и разжимала кулак, боясь, что ощущение вот-вот испарится, как мираж.
Кафе оказалось небольшим, уютным, пахнущим свежей выпечкой и молотым кофе. Запах, обычно успокаивающий, сейчас резал ноздри, вызывая легкую тошноту. Наен протиснулась к столику в самом углу, заваренному занавеской, и рухнула на стул, спрятавшись от всего мира.
Ее руки все еще дрожали. Она разложила перед собой на липкой от сиропа поверхности стола свое сокровище: смятый бумажный билет. На нем не осталось ни пылинки. Она провела подушечкой пальца по бархатистой бумаге, словно пытаясь ощутить residualное тепло его прикосновения. Потом подняла ладонь к глазам. Нет, не показалось. Кожа там действительно горела, как от ожога крапивой.
«Красивое платье. Заметил тебя сразу».
Его голос звучал у нее в голове на повторе, тихий, хриплый, лишенный сценического лоска, оттого еще более настоящий. Интимный. Он заметил ее. Выделил из тысяч. Улыбнулся. Прикоснулся.
У нее перехватило дыхание. Она судорожно глотнула воздух, чувствуя, как по щекам катятся горячие, соленые слезы. Она не плакала от горя. Это были слезы абсолютного, запредельного потрясения. Ее маленький, серый мирок дал трещину, и в него хлынул ослепительный, пугающий свет.
Она не заметила, как официантка подошла к столику. —Девушка, с вами все в порядке? — спросила та, с недоумением разглядывая ее заплаканное лицо. —Кофе, — выдохнула Наен, не поднимая глаз. — Черный. Самый крепкий.
Официантка ушла, покачав головой. Наен снова уткнулась в билет. Она была больше не никем. Она была той, кого заметил Ли Минхо.
---
В это же время в другом конце города, в стерильной, хромированной тишине их приватной гримерки, пахло дорогим эспрессо и дорогим парфюмом.
Хван Хёнджин, развалившись на диване, с наслаждением потягивал из крошечной чашки насыщенную арабику. Его огромное тело казалось еще больше в расслабленной позе. —Ну и ад сегодня, — протянул он, закидывая ногу на ногу. — Кажется, я оглох на левое ухо. Кричали так, будто их режут.
Феликс, сидевший напротив на стуле и уставившийся в телефон, хрипло рассмеялся. Его австралийский акцент, всегда заметный в корейском, после концерта стал еще гуще от усталости. —А что ты хотел? Детки соскучились. Год не были. Для них это как... как глоток воды в пустыне. — Он потянулся к своему стаканчику с охлажденным американо. — Милые создания.
Минхо, прислонившийся к кофейному столику спиной, молча помешивал ложечкой сахар в своем капучино. Он смотрел не на кофе, а в стену, но взгляд его был острым и сосредоточенным, будто он видел что-то сквозь бетон. —Создания, — повторил он без всякой интонации. Его голос был тихим, но в нем была стальная нить, заставившая Хёнджина насторожиться. — Интересная формулировка. Стадо милых, кричащих созданий. Все на одно лицо. Все хотят одного и того же.
Феликс хмыкнул. —Ну, мы же знаем, на что они подписываются. И они знают. Взаимовыгодный симбиоз. Они дарят нам любовь, мы дарим им... ну, себя. Мечту.
— Мечту, — снова безжизненно эхом отозвался Минхо. Он поднес чашку к губам, но не пил, а лишь вдыхал пар. — Они как открытые банки с газировкой. Шипят, брызжут, полны сладкой эйфории. Пока не откроешь. Потом выдыхаются. Становятся плоскими. Скучными.
Хёнджин поставил чашку со стуком. —Минхо, прекрати. Звучишь цинично как старый прожженный дед. Без них нас нет. Ты это прекрасно знаешь.
— Я знаю, — Минхо наконец отпил глоток. Его глаза метнулись на Хёнджина, и в них на мгновение мелькнуло что-то колкое, голодное. — Я ценю их... энтузиазм. Их энергию. Она питательна.
Феликс снова засмеялся, но на этот раз смех звучал нервно. —Ты про энергетику? Опять за свое? Чувак, тебе надо в горы, к монахам, медитировать. А то ты как вампир какой-то.
Минхо улыбнулся. Улыбка получилась широкой, белой и совершенно безжизненной, как у хищника. —Maybe I am, — сказал он по-английски, а потом тут же перешел на корейский, заметив легкую гримасу непонимания на лице Феликса. — Может, я и есть. Но сегодня... сегодня была одна интересная банка.
Он отставил чашку и вытащил из кармана худи телефон. Его пальцы быстро пролистали экран. —В толпе. В светлом платье. С глазами, полными... не знаю даже. Не просто обожания. Там было что-то глубже. Горькое. — Он посмотил на своих друзей, и его взгляд стал отстраненным, аналитическим. — Как несладкий шоколад. Редкий вкус.
