Глава 1
Сознание возвращалось к Наен медленно и нехотя, как подводная лодка, всплывающая с темных глубин. Первым делом она почувствовала холод. Пронизывающий, липкий холод сырого утра, пробивающийся сквозь щели в неплотно прикрытом окне. Он заползал под тонкое, потерое одеяло, кусал за босые пятки, щипал кончик носа.
Она не открывала глаза, вжимаясь в подушку, пытаясь уловить остатки тепла и сна. Но сон ускользнул, оставив после себя лишь тяжесть в висках и привычное, сосущее чувство пустоты под ребрами. Как будто кто-то выскоблил из нее всю начинку и забыл положить обратно.
Комната была крохотной, каморкой на отшибе, с единственным окном, выходящим в серый, унылый колодец между домами. Свет сюда почти не проникал, даже днем царил полумрак, пахнущий пылью, старыми книгами и одиночеством. Наен потянулась к тумбочке, нащупала телефон. Экран ослепительно вспыхнул в полутьме, выхватывая из мрака облупившиеся обои, груду книг на стуле и платье, бережно повешенное на дверцу шкафа.
9:17. Суббота.
Суббота. Выходной. Концерт.
Мысль ударила в мозг разрядом адреналина, заставив резко сесть на кровати. Одеяло сползло на пол, но холод уже не чувствовался. В груди застучало, перехватило дыхание. Сегодня. Оно наступило.
Она отложила телефон и обхватила колени руками, пытаясь унять дрожь в пальцах. Не от холода. От предвкушения. От страха. От безумной, нереальной надежды, что сегодняшний день может хоть чем-то отличаться от всех предыдущих.
С трудом поднялась с кровати, босиком прошлепала по холодному линолеуму в угол, служивший импровизированной кухней. Включила чайник. Механические движения: насыпать заварки в потрескавшуюся кружку, налить кипятка, наблюдать, как темные листья расползаются в воде, окрашивая ее в терпкий, горький цвет. Таким же горьким и терпким было у нее во рту. Она не хотела есть. Не могла.
Взгляд снова уперся в платье. Простое, светло-голубое, из тонкого хлопка. Единственная по-настоящему красивая, женская вещь в ее гардеробе. Купленная полгода назад на распродаже, втайне от самой себя, специально для этого дня. Она представила, как ткань ляжет на плечи, как будет шелестеть при ходьбе. И сердце снова екнуло, на этот раз с болью.
Потому что за этим платьем стоял он. Минхо. Ли Минхо.
Его лицо всплыло в памяти с пугающей четкостью. Острые скулы, идеальная линия бровей, губы, изогнутые в едва уловимой, знающей улыбке. А главное — глаза. Глубокие, темные, гипнотические. Глаза, которые на фотографиях и видео смотрели прямо в душу, видели все ее тайные мысли и самые постыдные мечты.
Она отхлебнула горячего чая, обжигая язык. Он был ее спасением. Ее побегом. В те дни, когда серость давила так, что хотелось кричать, когда одиночество сжимало горло ледяным кольцом, его образ, его голос, его танцы были единственным светом. Она знала о нем все. Каждую деталь. Каждую песню. Он был ее утешением, ее божеством, ее навязчивой идеей. Ее bias’ом.
И сегодня она увидит его не через экран. Вживую. Всего в нескольких десятках метров. Возможно, он посмотрит в ее сторону. Возможно, его взгляд скользнет по ее светлому платью в толпе. Этой мысли было достаточно, чтобы по коже побежали мурашки.
Чайник снова зашумел, выдергивая из грёз. Наен вздрогнула. Время.
Душ она приняла почти что в полной темноте, стесняясь даже собственного тела. Пар застилал потрескавшуюся кабинку, горячие струи воды смывали с кожи остатки сна и нервозности. Она втерла в кожу гель с запахом персика — его любимый фрукт, как она где-то вычитала.
