Наследие старосты.
1994 год, 11 февраля, 15:32.
Февраль в Хогвартсе чувствовался по-особенному: зима уже не сковывала стены замка холодом, но весна всё ещё не спешила заявить о себе. Ученики спешили по коридорам, обсуждая предстоящий День святого Валентина, а витрины лавок Хогсмида переливались сердцами из сахарного льда и заклинаниями для влюблённых.
Но Монику это почти не трогало.
— Я понимаю, библиотека — это шикарно, но обычно ты туда так не тянешься... — сказала Гермиона, когда они вместе направлялись по лестнице к высоким дубовым дверям библиотеки. — Что произошло, Мо?
Моника прижала к себе учебник и понизила голос:
— Я рассказывала тебе о пророчестве своей семьи?.. — её глаза скользнули по пустому коридору, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. — О том, где говорится «девять из девяти»?
Гермиона чуть вздрогнула и тоже перешла на шёпот:
— Наследники Графа?
— Да, — кивнула Моника. — Понимаешь... я его слышу. Значит, я точно одна из них. Книга писала, что восемь наследников уже были. А вот насчёт девятого... — она прикусила губу. — Граф оставил это без ответа.
Они вошли в библиотеку: запах пыли, пергамента и магических трав словно сразу отрезал шум праздника за дверью.
— Мне нужно узнать, кто были эти восемь. Все по порядку, — шёпотом продолжила Моника, чуть нервно поправляя волосы. — Тогда я пойму, какая я по счёту.
Гермиона улыбнулась, хоть и серьёзно всмотрелась в подругу:
— То есть вместо валентинок и шоколада ты решила устроить охоту за предками?
Моника закатила глаза, но уголки губ дрогнули:
— Ну, кому что важнее.
Они остановились у входа в библиотеку, и Моника прищурилась на бесконечные ряды стеллажей.
— И к какому разделу нам идти? Тут вряд ли есть «Семейное древо Блэквуд», — протянула она саркастично, чуть выгнув бровь.
— Скорее всего к истории, — уверенно ответила Гермиона, поправив сумку на плече. — Но честно говоря, мне кажется, что в библиотеке Хогвартса такой информации нет...
— Надеюсь, что есть... — выдохнула Моника, словно собираясь с силами.
Они направились к высоким шкафам, где громоздились книги по истории магии, пыльные тома с выцветшими буквами на корешках. Гермиона по привычке уже через минуту набрала целую стопку, а Моника, ворча себе под нос, утащила ещё несколько толстых фолиантов.
Вскоре они уселись за длинный дубовый стол у окна. Сквозь стекло пробивался сероватый февральский свет, отбрасывая на страницы холодные отблески. Моника разложила книги веером перед собой и начала листать, перескакивая глазами с абзаца на абзац. Гермиона сидела напротив и делала то же самое, только куда быстрее и методичнее.
Минуты тянулись. Шелест страниц звучал громче, чем все их надежды. Никаких упоминаний о «девяти», никаких пророчеств — лишь сухие факты о династиях и магических родах.
Наконец Гермиона приподняла голову, чуть сморщив нос.
— Кажется, кое-что есть, — она подтянула к себе потрёпанный том и постучала пальцем по строчке. — Тут написано, что первый наследник Дракулы был его внуком. Мальчик по имени Владимир Валентин Дракулеску...
— Дракулеску? — переспросила Моника, чувствуя, как в груди закололо что-то странное.
— Да. Умер очень молодым, почти сразу после смерти самого Графа. Даже ребёнком ещё был... — Гермиона нахмурилась. — История короткая, но печальная.
Моника откинулась на спинку стула и уставилась в окно, где снежинки уже таяли на стекле.
— Значит... «первый пал молча». Всё сходится.
Через час на столе возле окна уже громоздились целые башни книг. Гермиона и Моника перелистали каждую, то торопливо пробегая глазами строки, то возвращаясь назад, надеясь зацепиться хоть за намёк. Но всё оказалось бесполезно.
Гермиона тяжело вздохнула, закрывая очередной том с глухим хлопком:
— Ничего. Только этот Владимир Валентин... и всё.
Моника с раздражением щёлкнула пальцами по краю книги:
— Великолепно. Прямо кладезь знаний.
— Где ещё можно поискать? — спросила Гермиона, и в её голосе мелькнуло то же самое отчаяние. — В библиотеке Хогвартса точно больше ничего нет.
— В Хогсмиде и подавно, — фыркнула Моника. — Там единственное, что можно найти — это сборник рецептов сливочного пива.
