Жажда

шесть лет назад
три дня после пробуждения

Скажу лишь, что вид у Андрея был ужасен. Другого слова подобрать я не смела. Увидев его впервые после всех событий, я горько расплакалась и упала на стул рядом с его кроватью. Люба успела вовремя придержать меня, хотя я с огромным удовольствием упала бы на кафель и разбила голову еще тысячу раз.

Тяжело было наблюдать за Андреем. Врачи молвили о благополучных прогнозах и его скором пробуждении, но я могла думать лишь о том, сколько боли ему предстоит пережить, будучи в сознании. Хотелось бы мне заранее забрать его мучения.

Я днями напролет сидела рядом с ним и мне с трудом верилось, что такой здоровый парень, вдовое больше любого другого, лежит на больничной койке, подключенный к множеству различных аппаратов. Не имея возможности самостоятельно вдохнуть, почувствовать прикосновение близких людей, услышать их голоса. Я не отпускала его руку, гладила ее, борясь с подступающей истерикой. Слезы текли из глаз, а когда они были закрыты, в сознании вспыхивали обрывки того дома, той боли, тех злых людей.

— Мне жаль, что все так сложилось. Если бы нам только удалось быстро уйти, ничего и не случилось бы, Андрей. Я напортачила. Не понимала, что мной двигало, понимаешь? Я боялась за наши жизни, а ты был слишком хорошим, и я...разве могла я...боже, — плакала я. Слова лились из моего рта быстрым потоком, не отличаясь каким-либо смыслом. Говорила я скорее для себя, нежели для него.

— Я уверена, некоторым вещам до сих пор не пришел конец. И этот противный осадок никак меня не покинет. Не верю, что с его смертью все вдруг образумилось и встало на свои места. Такого не бывает, — я окончательно предалась слезам, положив голову на его теплую руку. Аппарат возле уха запищал, оповестив о сильном сердцебиении Андрея. — Страшно представить, что истории из прошлого имеют продолжение. Папа пытается подбодрить меня, да и Денис из моей палаты не выходит, но в действительности, как бы отстраненно я себя не вела с навязчивыми мыслями, они прочно засели в моей голове. Они меня пугают. Я молюсь, чтобы ты очнулся. Чтобы ты взглянул на меня и сказал что-нибудь о необходимости, о которой так часто мне говорил. Пускай и не имеет сейчас смысла.

Я задрожала всем телом и отчаянно застонала. Сжав сильнее безжизненные пальцы, я ощутила с какой скоростью внутри меня разгорался немыслимых пределов пожар, который постепенно окутывал каждую клеточку моего и без того ослабленного организма. Я позволяла себе выплакивать слезы, словно это могло хоть как-то мне помочь. Просыпая по утрам в плохом настроении, я корила себя за то, что убежала от папы из больницы, а вечерами, сидя в кресле, пропуская мимо ушей монотонные рассказы Дениса, я думала, что все сделала правильно. Потому что плохое могло бы тянуться очень долго.

Черт с ним. Дело сделано. Мы, ушибленные и сломленные, находились под крышей одной больницы. Андрей, вероятно, пока не понимает, насколько сломленным он может быть, но трагедия его родителей точно петляла вместе с ним все эти годы. Так что не мне говорить о сломленной душе, не мне твердить о плохой судьбе.

Андрей казался мне теперь донельзя родным. Все те составляющие, которые располагали его ко мне, стали еще более складываться в огромный пазл в моей голове.

Вот и все, что от нас осталось. Загадки и куча нерешенных проблем. Я была в этом убеждена.

***

шесть лет назад
пять дней после пробуждения

— Ты сводишь меня с ума своим молчанием, Ева! — в недоумении воскликнул папа, отчаянно взглянув на меня.

Стрелки часов показывали полдень. Несколько минут назад от нас ушел человек, который брал специальный мазок для ДНК-теста на отцовство. Вообще-то папа хотел сделать и на материнство, но внешнее сходство между мной и Дашей было весьма выраженным. От него мы все-таки решили отказаться.

