Всегда.
1994 год, 7 октября, 17:31
В библиотеке стояла особая тишина — не та, что во сне, а напряжённая, словно кто-то держал на паузе дыхание всего замка.
Моника сидела за высоким стеллажом с редкими изданиями и делала вид, что разбирает руны, хотя ухо её давно ловило чужие голоса.
За перегородкой шёпотом говорили профессор Макгонагалл и мадам Максим, а Снейп отвечал короткими репликами.
«...самка венгерской хвосторога...»
«...настоящее гнездо, чтобы было правдоподобно...»
«...только не проговоритесь, Северус...»
Слова складывались в картину опаснее любой учебной иллюстрации.
Моника замерла, перо зависло в воздухе.
Дракон. Реальный дракон. И Гарри придётся...
Она машинально стала перебирать в голове старые статьи, которые читала в своём «Салазаре Слизерине»: сколько раз Турнир оборачивался трагедией? Сколько участников погибали, не дойдя до финиша?
Сердце било ровно, но внутри поднялась стальная решимость.
Он не должен идти туда вслепую.
Дальше по залу, за дальним столом, одиноко сидел Поттер. Он водил пером по свитку, не поднимая головы, и выглядел старше своих четырнадцати.
Отсутствие Рона и Гермионы рядом бросалось в глаза — золотая четвёрка превратилась в распавшееся трио и одинокую фигуру.
Взгляд Гарри был усталым, как у человека, которому перестали верить.
Он не виноват. И он даже не знает, что его ждёт, — подумала Моника.
Она знала, что лучше держаться на расстоянии. Любая помощь, оказанная открыто, превратится в новую волну слухов: «Блэквуд снова с Поттером».
Но молчать — значит предать.
Моника медленно вырвала из записной книжки чистый лист.
Перо само вывело строчки:
«Первое задание Турнира Трёх Волшебников заключается в том, чтобы добыть золотое яйцо, которое охраняет дракон.
Участникам нужно справиться с реальной самкой дракона, чтобы выкрасть яйцо из её гнезда, охраняемого среди настоящих драконьих яиц.»
Подписывать своим именем она не стала.
Внизу листа появилось одно слово — «Переводчик».
Она сложила записку, словно это был самый обычный конспект, и дождалась, пока Гарри поднимется за новой книгой.
Когда он проходил мимо, Моника будто невзначай уронила свёрнутый листок на стол рядом с ним.
Гарри замер, поднял, взгляд его метнулся в её сторону — но она уже делала вид, что читает.
Так ни слова не было сказано вслух, но тайна оказалась передана.
Моника вышла из библиотеки, мягко прикрыв за собой дверь. Коридор уже темнел, факелы горели редкими огоньками, как звёзды. С лестницы спускались трое учеников Дурмстранга. Они смеялись и толкались плечами, пахло холодным ветром и смолой.
Один из них тащил подмышкой свиток, другой жонглировал пером, а третий, золотисто-рыжий, прикусил палец, порезавшись о край пергамента. По коже скатилась тонкая алая капля.
В нос Монике ударил странный сладковатый запах. Она почувствовала, как язык невольно коснулся клыка, которого там быть не должно, горло пересохло. Секунда — и она заставила себя отвернуться, сглотнула.
«Оно того не стоит... хотя я бы не отказался», — прошипел где-то внутри привычный холодный голос. Он звучал не как чужой, а как древнее эхо собственной крови.
Моника сжала пальцы в кулак, ногти впились в ладонь.
Я не он. Я — я.
Дурмстрангцы прошли мимо, не заметив, а она осталась стоять в полумраке, пытаясь дышать ровно.
Полумрак коридора был густым, как чернила. Факелы освещали только отдельные фрагменты — каменные выступы, перила, редкие портреты, которые следили глазами. Моника вышла из библиотеки, сжимая в пальцах ручку сумки. Сердце ещё билось чуть быстрее — запах крови дурмстрангца не уходил из памяти.
— Mademoiselle Blackwood...
(Мисс Блэквуд) —
голос Драко разрезал тишину мягко, как шелк, но внутри него был тот самый металлический оттенок, который она узнаёт с первого звука.
Он стоял чуть поодаль, руки в карманах, взгляд — пристальный, в нём не было обычной насмешки.
— Я нашёл кое-что любопытное, — он поднял тонкую книгу в кожаном переплёте, — старый сборник эссе на французском. Почитаем вместе?
Моника приподняла бровь:
— Только что вернулась из библиотеки, — тихо сказала она, но внутри уже знала, что пойдёт.
