Запомни мое имя

1993 год, 8 сентября, 7:12

Утро в Хогвартсе началось как всегда — шумом, паром от тыквенного сока, запахом яичницы и непробуждёнными студентами, залипающими в овсянку. Золотая четвёрка сидела у гриффиндорского стола. Гермиона аккуратно листала «Пророка», Гарри потягивал чай, а Рон... закидывал себе в рот третью булочку подряд, не особо разбирая, что именно он жуёт.

— Анна Винтур не настолько зациклена на моде, как все говорят, — проговорила Моника между глотком чая и откусыванием кусочка круассана. — Она много читает. Когда я была у неё в Нью-Йорке, у неё в кабинете была полка с книгами по психологии, истории моды и алхимии. Кстати, Кошечка Лагерфельда — просто прелесть. Очень ласковая. И спит по двадцать часов в сутки.

Гарри и Гермиона переглянулись с выражением «о да, мы знаем, кто это».
А вот Рон завис секунд на десять, после чего выдал с набитым ртом:

— Подожди... у какого Лагерфельда? Это кто? И у него только кошка? А наследники? Он чё, детей не сделал, что ли?

Моника, не глядя, вытерла уголок губ салфеткой и ухмыльнулась:

— Александр Маккуин бы тебя за этот вопрос сшил и выпустил на подиум.
— Кто такой Александр Маккуин? — ещё сильнее завис Рон.
— Легенда. Великий дизайнер. — с загадочной полуулыбкой сказала Моника. — Ты бы в его вещах смотрелся как арт-объект. Или как багет с руками.

Гарри хмыкнул. Гермиона прыснула в салфетку.

В этот момент в зал начали влетать утренние почтовые совы. Пернатый рой пронёсся под потолком, опускаясь к столам. Один за другим ученики начали получать посылки и письма от родных.

Даже Гарри удивлённо поднял брови, когда на стол перед ним упала посылка с вязаными носками и пирогом от миссис Уизли.
— Ого, — пробормотал он. — Я даже не знал, что она мне что-то отправила...

Но Моника, уже открывшая было рот, чтобы продолжить рассказ о закрытом показе в Милане, внезапно осеклась.

Среди орлов, ворон и сов, летевших по залу, она увидела не свою птицу.
Орел Чикаго — её фамильная почтовая гордость — всегда доставлял письма лично. Он был гордый, быстрый и величественный, как и полагается потомкам Блэквудов. Но сейчас...

— Это не он... — прошептала она, наблюдая, как обычная хогвартская серая сова опускается к ней и сбрасывает небольшой свёрнутый пергамент, перевязанный золотой нитью.

Письмо упало ей на тарелку с омлетом.

Моника аккуратно подняла его, развернула — и узнала витиеватый, резкий, и всё же слегка ироничный почерк:

"Мисс Блэквуд,

Пожалуйста, зайдите ко мне в кабинет после завтрака.
С наилучшими пожеланиями,
Альбус Дамблдор"

Молча, она перечитала строки. Потом ещё раз.
Гарри скосил взгляд.

— Всё нормально?
— Да, — коротко ответила Моника, аккуратно складывая письмо. — Просто... Похоже, директор хочет узнать, кого он пустил за стены Хогвартса.

И, допив остатки чая, она встала.
Рон всё ещё чесал затылок.

— А всё-таки, почему у какого-то Карла только кошка?

После завтрака коридоры наполнились обычным гулом студентов, которые спешили на первый урок. Гарри, Гермиона, Рон и Моника шли в сторону подземелий — в сторону, где всегда пахло сыростью, ядом и страхом.

Моника шла в центре. Молчаливая. Напряжённая.

— Я составила три варианта завещания за последние десять минут, — тихо сказала она, скрестив руки на груди. — В первом всё достаётся отцу. Во втором — моим будущим фанатам. А в третьем... моей кошке, если я когда-нибудь заведу её.

— Да ладно тебе, — попытался приободрить Гарри. — Снейп же, может, поймёт...

— Поймёт? — Моника усмехнулась. — Снейп поймёт, что я опоздала к нему на урок? Это всё равно что сказать Блэквудам, что можно поставить лимон рядом с серебром — красиво, но смертельно.

Они свернули в подземелье, и толпа учеников перед дверью кабинета Снейпа уже начинала потихоньку расползаться внутрь. Глухие шаги, скрип перьев, шорох мантий.

Моника задержалась у входа, глубоко вдохнула, как перед заплывом в бассейн с пираньями, и подошла к преподавательскому столу. Остальные ученики начали занимать свои места.

— Профессор, — тихо, но уверенно произнесла она, — Директор Дамблдор вызвал меня к себе в кабинет. Это время выпадает на ваш урок... Я могу чуть-чуть опоздать?

Снейп медленно поднял глаза.

И на долю секунды — которую Моника заметила, потому что у неё теперь было гиперразвитое восприятие (да здравствует генетика Дракулы) — его зрачки сузились. В голове профессора словно прокрутилась плёнка вчерашнего вечера: учительская, тёмный чай, Дамблдор, тихо произносящий:

«Пора спросить — кого именно мы учим в этих стенах...»

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Идите, — отрезал он без тени эмоций. — Но даже не пытайтесь гулять по коридорам после разговора. У меня глаза везде, мисс Блэквуд.

Моника кивнула и молча развернулась. Она вышла так, будто за ней только что захлопнулись тюремные ворота.

Сумка осталась на её парте.
Она не оглянулась.

— ...Блэквуд опять в своём, — прошипел кто-то сзади.
Снейп смерил голос взглядом, не отрываясь от котла. Тот мгновенно замолчал.

1993 год, 8 сентября, 8:32

Кабинет Дамблдора был по-прежнему таким же странно-уютным: башенные окна, витражи, портреты бывших директоров, которые то спали, то притворялись, что спят. В воздухе пахло ладаном, пергаментом и... жареным миндалём?
Фоукс сидел на золотой перекладине, держа голову гордо, будто всё это устроили в его честь.

Альбус сидел за столом. Он не встал при её входе, но взгляд его — внимательный, как у волшебника, который знает слишком многое — моментально остановился на Монике.

— Мисс Блэквуд, — мягко сказал он. — Как ваши успехи? В школе? В жизни? В... Хогвартсе?

Моника сдержанно кивнула, присаживаясь на краешек кресла.

— Всё стабильно. Иногда даже скучно, если бы не местные подземелья и трое рядом. — она кивнула в сторону окна, где виднелся кусочек школьного двора. — Они не дают заскучать.

— Ах да. — Дамблдор слегка улыбнулся. — Друзья — важная часть обучения. Хотя, некоторые знания приходят изнутри. Или... возвращаются.

Он сделал паузу, переложив руки поверх стола.

— Учителя рассказывали, что вы иногда выполняете заклинания и теоретические задания с первого раза. Не просто правильно — а так, как будто вы это уже когда-то делали.
— Вы практиковались дома? Или много читаете?

Моника посмотрела в сторону витражей.

— Нет. Я, конечно, не безнадёжна — отец всегда считал, что благородной девице неприлично быть дурой... Но не могу сказать, что корпела ночами.
— Просто... Иногда мне кажется, что я не учусь, а... вспоминаю. Будто я это уже знала. Как будто какие-то даты, существа, или даже формы взмахов палочки — не новые для меня, а знакомые. Привычные.
— Но думаю, это просто самовнушение и банальная логика. Мы ведь все где-то это читали.

— Или где-то это было записано, — пробормотал Альбус, почти себе под нос.

Он встал. Прошёлся мимо портретов. Кто-то кашлянул, кто-то повернулся к стене. Фоукс наклонил голову.

— Вы не боитесь тьмы, Моника?

Молчание.

— Нет, — спокойно ответила она. — Но я не могу сказать, что люблю её. Я просто... умею в ней видеть.

Дамблдор слегка кивнул, словно это подтвердило его собственные мысли.

— Мир полон тайн. Некоторые боятся их, некоторые жаждут их раскрыть. Но есть и те, кто с этими тайнами... рождается.

Моника напряглась.

— Вы говорите загадками, профессор.

— Иногда правда звучит громче, если её шептать.
— А иногда — тише, если кричать. — он обернулся и подошёл ближе.
— Я не буду задавать вам вопросы, на которые вы ещё не готовы ответить. Но одно скажу — у вас есть знание, которое может быть подарено только потомкам.

— Потомкам кого? — прозвучало быстро, чуть дерзко.

Дамблдор на мгновение улыбнулся, глаза за очками полусферами вспыхнули искрой:

— Вы и сами это узнаете. Я лишь прошу — будьте осторожны. Сила, которая вспоминает себя, всегда хочет... большего.

Альбус на мгновение задумался. Ветер шевельнул тонкий занавес. Где-то в углу кабинета хрустнула старая книга — сама собой, будто отзываясь на настроение комнаты.

Он снова заговорил, глядя на свои руки:

— Ты знаешь, с чего началась ненависть Тома Реддла к миру?

Моника не ответила. Дамблдор продолжил, его голос звучал почти как рассказчик у камина:

— С матери. С той, кто лишила его права быть собой ещё до рождения. Кто обрёк его на пустоту, зачат под действием зелья — без любви, без выбора, без истинной воли.
— И с каждым годом он пытался стать кем-то. Кем угодно, лишь бы не быть тем, кто он есть на самом деле.

Он взглянул на неё — мягко, без нажима.
И тогда спросил:

— А какие у тебя отношения с мамой, Моника?

Она замерла.

Её пальцы, до этого спокойно лежащие на коленях, чуть дрогнули.
Впервые за весь разговор она не выглядела собранной, величественной, чуждой возрасту.
Она вдруг стала девочкой. Обычной. Одинокой. Сломанной.

Глаза наполнились влагой, как будто в этом кабинете воздух стал гуще.

Моника опустила взгляд.

— Саванна... — сказала она почти шёпотом. — Она хорошая. Красивая. Умная. Строгая...

Пауза.

— Наверное, просто я делаю что-то не так. Наверное, я не такая, как надо.