— Я не молчу. Это просто ты много разговариваешь.

— Не понимаю, что мне еще делать.

— Оставить наедине. Позволить мне быть в одиночестве, чтобы я могла обо всем подумать, — заявила я. — Ты вновь приставил к нашим палатам охрану. Теперь все смотрят на нас так, словно мы преступники!

— Это обычные меры предосторожности. Мало ли кто может к вам пожаловать!

— Потому что дело не закрыто, не так ли? Я долго сегодня об этом думала и пришла к выводу, что смерть Владимира не играет никакой роли.

— С чего ты так решила? — папа попытался меня обнять, видя с каким настроем я все говорила. — Впредь все будет хорошо. Никто больше и пальцем тебя не тронет.

— А я тебе не верю! — ответила я с жаром.

Папа опустил голову.

— Тебе нужно выздоравливать и не думать о плохом. Просто... — тяжело выдохнул он, — предоставь мне лично решать проблемы, не лезь туда, куда тебя не просят. Ты сделала достаточно.

— Хочешь сказать, что не доберись я до того дома, все было бы нормально?

— Я не то имел в виду, Ева.

— Нет, именно это! Ты хоть задумывался, что Владимир был на шаг впереди тебя? Он прекрасно знал, что ты прятал меня; знал, где находится Даша; знал, черт возьми, каждый наш шаг. Руки у тебя были связаны, ты просто ждал! Хотела бы я понять, чего ты ожидал от этой ситуации.

— Все, хватит на сегодня. Таблетки плохо влияют на твою психику, — он буквально заверил меня подобными словами. Я удивленно и в то же время язвительно рассмеялась.

— Дело тут вовсе не в таблетках, папа. Дело в твоих проблемах, которые перешли на сторону наших настоящих жизней.

— Я этого не хотел!

Я отвернулась от него. Честно признаться, у меня отчего-то появилось огромное желание пререкаться с каждым кто давал мне малейший повод. Возможно, в чем-то папа был прав, и таблетки действительно влияли на мою психику. Я много переживала и никак не могла успокоиться. Внутри меня все надломилось, мысли брали вверх.

— Иди домой, пап, давай не будем  доходить до крайностей, — сказала я, клубочком свернувшись на кровати.

— Я виноват, Ева. Позволил своему прошлому достигнуть вас. Я хочу поговорить с тобой, но сейчас не самое лучшее время.

— Мне все равно. Лишь бы не думать, совсем-совсем не думать. Пускай врачи пропишут мне транквилизаторы, может быть, они сделают из меня бесчувственную дурочку.

— Не мели бредни.

Папа склонился надо мной и быстро поцеловал в щеки. Затем поднялся, но через секунду снова вернулся и со всей силы прижал меня к себе. На мгновение я, как и прежде, растворилась в его теплых объятиях, ощутив прилив нежности. Напряженность вскоре сдвинула хорошие эмоции, и я поняла, наконец, что она еще долго будет присутствовать между нами.

Я долго пролежала на кровати, глядя в окно, где солнце вступило в свои права, разогнав настырные тучи. Никогда не любила дождь, питала к нему самую настоящую ненависть, поскольку он упорно ассоциировался со слезами. Когда мне было шестнадцать я понятия не имела о слезах, да и мир мой был особенно прекрасен. В том возрасте особо не смыслишь о слове «счастье», однако какое-то представление имеешь. И только в том случае, когда в жизни наступает черная полоса, ты вдруг понимаешь, что оно ничтожно мало и кратковременно.

Я задремала. Во сне я увидела человека, который отчаянно сжимал мою шею руками, перекрывая путь к воздуху. Кричал на меня, извергая жуткие ругательства и пока он брюзжал, выталкивая из своего рта слюни, тело у меня моталось из стороны в сторону, пытаясь скинуть противные мужские руки. Проснувшись, я закричала и резко поднялась с кровати. Я схватилась за свою голову и глубоко дышала, не в силах остановить дрожь.

— С тобой все в порядке?