После душа, стоя перед запотевшим зеркалом, она долго рассматривала свое отражение. Обычное лицо. Ничем не примечательное. Никаких острых скул, никакой гипнотической силы во взгляде. Просто большие глаза, в которых всегда плескалась какая-то тоска, и губы, сжатые в тонкую, нерешительную линию. Она редко красилась, но сегодня достала свою скромную косметичку. Тонкий слой тонального крема, чтобы скрыть синяки под глазами. Немного туши на ресницы. Блеск для губ. Щеки от волнения и так горели румянцем.
Потом наступил главный ритуал — платье. Она надела его с замиранием сердца, как рыцарь доспехи перед битвой. Ткань оказалась прохладной и шелковистой. Она повертелась перед зеркалом, и на мгновение ей показалось, что в отражении стоит не она, а кто-то другой. Кто-то красивее. Смелее. Кто-то, кто имеет право на такой день.
На улице было прохладно. Она прижала сумку с билетом и светящимся стиком к груди, как талисман, и почти бегом направилась к метро. Город встретил ее серым небом и равнодушными лицами прохожих. Но внутри у нее пело. Она ловила на себе взгляды — ей казалось, что все видят, куда и зачем она идет. Что все чувствуют ее воодушевление.
Путь до огромного концертного зала занял больше часа. И с каждой станцией, с каждым шагом волнение нарастало, превращаясь в почти животный ужас и восторг. У входа уже кипела жизнь. Море девушек, таких же, как она, в светящихся браслетах, с фан-картами и кричалками. Воздух гудел от тысяч голосов, смеха, возбуждения. Пахло попкорном, духами и ожиданием чуда.
Наен сжалась в комок, пробираясь сквозь толпу. Она чувствовала себя букашкой в этом муравейнике. Ее билет был на сектор, не самый близкий, но и не самый дальний. Она нашла свое место, вжалась в него, стараясь не привлекать к себе внимания.
Ожидание было пыткой. Минуты растягивались в часы. Сердце колотилось где-то в горле. Она то закрывала, то открывала глаза, пытаясь успокоить дыхание.
И вот погас свет. Тысячеголосый рев, от которого содрогнулось само здание, вырвался на свободу и ударил ей по ушам, по телу, по самой душе. Звук оглушил, свет прожекторов ослепил. И они появились на сцене.
Силуэты в лучах софитов. Боги, сошедшие с Олимпа.
Она не дышала. Глаза выхватывали знакомые фигуры. Вот Банчан, вот Чанбин… А вот и он.
Минхо.
Он двигался с животной, хищной грацией. Каждый жест был отточен и смертельно опасен. Улыбка — обещание и угроза. Его голос, низкий, хриплый, врезался в сознание, в кровь. Он не просто пел и танцевал. Он владел толпой. Казалось, он протягивает руку, и тысячи девушек готовы броситься в пропасть по его слову.
Наен завороженно смотрела, забыв обо всем на свете. Она кричала, пока не хрипла, плакала, не замечая слез, повторяла каждое движение. Она была частью этого живого, дышащего организма под названием STAY. Она растворялась в этом безумии, и это было блаженством.
Во время одного из номеров, медленного, чувственного, Минхо подошел к краю сцены со своей стороны. Он водил взглядом по толпе, его улыбка была томной, влажной. Луч прожектора скользил по лицу, выхватывая из темноты восторженные, заплаканные лица.
И его взгляд на секунду остановился на ней.
Не на толпе. Конкретно на ней. На ее светлом платье, которое выделялось в море темных тонов. На ее лице, залитом слезами и счастьем.
Их глаза встретились.
Наен замерла. Мир сузился до двух точек: его темных, бездонных глаз и ее широко распахнутых от изумления. Время остановилось. Грохот музыки отступил куда-то далеко, превратившись в гул.
Он не просто смотрел. Он видел. Видел ее всю. Ее одиночество, ее обожание, ее боль. Все ее нутро было выставлено на показ под этим пронзительным, изучающим взглядом.
