Смазливый D.M.
1994 год, 14 февраля, 12:44.
Утро выдалось ясным, но холодным. Хогсмид дышал праздником: витрины украшены бумажными сердцами, над дверями лавок висели чары в виде порхающих розовых искорок, а у «Сладкого королевства» толпились студенты, закупавшие шоколадные сердца. Воздух был наполнен запахом карамели и горячего сидра.
Моника и Гермиона выделялись на фоне всех этих парочек, держащихся за руки и обменивающихся взглядами. Их шаги звучали уверенно, и даже в нарядах чувствовалось — они больше, чем просто девочки с факультета.
— Ну что, как ощущения? — Моника поправила козырёк кепи, прищурившись на лавку с магическими открытками, где совы хлопали крыльями прямо над головами покупателей.
— Честно? — Гермиона скрестила руки, кутаясь в шарф Burberry, который подарила ей Блэквуд. — Немного раздражает, что всё вокруг сегодня вертится только вокруг... любви. Неужели нельзя устроить выходной ради учёбы?
Моника прыснула.
— Ради учёбы? Гермиона, это же самый непопулярный способ провести День святого Валентина в истории человечества. Хотя знаешь, я была бы рада провести снежный день учебы, нежели день влюбленных...
Они свернули к лавке «Три метлы», мимо парочки третьекурсников, которые держали одно сердечко на двоих. Моника демонстративно закатила глаза, а Гермиона усмехнулась.
— Если честно, я рада, что мы идём вдвоём, — сказала Гермиона чуть тише. — Без мальчиков, без пафоса. Просто... как лучшие подруги.
Моника улыбнулась уголками губ, наклонилась к ней и подколола:
— Идеальное свидание, да?
Гермиона фыркнула и толкнула её плечом.
— Тебе лишь бы меня поддеть.
Они заглянули в «Сладкое королевство». Внутри витрины сияли коробочки с шоколадными жабами в форме сердец, карамельные стрелы Амура и леденцы с надписями «Ты моя звезда». Магия витала в воздухе, но Моника с Гермионой шли уверенно, как будто всё это было детским спектаклем.
Мимо пронеслась Лаванда Браун с руками, полными сладостей, и театрально протянула:
— Девочки! Вы что, совсем без настроения? Сегодня же праздник!
Моника ответила ледяной вежливой улыбкой:
— Угу. Мы празднуем то, что мы — не вы.
Гермиона прыснула, пока Лаванда драматично закатила глаза и убежала к Парвати.
Они сворачивали с главной улицы, когда заметили что-то новое: за оградой, где раньше был пустырь, теперь раскинулся аккуратный каток, сияющий тонким морозным блеском. Лёд отливал голубыми искрами, а вокруг висели фонарики с мягким золотым светом.
— Этого раньше не было, — удивилась Гермиона, поправляя шарф. — Я же здесь была в декабре, и тут пусто было.
— Ну, значит, маги умеют быстро строить, — с лёгкой ухмылкой заметила Моника. Она всмотрелась в лёд: на катке катались всего пара девчонок, которые, держась за руки, с визгом пытались удержаться на ногах. Парочек, к счастью, не было.
Блэквуд хитро прищурилась.
— А давай покатаемся?
Гермиона вскинула брови.
— Ты умеешь кататься на коньках?
— Да. — Моника откинулась назад, будто это само собой разумеется. — В школе благородных девиц, где я была, это считалось «дополнительным спортом». К фигурному катанию там относились всерьёз, а я... скажем так, занимаясь им, могла законно прогуливать занятия последние полтора года. Там хочешь — не хочешь, научишься кататься.
Гермиона замотала головой.
— Я не умею. Даже не пробовала.
— Тем более надо, — отрезала Моника. — Это не экзамен по зельям, Гермиона. Здесь никто не будет ставить тебе оценку.
И, не слушая возражений, потянула подругу к деревянному домику проката. Через пару минут обе уже сидели на лавочке у катка с коньками в руках.
Моника ловко зашнуровала свои — движения уверенные, быстрые, будто она делала это сотни раз. Когда закончила, наклонилась к Гермионе, чьи пальцы всё ещё неуверенно путались в длинных шнурках.
— Дай сюда. — Она мягко перехватила работу. — Так быстрее будет.
Гермиона хмыкнула, но позволила.
— Ты ведёшь себя, как будто ты старше меня лет на пять.