— Я знаю, — Драко чуть склонил голову, как будто заранее извинялся. — Но это особенное.
Она шагнула к нему.
— Показывай.
Драко подался навстречу, их тени переплелись на каменном полу. Он медленно взял у неё сумку, как будто это было само собой разумеющееся:
— Держи руки свободными. И не думай, что сможешь сбежать и сесть подальше.
Она не протестовала. Улыбка скользнула по её губам — короткая, но теплая. Внутри мелькнуло: я же могу уйти, но не хочу.
Они пошли рядом. Шаги эхом отражались от сводов, каменные стены сжимались, оставляя только узкий коридор и их двоих.
Между их плечами оставалось чуть больше ладони, и каждый поворот, каждый новый факел будто подтягивал их ближе. Моника чувствовала, как от него исходит спокойное тепло — то самое, которое так контрастирует с её собственным внутренним холодом.
Боковым зрением она заметила группу Дурмстрангцев у длинного стола. Феррель говорил что-то Николасу, но тот слушал вполуха. Его глаза были прикованы к Монике — слишком откровенно, слишком долго.
Драко тоже заметил это. Плечи его напряглись, пальцы крепче сжали ремень её сумки. Улыбка исчезла, взгляд стал холодным.
Сейчас всё испортится, — подумала Моника. — Нет. Не позволю.
Не меняя выражения лица, она чуть сильнее скользнула рукой под локоть Малфоя — мягко, будто опираясь, но намеренно. Кончики её пальцев легли ему на рукав, их шаги синхронизировались. Свободной рукой она указала на дальний стол:
— Туда? — голос её был ровный, спокойный, но внутри была игра.
Драко скосил глаза на её пальцы у себя на рукаве. Его губы дрогнули, взгляд вновь потеплел. Он ответил по-французски, мягко, почти мурлыча:
— Oui, mademoiselle, là-bas.
(Да, мисс, туда)
Николас всё ещё смотрел, но теперь видел их как единое целое: темноволосая девушка, чёрные глаза; рядом — блондин, серые глаза, их шаги совпадают, руки едва-едва касаются.
Моника чувствовала, как внутри постепенно отступает шёпот крови, а вместо него приходит другая сила — не голод, а выбор. Она выбирает идти рядом с Драко. А он — держать её сумку и тем самым пространство.
Они шли так ещё несколько шагов, не говоря ни слова, и казалось, что коридор вытянулся в отдельный мир, где нет ни Филата, ни Ферреля, ни Турнира. Есть только она и он, и этот тихий ритм шагов.
Они дошли до нужного стола. Моника аккуратно положила свои вещи, а Драко, нарочито медленно, снял с верхней полки массивный том в винном переплёте. Пыль взметнулась золотой дымкой.
— Voilà (Вот), — мягко произнёс он, по-французски, и опустил книгу перед ними.
Моника села, поправив юбку, Драко — рядом, оставив тонкую полоску воздуха между плечами. Страницы пахли старой типографской краской и сухой осенью.
Они читали шёпотом, по очереди. Его низкий голос — чуть хриплый, её — ровный и ясный. С каждым новым предложением они склонялись ближе. Иногда Драко спрашивал:
— Comment ça se traduit ? (Как это переводится?) — тихо, почти касаясь губами её виска.
— "Сквозь ночь открываются тайны", — отвечала Моника, не поднимая глаз.
Пальцы их рук встречались на краю страницы, едва-едва касаясь. Плечи уже ближе, чем было удобно. Волосы Блэквуд задевают его рукав, когда она наклоняется прочесть следующую строчку. Он смотрит не в книгу, а на линию её ресниц. В воздухе — электричество, но они продолжают читать.
Тень упала на страницу.
— Fräulein Blackwood... (Фройляйн Блэквуд...), — протянул голос Николаса Филата с характерным немецким акцентом.
Он улыбался слишком широко:
— Sie lesen hier? (Вы здесь читаете?) — спросил он вежливо, переводя взгляд то на Драко, то на Монику.
— Oui. (Да), — спокойно ответила Моника, не отрываясь от текста.
Николас не ушёл:
— Vielleicht könnten wir später zusammen Tee trinken? (Может, мы могли бы позже выпить чаю вместе?) — предложил он, чуть склонив голову.
— Non. (Нет), — коротко произнесла она, перелистывая страницу.
