Чужая | Турбо

«Была ты добра ко мне
Была ты мила со мной
Меня не гнала
Хотя и могла
Шутила со мной»

Слова, сказанные Фитилем в темноте переулка, не оставили осадка, они впились, как заноза, которую он не мог вытащить. Все время с тех пор Турбо почти не подходил. Не ругался, не встревал, не спрашивал. Но наблюдал. Всегда откуда-то сбоку, из тени, будто ждал, когда она оступится, когда сбежит. А она не оступалась. Вероника вливалась. Без фальши, без криков. Просто была рядом. И это бесило. Кого-то молча. Кого-то открыто. Но Сутулый — нет. Он не бесился. Он просто держался рядом, чтобы в случае чего «бросить ей спасательный круг». Он сразу верил Нике, и потому не понимал всего кипиша среди пацанов. И в этом была какая-то редкая в их среде тишина — настоящая, надёжная.

•

Выходной вечер в доме культуры начался, как всегда: тусклый свет, запах пота, пива и дешёвых духов. Пацаны из Универсама уже занимали свои места в круге и на лавках у стен, перекрикивая друг друга, а девчонки перебрасывались хитрыми взглядами, строили планы и болтали о том, что происходило в школе, университете, музыкалке...

Ника зашла осторожно, не спеша, и сразу заметила Сутулого. Он сидел у сцены, прислонившись к стене, разговаривал тихо с Зимой, но при этом внимательно следил за входящими. Его взгляд смягчился, когда на пороге появилась высокая девушка в красном свитере, он кивнул ей и жестом пригласил подойти.

— Ты где раньше пропадала? Чего на той дискотеке не было?— спросил он, когда Ника оказалась рядом.
— Да дома дела, — ответила она, оглядев зал.— Ну, тут как, всё так же?
— Ещё как. Не расслабляюсь.

Она улыбнулась краешком губ. С ним ей было спокойно. Он не цеплялся, не требовал. Просто был. Музыка переключилась на медленную, пары растянулись по залу. Илья протянул ей руку, чуть насмешливо:

— Пойдёшь?
— Пойду, — сказала она. Без позы. Без дерзости.

Танец вышел не танцем, а чистым доверием.
Он держал её мягко, не прижимая, но она чувствовала, что, если оступится, он подхватит.
Ника впервые почувствовала, что можно расслабиться, быть собой, а не прятаться в толстом панцире, боясь сказать лишнее слово.

В другом конце зала Турбо танцевал с очередной девчонкой, рыжей, которая пускала по нему слюни, чье имя он даже не помнил, а может и не считал важным спрашивать. Она смеялась, кокетливо поправляла волосы, ловила его взгляд, а он смотрел мимо. На танцпол. Его взгляд стал холодным, почти отчуждённым, когда он увидел, как Сутулый держит Ростовскую. В груди зачесалось, как старый шрам. Турбо оставил свою партнершу, кивнул ей холодно, отошел и закурил, но напряжение не спадало.

«Не твоё дело, не твоё дело» — выдыхал про себя.

Но мозг будто не верил. Потому что это его район. Его люди. И она, хоть и не своя, но уже внутри. Как заноза. Как вирус. И должна быть по всем правилам. И он, как старший, несет за нее и эти правила ответственность.

Когда музыка сменилась, Ника и Сутулый подошли к выходу. Улица была холодной, ледяной, вокруг собирались ребята и девчонки, волной выкатившиеся из душного танцевального зала.

— Если что, обращайся. Пацаны морозятся, а я... ну, привык уже, что ты тут.

Он осторожно поправил ей топорщащийся воротник. Без романтики. Просто... по-человечески.

•

Позже, когда Илья проводил Нику до ее подъезда и уже двигался в сторону своего дома, Турбо нагнал его у качалки.

— Э, стой, — сказал спокойно, но с тем тоном, от которого даже собаки переставали лаять.

Сутулый обернулся.

— Турбо? Что такое?
— Ты чё, с ней ходишь?
— С кем?
— Не юли, блядь. С Ростовской.

Сутулый вскинул бровь.