И тогда уголок его губ дрогнул в едва уловимой, но невероятно значимой улыбке. Не для всех. Только для нее. Это была не сценическая улыбка. В ней было что-то другое. Любопытство? Узнавание? Одобрение?
Он медленно поднес палец к губам в игривом, интимном жесте — «тише» — и отвернулся, продолжая выступление.
Заклинание рассеялось. Шум мира обрушился на Наен с новой силой. Она схватилась за поручень, чтобы не упасть. Ноги подкашивались. В ушах звенело. Там, где секунду назад был восторг, теперь бушевала паника и невероятная, всепоглощающая эйфория.
Он увидел ее. Он улыбнулся именно ей.
Она простояла оставшуюся часть концерта в ступоре, не видя и не слыша ничего вокруг. Ее всего трясло изнутри. Она пыталась поймать его взгляд снова, но он больше не смотрел в ее сторону. Как будто этого мига и не было.
Но оно было. Она знала.
Концерт закончился. Зажегся свет. Люди стали расходиться, возбужденные, счастливо опустошенные. Наен стояла на месте, не в силах пошевелиться. Ее тело было ватным, в висках стучало.
Она медленно, как лунатик, побрела к выходу, протискиваясь через толпу. Ей нужно было побыть одной. Осмыслить. Пережить это снова и снова.
У выхода из зала, в давке, кто-то резко толкнул ее в бок. Она не удержала равновесия и упала на колено, больно ударившись о бетонный пол. Сумка выскользнула из рук, и ее содержимое рассыпалось по грязному полу.
— Ой, простите! — кто-то крикнул и растворился в толпе.
Наен, покраснев от боли и унижения, стала на коленях собирать свои пожитки. Кошелек, ключи, телефон... Ее пальцы дрожали. Слезы снова навернулись на глаза, на этот раз от досады и адреналинового отката.
Вдруг, перед ней остановились чьи-то ноги в дорогих, матовых черных кроссовках. Кто-то наклонился.
Длинные, изящные пальцы с идеальным маникюром подняли ее билет с пола и протянули ей.
Сердце Наен провалилось куда-то в пятки. Она медленно подняла голову.
Перед ней стоял он.
Не на сцене. В полуметре от нее. Без грима, в простой черной худи с капюшоном, натянутым на голову. Но это был он. Ли Минхо.
Вблизи его черты были еще резче, еще совершеннее. Кожа казалась фарфоровой. От него пахло дорогим парфюмом, потом и сладковатым дымом. Но главное — его глаза. В них не было сценического огня. Они были спокойными, усталыми и невероятно глубокими. Он смотрел на нее так, как будто видел ее всю жизнь.
— Поосторожнее, — сказал он. Его голос был тихим, без микрофона, чуть хриплым после концерта. Он звучал непривычно низко и бархатисто. Настояще.
Наен не могла вымолвить ни слова. Она просто смотрела на него, завороженная, с открытым ртом, с билетом в его руке, зажатым между его пальцами и ее.
— Тебе больно? — спросил он, его взгляд скользнул по ее покрасневшему колену.
Она молча покачала головой, не в силах оторвать от него глаз.
Он улыбнулся. Та самая, не сценическая, а настоящая, чуть уставшая улыбка. Улыбка, которую она видела всего несколько минут назад, предназначенную только ей.
— Хорошо, — он мягко выдернул билет из ее оцепеневших пальцев и вложил ей в ладонь. Его пальцы на мгновение коснулись ее кожи. Прикосновение было обжигающе теплым. — Красивое платье. Заметил тебя сразу.
Он, еще раз бросил на нее этот пронизывающий взгляд, кивнул и растворился в толпе телохранителей, которые тут же окружили его и повели к черному выходу.
Наен так и осталась сидеть на коленях на грязном полу, сжимая в руке билет, который только что держал он. Место, где его пальцы коснулись ее руки, пылало.
Она поняла, что забыла дышать.
Мир перевернулся.