Я замерла. Не очнувшись до конца от сна, я повернулась на звук голоса и не веря собственным глазам покачала головой. До боли знакомые глаза заставили меня вскочить с кровати.

— Кто впустил тебя? — тотчас спросила я. Он стоял в дверном проеме, нервно сжимая пальцы в кулаки. Вид у него был весьма скованный.

— Охрана меня знает...

— Охрана тебя знает! — от нахлынувшей ярости я говорила чересчур резко. — Как ты сам посмел ко мне войти?

Матвей перевел взгляд на другое место. Его тяжелое дыхание нарушало гнетущую тишину.

— Ева, я просто...я хотел увидеть тебя, — сказал он отрывисто.

— Увидел? А теперь проваливай отсюда.

Я боялась к нему подойти, но желание избавиться от него пересиливало страх. Когда я приблизилась к нему, заметив те самые черные крапинки в золотом отблеске его глаз, вдохнув прежний аромат его тела и ощутив энергию, которой он когда-то овевал меня, я остановилась как вкопанная. Матвей, видимо, понял, что я собиралась вытолкать его за дверь, поэтому заранее взял меня за предплечья и крепко сжал. Почему же некоторые короткие мгновения имеют способность возвращать тебя в прошлое, причинявшее столько невыносимой боли?

— Я не в том настроении, чтобы говорить с тобой, — прошептала я, вперившись глазами в пол. — Просто уходи.

— Всего лишь несколько минут твоего внимания, и я уйду, — его шепот был пронизан чем-то совершенно мне чуждым. — Я очень сильно по тебе скучал.

Я вырвала свои руки из его хватки и горько усмехнулась.

— Какую чушь ты рассказываешь. Что бы ты себе не надумал, Матвей, не стоит даже пытаться.

Матвей продолжал стоять напротив и говорить нам было не о чем. Он просто наблюдал за мной, а я позволяла ему. Я понимала, что нужно надавить на него или попросить охрану вывести человека, который своим молчанием и пристальным взглядом напрягал меня и заставлял чувствовать себя беспокойной.

Неужели раньше я любила его? От этой мысли все во мне перевернулось.

— Ты из-за меня сознание потеряла?

Он стоял передо мной открытый. Словно готов был получить стрелу в самое сердце.

— Я ударилась, когда хотела схватиться за что-то твердое. Чего ты ожидал? Что я вскачу на ноги и кинусь в твои объятия?

Он покачал головой. От усталости я прошла к окну и села на кресло, сморщившись от боли в теле. Матвей облокотился на подоконник и обеспокоенно следил за моими движениями. Когда я устроилась поудобнее на своем месте, то заметила сильные изменения в его внешнем видел. Кроме того, что одеваться он стал серьезнее, сам он тоже стал каким-то больно статным и важным. Совсем не тот восемнадцатилетний парнишка, щеголявший по земле с жутким высокомерием. Но самое главное: огонь в его глазах напрочь исчез.

— Ты когда-нибудь сможешь простить меня?

— А что это такое? Если ты знаешь ответ, то не мог рассказать мне и о правде, счастье, судьбе и многих других вещах? Мне вот двадцать лет стукнуло, но за последнее время я только в насилии убедилась.

— Мне жаль, Ева, — проговорил Матвей, встретившись с моим взглядом. — Я обо всем слышал.

— Мне тоже жаль, наверное, — продолжила я. — Говорить об этом я с тобой не стану. Ты бы все равно ничего не понял. Мне важно, чтобы ты смотался отсюда, Матвей, прошу тебя...

— Ты всегда мне все прощала.

И снова я замерла.

— Да, я издевался над тобой, пока ты все дерьмо мое принимала в себя. Дай мне несколько минут. Выслушай и тогда я уйду. Я не появлюсь в твоей жизни, да и не нужно это. У меня есть сын, которого я должен воспитывать так, чтобы он не был похож на меня.

Я удивленно вскинула брови. Мне казалось, что у него была девочка. Я представляла себе его маленькую светленькую копию.

— Ты женился на ней? — резко спросила я. Матвей ответил не сразу.