Филат замялся, потом попытался зацепить иначе:
— Wissen Sie, in Durmstrang lernen wir Dinge, die in Hogwarts verboten sind...Zum Beispiel dunkle Magie. Ich könnte dir danach privat von ihr erzählen. (Знаете, в Дурмстранге мы изучаем вещи, которые в Хогвартсе запрещены... Например темная магия. Я мон бы рассказать вам о ней наедине после.) — сказал он, делая голос мягче.
Моника подняла на него глаза, наконец оторвавшись от книги. Взгляд — ровный, холоднее, чем на Драко, но без грубости.
— Я близка с человеком, который и без обучения тёмной магией прекрасно с ней справляется, — сказала она.
Под столом её пальцы нашли ладонь Драко. Они переплелись — невидимая сцепка.
— И тем более... Вы сомневаетесь, что я, чистокровная ведьма из аристократической семьи, плохо знаю о магии? — добавила Моника чуть громче.
Николас хмыкнул, но Драко, не убирая ладони из-под стола, поднял взгляд и на чистом немецком, сухо и отрывисто, произнёс:
— Ich glaube, sie hat schon gewählt. (Мне кажется, она уже сделала выбор.)
Филат чуть дёрнулся, будто удар пришёлся точно по акценту, сжал губы, что-то пробормотал и, сохранив лицо, развернулся, уходя между рядов.
Когда шаги растворились, Моника медленно повернула к нему голову. Теперь её глаза были совсем другими — не холодными, какими она смотрела на Филата, а мягкими, глубокими.
— Ты знаешь немецкий? — спросила она едва слышно, уголки губ приподнялись.
Драко не ответил сразу, только чуть сжал её пальцы под столом. Холод серебряного перстня, который она подарила ему на Рождество два года назад, обжигал ей кожу — и она почувствовала, как по этой цепочке воспоминаний между ними пробежал ток.
Он тоже, кажется, уловил это: под подушечками пальцев — два браслета на её запястье, тоже его подарки. Он поднял глаза, и взгляд скользнул выше, к шее Блэквуд, где на свету блестел кулон с буквой «М». Тот самый, который он подарил ей молча, не уточнив — Моника это или Малфой.
Моника заметила его взгляд и, не прерывая шёпота, вернулась к книге. Они читали дальше, всё так же плечом к плечу, дыханием к дыханию, с переплетёнными ладонями под столом. Страницы шуршали, но в этой тишине шуршание походило на обет, который они невидимо давали друг другу.
Драко лениво перевернул ещё одну страницу, но они уже почти не читали.
— Tu sais... (Знаешь...), — начал он, и в этот раз не спросил перевода.
Моника улыбнулась уголком губ:
— Oui? (Да?)
Он чуть пожал плечами, будто отгоняя ненужные слова, и вместо объяснений просто посмотрел на неё. Их руки по-прежнему сцеплены под столом.
— Ты всегда возвращаешься в библиотеку, — сказал он по-русски, тихо, но с той лёгкой насмешкой, которая у него всегда звучит мягче, когда речь о ней. — Даже в субботу.
— А ты всегда оказываешься там, где я, — парировала она, пряча смех за ладонью.
Они оба хихикнули. Глаза встретились; на секунду ни у одного не получилось отвести взгляд.
— Tu te souviens de Paris? (Ты помнишь Париж?) — спросил он после паузы.
— Bien sûr. (Конечно.) — она чуть кивнула, и прядь волос соскользнула с плеча.
Он проводил её взглядом и с усмешкой добавил:
— Тогда ты тоже отказывала всем кавалерам.
— А ты их всех разгонял, — ответила Моника, и в голосе впервые за вечер проскользнуло тепло.
Драко хмыкнул, опуская взгляд обратно в книгу, хотя текст перед глазами расплывался. Она тоже посмотрела вниз, но уголки их губ были одинаковыми — теми самыми, когда хочется смеяться без причины.
— On parle encore? (Будем ещё разговаривать?) — шепнул он.
— Toujours. (Всегда.) — ответила она, не размыкая их сцепленных пальцев.
Их диалог уже не имел отношения к книге. Время внутри библиотеки как будто расплылось, оставив их вдвоём — с тихим шуршанием страниц, сдержанными улыбками и этими особенными взглядами, от которых внутри становилось теплее, чем от любого заклинания.
1994 год, 8 октября, 07:21
Утро в Большом зале было шумным и пёстрым, как всегда: запах тостов, тыквенного сока, свежих булочек. Моника сидела за столом Гриффиндора не с золотой четвёркой, а с двумя девочками-однокурсницами, с которыми у неё были ровно-нейтральные отношения. Они обсуждали погоду и завтрашний урок зельеварения.
