Сливки общества.
1994 год, 1 октября, 08:21.
Утро выдалось пасмурным, но свет всё равно казался слишком ярким. Гарри и Моника шли через внутренний двор, гравий тихо хрустел под ногами. Она держала под мышкой толстый учебник по заклинаниям, Гарри — метлу. Лёгкий ветер путал её тёмные волосы, принося с собой запах мокрого камня и ещё невысохших после дождя трав.
— Всё равно, Гарри, — сказала она вполголоса, — ты перегибаешь с этим финтом. В прошлый раз едва не свалился.
— А ты всё время контролируешь, да? — усмехнулся он. — Как будто ты наш капитан.
Он не успел договорить — с другой стороны двора раздалось нарочито громкое, как театральная реплика:
— Эй, Поттер!
На ступенях к арке стояла группа слизеринцев, облокотившись на каменные перила. Их зелёные галстуки казались ярче обычного на фоне серого неба. Драко — впереди, как режиссёр собственного спектакля. Он ухмыльнулся, не спуская глаз с Гарри.
— Мы с отцом спорили, Поттер! — прокричал он так, чтобы слышали даже на башне. — Я сказал, что ты продержишься на поле квиддича не больше десяти минут... Он не согласен. Говорит, не продержишься и пяти!
Слизеринцы хохотнули, как по команде. Гарри лишь покачал головой, но Моника почувствовала, как внутри закипает раздражение. Она бросила на Драко взгляд — холодный, как лёд.
— Ты хоть что-нибудь новое придумаешь? — не выдержала она.
Драко медленно повернул голову. Голос его стал тягучим, язвительным:
— А вот и гриффиндорская звезда. Решила подхватить своего Поттера?
— Я просто устала от твоих дешёвых реплик, — сказала Моника ровно, но пальцы сильнее сжали учебник. — Иногда лучше молчать, чем выглядеть клоуном.
Слизеринцы дружно «ууу»нули. Драко сузил глаза.
— Смотри, Блэквуд, не укусись, — бросил он, чуть склонив голову.
— Не переживай, — шагнула она вперёд. — Если уж кто-то и укусит — то не ты.
На миг двор стих. Даже Гарри замер, не зная, что сказать.
И тут, как из-под земли, возник профессор Грюм. Шрам на его лице казался ещё резче, а магический глаз вращался, словно искал кого-то невидимого. Он выглядел так, будто пришёл прямо из шторма. Его голос, низкий и грубый, раскатился по двору:
— Довольно!
Он даже не стал разбираться, кто начал. Палочка в его руке вспыхнула коротко, как удар молнии.
Мир дрогнул.
Драко сжалился, сжался — и вдруг на месте ученика оказался серебристый хорёк. Тот тут же зашипел и бросился к ногам друзей, обдавая их миниатюрной яростью.
Моника почувствовала, как тело рванулось внутрь себя. Сердце застучало в груди по-птичьи, а потом... исчезло. Руки стали крыльями, кожа — тонкой плёнкой, перепонками. Удар воздуха в лицо, свет — резкий, обжигающий. Она издала пронзительный писк, сама не поняв, что это был её голос, и, поддавшись инстинкту, взмыла вверх.
Слизеринцы внизу сначала прыснули — хорёк Малфой был смешон. Но когда чёрная летучая мышь, крупнее обычной, с пронзительными глазами взмыла в воздух и, сделав круг, вцепилась коготками в ветку старого дуба, смех перешёл в нервный шум. Кто-то отпрянул, кто-то зашептал: «Она и правда... летучая мышь...»
С ветки мир казался другим. Звуки были ярче — каждый смешок, каждое слово, даже дыхание Гарри внизу слышалось отчётливо, как шёпот в ухо. Запахи — слишком сильные: мокрый камень, кожа, металл застёжек на мантиях. Свет обжигал глаза, даже серый. Её сердце билось быстро-быстро, крылья дрожали. Она хотела спрятаться.
Внизу хорёк с серебристой шерстью носился по ногам слизеринцев, шипя. Грюм смотрел на происходящее с каким-то странным удовлетворением.
— Похоже, сегодня у нас пополнение в зоопарке, — буркнул кто-то.
Но тишину разрезал другой голос — холодный и властный:
— Что здесь происходит?
Из-за колонны появилась профессор МакГонагалл. Тонкая, строгая, в зелёной мантии, с палочкой в руке. Она бросила взгляд на хорька — и одним чётким движением вернула Драко его человеческий облик. Малфой вскочил, отряхнулся и, бледный от злости, выкрикнул:
— My father will hear about this!