Она подняла глаза на директора — и на мгновение в её взгляде был не страх, не сила, не гордость...
А надежда.

Пожалуйста, скажите, что это не со мной что-то не так...

Альбус не ответил сразу. Он подошёл к ней ближе, сел на краешек стола и заговорил негромко:

— Ты не виновата, что кто-то не умеет любить правильно.
— И ты не обязана называть словом „мама" того, кто не научил тебя чувствовать себя дочерью.

Моника прикусила губу, и если бы она была слабее — заплакала бы.
Но она Блэквуд. Она только кивнула.

Тихо.

Дамблдор улыбнулся, почти грустно:

— Ты не Том. Потому что даже с тем, что тебе не дали — ты всё ещё умеешь чувствовать.
— Ты не пошла за силой. Ты пошла за людьми. За друзьями. Ты выбрала быть рядом. А это — твоя самая великая магия.

Альбус на мгновение замолчал. Он словно смотрел сквозь неё, но не с тем холодом, который она знала с детства. А с каким-то... светом. Как будто он вспоминал что-то, что никогда не рассказывал никому.

— Мне было двенадцать, когда я понял, что любовь моей матери — это не то же самое, что у других, — сказал он вдруг. — Не потому что она меня не любила. А потому что не умела.

Моника смотрела на него молча. Как будто он достал из её головы чужую мысль. Или наоборот — очень свою.

— Я вижу, что ты не ненавидишь её, Моника. И это делает тебя сильнее, чем ты думаешь.

Она слабо усмехнулась. Но потом вдруг быстро выдохнула, как от боли:

— Просто... иногда я думаю: может, если бы я была... правильной, она бы меня заметила.

Альбус покачал головой.
— Никакой ребёнок не должен зарабатывать право быть любимым. Особенно не такой, как ты.

Тишина. Только тикание часов. И огонь в камине.

— Скажи, — мягко сказал Дамблдор, — когда ты чувствуешь, что все на тебя смотрят... Ты же часто так ощущаешь, правда?

Моника молча кивнула.

— Это не паранойя, Моника. Это судьба. Иногда она смотрит глазами толпы. Иногда — глазами врагов. Но чаще всего — глазами тех, кто ждет, когда ты начнёшь сиять.

— И если я не хочу сиять?

— Тогда ты будешь гореть. Изнутри. Потому что внутри тебя — слишком много огня, чтобы жить в темноте.

Альбус вздохнул и, мягко опираясь на трость, подошёл к дивану. Он присел рядом, словно не директор, а просто старик, знающий цену одиночеству. Тёплая рука легла Монике на плечо — легко, но будто бы остановила дрожь в её теле.

— Иногда, Моника, — начал он, глядя в огонь, — даже если часть семьи отвернётся от тебя... найдутся те, кто захочет стать твоей настоящей семьёй. Не по крови, а по выбору.

Моника не сразу подняла взгляд. Она слушала — по-настоящему слушала, впитывая каждое слово как лекарство.

— Ты ведь знаешь, — продолжил он с мягкой улыбкой, — профессор Снейп ненавидит почти всё. Особенно учеников. Но когда кто-то смеет сомневаться в тебе, он — первый, кто глядит в упор, сжав челюсть, и произносит: «Мисс Блэквуд — достойная ведьма». А это... почти признание в любви, поверь мне.

Моника усмехнулась сквозь слёзы, едва заметно. Альбус заметил — и продолжил:

— А профессор МакГонагалл. Она сурова, как скала, и никогда не выбирает любимчиков. Но когда ты летишь на метле, она замирает. МакГонагалл. Та, что даже на драк не реагирует. И если кто-то рискнёт сбить тебя с курса — думаю, он потом получит не только замечание, но и домашний арест в десять лет.

— Серьёзно?.. — тихо хмыкнула Моника, вскинув бровь.

— О да, — кивнул он с театральной серьёзностью. — Я подозреваю, она когда-то была в сборной по квиддичу только ради скорости, но теперь... теперь ей не хочется терять тех, кто летит слишком быстро. Потому что чаще всего именно они падают первыми.

Он наклонился чуть ближе:

— Но у тебя есть Локлен. Тот, кто смотрит на тебя, как будто держит в руках звезду, которой боится навредить. Есть дедушка и бабушка, с их историями и согретыми пледами. Есть Гермиона, которая тайно записывает за тобой фразы, чтобы потом применять в спорах. Есть Рон, который уже готов подраться с кем угодно, если тебя кто-то обидит. Есть Гарри... который, думаю, просто знает, что ты особенная, даже если ты сама этого не знаешь.

Он слегка сжал её плечо:

— Ты не одна, Моника. Даже если иногда кажется, что ты — последняя свеча в пустой комнате. Свет тебя всё равно найдёт. Потому что ты сама — свет.

— Знаешь, Моника, — вдруг тихо сказал Дамблдор, облокотившись на спинку дивана и понизив голос, — Севирус, несмотря на свой.. отталкивающий маркетинг, — он слегка усмехнулся, — иногда бывает куда мягче, чем сам хотел бы признать.

Моника фыркнула, не очень поверив в это.