— А тебе то что?
— Здесь я вопросы задаю, спросил—значит надо
— Да ладно... — протянул тот. — А я думал, ты на это сверху глядишь. Старший, туда-сюда.
— Я и гляжу. Сверху. Но если ты с ней телишься, то говори прямо.
— Телюсь?.. — Сутулый хмыкнул. — Ты сам-то слышишь себя? Мы просто общаемся. У неё голова есть. Знает, как надо.
— Общаетесь?.. — Турбо шагнул ближе. — С девкой из семьи учителей. Которая вчера ещё плакалась у подъезда. Ты совсем уже?
— А ты завидуешь? Что чужая девчонка живет спокойно. А ты вечно как отшельник на выселках.
— У меня, если чё, телок дохера. Мне не до Ростовской.
— Ну тогда чё ты бесишься, а? Не надо за ней следить, она не твоя забота.
— Она с нами.
— Турбо, ты определись, если она с нами—веди себя, как с нашей, а не как с прокаженной.

Турбо молчал секунду. Потом выдал:

— Только запомни. Если начнёте потом отношения свои разбирать и дисциплину разрушать, я вам обоим начищу. За дело.

Он развернулся и ушёл, не оборачиваясь, оставив последнее слово за собой.

•

Турбо уже десять минут стоит у двери подъезда, смотрит вверх. Какой этаж? Какая квартира? Он не знает ничего, кроме этой чертовой зеленой облупленной двери и синей лавки.

Турбо везет, у двери сидит консьержка—женщина лет восьмидесяти, в серой шали и тапочках, слушает «Синюю птицу» по радио на минимальной громкости.

— Здравствуйте, девочка тут живет, Вероника, высокая такая, волосы русые.
— Приезжая чтоли?—она даже не поворачивается на вошедшего парня.
— Да, да, в какой она квартире живет, не знаете?
— Как не знать, знаю, а ты ей кто?
— Я? Одногруппник, за конспектами иду.
— Вот молодежь, днем учиться надо! На третьем она, 22 квартира.
—Спасибо— Турбо даже не улыбнулся, тут же быстро зашагал по лестнице.

Вероника даже не успела переодеться после дискотеки, стук в дверь отвлек, она открывает, параллельно завязывая длинные волосы в хвост. Перед ней Турбо, с руками в карманах и злым взглядом. Лицо каменное. Руки сжаты в кулаки. Но в глазах что-то есть. Слишком много чего-то.

— Ты чё, блядь, совсем охуела?
— Чего?— она удивленно уставилась на парня, не понимая, что за гон.
—Ты что думаешь, если тебя в качалку пустили, ты можешь тут с кем хочешь телиться? Сидишь с Сутулым, тянешь его, танцуешь как вафлерша...
— Вафлерша? За языком следи, ты кто такой?—повысив голос, ответила девушка. Ее руки сжались, а скулы напряглись от злости.
— Я тот, кто, если завтра тебя кто-то зацепит, будет разруливать. А не этот твой романтик с качалки.
— Да ты один просто, вот и бесишься, не получилось со свету сжить.
— У меня баб — очередь, поняла? Я один, потому что не телюсь со всеми подряд, как некоторые Сутулые.
— Он хотя бы человек.
— А я кто?
— Ты?..Я б сказала, но нельзя же, ты  у нас «старший»—она насмешливо протянула последнее слово, показывая пальцами в воздухе кавычки.

Он стоял молча. Зубы сжаты, пальцы в кулаки, зелёные глаза сверкают под потолочным светом.

— Смотри, — сказал он тихо. — Продолжишь вести себя как шалава — никто тебя вытаскивать не будет. Даже я. — слова лились таким бурным потоком, что Валера едва успевал думать, что он вообще говорит.
— Даже если с Сутулым, какая тебе разница?
— А такая, что Фитиль все не уймется никак, приходил рассказывал, что расчихвостил тебя в подвале этом, обрадуется твой Сутулый, когда узнает?
— Ничего не было, вы обещали, что решите с Хадишевскими... Решили блять?Решалы...Проваливай отсюда.— ее голос стал тише, будто кто-то надавил на горло.