Но дуб молчал. Летучая мышь висела вниз головой, пряча глаза от света, не решаясь слететь. Крылья дрожали, как листья на ветру.
— Мисс Блэквуд, — спокойно, но твёрдо произнесла МакГонагалл, подняв взгляд. — Вернитесь, пожалуйста. Никто вас не обидит.
Снизу Гарри сделал шаг вперёд, протянул руку:
— Моника, это мы. Всё хорошо.
Но летучая мышь лишь глубже вжалась в кору, цепляясь коготками за шершавую ветвь. Она слышала всё: шёпоты, смех, даже лёгкое дрожание собственной крови. Но не могла заставить себя выйти на свет.
Снизу во дворе уже собралась плотная толпа: гриффиндорцы, слизеринцы, несколько пуффендуйцев. Все смотрели вверх, на тёмный комок, висящий на самой толстой ветке дуба. Только Гарри тихо шептал:
— Моника, это я. Спустись, всё в порядке.
Но летучая мышь не двигалась, лишь дрожала, вцепившись коготками в кору.
МакГонагалл нахмурилась. Её голос оставался ровным, но в нём сквозила тревога:
— Она боится. Нам нужно снять её осторожно.
В этот момент с дальнего конца двора послышался гул голосов. Через арку вошла группа студентов в красно-чёрных мантиях с металлическими застёжками — ученики Дурмстранга. Их высокий рост, суровые лица и тяжёлые ботинки резко выделялись на фоне хогвартских учеников.
Впереди шёл бледный парень с золотыми, чуть взлохмаченными волосами, взгляд — стальной, но с едва заметной улыбкой. Это был Николас Филат. Чуть сбоку — знакомая фигура: черные волосы, строгая осанка, знакомый профиль. Феррель Ванлии.
— Что здесь происходит? — на чистом английском с лёгким акцентом спросил Николас, оглядывая толпу.
— Превращение, — сухо ответила МакГонагалл. — Эта летучая мышь — наша ученица, мисс Блэквуд. Она... не хочет слетать.
Феррель сразу оживился.
— Я могу попробовать, профессор, — сказал он. — Я... знаю, как её успокоить.
Он не уточнил, почему.
МакГонагалл кивнула.
— Будьте осторожны, мистер...
— Ванлии, — чётко произнёс он.
Рядом шагнул Николас.
— Профессор, разрешите и мне помочь, — его голос звучал мягче. — Двумя будет проще.
Феррель метнул на него быстрый взгляд — косой, тяжёлый, но промолчал.
— Ладно, — буркнул он. — Только не мешай.
Они оба подошли к дубу. Феррель ловко, почти беззвучно начал карабкаться по стволу, хватаясь за выступы коры. Николас — следом, двигаясь чуть медленнее, но уверенно. Толпа внизу ахнула, когда оба оказались на ветке напротив летучей мыши.
Моника слышала их шаги как удары барабана. Чужие запахи — пряные, металлические, с ноткой морского ветра — резали нос. Инстинкт шептал "улетай", но в голосе Ферреля было что-то знакомое, почти домашнее.
— Спокойно, маленькая, — тихо сказал он на старом семейном наречии, которое понимали только они. — Это я. Всё хорошо.
Летучая мышь дёрнулась, но перестала дрожать так сильно.
— Давай, — Николас протянул руки, глядя на неё снизу вверх. — Никто тебя не тронет. Мы тебя несем к свету, но ты не упадёшь.
Феррель медленно подался вперёд, накрыв её ладонями, как ловец накрывает птенца.
— Держи крепко, но мягко, — бросил он Николасу.
— Знаю, — тихо ответил тот.
И вот уже маленькая чёрная мышь — на руках у двух юношей. Крылья дрожали, глаза были как две крошечные бусины страха. Она могла вырваться и взлететь, но что-то в их руках держало её — тепло, уверенность, знакомый запах.
Они осторожно спустились вниз, к профессору. МакГонагалл сразу подняла палочку:
— Finite Incantatem.
Свет мягко прошёлся по телу летучей мыши — и через миг на руках у Ферреля и Николаса оказалась Моника. Её волосы взъерошены, глаза широко раскрыты, грудь тяжело вздымалась. На секунду она стояла, едва держась на ногах, глядя на толпу так, словно видела её впервые.