— Серьёзно, — продолжил Альбус, — я ведь знаю его больше, чем он сам себя. Он скрывает это даже от собственного отражения, но он умеет любить. У него это получается... по-своему.

Моника повернулась к нему, приподняв бровь, как бы говоря: «Снейп?? Любить? Он хоть знает это слово?»

Дамблдор рассмеялся.
— Он не показывает этого, конечно. Но поверь — если в школе и есть кто-то, к кому он относится, как к своим детям... их всего двое.

Моника тихо спросила:
— Драко?

— Да, — подтвердил Альбус. — И ты.

Моника моргнула.
— Я?

— Именно ты. И не потому что ты прекрасно варишь зелья, — Альбус многозначительно взглянул на неё поверх очков. — Хотя, признаюсь, когда ты за три минуты разобрала ингредиенты зелья запутанных чувств и добавила антидот раньше, чем Блэйз успел моргнуть — он был в восторге.

Моника хмыкнула, но в глазах уже плескалось что-то тёплое.

— Суть не в этом, — продолжил Дамблдор. — Севирус уважает искренность. Он узнаёт её моментально.
— А с тобой, Моника, — он повернулся к ней почти заговорщицки, — он чувствует то, что чувствовал когда-то рядом с твоим отцом... и даже, не поверишь, с Люциусом. В юности. До того, как всё изменилось.

— Он уважает, когда человек не притворяется. Когда может смотреть в глаза и не прятаться за маской. Уважает тех, кто не боится быть собой — даже если это сложно, даже если больно.
И вы с Драко — редкое явление. Потому что вы умеете быть настоящими. Пусть по-разному... но это вызывает в нём тепло.

Моника смотрела на него.
Глаза её дрогнули, будто всё внутри не выдержало и начало таять.
— Знаете, — прошептала она, — это, наверное, самое странное и одновременно приятное, что я когда-либо слышала о профессоре Снейпе...

Альбус рассмеялся.
— И это ещё я не рассказал, как он однажды уронил чашку, услышав, что ты сделала за три дня эссе по зелью вампиров, которое даже он писал неделю.

Моника смеялась сквозь слёзы. А Дамблдор просто сидел рядом и чувствовал, что в этот момент — он по-настоящему был нужен.

Моника медленно кивнула, глядя в огонь, будто колебалась — говорить или оставить при себе. Но тепло руки Дамблдора на плече, его голос, его глаза, в которых читалась тишина веков, будто растопили последний лёд.

— Я всегда это замечала, — наконец сказала она. — Он... Снейп. Он выделяет меня. Всегда. Не так, как профессора обычно выделяют любимчиков. А... по-другому.

Она чуть прищурилась, вспоминая.

— В первый раз это стало очевидно, когда я... защищала Гермиону от тролля. Помните, в Хэллоуин? — она повернулась к Дамблдору. — Гарри и Рон прибежали за вами, вы были с МакГонагалл и Снейпом. По всем правилам безопасности он должен был остаться с вами. Но он — пошёл вперёд. За нами. Просто пошёл... будто на автомате.

Она слегка усмехнулась, но в голосе слышалась благодарность.

— А потом, уже в коридоре, когда я чуть не упала в обморок, он не оставил меня. Повёл в свой кабинет. Искал какое-то зелье, долго. Хотя уже была ночь, и я говорила, что всё в порядке... А он ворчал, что я выгляжу как полумертвец. И то, как он тогда держал меня за плечо — будто не хотел, чтобы я просто рухнула.

Она замолчала на секунду.
Потом мягко добавила:

— Может, любой хороший профессор поступил бы так. Но это же Снейп. Он не должен был.

Дамблдор слушал молча, с выражением лица, в котором было всё: и грусть, и гордость, и какая-то тайная радость, которую он редко показывал. Наконец он вздохнул, будто и сам возвращался в ту ночь.

— Северус — человек сложный, — сказал он. — Но в его душе есть нечто, что не смогла сломить даже жизнь. Он способен на привязанность... настоящую. Просто он, как и ты, не всегда знает, как её выразить.

Он посмотрел в огонь. Его голубые глаза отражали пламя.

— Северус уважает не силу, а искренность. Он уважал её в Локлене. Хотел — в Люциусе. И он ценит её в тебе.

Дамблдор, слегка прикрыв глаза, посмотрел на песочные часы, что тихо тикали где-то у стены.

— Полагаю, мисс Блэквуд, у вас был весьма содержательный перерыв от занятий, — с мягкой улыбкой начал он. — Но, насколько я понимаю, профессор Снейп уже десять минут как начал урок.

Моника быстро поднялась с кресла.

— Конечно, профессор. Спасибо... за всё, — она задержала взгляд, почти тепло, и, кивнув, направилась к выходу.

У самой двери она обернулась, улыбнулась уголками губ и, как всегда, грациозно, но решительно, вышла из кабинета.

Коридоры пусты и гулки. Но Моника не теряет ни секунды. Вспомнив просьбу Снейпа "Не задерживайтесь по пути обратно", она почти бесшумно — как тень — спускается по лестницам, обходит поворот за поворотом, минует портрет с храпящим монахом и наконец оказывается у знакомой тяжелой двери в подземелье.