С потолка, как всегда ровной волной, спустилась почтовая стая. Совы хлопали крыльями, бросая на столы конверты и свежие выпуски газет.
Над головой Моники пронёсся не пушистый совиный силуэт, а знакомая тёмная тень — орёл. Его блестящие перья поймали утренний свет. Чикаго мягко опустился на стол, сложив огромные крылья.
— Ты опять, — прошептала Моника с лёгкой улыбкой.
Орёл аккуратно положил перед ней свернутую газету «Ежедневного пророка» и щёлкнул клювом, будто желая удачи.
Моника развязала ленту. На первой полосе крупным шрифтом:
«Моника Блэквуд: молодая ведьма — новая звезда маггловской моды!»
Под заголовком — целая разворотная фотография: Моника в маггловском наряде среди известных моделей, в вспышках камер, с микрофоном в руке на фоне студийных ламп. Магические фото оживали: то она смотрит в объектив, то оборачивается, то улыбается.
Шум в зале поднялся мгновенно. Сначала зашептались у её стола, потом за соседними, потом гул покатился по всей длине Большого зала. Ученики Дурмстранга переглядывались, кто-то из Шармбатона удивлённо присвистнул.
— Это она? — донеслось откуда-то.
— Та самая переводчица?
— Ничего себе...
Моника отложила газету, подперев подбородок рукой. С виду — абсолютное спокойствие, но уголки губ чуть дрогнули. Она не отводила глаз от орла, гладя его по перу.
Чикаго наклонил голову и тихо каркнул, будто спрашивая: Ну что, довольна эффектом?
Вокруг её имени рождались десятки шёпотов. Ещё вчера для всех она была просто переводчицей Турнира, а сегодня — фотография на первой полосе, маггловские подиумы, скандальный контраст с образом примерной гриффиндорки.
На другом конце стола кто-то из Дурмстранга уронил ложку:
— Das ist sie? (Это она?)
Моника уловила обрывки фраз, но не повернулась. Она лишь пригубила тыквенный сок и улыбнулась Чикаго — та самая, невозмутимая, когда в голове мысль: «Пусть гудят. Они ведь всё равно узнают только то, что я сама позволю».
Моника медленно вышла из-за стола Гриффиндора. Газетный шум и шёпоты всё ещё гудели за спинами, но она уже почти не слышала их — взгляд был устремлён прямо перед собой.
Как только она сделала первый шаг в коридор, послышался лёгкий скрип мраморного пола. Она остановилась.
— Ah, mademoiselle... (Ах, мадемуазель...)
Голос был мягким, но уверенным. Драко шагнул из-за колонны, словно знал, что она появится именно здесь. Его серые глаза — серые, но с лёгкой искоркой, которая всегда была только для неё — встретились с её.
— Tu as l'air d'avoir survécu au chaos du petit déjeuner. (Похоже, ты пережила хаос завтрака.) — произнёс он с той лёгкой насмешкой, которая сразу отсекает всю официальность.
Моника едва заметно улыбнулась уголком губ:
— Oui... Et toi, je suppose? (Да... А ты, полагаю?)
— Toujours. (Всегда.) — ответил он коротко, но этот «всегда» висело в воздухе, как невидимая нить, соединяющая их шаги.
Он сделал шаг навстречу и, не спрашивая, взял её сумку. Её плечи слегка коснулись его, когда они пошли вдоль колонн и коридоров. Пальцы их рук едва касались друг друга, но этого касания хватало, чтобы ощущать: они двигаются синхронно, как единое целое.
— Ты как всегда появляешься везде, где я... — сказала она тихо, чуть шёпотом, будто боясь спугнуть момент.
— И наоборот, — пробормотал он, едва слышно. — Вроде мы живём в этом замке, но всё время находимся на одной волне.
Моника взглянула на него с лёгкой улыбкой и чуть приподняла бровь. Она почувствовала знакомое тепло рядом, холод от серебряного перстня на её пальце, который он носил на память о ней. Малфой, в свою очередь, ощутил под пальцами её браслеты, а его взгляд скользнул вверх — на кулон с буквой «М» на шее, блестящий на утреннем свету.
Их молчание не было неловким. Оно было наполнено смыслом, лёгкой игрой, пониманием и тем тихим притяжением, которое они давно уже признавали только между собой.
— Alors... on continue ensemble? (Ну что... продолжим вместе?) — спросил он, и эта фраза звучала почти как приглашение, но без лишних слов.
— Toujours. (Всегда.) — ответила Моника, и они шагнули дальше, плечом к плечу, словно коридор существовал только для них двоих.