— Всё закончилось, мисс Блэквуд, — сказала МакГонагалл ровно, но мягко. — Вы в безопасности.
Моника перевела взгляд на Ферреля, потом — на Николаса. Один — родной запах детства, другой — незнакомая, но завораживающая энергия. Она хотела что-то сказать, но только хрипло выдохнула.
Внутри замка, в длинном коридоре, где стены были увиты старинными гобеленами, «сливки общества» Слизерина двигались плотной пятёркой. Блейз Забини с ленивой усмешкой поправлял манжеты, Теодор Нотт что-то рассказывал вполголоса, Крэбб и Гойл хохотали над собственными шутками.
— Так и говорил, — фыркнул Блейз, — Грюм опять кого-нибудь превратит. Старый маньяк.
— Ну, он и должен их воспитывать, — пробормотал Теодор, — иначе эти гриффиндорцы совсем с катушек слетят.
Драко шёл чуть впереди. Взгляд его скользил по окну, откуда ещё виднелся внутренний двор. В этот момент он увидел — маленькая чёрная тень на руках у двоих парней из Дурмстранга. А потом — вспышка, и вместо летучей мыши уже Моника, растрёпанная, с широко раскрытыми глазами, в окружении толпы.
Он замер на долю секунды. Рука, державшая учебник, сильнее сжала корешок.
— Хм, — коротко выдохнул он, отворачиваясь.
— Что там? — лениво спросил Блейз, наклонившись.
— Ничего, — отрезал Драко, делая шаг. — Просто цирк на воздухе.
Но Блейз заметил этот взгляд — раздражённый, почти тёмный.
— Кажется, твоя Блэквуд устроила шоу, — заметил он, полуулыбаясь.
— Она не моя, — резко бросил Драко.
Крэбб и Гойл переглянулись и захихикали, не понимая, что происходит. Теодор поднял бровь, но промолчал.
— Пошли, — сказал Драко, развернувшись к ним. — У нас дела поважнее, чем смотреть на летучих мышей.
Он пошёл вглубь коридора быстрым шагом. За его спиной Блейз скосил взгляд на Теодора, едва заметно усмехнулся. Слизеринцы молча последовали за своим лидером, а Драко, глядя вперёд, чувствовал, как что-то горячее, незнакомое и неприятное ворочается внутри него — злость и ревность, умело спрятанные за привычной маской равнодушия.
Феррель первым спрыгнул с нижней ветки на землю, мягко, как кошка. На руках у него была уже не летучая мышь, а Моника — бледная, взъерошенная, в слишком больших рукавах мантии. Она дышала тяжело, как после бега, и всё ещё пыталась понять, где верх, где низ.
Николас спустился следом, чуть медленнее, и машинально протянул руки, чтобы помочь.
— Осторожно, — сказал он мягко. — Она может упасть.
Но Феррель, даже не глядя, уже поставил Монику на ноги. Его ладонь легла ей на плечо, будто проверяя, стоит ли она твёрдо, и в тот же миг он чуть оттянул её к себе, подальше от Николаса. Движение было вроде бы естественным, но в нём чувствовалось собственничество.
Глаза Ферреля встретились с глазами Николаса — прямой, тяжёлый взгляд. Между ними на секунду будто натянулась струна.
— Спасибо за помощь, — ровно сказал Феррель, не отпуская плечо Моники.
— Не за что, — Николас чуть улыбнулся, но его взгляд скользнул по Феррелю — испытующий, без страха. — Всегда рад помочь мисс Блэквуд.
Моника стояла между ними, всё ещё дрожа от остаточных ощущений: запахи были слишком резкими, голоса — слишком громкими, а под ногами камень казался мягким. Она моргнула, переводя взгляд с одного на другого, не понимая, что именно сейчас происходит.
— Всё закончилось, мисс Блэквуд, — напомнила МакГонагалл, делая шаг вперёд. — Дышите глубже.
Феррель ослабил хватку, но всё ещё держал кузину рядом, словно защищая. Николас слегка наклонил голову, будто запоминая этот момент.
1994 год, 1 октября, 21:22.
Вечер. Гриффиндорская гостиная дышала теплом камина и запахом подгоревших тостов, кто-то в углу тихо настраивал скрипку, пара первокурсников спорила о правилах шахмат. За окном уже давно стемнело, а дождь цеплялся за стекла тонкими коготками.
На диване у огня — золотая четвёрка. Моника сидела, поджав ногу, задумчиво крутила в пальцах перо. Гермиона наклонилась к ней ближе, что-то горячо объясняла. Гарри и Рон слушали, переглядываясь — они уже понимали, куда идёт разговор.
— ...и опять эта Лавгуд! — возмущённо шептала Гермиона. — И Флер с ней заодно. Ужасные манеры, ужасные взгляды...
Моника отложила перо, выпрямилась. Её голос прозвучал спокойно, но с металлической ноткой:
— Гермиона, хватит. Что они тебе сделали? У тебя нет морального права о них так отзываться.
Гермиона вскинула голову:
— Почему? Если они и впрямь себя так ведут, я должна молчать?
— Потому, Грейнджер, — Моника чуть приподняла брови. — Как они себя ведут? Как обычно? Они тебя не трогают, а тебе лишь бы зацепиться.
Голос Гермионы стал выше, чем ей хотелось:
— Пэнси тоже тебя не трогает, но ты постоянно говоришь что-то про неё!
— Паркинсон, как раз, меня трогает, — Моника впервые повысила голос. — Она крадёт мою оригинальность и пытается украсть мою жизнь. Всё, что я про неё говорю, она слышит в лицо, а не за спиной, что ты как раз и делаешь.
Слова повисли в воздухе, как искры из камина. Рон нахмурился, перестал крутить кубок в руках:
— Почему тебе вообще не всё равно на них? Героиню из себя возомнила? Я твоя подруга, Моника! Я! — Гермиона уже почти кричала. — Почему ты не на моей стороне?
— Да, Моника, — подхватил Рон, — почему тебя волнуют рандомные люди? Ты никогда не общалась с Лавгуд и тем более с Флер. Если бы Гарри со мной так поступил, я бы считал это оскорблением.
Моника почувствовала, как к горлу подступает жар.
— Почему я не за вас? Наверно, потому что вы не правы! Вы ждали, что я буду всегда на вашей стороне?
— Да! Потому что Блэквуды помогают друзьям! Все это знают! — выкрикнула Гермиона.
— Блэквуды помогают нуждающимся, а не друзьям. Чувствуйте грань! — скалилась Моника, и в этот миг её глаза блеснули тёмным огнём.
Гарри поднял ладонь, пытаясь сбить накал:
— Ребят, давайте не будем ссориться. Моника права, осуждать кого-то ни за что нельзя. Если бы Флер и Полумна что-нибудь сделали, я бы понял смысл твоих слов, Гермиона.
— Ты бы помог Малфою? Начал бы оправдывать его при мне? — зло спросил Рон.
— Это другое... — Гарри не успел договорить, как Рон его перебил:
— Гарри, выбирай. Я и Гермиона либо Моника.
Секунды тянулись, как густой мёд. Камин потрескивал. Гарри нахмурился, опустил взгляд — у него сжались пальцы. Поттер понимал: что бы он ни выбрал, кто-то уйдёт. Виновато посмотрев на Монику, он наконец произнёс:
— Ты и Гермиона.
В Монике будто что-то лопнуло. Серьёзность растворилась, уступив место обжигающему чувству одиночества. Она тихо выдохнула, села ровнее:
— Отлично. Обсуждайте теперь всех, кто вам не понравится. Можете считать, что вы теперь золотое трио, я оставаться здесь не хочу.
Моника резко встала, накинула мантию. Дверь хлопнула за её спиной, оставляя за столом трёх виноватых друзей и гул камина. В коридоре пахло каменной прохладой — патрулирование ждало старосту Гриффиндора.
Коридоры Хогвартса к этому часу были пусты. Лишь редкие факелы мерцали на стенах, а из-за окон пробивался лунный свет, серебряными полосами ложившийся на пол. Тишина звенела в ушах, шаги Моники отдавались глухо, будто в гробнице.
Она шла по маршруту старосты — привычные коридоры, привычные повороты — и сама не замечала, как сжимает кулаки. В голове всё ещё звучали голоса из гостиной: «Ты и Гермиона...» — как приговор. «Блэквуды помогают друзьям...» — как издёвка.
— Лицемеры... — вырвалось у неё шёпотом. — Не понимают... ничего не понимают...
С каждым словом её дыхание становилось глубже, неровнее. Воздух казался плотным, как туман, а запахи — слишком резкими: камень, железо, пыль, магия, кровь. Моника не сразу поняла, что её кожа стала холоднее и бледнее, будто луна прошла сквозь неё.
В стекле тёмного окна мелькнуло что-то красное — отражение её собственных глаз. Она моргнула, и вспышка исчезла. Сердце колотилось.
Мантия, казалось, жила своей жизнью. Её длинные края поднимались от лёгкого сквозняка, заворачивались, будто тёмные крылья. Воротник, обычно мягкий, теперь стоял чуть выше, подчёркивая острый изгиб шеи, как у старинных портретов графов.
— Спокойно... — прошептала она самой себе, хотя голос дрожал. — Спокойно, Моника... ты просто злишься...
Но внутри клокотало другое. Какая-то древняя, тяжёлая сила рвалась наружу, как зверь, застрявший в клетке. Луна скользнула по её лицу, и на миг Моника показалась самой себе чужой — статной, пугающе величественной, с огнём в зрачках.
Она остановилась у очередного окна, вцепилась пальцами в каменный подоконник, пытаясь сбросить напряжение. Камень треснул под её рукой тонкими паутинками.
— Чёрт... — выдохнула она. — Я не это имела в виду... я не такая...
И всё же шаги её стали тише, мягче, словно хищник ступал по коридору. Тёмный замок принимал её как свою.
Коридор тянулся, как бесконечный тоннель, мерцая холодным светом факелов. Моника шла медленно, как на автопилоте, пальцы сжимали край мантии. Она, как всегда, пыталась гасить злость — выдыхала, считала шаги, проговаривала про себя заклинания, чтобы успокоиться.
Так она делала всегда. Ради них.
Ради Гарри, Рона, Гермионы — чтобы не испугать их, чтобы не сорваться, чтобы не показать, какая она на самом деле.
Но сейчас... их не было. Никто не хотел возвращаться. Никто не стоял рядом.
Она остановилась у большого окна, стекло отражало её бледное лицо, сжатые губы. Плечи дрожали. Внутри — пустота и злость.
— Ради кого я это сдерживаю?.. — шёпот сам сорвался с губ.
Отражение в стекле смотрело на неё иначе — чужое, но знакомое. Как будто кто-то внутри улыбался. Лунный свет ударил по зрачкам, они на секунду вспыхнули алым и погасли. Моника не отвела взгляд.
В голове — собственный голос, но будто глубже, тяжелее:
«С такой судьбой, как у меня, никто не осудит, если я стану воплощением страха...»
Она не вздрогнула. Не испугалась. Напротив — плечи расправились, дыхание стало ровным, почти хищным. Красный свет вернулся в глаза, на этот раз ярче, и остался.
Мантия за её спиной дрогнула, словно подхваченная невидимым ветром, края закружились, как чёрные крылья. Воротник поднялся выше, отбрасывая острую тень на лицо.
Моника улыбнулась — не доброй улыбкой, а спокойной, холодной. Боязнь растворилась, оставив только уверенность.
— Вот и всё... — прошептала она своему отражению.
И, развернувшись, пошла дальше по коридору, уже не пряча шагов. Замок будто откликнулся — в полутьме шепотки, сквозняки, и каждый факел, казалось, гаснул чуть сильнее при её приближении.
Луна уже спряталась за тучами, и факелы по стенам давали мягкий, янтарный свет. Замок к этому часу выдыхался, только редкие старосты ходили по маршрутам.
Моника шла быстро, не оглядываясь, уже без той внутренней бури — только холодная пустота. Глаза снова стали чёрными, дыхание ровным, шаг уверенным.
На повороте, где две лестницы сходились в одну, она почти врезалась в Драко. Тот стоял, лениво облокотившись на перила, как будто ждал. Чёрная мантия Слизерина с серебряной отделкой смотрелась на нём как доспех.
— Блэквуд, — Малфой чуть склонил голову, уголки губ дернулись. — Ты что, без своей свиты? Даже Поттера с Уизли не видно...
Он говорил беззлобно, скорее с привычной насмешкой. Он и не подозревал.
Моника подняла взгляд — спокойный, как ледяная вода.
— Они не мои друзья. Больше не мои.
Слова прозвучали так ровно, что Драко на секунду даже растерялся.
— Оу... — он поправил мантию, будто скрывая неловкость. — Значит, слухи о вашей «золотой четвёрке» преувеличены.
Моника пошла дальше, не отвечая, но он тут же оттолкнулся от перил и пошёл за ней.
— Знаешь, Блэквуд, — голос Малфоя стал мягче, — я всё время думал: что ты делаешь среди этих... «правильных». Ты явно не из тех, кто стоит в тени Поттера.
Она остановилась, медленно повернулась, прищурив глаза.
— Продолжай, Малфой.
Он сделал шаг ближе, смотря прямо в её глаза.
— У нас есть своя компания. Те, кто умеет держать слово, кто не живёт чужими мнениями. Блейз, Теодор, Крэбб, Гойл, Паркинсон... И я. Мы зовём себя Сливки общества. Там ты будешь не на побегушках, а на своём месте.
— Ты хочешь, чтобы я примкнула к вашей своре? — холодно усмехнулась Моника.
— Я хочу, чтобы ты была там, где тебя уважают, — ответил Драко, удивительно серьёзно. — Ты не обязана вечно спасать тех, кто тебя не ценит.
Тишина. Факел за его спиной треснул, искры осыпались на камень.
Моника смотрела на него, чуть прищурившись. Слова били в цель — она слишком хорошо знала, что это значит.
— Сливки общества, — повторила она, словно пробуя на вкус. — Интересное название.
Драко протянул ей руку — открыто, без насмешки, почти как приглашение.
Она долго не двигалась, только смотрела — на его руку, на его глаза. Потом медленно, чуть наклонив голову, положила свою ладонь на его.
— Ладно, Малфой, — её голос был низким, спокойным. — Посмотрим, что вы там за общество.
На лице Драко мелькнула едва заметная улыбка. Он сжал её руку крепче, чем нужно, и отпустил.
— Добро пожаловать, Блэквуд.
Моника отвела взгляд, сделала шаг вперёд.
— Смотри, чтобы это не оказалось скучно.
Они пошли по коридору рядом, и впервые за весь вечер она не чувствовала себя одинокой.
«То рукопожатие ощущалось, словно контракт с дьяволом, или с ангелом, или с богом, или клятва на крови. Это было не просто рукопожатие, это было что то особенное. Смотря назад единственное, что я могу сказать это то, что я не жалею о своих действиях».
Из записей Моники Блэквуд, 2001 год.
Коридор шёл дугой, стены мягко подсвечивались факелами, а где-то вдали слышался гул дождя по стеклу. Моника и Драко шли рядом, их шаги звучали в унисон, и, впервые за всё время, между ними не было привычного электричества насмешек.
— Забавно, — первым заговорил Драко, разглядывая ряды портретов, — когда ты была с Поттером и его друзьями, ты казалась... недосягаемой. А теперь мы идём вот так — и никто даже не косится.
Моника усмехнулась уголком губ, не поднимая на него глаз:
— Это потому что я перестала играть в святую.
Пауза.
— А ты перестал притворяться, что тебе до меня нет дела.
Он чуть повернул голову, ухмылка вышла почти виноватой:
— Похоже на то.
Факел над ними вспыхнул, осветив их лица. В этой вспышке они оба выглядели старше и честнее, чем обычно.
— И каково это, быть без своей... команды? — спросил Драко тише.
— Спокойно, — ответила Моника. — Тихо. Свободно.
Она перевела взгляд на него, чёрные глаза блеснули. — Мне даже нравится.
Драко кивнул.
— Свобода — это хорошо. У нас в Слизерине её больше, чем кажется.
Моника чуть приподняла бровь:
— Ты про свою "элитную" компанию?
— Про то, что мы не обязаны никому нравиться, — сказал он серьёзно. — Хочешь — смеёшься. Хочешь — дерёшься. Никто не тянет за рукав с нравоучениями.
Она рассмеялась коротко, но без издёвки:
— Знаешь, звучит слишком заманчиво.
Они повернули за угол, их шаги гулко отдались по каменным плитам. Моника впервые за вечер позволила себе расслабиться, убрав руки из карманов мантии.
— Странно, Малфой, — сказала она тихо. — С тобой... не так уж плохо разговаривать. Даже на людях.
Он посмотрел на неё сбоку и улыбнулся так, как она ещё не видела — без привычной надменности.
— Может, мы просто всё это время играли роли? Ты — "героиня", я — "злодей". Пораело.
— Может быть, — кивнула она. — Но играть надоело.
На миг они оба замолчали. Драко поправил мантию, но не замедлил шаг.
— Ну что, Блэквуд, — его голос стал мягче, — готова увидеть, как "Сливки общества" принимают новеньких?
— Готова, — ответила Моника спокойно. — Удиви меня.
И они пошли дальше по коридору, уже не скрывая, что идут вместе.
————————————————-
Я в шоке, уже 36 главв🥹