— У родителей было свое мнение на этот счет. Они не позволили бы нам растить сына вне брака. Сначала мы не хотели жениться, но со временем по городу начал ходить плохой слух. Нельзя было портить репутацию, поэтому нам пришлось расписаться.

— И как оно? — я склонилась к парню. — Расскажи мне, какого это — жить с человеком, которого не любишь? Тяжело было так рано становиться папочкой?

Я понимала, что была слишком груба, выплевывая правду прямо ему в лицо. Но мне надоело мнить из себя слабую, беззащитную девочку. Я же всегда отличалась воспитанностью, чрезмерной вежливостью. Так вот, больше я такой не являлась.

— Я никогда никого не полюблю так, как любил тебя, — отрезал Матвей. —  Моя жизнь в корне изменилась, Ева. Я свернул не туда, был неосторожным и глупым, но сейчас у меня есть сын и я готов на все. Буду играть роль любящего отца и мужа. Мы с Региной сможем создать образ счастливой семьи.

Мы с Региной.

— Когда-нибудь он узнает, что все было обманом. Я очень хорошо понимаю, что это значит. Спасибо за это не скажет.

— Не скажет, но пока он слишком мал, чтобы задумываться о таких вещах.

— Ты разрушил свою жизнь, — сказала я медленно. — И ты разрушишь жизнь своего сына. Если, конечно, по-настоящему не полюбишь Регину. А она тебя любит?

— Это не важно. Они ни в чем не будут нуждаться...

— Когда дело касается любви, деньги не играют важной роли, Матвей. Они никому не нужны. Ты можешь быть чертовски богатым мужчиной в свои тридцать с лишним лет, но если однажды потеряешь любовь и доверие своего сына, то уже никогда не сможешь простить себе совершивший ранее поступок.

Матвей сглотнул. Ему хорошо известно, что будущее будет не таким, каким он его представляет для себя и для своего сына. А будущее Регины будет делаться исключительно, выходя из того, что станется с ее «горячо любимыми» мальчиками. Счастье, несчастье. Мало о нем говорить, его надо испытать. И мне очень жаль, что в ее жизни, вероятно, никогда такого не будет.

Но ведь они сами выбрали этот путь? Ее зависть и его беспечность.

— Ты много у себя в голове вынесла уроков.

Мы посмотрели друг на друга. Глаза у него покраснели, в уголках забили слезы.

— Таких уроков я выносить не хотела. Зачем мне понимать, что значит, когда тебе изменяет любимый парень? Что значит смотреть как твой телохранитель и по совместительству друг сидит в углу истекая кровью, медленно впадая в кому. Я не хочу понимать, что в моей жизни не было никакой правды. Жить в обмане оказывается так легко, тяжелее всего это потом принять.

— Неудобно видеть тебя такой...

— Знаю, — перебила я его, — я в принципе была для тебя неудобной.

— Неправда, Ева. Я действительно тебя любил.

— Любил? Что же ты потащил меня на тусовку, когда я умоляла тебя остаться дома и посвятить мне один чертов вечер? Неудобно видеть меня такой? Серьезно, парень, чего ты от меня вообще ожидаешь?

Из глаз потекли слезы.

— Ничего я не ожидал.

Матвей скатился вниз и уперся головой в колени. Через секунду я услышала его всхлип и сердце у меня вздрогнуло.

— Ничего, понимаешь? Я столько лет был рядом с тобой, но так и не смог показать своей любви.

Я снова и снова прокручивала прошлое. Матвей плакал, дергая свои волосы. Раньше я никогда не видела его слез, поэтому это очень меня удивило. Хотелось дотронуться до него, но я быстро себя отдернула. Нет. Упущенные мгновения не вернешь. Я не могла доверять Матвею.

— Каждый из нас сделал свой выбор, ты должен это понимать. Если тебе станет легче, то мне стоит сказать, что я верила в твою любовь и чувствовала ее. Все изменилось, Матвей. Тебе лучше уйти. Прямо сейчас.

Он услышал меня. Поцеловал в щеку и ушел. А мое сердце по-прежнему было разбито.