— Ну, может, я и есть твоя старшая наставница по части всяких... «ненужных навыков», — с лёгкой иронией заметила Моника, аккуратно подтягивая шнурки и завязывая их ровным узлом. — Зато полезных, когда нужно сбежать от кого-нибудь по льду.
Гермиона засмеялась, качнувшись.
— Надеюсь, ты не планируешь втянуть меня в тренировку побега?
— Смотря, как ты будешь держаться на ногах, — хитро бросила Блэквуд.
Гермиона робко держалась за плечи Моники, прикусывая губу от напряжения. Коньки скользили по льду непослушно, словно нарочно стремились увести её в сторону. Моника же каталась задом наперёд легко и уверенно, придерживая Гермиону за локти, словно та была её партнёршей на тренировке.
— Не смотри под ноги, держи спину прямо, — командовала она мягким, но строгим тоном. — Лёд не кусается.
— Легко тебе говорить, — буркнула Гермиона, едва не споткнувшись. — Я вообще не понимаю, как можно двигаться по этому скользкому ужасу.
Моника рассмеялась и чуть подтянула её вперёд. Лёд звенел под коньками, дыхание превращалось в белый пар.
— Слушай, — Гермиона решила отвлечься разговором, — а что ещё вы там учили, в этой... школе благородных девиц?
Моника фыркнула.
— Три года каторги, если честно. Жёсткие правила, бесконечные уроки осанки и того, как правильно держать вилку... Я думала, сойду с ума.
Она скользнула назад ещё на метр, удерживая Гермиону.
— Но где-то ко второму году я поняла одну хитрость: если записываешься на дополнительные занятия, можешь прогуливать часть основной программы. И — что главное — тебя за это не наказывают.
— И ты, конечно же, записалась, — догадалась Гермиона.
— О да, — уголки губ Моники хитро дёрнулись. — Я ухватила всё, что можно: флейту, фигурное катание, каллиграфию, рисование, черчение, высшую математику и алгебру. Даже на пианино пошла.
— Пианино? — Гермиона чуть приподняла брови, вцепившись в её плечи.
Моника закатила глаза.
— Хуже пытки не придумать. Сдала на милость судьбы уже через пару месяцев. Перезаписалась на флейту — и, знаешь, не пожалела. С флейтой всё оказалось проще. Музыка была... свободней.
Она чуть отпустила руки Гермионы, проверяя равновесие, но тут же снова поймала её, когда та опасно накренилась.
— Вот, видишь? — усмехнулась Моника. — Тебя тоже можно будет обучить всему подряд. Главное — вовремя переписаться на что-нибудь интересное.
Гермиона покраснела, но засмеялась, впервые позволив себе прокатиться вперёд почти самостоятельно.
Моника плавно развернулась, теперь катясь вперёд и позволяя Гермионе держаться за её плечи. Руки Грейнджер легли уверенно, но пальцы всё же слегка вжимались в ткань пальто, выдавая напряжение. Лёд мягко скользил под коньками, а дыхание обеих смешивалось в облачках пара.
— И что, учителя не понимали, что ты прогуливаешь? — спросила Гермиона, нахмурившись, будто ей до сих пор трудно укладывалось в голове, что прогулы могут быть... законными.
Моника коротко хмыкнула.
— Конечно понимали. Первое время злились, пытались давить. Но формально — придраться не могли. Дополнительные занятия — это не прогул.
Она сделала чуть шире шаг, тянув Гермиону за собой по дуге катка.
— Но потом одна девочка в школе устроила бунт: покусала воспитательниц. После этого правила стали жёстче.
Гермиона округлила глаза.
— Покусала?!
— Ага. Прямо на уроке вышивки. — Моника усмехнулась, но в её голосе проскользнула тень мрачных воспоминаний. — И вот тогда за прогулы начали наказывать по полной. Жестко.
Она чуть приподняла плечи, будто стряхивая воспоминания.
— Меня тоже. Но знаешь... к тому моменту я уже вошла во вкус. Ничего бросать не собиралась. Или, может, просто делала назло им.
Гермиона крепче вцепилась в её плечи, внимательно вслушиваясь. На миг она почти забыла, что стоит на коньках.
— Ты... — тихо сказала она, — ты иногда совсем не похожа на тех, кого я знаю. В тебе есть что-то... дикое.
Моника ухмыльнулась, чуть повернув голову так, чтобы её глаза блеснули из-под козырька кепи.