— А библиотека Блэквудов в Лондоне? — предложила Гермиона.
Моника покачала головой, мрачно глядя в окно, где снежинки смешивались с первыми каплями дождя:
— Если бы там было хоть что-то про наследников, «Пророк» писал бы об этом днём и ночью. А пока они строчат только о том, что Блэк невиновен...
Они переглянулись. Ответ оставался очевидным и неприятным.
— Блэквуд Мэнор, — выдохнула Моника.
Гермиона медленно кивнула.
— Там хранятся книги, которых никто не видел веками. Многие считались утраченными. Если где-то и есть правда о наследниках, то только там.
— Но мы в Хогвартсе, — сказала Моника, сжав ладони в замок. — И попасть туда раньше каникул невозможно.
В библиотеке стало слишком тихо. Снаружи слышался лишь редкий звон капели, а между девочками повисла невидимая стена — они знали, что разгадка рядом, но пока недосягаема.
— Весенние каникулы не так уж близко, — тихо сказала Гермиона, словно подытоживая всё.
Моника откинулась на спинку стула и устало усмехнулась:
— Отлично. Значит, мы будем сходить с ума ещё два месяца.
Они вышли в коридор, и тяжёлые двери библиотеки со скрипом закрылись за спиной. Воздух был прохладный, пах чернилами и каменной пылью.
— Ну и зачем людям этот День святого Валентина? — первой нарушила тишину Моника, бросив взгляд на группу старшекурсников, которые расклеивали по стенам чарующие открытки-сердца. — Один день в году, когда все сходят с ума.
Гермиона закатила глаза:
— Полностью согласна. Это же чистый повод для глупостей.
— Конечно, бесплатный выходной и поход в Хогсмид — неплохо, — признала Моника, с лёгким раздражением поправляя сумку на плече. — Но, чёрт возьми! Четырнадцатого февраля должны были огласить оценки за зелье правды!
Гермиона тихо хмыкнула:
— Точно. Я совсем забыла.
— А я нет, — отрезала Моника. — Нам ещё неделю ходить в подвешенном состоянии и надеяться, что когда профессор Снейп проверял наши работы, у него было нормальное настроение. Потому что если у него день был плохой — мы все получим «Тролля».
Гермиона прыснула от смеха, хотя пыталась выглядеть серьёзной:
— Ну ты драматизируешь.
— Я реалистка, — отрезала Моника, но уголки губ предательски дёрнулись. — И вообще, лучше бы подарили нам нормальные знания, а не эти глупые конфеты в форме сердечек.
Они шли по коридору мимо толпы младшекурсников, увлечённых тем, что сердечки-валентинки сами летали из рук в руки, и на фоне этого зрелища Моника только скривилась.
— Я на сто процентов уверена, что есть люди, которые также не рады этому празднику, — уверенно сказала Гермиона.
— Конечно, — откликнулась Моника, даже не думая. — Я вообще уверена, что Слизерин никому не напишет валентинок. Максимум — будут принимать... или писать их сами себе.
Гермиона прыснула.
— Ну слушай, в прошлом году ты тоже получила валентинок двадцать, но при этом никому не написала, — напомнила она с хитрой улыбкой.
Моника закатила глаза и драматично вздохнула:
— Это мой страшный сон. Я потом все эти бумажки оставила в Хогсмиде... Валентинку Маркуса Флинта я даже сожгла.
Гермиона захохотала так, что на неё оглянулись две проходившие мимо девочки-когтевранки.
— Ох, Мо, ты — кошмар всех романтиков!
— Я? — Моника подняла брови и сделала вид, что возмутилась. — Это они кошмарят меня своими признаниями.
— Ну Малфой обязательно закажет себе десяток валентинок, — язвительно заметила Моника, глядя, как мимо пролетает очередное зачарованное сердечко.
Гермиона ухмыльнулась:
— Ну слушай, «Смазливый» ведь перестал волосы зализывать. Возможно, ему и заказывать ничего не придётся. Я на сто процентов уверена, какая-нибудь Пэнси или Лаванда напишут ему миллиард открыток.
Моника фыркнула:
— Лаванда? Сомневаюсь. На втором курсе же ходил слух, что она плюнула ему в капюшон на ЗОТИ.
Гермиона прыснула от смеха:
— Да, и сказала, что «лучше лягушку поцеловать, чем Малфоя».