Она только приоткрывает дверь — и весь класс, кажется, в панике. Бледные, испуганные лица. Даже Гермиона в отчаянии смотрит в книгу, но, по-видимому, ответов нет.

— "Вы вовремя пришли, мисс Блэквуд." — голос профессора Снейпа разрезает воздух, как острый нож.

Моника успевает закрыть за собой дверь и не делает ни шага внутрь, как Северус уже повернулся к ней, глаза сверлят, голос спокоен, но напряжён.

— Назовите три возможных побочных эффекта от неправильно приготовленного Дремлющего Дозельтрата и какой ингредиент может их нивелировать при условии, что зелье не снято с огня.

Тишина. Гарри моргнул. Гермиона прикусила губу.

Моника без колебаний:

— Галлюцинации, временная потеря чувствительности конечностей и тахикардия. Добавление капли экстракта корня лепестковой лилии, перемешанного против часовой стрелки, может стабилизировать эффект, если не прошло более трёх минут после критической стадии.

Снейп слегка приподнимает бровь. Его голос по-прежнему безэмоционален:

— Как называется компонент, усиливающий летучесть Эликсира Острого Слуха, если в помещении высокая влажность?

— Листья серебряного шалфея, собранные в полнолуние. Только не сушёные — иначе зелье вспыхнет при следующем кипении.

Пауза. Он делает пол-оборота к классу, произнося:

— Это было так сложно?

Молчание. Кто-то сглотнул. Кто-то — возможно, Нотт — закашлялся от неловкости.

Моника наконец делает несколько шагов и занимает своё место, глаза сверкают, но лицо спокойно. Только Гермиона смотрит на неё с восхищением, Гарри с лёгким удивлением, а Драко — с тем тихим уважением, которое не нуждается в словах.

Снейп бесшумно прошёлся по классу, как тень, останавливаясь позади чьей-то спины, заставляя сердца учащихся биться быстрее. Его голос был ровным, почти ленивым, но каждое слово разрезало воздух как лезвие:

— Сегодня вы будете готовить зелье, требующее... хотя бы одного активного мозга на двоих, — холодно обвёл взглядом учеников. — Что уже проблематично в этом помещении.

Некоторые попытались усмехнуться, но быстро опустили глаза, когда он обернулся.

Снейп подошёл к преподавательскому столу, резко развернулся и объявил:

— Мисс Блэквуд, мистер Малфой — вы вдвоём. Уверен, вы справитесь. Остальным... рекомендую не перегружать мозг.

Он посмотрел на Невилла, как будто говорил это конкретно ему.

Моника, уже разложившая пергамент, мельком глянула на Драко и подняла бровь.
Тот одарил её самодовольной усмешкой, мол, опять мы с тобой лучшие, как бы тебя это ни раздражало.
Она же еле заметно покачала головой, но уголки губ всё же дрогнули. Вот он, баланс между колкостью и молчаливой синхронностью.

Пока остальные неловко возились с ингредиентами, Драко и Моника работали в идеальном темпе: кто-то резал, кто-то мешал, не произнося ни слова — им даже не нужно было говорить, чтобы понимать, что делать дальше.

Снейп наблюдал издалека.
На секунду в его глазах проскользнуло то самое едва уловимое выражение... почти гордость.
Он тихо, скорее себе, пробормотал:
— Миниатюра Локлена и Люциуса... только без глупостей и с мозгами.

Драко с изяществом, не терпящим спешки, нарезал корень валерианы. Моника молча наблюдала, как он делает это не по инструкции.

— Ты режешь его не под углом. — Шёпот был ледяным, как будто она обсуждала чью-то казнь.

Драко фыркнул, не отрываясь от нарезки.
— Я делаю так всегда. Работает.

— О, прекрасно. Тогда в следующий раз сам и пей то, что сваришь. Будешь ходить зелёным и светиться в темноте.

— Звучит как твой идеальный тип, — пробормотал он с ухмылкой.

Моника резко вырвала у него нож.

— Дай сюда. Я хотя бы умею читать инструкции, а не полагаюсь на фамильную интуицию и уровень снобизма в крови.

— Ну прости, — склонился к ней ближе, понижая голос. — Некоторым не надо вгрызаться в каждую букву, чтобы понять суть. Но я понимаю — у тебя просто гиперкомпенсация. Все мы справляемся с детством по-разному.

Она медленно повернула голову к нему.

— Я-то знаю, что ты придурок. Другим это хотя бы не показывай.

— Вот и проявилась забота. Спасибо, дорогая.

— Не смей меня так называть.

— Как скажешь, любимая. — продолжал играть на нервах Моники Драко.

Снейп, проходя мимо, как будто что-то уловил в воздухе, задержался на секунду и медленно покачал головой.
— Мистер Малфой. Мисс Блэквуд. Если вы закончите играть в супружескую драму, зелье бы не отказалось от внимания.
— Мы и варим его как в браке, профессор — через боль, с претензиями и в токсичной тишине, — не удержалась Моника, даже не глядя на Снейпа.

Он не ответил. Но один угол его рта дёрнулся. Почти. Возможно. Никто бы не рискнул утверждать.

Моника закончила нарезать корень с той же сосредоточенной грацией, как будто занималась хирургией. Последний срез — особенно тонкий — она сделала с театральной точностью, а затем, не глядя на Драко, вонзила кончик ножа в деревянную досточку.
Остриё воткнулось в древесину всего в сантиметре от его бледной руки.

Драко вздрогнул и замер. Мельком глянул на нож, потом на неё — взгляд хищный, губы приоткрылись для очередной шпильки, но Моника его опередила.

— В следующий раз — не промахнусь, — бросила она холодно, даже не оборачиваясь, и в ту же секунду, обдав его медовым ядом, добавила, — Чего глазками хлопаем? Добавляй корень и мешай против часовой стрелки... Дорогой.

Слово было произнесено с таким саркастичным ядом, что если бы можно было, котел бы зашипел сам по себе.

— Против часовой? — скривился он. — Я же вижу, ты только что мешала по часовой.

— Потому что у тебя руки из плеч, а не откуда-то похуже. Я компенсировала, — невозмутимо отрезала Моника. — Ты — мешаешь. Я — думаю. Работаем в команде, милый.

— Это ты называешь командной работой?! — прошипел он, наклоняясь ближе. — Ты чуть не отрубила мне пальцы!

— Я просто сделала вид, что собираюсь. Для мотивации. Работает же.

— Ты пугающая.

— Ты тупой.

— Ты обожаешь меня.

— Я обожаю, когда ты молчишь. Это почти как влюбиться.

Снейп, стоявший у преподавательского стола, мельком бросил взгляд на их пару, но ничего не сказал. Только один уголок его рта дёрнулся в почти-незаметной ухмылке.
Похоже, он тоже считал, что они — идеально сработанная зельеварительная трагикомедия.

Они одновременно склонились над книгой. Страницы почти шептали от старости, а запах чернил смешался с ароматом шалфея и порезанного корня.

— Я прошлую страницу из-за тебя не дочитал, ты перелистнула, — шепчет Драко с прищуром, указывая пальцем на уголок.

— Да кого волнует, что ты последнюю точку не увидел... — парировала Моника, даже не глядя на него. — Это не поэзия, а рецепт. Здесь нет скрытого смысла.

— Для тебя может и нет, — буркнул он, — а я, в отличие от некоторых, умею читать между строк.

— О, простите, профессор Малфой. Я-то думала, что «мешайте до появления зелёных пузырей» — это всё-таки прямая инструкция, а не метафора твоего характера.

Он усмехнулся, наклонился ближе, их плечи почти соприкасались.

— Если зелье взорвётся — ты первая, кто пострадает. Я отойду, и никто даже не заметит.

— Тогда придётся всех спасать мне. Как обычно, — театрально вздохнула Моника, — у тебя же руки только для кольца и гребня.

— У меня, между прочим, прекрасные руки.

— А у меня — прекрасная выдержка. До сих пор не воткнула нож в тебя, между прочим, — она повернула голову, их носы почти соприкоснулись. — Хотя желание было. Часто.

— Взаимно, дорогая.

— Так мешать будешь ты, или опять позировать?

— Мешаю. Но если зелье станет ядовито-розовым — я всё свалю на тебя.

— Справедливо. Кто же мне поверит, если рядом такая блондинистая трагедия...

На столе перед ними ровно выложены ингредиенты. Пар над котлом уже начинает менять оттенок — значит, промедление может всё испортить. Но и они не могут не уколоть друг друга.

— Знаешь, с тобой варить зелья — это как жить на пороховой бочке. Только я не уверен, где фитиль, — говорит он, не глядя.

— Удивительно, как ты вообще понимаешь, что такое фитиль, — она с таким же невозмутимым видом взвешивает следующий ингредиент, будто обсуждают погоду.

И всё же, между уколами, их работа идёт чётко, слаженно. Они не мешают друг другу, не перебивают. Драко ловит её взгляд, она кивает. Молча. Без колкостей. На секунду они просто работают — как Гермиона с Моникой. Как Блейз с Драко.

И только Снейп, наблюдая со стороны, бросает в зал тихую фразу:

— Удивительно. Иногда я почти верю, что у них получится не убить друг друга... по крайней мере, до конца урока.

Моника несколько раз перечитала строку с пропорциями, и хотя обычно считала такие задачи щелчком, сейчас она третий раз сбилась в подсчётах.

— "Девять десятых унции... плюс капля спирта... или одна десятая?.." — прошептала она себе под нос, морща лоб. — Все тз за тебя! — прошипела Моника в сторону Драко.

— Ну всё, не разводи нюни, — лениво и уже привычно ехидно бросил Драко, чуть придвинувшись к ней. — Что там у тебя не сходится, королева точности?

Он не дожидается ответа и склоняется к ней, заглядывая в тетрадь. Его лицо оказывается опасно близко — как будто ещё чуть-чуть, и он заметит, как у неё дрожит уголок губ.

— С ума не сходи, ты просто знак перепутала, — хмыкнул он и тыкнул пальцем в расчёты. — Тут «добавить», а не «вычесть», Математика, не искусство. Хотя для тебя, видимо, и то и другое — повод для театра.

— Спасибо, рыцарь на белом котле, — прошипела Моника, — если бы ты с начала не пел под руку, я бы уже всё закончила.

— Признаю, я был неотразим. Но ты могла хотя бы не забывать, что нужно думать, когда варишь, а не строить мне глазки, — подмигнул он с наглой ухмылкой.

— Постой, кто кому глазки строит?! — воскликнула она чуть громче, чем хотела, и тут же услышала недовольное "кхм" от Снейпа на другом конце класса.

Они замолкают. Секунду просто молча утыкаются в книгу, снова — нос к носу, плечом к плечу. Пытаются не смотреть друг на друга, но всё-таки замечают, как их дыхание сбивается в такт.

— Переворачивай страницу, — шепчет Моника.

— Только если ты дочитала. —
— Я дочитала.
— Прям совсем?
— Совсем совсем.
— Ну, если совсем совсем, — усмехается Драко, дразня её тоном, и щёлкает пальцем по бумаге, — тогда работаем, дорогая.

Она делает вид, что скатывает глаза, но внутри уже успела снова сбиться со счёта.

Моника, наконец, берет небольшой серебряный совочек с последним ингредиентом — и видит, как Драко, буквально в сантиметре от неё, опять суёт свой аристократический нос в книгу и её пространство. Она фыркает и ладонью нежно, но настойчиво отодвигает его лицо вбок, чтобы не мешал. Его волосы чуть трепыхаются от этого жеста.

— Простите, — выдыхает она с тяжёлой драмой, — эта бедность дотронулась до меня... Придётся мыть руки третий раз за день.

Она произносит это так, будто его присутствие — трагедия дня. Но тон — театральный и слишком утончённый, чтобы это можно было воспринять всерьёз. Скорее игра, чем оскорбление.

Драко хмыкает и закатывает глаза.

— Ох, как страшно. Надеюсь, ты не забыла протереть котёл слезами своих предков... Или это делает твой личный домовой?

— Нет, это делает мой отец, — сладко улыбается Моника, опуская ингредиент в зелье. — Он говорит, что это снимает стресс. Особенно после встреч с твоим.

Драко почти хрюкает от смеха — и вовремя останавливается, чтобы не дать ей очко в словесной дуэли.

Пока Снейп бродил между столами, раздавая кому-то минус 5 за неровно нарезанные коренья, Гарри аккуратно подвинулся ближе к котлу Моники.

— Эй, Моника... эм, можно спросить?.. Крэбб только что бросил в котёл два листа белладонны, а я даже не успел сказать, что это ещё не тот шаг...

— Он ещё не пытался съесть ингредиенты? — фыркнула она, не отрываясь от своих расчётов. — Тогда ты пока жив. Показывай, что у тебя.

Но стоило ей взглянуть на его записи, как к ним тут же притопал Драко. Конечно.
Как только Гарри в радиусе пяти футов от неё — Малфой материализуется из воздуха.

— Ты держишь нож не под тем углом, Поттер, — снисходительно сказал Драко, заглянув через плечо Гарри. — Это же не морковка для твоего маггловского супа.

ХЛОП! — записная книжка Моники врезалась Драко аккуратно по затылку.
— Когда я сказала мешать, я говорила про зелье, а не мне, — прошипела она, не глядя на него.

— Ай! — Драко обиженно потёр голову. — Я вообще-то только помогал!

— Как всегда, от слова "помеха".
Моника склонилась к котлу Гарри, указывая на конкретный ингредиент.
— Добавь порошок мандрагоры, ровно одну щепотку, и сразу мешай. В противоположную часовой. И не слушай этого блондина с хроническим ЧСВ.

— Эй, — вмешался Драко, снова глядя на Гарри. — Крэббу надо каждое действие объяснять. Дословно. Он смотрит на меня, как будто я говорю на эльфийском.

ХЛОП! — книжка снова, но в этот раз по плечу.
— Мне тебя дрессировать надо? — съязвила Моника. — И вообще, ты почему мешаешь по часовой? Это что, суп твоей мамочки?

— Ух... — только и выдохнул Гарри, решив, что это его сигнал ретироваться.
Он тихо отступил на цыпочках, оставляя Малфоя под огнём... или в этом случае — под книжкой.

А потом, вернувшись к котлу с Крэббом, подумал:
"А ведь он реально слушается только её... Интересно, она его заколдовала?.. Или просто не боится бить по голове."

Под конец урока класс погрузился в нервную тишину — зелья начинали менять цвет, запах, консистенцию и судьбы. Над котлом Моники клубился густой, дымчато-зеленый пар, похожий на болотную ведьму, которая пьет мятный чай.

— Осталось только мешать и дать остыть, — пробормотала Моника, записывая что-то в своей потрёпанной тетрадке.