— А ты думала, я выросла на уроках хороших манер?
Прошло добрых полчаса. Гермиона уже держалась уверенно: сама скользила по льду, чуть балансируя руками, иногда смешно взмахивая ими, будто пыталась удержаться на натянутой верёвке. Щёки её горели от мороза и смеха.
Моника, напротив, каталась спокойно и легко, скрестив руки за спиной. В её движениях была холодная уверенность человека, который чувствует лёд, как продолжение себя.
— А что самое бунтарское ты сделала там? — наконец спросила Гермиона, чуть наклонившись к подруге. — И какое наказание получила?
Моника ухмыльнулась, не глядя.
— Показала средний палец преподавательнице.
Гермиона чуть не сбилась с ритма, споткнулась коньком о лёд.
— Ты что?!
— Ага. На полном серьёзе, перед всем классом.
Гермиона широко раскрыла глаза.
— И что было потом?
Моника повела плечом, будто это пустяк.
— Наказанием был голод. Меня не кормили пару дней. Я должна была извиниться на коленях, чтобы вернуть пищу.
— ...И ты извинилась? — Гермиона в голосе держала смесь ужаса и любопытства.
— Нет. — Моника усмехнулась краем губ. — Я знала устав школы. Это был пансионат, на них лежала ответственность за всех девочек. Тем более за меня — у которой богатый отец. Прошло дня два, и они молча продолжили меня кормить.
Гермиона качнула головой, до конца не веря в услышанное.
— Ты иногда... просто невероятная.
Моника ничего не ответила. Она скользила вперёд, будто застыв в своей холодной грации. История закончилась для Гермионы на том, что её подруга выстояла и не покорилась. Но Моника не добавила, что потом по вечерам наказание всё же вернулось — только в иной форме. Хлыст розг по ладоням, ожоги горячим воском, колени на соли.
Она не сказала. И не собиралась.
Пусть Гермиона пока думает, что школа благородных девиц ограничивалась стоянием в углу.
К середине дня они вернулись в Хогвартс с огромным пакетом. Внутри — четыре килограмма клубники, полностью утопленной в белом шоколаде.
— Я официально утверждаю, что люблю эту клубнику больше своей матери, — с серьёзным видом произнесла Моника, пока они тащили трофеи по коридору.
Гермиона прыснула.
— Думаю, в твоём случае это даже не шутка.
— Конечно не шутка, — отрезала Моника и ещё крепче прижала пакет к груди.
Когда они добрались до своей комнаты, атмосфера резко сменилась: весь мрак дня будто испарился. Девчачья спальня была наполнена мягким светом камина, а на кровати уже красовался пакет с клубникой.
И вот — началось.
Моника и Гермиона, уже переодевшиеся в пижамы, вытащили из общего шкафчика с обувью туфли и босоножки. Да, они умудрились устроить себе общую коллекцию.
Гермиона, в мягкой хлопковой пижаме с совами, натянула лакированные чёрные лодочки на каблуке. Моника — в чёрной атласной пижаме с серебряной оторочкой — выбрала изящные тёмно-синие туфли с тонким ремешком.
— Ну, как я? — Гермиона продефилировала по комнате, взмахнув рукой в подражание моделям, и чуть не поскользнулась.
Моника захохотала, подхватив её за локоть.
— Слушай, ещё пара шагов, и тебя точно возьмут в "Maison Blackwood Couture".
Они обе прыснули от смеха.
В зубах у каждой торчала клубника, покрытая белым шоколадом. Иногда они останавливались посередине комнаты, чтобы сделать очередной "ммм" и причмокнуть от удовольствия.
— Я официально обожаю нас. — Моника уселась на кровать, закинув ноги в туфлях прямо на одеяло.
— Я тоже. — Гермиона устроилась рядом, достала ещё одну клубнику и театрально чокнулась ею с подругой. — За девочек-девочек.
— За девочек-девочек. — согласилась Моника и с улыбкой откусила половину ягоды.
Моника и Гермиона в пижамах, с босыми ногами, но в каблуках из их общего шкафчика (смешно же, 13-14 лет и уже «шкафчик с обувью», но кто их осудит). Они ковыляют по комнате, держа в руках по огромной клубнике в белом шоколаде. Пачка уже наполовину пуста.
Моника падает на кровать Гермионы, разбрасывая журналы.
— Гарри и Рон, конечно, наши друзья, — она закатывает глаза, делая вид, что собирается открыть великую истину. — Но мы-то лучшие подружки.