— Мудрая девочка, — кивнула Моника с видом профессора. — Хотя, учитывая Лаванду, она скорее уже сама забыла, что это говорила.
— Зато Пэнси явно не забыла, — усмехнулась Гермиона. — В прошлом году она же чуть не подралась с Милисентой из-за его внимания.
Моника закатила глаза:
— Вот уж борьба за приз. Как будто выиграть кривую метлу.
Гермиона прыснула так громко, что впереди идущий мальчишка-слизерин обернулся, но, узнав их, поспешил сделать вид, что ничего не слышал.
— Представь, если бы он и правда получил «миллиард открыток», — сказала Гермиона, прикрывая рот ладонью. — Он бы просто утонул в сердечках.
— Идеальный исход, — усмехнулась Моника. — Пусть лучше закопают «Смазливого» под завалом бумажек, чем снова слушать его комментарии про «грязнокровок».
— Ну Малфой обязательно закажет себе десяток валентинок, — язвительно сказала Моника, подкидывая бровью.
— Не сомневайся, — подхватила Гермиона, — хотя, слушай... «Смазливый» ведь перестал волосы зализывать, может и без заказов обойдётся.
Моника фыркнула:
— Ага, процента миллион, что Пэнси или Лаванда завалят его открытками.
— Лаванда? — Моника изогнула губы в усмешке. — Да брось. Ходил слух, что она как-то плюнула ему в капюшон на ЗОТИ.
И тут — бац. Из-за угла выходит сам Смазливый в окружении «сливок общества»: Забини, Нотт, Крэбб и Гойл. Чуть позади — Пэнси и Милисента, которые делают вид, будто им плевать друг на друга, но при этом обе смотрят на Драко, как на приз.
Моника прищурилась, но первой поддел он:
— Ах, вот кто тут рассуждает о моих волосах, — Малфой склонил голову набок. — Думал, это парик шевелится, а оказалось — Блэквуд.
— Ничего страшного, Малфой, — тут же огрызнулась Моника. — Я привыкла, что у людей без вкуса твоя причёска вызывает восторг.
— Странно, — ухмыльнулся он. — А я слышал, у тебя отец деньги тратит на лучших портных Лондона. Видимо, зря. Похоже, они не справляются.
— Лучше уж на портных, чем на бесконечные банки лака для волос, — парировала она. — Или у вас на Слизерине это идёт в счёт благотворительности?
Блейз хмыкнул. Пэнси сжала губы, но глаз с Драко не сводила.
Драко чуть сузил глаза, шагнув ближе:
— Лучше быть Смазливым, чем дружить с Грязн...
Но Моника перебила, отчеканив:
— Ты ещё не закончил предложение, а я уже зевнула. Ты вообще что-то новое умеешь говорить?
Тут вмешались Крэбб и Гойл — синхронно, как два горгульих эха:
— Не тебе тут высказываться, Блэквуд! Ты водишься с Поттером и этой Грязн...
И не успели договорить, как из конца коридора раздался злой, знакомый голос:
— Заткни хлебало, Гойл!
И в коридоре появились Гарри и Рон, разгорячённые, готовые вмазать кому угодно.
Гермиона и «сливки общества» обернулись на них, а Моника и Драко так и продолжали сверлить друг друга взглядами — будто весь мир уже отодвинулся на второй план.
Но Драко и Моника не сдвинулись с места. Их взгляды слились в ледяной дуэль — ни одного уступа, ни миллиметра.
— Ты слишком много себе позволяешь, Блэквуд, — процедил Драко, сделав шаг ближе.
— А ты слишком много времени тратишь на пустую браваду, Малфой, — отрезала Моника, отвечая с тем же шагом навстречу.
Их лица были в паре сантиметров друг от друга, дыхание смешивалось, но никто не отступал. Мимику Драко и его ледяную усмешку Моника читала идеально, и это только подстегивало её собственную ярость.
— И что ты мне сделаешь? — сказала Моника, сжимая кулаки, чтобы удержать себя от рывка. — Я избираюсь на старосту факультета, так же как и ты. А мой отец — триллионер. Что ты мне сделаешь, Малфой?
Драко слегка приподнял бровь, но не ответил. Моника развернулась и пошла к своим друзьям. Гарри, Рон и Гермиона замерли, ошарашенные её словами.
Драко смотрел им вслед, губы скривились в ледяной усмешке:
— Мы не закончили, Блэквуд.
— Конечно, — бросила она, не оборачиваясь.
За углом Моника резко выдохнула, кулаки были сжаты так, что побелели костяшки.
— Ты избираешься на старосту Гриффиндора после Перси? — Гарри не выдержал, голос выдал полное изумление.
Моника замерла на мгновение, словно ударившись лбом о каменную стену:
— Мерлин... я сказала это? — пробормотала она, ощущая внутреннюю вспышку ужаса. — В порыве гнева...
Сердце билось быстрее, а мысли метались. Она понимала, что слова — это не просто выброс гнева. Если она теперь откажется, то Малфой наверняка будет смеяться. А Гермиона и Рон видят — и это только усилит насмешки.
— Нет, — твердо сказала Моника себе. — Если я это сказала — значит, я обязана это сделать. И если уж идти на старосту, то лучше всего сделать это с размахом... чтобы утереть нос Малфою.
В голове уже выстраивался план. Староста Гриффиндора — это власть, это авторитет, это шанс показать, что она не просто очередная девочка из богатой семьи. А Малфой? Пусть он думает, что с его «Слизеринской короной» он выше всех, но старосты факультета Гриффиндора будут ее глазами — и это его ударит по самолюбию куда сильнее любой словесной перепалки.
Моника ускорила шаг, чувствуя, как с каждой секундой уверенность заменяет гнев.
— Ужас, — пробормотала она почти себе под нос, — этого мне еще не хватало... староста Гриффиндора. Но если уж сказала — придется идти до конца.
Гермиона, Гарри и Рон шли рядом, чуть отстав, наблюдая за ней: Гермиона удивленно подняла бровь, а Гарри только покачал головой, словно говоря: «Вот это Блэквуд...».
Моника уже мысленно продумывала свои первые действия: заявление, кампанию, способы обойти все препятствия. Малфой и Слизерин могли быть уверены в своей власти, но с этого момента староста Гриффиндора — будет она. И никакая его ледяная усмешка больше не пугала её.
1994 год, 12 февраля, 14:23.
Утро следующего дня в Хогвартсе было свежим и чуть морозным, первые солнечные лучи пробивались через витражи башни Гриффиндора. Моника шла по коридору с ровной спиной и слегка сжатым кулаком — внутреннее напряжение ещё не отпускало после вчерашней перепалки с Драко.
Она подошла к кабинету Трансфигурации, где уже стояла Минерва МакГонагалл, проверяя дневники студентов.
— Профессор, — сказала Моника, на мгновение сдержав привычную иронию, — можно к вам на минуту?
МакГонагалл подняла взгляд, слегка удивлённая. Обычно Моника не проявляла интереса к административным ролям в факультете.
— Конечно, мисс Блэквуд, — холодно, но не без уважения, ответила профессор. — Что случилось?
— Я хотела узнать, что нужно для подачи заявки на старосту факультета, — Моника выпалила прямо, стараясь не выдать в голосе растерянности.
МакГонагалл чуть приподняла бровь, положив ручку на стол:
— На старосту факультета? — переспросила она, всматриваясь в девушку. — Ранее вы не проявляли интереса к этой должности...
— Да, я знаю, — кивнула Моника, — но вчера я сказала кое-что в порыве эмоций, и... ну, теперь хочу довести дело до конца.
Профессор чуть улыбнулась, хотя улыбка у МакГонагалл была скорее ледяной, чем тёплой:
— Если вы действительно хотите участвовать, мисс Блэквуд, я не вправе вам препятствовать. Для подачи заявки требуется написать короткое заявление с изложением вашей программы, а затем участвовать в голосовании факультета.
— Понятно, спасибо, профессор, — Моника кивнула, ощущая, как уверенность понемногу возвращается. — Я подготовлю всё сегодня.
— Очень хорошо, — сухо сказала МакГонагалл, возвращаясь к своим записям. — Помните, мисс Блэквуд, роль старосты — это ответственность, а не просто титул.
Моника кивнула ещё раз, мысленно повторяя себе: «Я смогу. И я не позволю Малфою смеяться».
С этим она развернулась и направилась к лестнице, где Гермиона уже ждала её, готовая обсуждать стратегию и первую партию заявлений для голосования.
1994 год, 12 февраля, 19:34.
Вечер опустился на Хогвартс, и в комнате девочек за столом горела мягкая лампа. Листы бумаги лежали перед Моникой, перо скользило по пергаменту, а Гермиона внимательно подсказывала: где можно уточнить формулировку, где сделать акцент на решимости и уверенности.
— Думаю, здесь стоит написать, что ты очень хочешь это, — тихо сказала Гермиона, поглядывая на текст.