Хёнджин нахмурился. —Ты опять за этим следишь? Выискиваешь кого-то? Минхо, это стремно. И опасно.
— Я не искал. Она сама попалась на глаза. А потом буквально упала мне в ноги у выхода. — Он усмехнулся, и в усмешке слышалось явное удовольствие. — Собрала всю свою скромность в кулак, чтобы прийти на концерт, а потом рассыпалась у меня на глазах. Как зефирка. Симпатичная.
Феликс перестал улыбаться. —И что? Ты с ней поговорил?
— Вернул билет. Сказал, что платье красивое. — Минхо произнес это с таким видом, будто сообщил о прогнозе погоды. Но в его глазах играл холодный, заинтересованный огонек. — Коснулся ее. Она вся затряслась. В ее страхе... в ее обожании... был такой насыщенный, сложный букет. Настоящий. Не подделка. Я давно не чувствовал ничего подобного.
Хёнджин тяжело вздохнул и провел рукой по лицу. —Боже, Минхо. Оставь бедную девочку в покое. У нее наверняка крыша поехала от счастья, а ты говоришь о ней, как о новом сорте кофе. Она фанатка. У нее своя жизнь.
— В этом-то и дело, — тихо сказал Минхо, и его взгляд снова стал остекленевшим, устремленным внутрь себя. — Я почти уверен, что своей жизни у нее нет. Там внутри одна большая, зияющая пустота. И она заполняет ее мной. — Он посмотрел на Хёнджина, и его глаза стали suddenly очень усталыми и очень старыми. — Разве это не идеально? Я дам ей то, чего она хочет. Немного внимания. Немного надежды. А она... она накормит меня. Надолго.
Он закончил свою речь и снова принялся за кофе, как будто только что обсуждал не судьбу человека, а выбор ужина.
В гримерке повисло тяжелое молчание. Феликс переглянулся с Хёнджином. Оба видели в глазах другого одну и ту же мысль: с Минхо творится что-то не то. И это «не то» становилось все страшнее.
---
Наен допивала уже вторую чашку кофе, когда дверь в кафе распахнулась с звонким колокольчиком. Ворвалась стайка девушек, шумная, раскрасневшаяся, вся в мерче Stray Kids. Их громкие, визгливые голоса моментально заполонили все пространство, оттеснив тихую фоновую музыку.
— Видела, видела?! Он смотрел прямо на меня! Я уверена! —А Чанбин просто улыбнулся в нашу сторону! Я готова умереть! —Минхо сегодня был просто богом! Просто богом!
Наен съежилась, стараясь стать еще меньше, еще незаметнее. Она уткнулась в свой телефон, делая вид, что что-то читает, но сердце бешено колотилось. Эти девушки были частью того безумия, из которого она только что вырвалась. Они говорили о нем. О Минхо.
— О, а вы видели ту, которая упала у выхода? — вдруг сказала одна из них, садясь за столик неподалеку. — Прямо перед Минхо шлепнулась! Как неловко!
Наен замерла. Ледяная волна прокатилась по ее спине.
— Да-да! — подхватила другая. — Такая вся испуганная, в голубом платьишке. Он ей что-то подал. Наверное, билет. Ну и повезло же! Устроила целое шоу, лишь бы на себя внимание обратить.
— Наверняка специально упала, — фыркнула третья, с пренебрежением отхлебывая смузи. — Расчетливая сучка. Такие всегда знают, как подловить момент.
Слова резали ее, как ножи. «Неловко». «Повезло». «Расчетливая сучка». Они превращали ее потрясение, ее самый сокровенный момент, в пошлый публичный скандальчик. Слезы снова подступили к глазам, но на этот раз это были слезы жгучего стыда и унижения.
Она резко встала, задев коленом стул так, что тот грохнулся на пол. Все девушки разом замолкли и уставились на нее.
Наен, не поднимая головы, швырнула на стол деньги за кофе и, почти бегом, бросилась к выходу, чувствуя на себе их любопытные, осуждающие взгляды.
Она выскочила на улицу, и ее сразу обдало холодным ветром. Она шла, не разбирая дороги, закусив губу до крови, пытаясь загнать обратно рыдания, подступавшие к горлу.
Они ничего не понимали. Они не знали, каково это. Они не видели его взгляда. Не чувствовали его прикосновения. Для них он был идолом, картинкой, мечтой. А для нее...
Она остановилась, прислонившись к холодной стене какого-то здания. Ладонь, которую он касался, снова горела огнем.
Для нее он вдруг стал реальностью. Странной, пугающей, всепоглощающей. И эта реальность грозила раздавить ее насмерть.