Не успела она поднять глаза, как буквально нырнула с головой в котел, вдыхая, словно сомелье на дегустации зельеварочного вина. Несколько секунд, и из глубины вынырнула её голова, с каплей зелья на кончике носа и глазами, сверкающими как у безумного алхимика.

— Ну так насыщено ещё ни одна дрянь не пахла... — чихнула она, — Идеально.

Драко, в этот момент мешавший зелье, хмыкнул:

— Может, и мне туда голову сунуть? А то вдруг ты что-то прячешь.

— Только если хочешь остаться без ресниц, — отрезала Моника, и, прихрамывая от комичной важности, протянула ему свою записную книжку. — На, глянь. Температура идеальная, а мешать надо каждые десять секунд.

— По часовой или против? — спросил он лениво, продолжая мешать в какую-то свою сторону.

ШМЯК!
Его плечо ловит удар книжкой.

— Мне тебя дрессировать надо?! По часовой, Малфой! Ты хоть Профессора слушал?

— Ты только что говорила мешать против часовой! Определись уже! — возмутился Малфой, едва не расплескав зелье, бросая на Монику взгляд, как будто она велела ему вскипятить собственную кровь.

Моника медленно повернула к нему голову, со взглядом, который можно было бы подавать как антисептик.
— Ты ещё меня поправлять будешь, сопляк?

Драко открыл рот — видимо, чтоб оскорбиться, но закрыл, когда заметил, что Снейп уже шагает по рядам, оценивая зелья. Наступила напряжённая тишина, сквозь которую слышно было, как у Невилла дрожит половник.

У Гермионы и Забини:
— «Выше ожидаемого», — кивает Снейп с лёгким прищуром. Блейз улыбается уголком губ, Гермиона сияет.

Гойл и Невилл — неожиданно сносный дуэт:
— «Удовлетворительно», — почти удивлённо хмыкает Снейп. Невилл чуть не падает от облегчения, Гойл кивает, будто это он всё сделал.

Пэнси и Лаванда:
— «Слабо», — обрубает он, даже не смотря в котёл.

Гарри и Крэбб — молчаливо страдают:
— «Натянутое "удовлетворительно". Только потому, что не отравитесь.»

И вот — фавориты. Снейп подходит к парте Моники и Драко, глаза его становятся особенно холодными.

— Мисс Блэквуд. Мистер Малфой. Вы фавориты. А это значит, что вы должны знать больше, чем все остальные. И даже — чем я.
Он щёлкает пальцами.
— Расскажите про фазу остывания. Последствия перегрева. Точные пропорции листа омелы. Чем отличается эта смесь от успокаивающего эликсира шестого курса?

Они начинают отвечать. Иногда Моника — уверенно, чётко, иногда они оба — почти хором, перекрывая друг друга, будто репетировали. Драко пару раз оглядывается на неё, как будто и сам поражён, насколько она всё знает.

Снейп вглядывается в котёл, от запаха чуть отшатывается — и, наконец, бросает:

— Превосходно.

Моника, довольная как кошка у камина, склоняется над котлом ещё раз, практически утыкаясь в него лицом.
— Ну так насыщенно ещё ни одна дрянь не пахла... — говорит она, чихает и вылезает обратно. — Идеально.

Драко усмехается.
— Осталось только налить его в бокалы и отпраздновать твоё возвращение в ад.
— Только если ты будешь официантом, — парирует Моника и толкает его локтем.

Дверь класса Снейпа с глухим стуком захлопывается за спинами Золотой четвёрки. Моника идёт первой, элегантно вскидывая волосы на плечо, потом с брезгливым вдохом смотрит на свою руку.

— Мне срочно надо помыть руки. Я трогала его лицо. Какой ужас. пауза Он же... дышал на меня. — говорит Блэквуд заворачивая рукава мантии

Рон хохочет, качая головой.

— Ага, Малфой это ещё цветочки. Тео Нотт вообще всё зелье пробовал на вкус. Серьёзно. «Надо понимать тело реагирует или нет», — сказал он. Я думал, он в обморок упадёт. — жалуется Уизли.

— А Крэбб мешал не котёл, а воздух над ним. Он ни разу не попал по поверхности. А в конце сказал, что это «стратегия замедленного распределения магии». — Поттер жестикулировал руками, ибо глупость Крэбба не передать словами.

— Блэйз Забини — это просто пытка! Он на спор положил в зелье перо феникса! На спор! А когда котёл запузырился, он ещё и подмигнул: «Смотри, Гермиона, это алхимия — на грани гениальности и катастрофы». Я сейчас на грани катастрофы. — говорила Грейнджер на грани нервного срыва.

Они доходят до коридора с ванной комнатой. Моника резко сворачивает туда, не оборачиваясь

— Снейп определённо издевается. Специально нас скомбинировал с «сливками общества», чтобы проверить выдержку. Следующий урок — наверное, дуэль. С ними. Желательно на смерть.

Гарри тяжело вздыхает.

— А я-то думал, Слизерин — это змеи. Оказывается, там целый зоопарк.

Рон фыркает, а Гермиона едва не улыбается. Где-то за углом слышен голос Пэнси, но четвёрка уже сворачивает в сторону библиотеки. Урока хватает им надолго.