Глава 10. И нет гари и тоски
«Всюду черти, надави брат на педаль
Час до смерти, да сгоревшего не жаль»
Коробка кипела второй день.
Марат чуть не сломал кулак об стену.
— Где она?!
Зима курил молча. Глаза холодные.
Сутулый вертел лезвие на пальце, как будто искал, кого им воткнуть.
— Кто последний видел? — спросил Адидас.
— Я, — выдохнул Сутулый. — Мы после пар вышли... и всё.
— Она не слилась, — бросил Зима. — к родителям ее ходил, тоже не видели.
— Её забрали, — сказал Адидас , сидя на столе— Без следа.
— Кто? — Марат сорвался— Кто, блядь?!
— "Хади-Такташ", — сказал Пальто, только зашедший в круг—вчера слышал у магазина, один базарил, что «Фитиль свою нашёл», сначала не придал значения.
— Хади-Такташ? — Сутулый щурился. — Фитиль?
— Он. Уверен.
— Суки, — процедил Марат. — Они чё, думают, мы не найдём?!
Турбо молчал.Стоял в тени, как всегда.
Сигарета сжата в пальцах. Сердце глухо стучит в груди.Он вспомнил, как она смотрела на него.Вечно вызывающе.Вечно не в тему. И вечно с огнём в зеленых глазах.
«Она бы не слилась. Не сейчас.»
Он выдохнул в темноту, отбросил сигарету и сказал тихо:
— Я знаю, где они собираются. Есть место на Вишневского. Подвал. Старый, законсервированный. Слева от котельной.
Адидас кивнул.
— Берём троих. По-тихому. Без говна. Если она там — выносим. Если нет — сжигаем им угол. Пускай знают, что не с теми связались.
— Я иду, — сказал Турбо.
— Без базара. Только не порви никого раньше времени, а то ты бешеный.
•
Ника очнулась в кровати. Рядом никого.
Всё тело ломило.
Но хуже было в голове.
Пусто. Пусто. Пусто.
Еле-еле, хромая, дотащилась до двери—заперта. За дверью два голоса, играют в карты.
— