«Это крайний, обещаю».
1994 год, 16 октября, 20:21
Шум в Большом зале постепенно стихал, когда Дамблдор поднялся из-за стола и вышел вперёд. В воздухе повисла та самая тишина, которая предшествует чему-то важному. Он чуть развёл руки, и в его голосе зазвучала та особая торжественность, которая сразу завораживала учеников.
— Сегодня начинается первый раунд Турнира трёх волшебников...
Моника стояла сбоку от него, заметно выделяясь своей прямой осанкой и собранностью. На ней была та же мантия, что и у переводчиков с других школ, но в её движениях чувствовалась уверенность — она знала, что на ней взгляды не только гостей, но и почти всего Хогвартса.
Её голос был мягким, но чётким, когда она переводила слова директора:
— Heute beginnt die erste Runde des Trimagischen Turniers... — немецкий, для Дурмстранга.
— Aujourd'hui commence la première épreuve du Tournoi des Trois Sorciers... — французский, для Шармбатона.
Каждое слово ложилось точно, без запинок. Она смотрела в зал, будто сама обращалась к ученикам, а не просто передавала чужие слова.
Пока Дамблдор говорил о правилах, о храбрости и испытаниях, впереди которых ждали участников, пальцы Моники медленно коснулись её кармана. Там был крошечный флакончик, прозрачный, почти невидимый в её ладони.
Холодное стекло приятно обжигало пальцы. Она знала, что Гарри придётся сражаться с драконом, и что без этого зелья всё может закончиться слишком быстро.
— Каждого из чемпионов ожидает битва лицом к лицу с магическим существом, — продолжал Дамблдор.
— Jeder Champion wird einem magischen Wesen gegenüberstehen... — повторила Моника по-немецки.
— Chaque champion devra affronter une créature magique... — затем по-французски.
Она ощущала, как сердце в груди бьётся чуть быстрее — не от страха, а от того, что её собственный план начинал оживать.
Флакончик был маленьким, как напёрсток, зелье внутри — тёмное и вязкое. Оно действовало на драконов как резкий запах — отпугивало, сбивало с толку, давало шанс вырваться. Никто не должен был знать, что он окажется в руках Поттера.
— Итак, чемпионы, настало время испытания... — голос Дамблдора раскатился по залу.
— Also, Champions, die Prüfung wartet... — Моника ровно, с лёгкой твердостью перевела на немецкий.
— Alors, champions, l'épreuve vous attend... — затем прозвучал её французский вариант.
Её слова плавно перетекали из одного языка в другой, будто она играла музыку, а не просто говорила. Дамблдор слегка кивнул, признавая, что Блэквуд справляется идеально.
— Следуйте за мной.
Толпа учеников всколыхнулась, зашепталась, задвигалась. Чемпионы поднялись со своих мест, за ними двинулись преподаватели и судьи. Моника шагала рядом с Дамблдором, как будто это её естественное место — уверенно и чуть отстранённо.
Толпа плотным потоком устремилась к выходу из Большого зала. Именно там, среди шепота и взволнованных лиц, это и произошло.
Она почувствовала лёгкий удар в плечо — Гарри. Всё выглядело так естественно, что никто бы не обратил внимания. Но её пальцы уже сделали своё дело: маленький стеклянный флакон скользнул в ладонь Поттера, как будто там ему и было место.
Она даже не посмотрела на него, только склонила голову чуть ближе и шепнула так тихо, что её слова утонули в гуле голосов:
— Хочешь жить — пей.
И пошла дальше, легко обогнав группу, будто ничего не случилось.
Гарри остался позади, вжавшись в поток людей, крепко сжимая в руке холодное стекло. Лицо у него было каменным, но глаза горели вопросами.
Дамблдор, идущий рядом с ней, слегка нахмурил брови. Он не сказал ни слова, только посмотрел на Монику долгим, внимательным взглядом поверх полукруглых очков. В этом взгляде не было осуждения, лишь немой вопрос — «Ты понимаешь, во что ввязываешься?»
Моника же ответила ему самым простым образом: невозмутимым выражением лица. Она шла, будто её руки были абсолютно чисты.
Дамблдор тяжело вздохнул, но промолчал. Он знал: иногда лучше держать язык за зубами.
У самого входа в лес собралась толпа. Ночь давила темнотой, лишь факелы освещали путь. На поляне, перед густыми кронами деревьев, стояли четверо чемпионов — Виктор Крам, Флер Делакур, Седрик Диггори и Гарри Поттер. Они держались уверенно, хотя напряжение чувствовалось в каждом взгляде и движении.
Дамблдор вышел вперёд, его голос был звучен и ясен:
— Сегодня каждый из вас столкнётся с опасностью лицом к лицу. Вы должны проявить не только смелость, но и ум, чтобы завоевать то, что охраняет древний зверь.
Моника переводила его слова — сначала для Дурмстранга:
— Heute wird jeder von euch einer Gefahr gegenübertreten...
Затем для Шармбатона:
— Aujourd'hui, chacun de vous fera face à un danger...
Она говорила уверенно, но внезапно что-то в груди кольнуло, будто кто-то позвал её изнутри.
Голос прозвучал так ясно, что она чуть не оглянулась:
«Право».
Моника резко повернула голову. В стороне, чуть позади чемпионов, она заметила профессора Грюма. Его единственный живой глаз был прикован к Гарри, губы едва заметно шевелились, складываясь в слова, которые были слышны только тому, кому они предназначались.
В тот миг её сознание пронзило воспоминание.
— Слушай внимательно, Моника, — голос отца, Локлена, молодой, строгий, когда она ещё была ребёнком, сидящей у камина. — Это древнее язычество. Старые слова, что сильнее латинских заклинаний. Если произнести их правильно — человек потеряет речь на часы. Иногда это единственный способ остановить врага.
Она тогда не понимала, зачем ей такое нужно. Сейчас понимала.
Вернувшись в реальность, Моника глубоко вдохнула. Она смотрела прямо на Грюма и произнесла вслух, чётко, почти шёпотом, но с такой силой, что воздух вокруг дрогнул:
— «Muta Veritas.»
В ту же секунду профессор Грюм осёкся. Его рот дёрнулся, как будто он хотел сказать что-то ещё, но горло предательски сжалось. Слова застряли внутри, и он только захрипел, будто подавился воздухом.
Толпа ничего не заметила — шум, разговоры, напряжение скрыли этот эпизод. Но его магический глаз метнулся к Монике. На миг их взгляды встретились — и в глубине этого странного, колдовского взгляда мелькнула злоба.
Моника лишь холодно отвела глаза, вновь переводя слова Дамблдора. Её лицо оставалось спокойным, будто ничего не произошло.
Когда чемпионы шагнули вперёд, толпа учеников и гостей притихла, будто сама тьма леса придавила их к земле. Дамблдор завершал свою речь, а Моника привычно переводила, скрывая дрожь в голосе.
Но она чувствовала — взгляд прожигает её сбоку.
Грюм.
Его магический глаз вращался быстрее обычного, то и дело останавливаясь на ней. Он больше не пытался шептать Гарри — заклинание Моники отрезало его от возможности действовать прямо сейчас. Но это не значило, что он смирился.
Моника знала этот взгляд. Так смотрят не просто настороженно — так смотрят на врага.
И тут в её голове раздался знакомый шёпот. Холодный, но странно близкий:
«Не отворачивайся. Дьявол смотрит всегда в глаза. Теперь за тобой наблюдают. Всегда.»
Она почти вздрогнула, но заставила себя остаться неподвижной. Дракула говорил редко, и когда говорил — это были слова, от которых не отмахнёшься.
Её пальцы невольно сжались в кулак. Она поняла всё сразу: после сегодняшнего Грюм не отпустит её взгляд. Ему достаточно малейшей ошибки, чтобы понять, что Блэквуд знает слишком много.
Моника медленно выдохнула и подняла глаза. Их взгляды встретились. Её чёрные глаза — и его заколдованный магический. Она не отвела взгляда. Не позволила ему почувствовать слабость.
Внутри всё сжималось от напряжения, но лицо оставалось безупречно спокойным, словно она просто продолжала выполнять роль переводчика.
В этот момент Моника поняла: Турнир для неё теперь тоже испытание. Не только для Гарри.
1994 год, 16 октября, 22:03
Гул рёва постепенно стихал, и вот лес встряхнулся от новых звуков: треск ветвей, тяжёлые шаги, кашель и... радостные крики.
Из тёмного прохода первыми вышли Гарри и Седрик. Оба были покрыты пылью и копотью, волосы торчали в разные стороны, мантии местами обожжены. Но в руках каждого сияло по золотому яйцу.
Толпа взорвалась.
Гриффиндор и Пуффендуй кричали так, что заложило уши. Даже ученики Рейвенкло хлопали, не скрывая восторга.
Моника стояла чуть позади, рядом с Дамблдором. Её губы тронула лёгкая, почти незаметная улыбка. Она просто кивнула самой себе. План сработал. Гарри жив. Она помогла.
Дамблдор чуть подался вперёд, будто хотел что-то сказать, но Моника опередила его. Голос её прозвучал звонко и уверенно, без паузы, словно она и была настоящим судьёй:
— Die Sieger der ersten Runde: Harry Potter und Cedric Diggory. Der Punkt geht an Hogwarts! — немецкий.
И тут же — мягкий, но властный французский:
— Les vainqueurs de la première épreuve: Harry Potter et Cedric Diggory. Le point revient à Poudlard!
Толпа взорвалась вновь. Имя Хогвартса повторялось во всех уголках, будто сама школа ожила и праздновала победу.
Дамблдор на миг задержал взгляд на Монике. Его брови слегка приподнялись, словно он снова хотел спросить: «Ты понимаешь, чем играешь?» Но он ничего не сказал.
Моника лишь сделала шаг в сторону, позволяя толпе радоваться. Внутри же она чувствовала странное спокойствие. Сегодня Гарри был в безопасности. А завтра... завтра придётся снова придумывать, как его спасти.
1994 год, 17 октября, 10:52
Следующий день после первого раунда Турнира начался как обычно — завтрак, суета, громкие разговоры о том, «как Поттер увёрнулся от дракона» или «как Седрик чуть не сгорел».
Моника шла по коридору не одна: рядом с ней Драко, слегка держащий её за локоть, будто показывая всем вокруг, к кому она принадлежит. С другой стороны — Блейз, который, как всегда, двигался с ленивой грацией. За ними чуть отставали Теодор Нотт, Крэбб, Гойл и Пэнси, щебечущая о чём-то с видом королевы.
«Сливки общества» шли так, будто сами были отдельным факультетом.
И тут их нагнали двое — худощавый парень из Когтеврана и плечистый слизеринец. Они переглянулись и заговорили сразу, стараясь перекричать друг друга:
— Эй, вы слышали? Сегодня вечером — вечеринка для четвёрок! В честь победы Хогвартса! — Когтевранец сиял так, будто сам выиграл раунд.
— Заброшенный кабинет зельеварения, в глубине замка, — подхватил слизеринец. — После комендантского часа. Там будет... огневиски.
На слове огневиски Блейз оживился так, будто ему объявили о национальном празднике.
— Мы идём, — заявил он, даже не оборачиваясь. — Я, Тео и Драко. Всё, парни, записывайте.
Теодор приподнял бровь, но спорить не стал. Знал — с Блейзом проще не бодаться.
Крэбб и Гойл тут же переглянулись и синхронно буркнули:
— Мы тоже.
— А Пэнси тоже идёт, — лениво добавил Тео, явно ради шутки.
— Конечно, я иду, — отозвалась Паркинсон, будто это само собой разумеется.
Парни-дозорные уже записывали имена, но Драко наклонился чуть ближе к Монике и прошептал прямо в её ухо, так что мурашки пробежали по коже:
— Ты тоже идёшь.
Это не был вопрос. Это был факт.
Моника лишь усмехнулась уголком губ, не давая понять, согласна ли она, но в глазах мелькнул огонёк.
— Отлично, — обрадовался когтевранец. — Старосты тоже будут — даже ваш шанс вписаться!
— Старосты Хаффлпаффа и Когтеврана уже дали согласие, — добавил слизеринец. — Так что всё по-честному: вечеринка только для четвёртых.
— Заброшенный кабинет зельеварения, не забудьте, — бросили они напоследок и исчезли в толпе.
Компания снова двинулась по коридору, и Блейз, криво усмехнувшись, сказал:
— Огневиски... ребята, это будет легендарно.
Драко чуть сжал локоть Моники, ведя её дальше.
— Надеюсь, ты умеешь веселиться, Блэквуд.
Она хмыкнула:
— А ты уверен, что хочешь это увидеть?
1994 год, 17 октября, 12:11
Зал зельеварения в тот день был непривычно тих. Казалось, даже каменные стены слушали голос профессора Снейпа, пока он монотонно рассуждал о свойствах корней мандрагоры в связке с редким ядом василиска. Учеников из Дурмстранга и Шармбатона рассадили вместе со слизеринцами и гриффиндорцами, так что классу стало тесно и душно.
Моника сидела рядом с Драко — их парта будто сама собой стала центром тяжести всего кабинета. А за спиной чувствовалось пристальное внимание: Николас Филат из Дурмстранга смотрел на неё чуть дольше, чем позволяла вежливость.
Драко уловил этот взгляд мгновенно. Он медленно повернул голову и встретился глазами с Филатом. Их молчаливая дуэль длилась всего несколько секунд, но напряжение между ними можно было разрезать ножом. Николас откинулся на спинку стула, всем видом показывая, что лекция Снейпа ему не интересна.
Малфой тут же воспользовался моментом.
Малфой не стал тянуть: короткий, уверенный жест глазами в сторону Снейпа — «Смотрите, профессор, он даже не слушает».
Северус остановился. Его чёрные глаза мгновенно нашли Филата.
— Мистер Филат. — Голос стал мягким, опасно мягким. — Какое противоядие можно получить из мандрагоры при взаимодействии с ядом василиска?
Николас моргнул.
— Эм... возможно... настой женьшеня?..
— Неверно, — голос Снейпа ударил как плеть. — Следующий вопрос. Назовите три стадии очистки корня мандрагоры, необходимые для стабилизации зелья.
Филат напрягся, пробормотал что-то невнятное и замолк.
— Ошибочно. — Снейп сделал пометку в журнале, не сводя глаз с парня. — Последняя попытка. Каково основное свойство фениксового пера в составе противоядий?
Николас молчал. Лицо его побледнело.
Северус отметил, как взгляд Филата скользит к Монике — не к учебнику, не к перу, а именно к ней. Точно так же, как тогда... В его голове мелькнула картинка: юный он, сидящий за партой, Лили рядом, а кто-то другой бросает взгляд на неё с ухмылкой. Но разница была ощутима: там, в прошлом, его собственный голос дрожал, и ответы рождались с трудом. А вот Драко...
«Он — не я. Он — тот, кем я хотел быть. Холодный, уверенный, способный отбить соперника одним взглядом», — подумал Снейп.
Он задал третий вопрос. Филат снова не ответил.
Снейп сделал пометку в журнале и произнёс ледяным тоном:
— Довольно. Я лично сообщу мистеру Каркарову о вашей... феерической неготовности. Видимо, его хвалебные речи о вас были не более чем ошибкой.
А потом — короткий, почти театральный поворот головы:
— Малфой.
Драко ровно, без запинки, перечислил все свойства, стадии и возможные комбинации. Ни единой ошибки, ни единого сбоя.
— Отлично, — коротко заключил Снейп.
И внутри себя он добавил: «Малфой — это я. Но не тот, слабый и отвергнутый. А тот, кем я должен был стать».
Моника слушала ответы Драко, но смотрела не на тетрадь, а на его профиль. И в этот миг она ощущала: за этим холодом и чёткими словами — сила, которую ей странным образом хотелось... уважать.
1994 год, 17 октября, 22:56
Коридоры Хогвартса были пустыми. Лёгкий полумрак, только свет факелов отражался от каменной кладки. Моника шла рядом с Драко, их мантии старост будто скрывали от посторонних глаз странную тайну — под ними они были в пижамах.
— Ты уверен, что никто не заметит нас? — Моника тихо улыбнулась, чуть наклонив голову.
— Абсолютно. Заброшенные крылья Хогвартса идеально подходят для таких дел, — ответил Драко с лёгкой ухмылкой. Его рука едва коснулась её локтя, будто невзначай, но при этом удерживая рядом.
Их шаги эхом отдавались по пустым каменным стенам, а тишина лишь усиливала ощущение тайны.
— Интересно, — продолжила Моника, — никто из Шармбатона и Дурмстранга не догадается о вечеринке.
— И это делает всё ещё лучше, — усмехнулся Драко, глядя на неё. — Сливки общества могут наслаждаться праздником в полном спокойствии.
Моника слегка улыбнулась уголком губ, наслаждаясь моментом. Её глаза искрились от лёгкого трепета — не от опасности, а от самой игры: скрытность, привилегия, маленький адреналин.
— А что если они узнают? — тихо спросила она.
— Пусть узнают позже. Мы, старосты, вправе выбирать, кто останется за дверью, — ответил Малфой, с лёгкой долей кокетства в голосе.
Именно эта власть, это чувство контроля, заставляло обоих чувствовать лёгкое возбуждение и радость одновременно. Они шли дальше по коридору, свернув в заброшенную часть замка, где темнота смешивалась с тайной.
Моника при этом пару раз смеясь тихо хихикнула, а Драко ловил каждое движение её губ, каждую улыбку, ощущая, что эта ночь — их собственная.
— Знаешь, — сказал он, когда они уже почти дошли до двери кабинета, — мне нравится, что никто из них не приглашён. Только мы и... наши правила.
— Полностью согласна, — ответила Моника, и в её взгляде мелькнула лёгкая хитрость. — Никто не сможет испортить эту вечеринку.
Они подошли к тяжёлой двери, скрытой паутиной и вековой пылью. Малфой проверил замок — старые чары были точно такими, чтобы только они могли открыть. Моника слегка подтвердила его действия кивком, и дверь тихо скрипнула, открывая путь внутрь.
Внутри уже слышался приглушённый гул веселья: смех, звон бокалов и тихие песни. Вечеринка начиналась. И обоим было ясно — это их вечер, и никто не сможет его разрушить.
Заброшенный кабинет зельеварения был превратился в настоящую студенческую крепость удовольствия: старые столы накрыты скатертями, на них стояли бокалы с огневиски, кружки со сливочным пивом, бутылки с эльфийским вином и ещё парочка странных бутылочек, которые никто толком не мог опознать. Воздух был пропитан смесью пряного спирта, сладкого пива и лёгкого налёта старого замка.
Четвёртокурсники всех факультетов Хогвартса оживлённо болтали, смеялись, поднимали бокалы и шумно дегустировали напитки. В их пижамах, слегка растрёпанных после долгого дня, казалось, исчезли все правила и ограничения.
Но в центре кабинета, почти в тени, на старом диване сидели Моника и Драко. Оба держали бокалы с напитками, но никак не прикладывались к ним.
— Ты правда не хочешь? — тихо спросил Драко, наклонившись к ней.
— Пока нет, — улыбнулась Моника уголком губ, наблюдая за шумной толпой. — Я хочу смотреть.
Драко лишь кивнул и снова опёрся спиной о диван, глаза блестели, но он оставался сдержанным... пока Блейз Забини не подкрался с небольшой бутылочкой огневиски и тихо не сказал:
— Для храбрости. Только один глоток.
Драко с сомнением посмотрел на бутылку, потом на Монику. Она слегка кивнула, словно разрешая. Он сделал глоток.
И сразу что-то изменилось. Его плечи расслабились, движения стали мягче, улыбка — более дерзкой и свободной. Ему больше не нужно было держать себя в строгих рамках Слизерина — теперь можно было просто... быть собой.
Между тем, какая-то смелая Пуффендуйка подкралась к Монике с бокалом странного эльфийского вина.
— Только немного, — прошептала она. — Расслабься.
Моника сначала колебалась, но потом, видя, как Драко уже стал совсем другим, сделала глоток. И тут в ней что-то отозвалось: напряжение последних недель, турнир, все эти ссоры... постепенно таяло. Глаза становились мягче, дыхание ровнее, движения спокойнее.
Они сидели рядом, тихо наблюдая за весельем остальных, и впервые в жизни оба ощутили странное чувство лёгкости и свободы. Для Драко это была раскрепощённость, которую он не знал даже среди друзей Слизерина, для Моники — умиротворение, как будто наконец-то её внутренняя буря немного утихла.
— Ты знаешь, — тихо сказал он, слегка наклонившись к ней, — мне это нравится.
— Мне тоже, — ответила она, чуть улыбаясь. — Совсем другое ощущение...
И в этот момент казалось, что весь кабинет исчез, остались только они двое, бокалы, пижамы и легкая дремлющая магия праздника.
Драко чуть приподнялся с дивана, будто задумавшись:
— Я... на минутку, — сказал он, и исчез среди смеха и шума «Сливок общества».
Моника, оставаясь на диване, подняла бокал с эльфийским вином и сделала небольшой глоток. Вкус был необычайно сладким, с лёгкой пряной горчинкой, и постепенно тепло растекалось по телу. Она закрыла глаза на секунду, наслаждаясь мгновением, словно ценитель искусства, смакуя каждый оттенок напитка.
«Папа был бы в шоке... Я с эльфийским вином в руке, а где-то рядом Малфой... Но он бы меня понял» — проскользнула мысль. И с каждой секундой вино делало своё дело: плечи расслабились, дыхание стало ровнее, настроение — мягче, спокойнее.
Прошло около пятнадцати минут. Толпа продолжала веселиться, но для Моники время текло иначе. И вот Драко вернулся.
Он уже был заметно пьянее: взгляд слегка блуждал, движения стали более свободными, мантия пижамы мягко обвисла на плечах. Он откинулся на диван рядом с Моникой, не оставляя между ними почти никакого пространства.
— Ты долго тут одна сидишь, — тихо сказал он, чуть улыбаясь, глядя прямо на неё.
— Я наслаждаюсь, — ответила Моника, слегка покачивая бокал, — не всем же пить как Сливки общества.
Он наклонился чуть ближе, взгляд блестел в свете факелов. Атмосфера мгновенно наполнилась напряжением — лёгкая игра, флирт, где слова почти не нужны.
— Так... я вижу, — прошептал Драко, — что тебе нравится наблюдать...
— Может, — мягко ответила она, не отводя взгляда, — просто наблюдать за тем, как кто-то раскрепощается.
И в тот миг пространство вокруг них словно исчезло: только диван, бокалы, пижамы и их взаимные взгляды. Его рука случайно коснулась её локтя, их дыхание смешалось, а сердце Моники забилось чуть быстрее.
Флирт, который раньше был скрытным и напряжённым, теперь стал явным — игра, где никто не думает о правилах, только о мгновении.
Драко снова устроился на диване рядом с Моникой, едва оставляя пространство между ними. Его взгляд был мягче обычного, но в нём всё ещё играла дерзкая искра, как будто он проверял её реакцию.
Он аккуратно скользнул рукой по её предплечью, затем провёл пальцами по запястью, слегка касаясь кожи. Моника слегка вздрогнула, но вместо того чтобы отдернуться, улыбнулась.
— Ты сегодня очень спокойная, — прошептал он, коснувшись её локтя и слегка подтянув её к себе.
— Спокойная? — переспросила Моника, оставляя бокал на столе. — Возможно, просто наблюдаю.
Она провела рукой по его плечу, лёгким, почти случайным движением, словно проверяя его реакцию. Его плечо дернулось, и он едва заметно улыбнулся.
— Я вижу, что наблюдаешь... — сказал Драко, аккуратно скользнув пальцами по её подбородку, затем щеке, слегка наклоняя её лицо к себе, но не слишком близко.
Моника не отстранилась. Напротив, её руки теперь свободно исследовали его плечи, иногда слегка касаясь шеи, как будто цепляясь. Их движения были лёгкими, игривыми, как тонкая игра, где никто не решается сделать шаг дальше, но каждый наслаждается близостью.
— Ты знаешь... — тихо прошептала она, — у меня впечатление, что мы оба впервые так расслаблены...
— Согласен, — кивнул Драко, его взгляд задержался на её губах на долю секунды, но он не сделал шаг вперёд. — И это прекрасно.
Они сидели рядом, руки легко касались друг друга, взгляд постоянно пересекался, улыбки мелькали то на одном лице, то на другом. Всё это было флиртом в чистом виде: без слов, но с множеством знаков, которые говорили о желаниях, о взаимной симпатии и предвкушении того, что ещё может случиться.
Вокруг бушевала вечеринка, но для них существовал только диван, пижамы и лёгкое, электрическое напряжение между ними.
Они оба отводят взгляд, словно проверяя обстановку: весь кабинет в пижамах, смех, бокалы, огоньки свечей — и никто не приближается к их теневому уголку на диване. Их глаза невольно снова встречаются. Искра, буря, безумие — всё это сталкивается между ними, будто магия самой ночи играет с ними.
И в тот момент притяжение становится невыносимым. Их лица наклоняются друг к другу почти одновременно. Драко аккуратно держит Монику за подбородок одной рукой, другой охватывает талию. Моника в ответ обвивает плечи Малфоя обеими руками, словно цепляясь за него, не желая отпускать.
Первый контакт губ — осторожный, исследующий, почти шепчущий. И сразу же оба ощущают новый вкус:
Для Моники — чуть терпкий, с огневисковым акцентом, с лёгкой яблочной и ментоловой ноткой, который заставляет её губы не отрываться, погружаясь глубже в момент.
Для Драко — сладкий, словно смесь эльфийского вина с ванилью и едва уловимой ноткой белого шоколада, который тает на языке и смешивается с теплом её дыхания.
Каждое мгновение поцелуя — это и флирт, и признание, и открытие нового: они оба впервые ощущают нечто большее, чем просто желание — настоящую связь, бурю эмоций, которую ни один из них не ожидал.
Вечеринка продолжается вокруг, смех, звон бокалов, огоньки свечей, но для них существует только диван, их тела, руки, губы и этот новый, удивительный вкус друг друга.
И в этот момент оба понимают, что граница между игрой и настоящим чувством исчезла — и им это нравится.
Они слегка отстранились друг от друга, чтобы перевести дыхание. Сердца обоих бешено стучали, лёгкое головокружение от алкоголя смешивалось с бурей эмоций и новизной ощущений — первый поцелуй оставил след, который невозможно было забыть.
Моника чуть дрожала, едва касаясь его плеч, глаза её сияли.
— Ты... — начала она, но Драко не дал ей закончить.
Он снова приблизился, но на этот раз с новой решимостью, с хищной дерзостью, которую он копил четыре года. Его руки крепче обвили её талию и шею, подбородок плавно приподнят, губы не оставляли выбора.
— Я ждал этого четыре года, — тихо прошептал он, голос низкий, насыщенный, словно обещание. — Не для того, чтобы просто дышать рядом.
И с этим он снова впился в её губы, теперь гораздо увереннее, сильнее, с явной страстью. Поцелуй был долгим, смелым, но при этом игривым — они оба одновременно теряли и обретали контроль, позволяя желаниям говорить за них.
Каждое движение, каждый мягкий толчок плеча, каждое касание рук добавляли огня: он ощущал её вкус, мягкость, вкус вина на губах; она чувствовала тепло его тела, силу и уверенность, смешанную с тонкой игривостью.
Вокруг всё ещё шумела вечеринка, но для них существовала только их близость, дыхание, вкус друг друга и долгожданная буря, которая наконец-то прорвалась наружу.
Они снова слегка отстранились, чтобы отдышаться. Сердца колотились, дыхание неровное, щеки раскраснелись от сочетания алкоголя и волнения. Моника едва улыбнулась, стараясь восстановить самоконтроль, и тихо произнесла:
— Ты идиот...
Драко лишь хищно улыбнулся, его взгляд был полон дерзости и неприкрытой страсти.
— Я твой идиот, — тихо, с почти обещанием, прошептал он, — Обещаю, этот крайний.
И тут же вновь приблизился, с новой силой, с ещё большей хищностью. Его руки уверенно охватывали талию и подбородок Моники, а губы впились в её губы без малейшей осторожности.
Поцелуй был смелым, дерзким, наполненным страстью и азартом: они оба чувствовали, как буря эмоций внутри них разгорается сильнее. Моника не сопротивлялась, наоборот, её руки исследовали плечи и спину Драко, словно отвечая на его напор.
Вкус вина, огневиски, ментола и сладости сливался с ощущением долгожданного момента. Их дыхание смешивалось, а в голове мелькали мысли: «Наконец-то... наконец-то это произошло».
Вечеринка вокруг всё ещё шумела, но для них существовала только эта тёмная ниша дивана, их тела, руки и губы, и чувство, что этот момент — полностью их.