Он ушёл, не прощаясь. А у неё внутри жгло от злости, от обиды. Не принимает— не надо. Но разбрасываться такими словами он не имел права. Еще и слова Фитиля снова укололи в грудь, никто не вступился за нее, такое нельзя сказать просто так, нельзя. Ника хотела бы зайти в квартиру, расслабиться, но замшевая куртка уже оказалась на плечах, а ноги сами вели в сторону Вишневского.

Снег хрустел под ногами, она запиналась, на глазах пелена, голова отключена. Между районами частный сектор. Заброшенная хатка на углу— притон для местных алкашей, забор старый, разваливающийся. Вероника оторвала от него деревяшку с гвоздем, держала ее в руках так, будто это автомат, который сохранит ей жизнь.

Показалась знакомая ржавая дверь подвала, в котором она провела двое суток, тошнота подкатила к горлу, как напоминание о дырявом грязном линолеуме и сальных взглядах Хадишевских. Ника постояла пару минут, пытаясь унять сердце, намеревающееся вырваться из груди.

Она толкнула железную дверь плечом.
Скрип. Тишина на долю секунды. Потом шум голосов, запах перегара, дешёвого табака, прелых тряпок и одеял.

— Закрой, блядь, дверь, дует! — крикнул кто-то в глубине.

Она сделала шаг внутрь. Тусклая лампа осветила два силуэта за маленьким столиком в центре комнаты: Фитиль и Хриплый, играют в карты. Увидев девушку, с доской в руке, мокрыми от снега ботинками и сбившимися от ветра в ком волосами, они замерли.

— Вернулась все-таки, красавица?— Фитиль рассмеялся, вставая со стула и осматривая ее с ног до головы.— А они мне не верили, представляешь— он обратился к своему товарищу.
— Говорят, чешешь языком про меня, мол спали мы с тобой.— она стояла неподвижно, накрепко вцепившись в деревяшку пальцами.
— Не, не, не, такого я не говорил, я им на подумать дал, может было что, а может нет, пусть сами решают, ничего не утверждал.—он говорил спокойно, продолжая карточную игру, но уже стоя.
— Ты должен сказать им, что ничего не было, и больше ни слова про меня не пиздеть— она говорила тихо, неуверенно, осматриваясь по сторонам. Былая уверенность испарилась, как только захлопнулась дверь.

Фитиль и Хмурый рассмеялись еще сильнее.

— Ты совсем ахуела чтоли? Пришла ко мне на район, и хочешь, чтоб я тут плясал перед тобой?
— Хочу, чтобы за базар отвечал.
— А старшие твои что не пришли разбираться? Похуй им?
— Они меня отправили.— соврала.
— Да, конечно. Думаешь я Адидаса первый день знаю, он же не синяк какой, чтоб скорлупу одну на переговоры отправлять.
— Базар про меня идет, значит я на переговоры и иду. Ты еще извиняться за свои слова будешь, понял?
— Извиняться? Я? Перед тобой? — эти слова разозлили его, он подошел ближе, замахнулся.

Ника среагировала моментально, гвоздь с деревяшки вошел в руку Фитилю, он взвыл, цепляясь в руку пальцами.

— Не смей меня трогать.— ответила холодно, почувствовав силу в своих руках.
— Сука, за такое бы раньше в рытвину закопали.— рыкнул Хриплый, доставая доску из руки Фитиля, а после начал двигаться в сторону девушки
— Стоять!— крикнул Фитиль— Не трогай ее, заслужил.

Ника выдохнула, но не расслабилась.

— Проваливай отсюда, пока целая, и больше такого не выкидывай, я тебя не тронул, а другие бы уже яму копали.
— Не говори про меня ничего больше, даже не смей, иначе гвоздь этот окажется в глазу. Ничего не было— она медленно отступала, но понимала, что вряд ли смотрящий будет ее слушать.
— Не было, не было. Вот ебанутая.— прошипел Фитиль, держась за кровоточащую дырку в руке.

Ника быстрым шагом вышла из подвала, понимая, что ее выходка еще обернется ей боком, но терпеть такое отношение к себе она не могла. Если никто не вступился за нее—вступится сама.