Гермиона плюхается рядом, каблук чуть не застревает в покрывале, и фыркает:
— Даже спорить не буду. Рон бы уже третью пару каблуков сломал, а Гарри вообще подумал бы, что это форма пытки.
Обе захохотали.
Через полчаса они уже лежат на кровати Гермионы в этих каблуках, как будто это домашние тапки. Научные журналы и модные вперемешку валяются вокруг. Моника жуёт клубнику, листает Vogue, потом бросает взгляд на почти пустой пакет.
— Мне кажется, нам стоит поделиться с Роном и Гарри, — она сказала это с мученическим выражением лица, как будто признавалась в страшном грехе.
Гермиона даже не подняла глаз, только перевернула страницу в «Научном вестнике», где была статья про методы дедукции.
— Тебе кажется. Продолжай читать про Александра Маккуина.
Моника прыснула от смеха и, подчиняясь «железной Гермионе», снова уткнулась в журнал. Они жевали дальше, разбрасывая фантики и ягоды, пока пакет не опустел.
1994 год, 14 февраля, 19:57.
Большой зал гудит, как улей: гирлянды сердечек под чарами переливаются в воздухе, на столах стоят розовые свечи, а где-то у входа Филч ворчит, что "всё это только лишняя грязь".
Моника и Гермиона вваливаются в зал, будто сбежали прямиком с пижамной вечеринки: мягкие штаны, оверсайз-свитшоты, волосы слегка растрёпаны, кроссовки на ногах. В руках — мешочки для валентинок, которые обе тащат с выражением мучеников.
— Отлично, — бурчит Моника, покачивая мешочек, словно камень. — Мы теперь похожи на Санта-Клаусов, только вместо подарков — сердечки с глупыми признаниями.
— И сахар, — добавляет Гермиона с деловым видом. — Слишком много сахара.
— Слишком много пафоса, — парирует Моника, оглядывая зал.
Они занимают места рядом с Роном и Гарри. Парни, в отличие от девчонок, приоделись: Гарри в свитере миссис Уизли, Рон в более-менее приличной рубашке. И оба уставились на подруг, как будто те только что прилетели на метле в пижамах.
— Эм... — начинает Рон, хмурясь. — Вы серьёзно пришли так?
— Это называется «доминирование над системой», — спокойно отвечает Моника, закидывая мешочек на стол.
— Ага, — поддакивает Гермиона, поправляя волосы. — Нам комфортнее, чем вам.
— Но... тут же праздник, — не выдерживает Гарри, озираясь на яркие платья, костюмы и на то, как вся школа старается выглядеть нарядно.
— Мы и есть праздник, — отрезает Моника, наливая себе тыквенного сока.
Рон закатывает глаза, но улыбается.
— Знаешь, я не удивлюсь, если половина валентинок окажется именно для вас.
Гермиона хмыкает.
— Ну и пусть. Всё равно складывать в эти мешочки.
В Большом зале повисла тишина, когда Дамблдор с привычной лёгкой улыбкой закончил приветственную речь и отступил к креслу. МакГонагалл подняла свиток и строгим, но чётким голосом начала:
— Первыми к коробке приглашаются: Моника Блэквуд, Брендон Брау, Милисента Кук, Чак Картер и Бритни Чапман.
Гул в зале немного усилился, словно все шептались и оборачивались.
Моника фыркнула, пожала плечами и, небрежно закинув мешок через руку, вышла вперёд. Остальные четверо переминались рядом, а она в своей пижаме и кроссовках шла так уверенно, будто выходила не к «бездонной коробке», а на модный подиум.
Она первая подставила мешок. Коробка мигнула розовым светом, и тут началось: десятки, потом сотни валентинок полетели внутрь, пока ткань мешка угрожающе не вздулась. Казалось, он вот-вот порвётся по швам.
Толпа ахнула. Брендон Брау уставился на неё круглыми глазами, Милисента Кук сделала недовольное «пффф», а Бритни Чапман прямо-таки позеленела от зависти.
— Ого... — пролепетал Чак Картер, с трудом принимая свой мешочек с десятком открыток.
Моника безэмоционально перехватила переполненный мешок обеими руками и направилась обратно к своему месту.
За её спиной зал гудел, обсуждая, откуда у этой новенькой столько поклонников.
Она рухнула на лавку рядом с Гермионой, мешок с глухим «БАМ» плюхнулся на стол, едва не опрокинув тыквенный сок.
Моника подняла брови и сухо сказала:
— Кажется, я немного недооценила масштабы этой школьной лотереи.
Гермиона, у которой в руках была всего одна ложка риса, чуть не подавилась от смеха.
— Немного? Это не мешочек для валентинок, а стратегический запас на год вперёд!
Рон и Гарри, сидящие напротив, одновременно вытянули шеи и уставились на горку писем.
— Да ладно... — протянул Рон. — Это что, все тебе?!
Гарри только поправил очки и добавил:
— Я думаю, мешок Блэквуд официально победил в этом вечере.
Моника покосилась на горку писем, затем на остальных. В её взгляде мелькнула смесь усталости и сарказма.
— Великолепно. Теперь я не только в пижаме пришла, но и стала главным цирковым представлением.
Гермиона прыснула, прикрывая рот рукой, чтобы не рассмеяться слишком громко.
После ужина, когда все вернулись в комнаты, Гермиона и Моника устроились на кровати Блэквуд, мешки с валентинками почти обрушившиеся рядом. Девчонки взяли по одной открытке, стараясь читать вслух, не сшибая при этом горку писем.
— Итак, эта открытка от... Маркуса Флинта... — Моника сделала гримасу и откинула открытку в сторону. — Фу, господи...
Гермиона вздохнула и покосилась на свой мешок.
— Сочувствую... У меня от Эрни МакМиллана?! Я думала, он писать не умеет... — она открыла открытку и покраснела от неожиданной милоты внутри.
Моника усмехнулась.
— Эрни с виду нормальный... Ладно, моя следующая — от Кормака МакЛаггена?! Я собираю одних фриков или что? — с издёвкой откладывает открытку на столик.
Обе девочки снова уткнулись в свои мешки, перебирая разноцветные открытки: одни милые, одни кринжовые, некоторые с каракулями или плохо написанными стихами.
Гермиона, с маленькой улыбкой, достаёт ещё одну.
— А эта... от Паркинсона... он что, целую эпопею написал?!
— Ладно, — фыркает Моника, — по сравнению с моим, это сущие пробы пера. Тут у меня прям мини-бестселлер от «фанатов странной магии».
Они обе рассмеялись, устраивая мини-соревнование: кто получит более «ужасную» открытку.
— Ну, признавайся, — с хитрой улыбкой спросила Моника, — тебе хоть одна понравилась?
Гермиона покраснела, отводя взгляд.
— Может... от одного мальчика...
Моника подмигнула и откинула ещё одну открытку.
— Ну, тогда у нас праздник продолжается. Главное, чтобы к утру все эти фантики не превратились в засохшую кучу бумаги.
Обе снова зарылись в мешки, продолжая смеяться и перечитывать открытки, пока комната наполнялась мягким светом и шумом их радостного шепота.
Моника пролистывала очередную открытку, перебирая её между пальцами, когда взгляд упал на одну необычную. Бумага была плотная, дорогая, минималистичный дизайн — никакой милоты, никаких каракулей, просто аккуратный прямоугольник, словно создан для людей, которые знают цену словам.
Она открыла валентинку и сразу почувствовала лёгкое дразнящее напряжение: текст был дерзким, с ноткой вызова. Между строк угадывалась игра, словно кто-то умел тонко поддразнивать и при этом оставлять «открытую дверь» для интереса.
— «Ты симпатизируешь мне, но не думай, что все так легко»... — Моника чуть прикусила губу.
А подпись вызвала у неё мгновенный внутренний взрыв:
— «Смазливый Д.М.»
Моника на долю секунды замерла, словно ледяная вода по венам, а потом резким движением закрыла открытку. Гермиона, заметив выражение подруги, приподняла бровь:
— Что-то не так?
— Эта от анонима, — быстро сказала Моника, стараясь придать голосу легкость. — Похоже, знакомая с Пуффендуя писала...
Гермиона кивнула, довольная объяснением, и снова погрузилась в свою гору открыток.
Моника же, незаметно, аккуратно сложила дерзкую валентинку и положила её в ящик, где хранила всё самое ценное. Её сердце слегка ускорило ритм, а на лице проскользнула кривая улыбка — маленькая, почти незаметная, но абсолютно её.
В комнате снова раздались смешки и шепот, но для Моники мир на миг сузился до одного имени, одного письма и одного вызывающего, дерзкого «Смазливого Д.М.».