— Да, но не напрямую... — уточнила Моника. — Чтобы папа понял, что я сама это решила, а не из-за кого-то.
Обе девочки улыбнулись, словно делали маленькую тайну, которую поймут только они и Локлен. Строки складывались легко, с характерной для Моники дерзкой ноткой, но при этом аккуратно и элегантно.
— Отлично, — сказала Гермиона, когда перо скользнуло последняя буква. — Всё выглядит убедительно, но не слишком напористо.
Моника кивнула, аккуратно сложила листы и перевязала их темно-синей ленточкой. На свертке она нарисовала маленькую летучую мышку — слегка кривую, но милую.
— Ты знаешь, папа всегда улыбается, когда видит наши летучие мышки, — сказала Моника, с улыбкой глядя на рисунок.
— Маленькие детали делают письмо... особенным, — добавила Гермиона, прислушиваясь к тихому шуршанию ленточки.
Когда письмо было готово, Моника поднялась и подошла к окну. Орёл Чикаго сидел на подоконнике, чёрные перья блестели в свете лампы.
— Хорошо, Чикаго, — сказала она мягко. — Отнеси это папе. Пусть он узнает, что я хочу этого сама.
Орёл кивнул и, с лёгким взмахом крыльев, взмыл в ночь. Моника осталась у окна, наблюдая за его силуэтом, и впервые почувствовала лёгкое волнение: решение сделано, путь выбран, осталось лишь ждать ответа и верить в себя.
Гермиона, тихо сжав Монику за плечо, улыбнулась:
— Всё будет хорошо. Ты справишься.
Моника кивнула, и в комнате воцарилась тихая, уютная атмосфера — ощущение маленькой победы ещё до начала кампании на старосту.
Локлен сидел за идеально убранным рабочим столом в кабинете Блэквуд Мэнора. Перед ним разложены важные документы, а в руке — кружка с тёплым чаем, от которого поднимался лёгкий аромат трав. Внезапно к стеклянной двери снаружи постучал клюв.
— Ах, Чикаго... — улыбнулся Локлен, поднимаясь со стула. Он открыл окно и впустил орла. — Погодка-то у тебя нынче суровая.
Птица взмыла в кабинет, Локлен аккуратно накинул на крылья Чикаго тёплый плед — зверь, как член семьи, заслуживал заботы. Орёл опустился на подоконник, а Локлен забрал у него аккуратно свернутое письмо, перевязанное темно-синей ленточкой с нарисованной летучей мышкой.
Сев обратно за стол, Локлен развернул пергамент. Читаешь строки, а взгляд постепенно становится мягче — он вспоминает себя.
Это был 1974 год. Локлен, ещё студент Гриффиндора, сидел в библиотеке с Люциусом Малфоем, который тогда был его другом и однокурсником на Слизерине. Они обсуждали свои студенческие планы, когда Локлен вдруг сказал:
— Знаешь, Люци... Часто ловлю себя на мысли, что мне нравится командовать. Именно не мучить и заставлять, а быть тем, от которого много что зависит.
Люциус слегка улыбнулся:
— О, знаешь, я не удивлён. Ты и так капитан команды по квиддичу у Гриффиндора... Слушай, если тебе так нравится командовать, почему бы не подать заявку на старосту факультета? Я, например, уже подал.
— Ну нет, Люци... Это не моё, — ответил Локлен, откидывая голову на спинку кресла.
— Ну признай, что просто слабо, да? — поддразнил Малфой.
— На понт меня берёшь, чертовка? — мгновенно отрезал Локлен, слегка улыбаясь.
— Да. Спорим, ты не сможешь стать старостой? — протянул Люциус руку для рукопожатия.
Локлен пожал её с лёгкой усмешкой:
— А вот спорим.
Он подал заявку, стал старостой факультета и вскоре вошёл во вкус, в итоге став старостой всей школы. Эти воспоминания вновь наполнили кабинет лёгкой теплотой и тихой гордостью.
Локлен поднял взгляд на Чикаго:
— Я так понимаю, у Моники тоже это желание появилось не без помощи Малфоев, да?
Орёл чуть наклонил голову и посмотрел на хозяина глазами, полными мудрости:
— Да, но я этого не говорил.
Локлен тихо улыбнулся, снова взял письмо в руки и, ощущая прилив ностальгии, начал продумывать ответ. Он знал: этот путь Моника выбрала сама, и он был готов поддержать её так же, как когда-то поддержал себя.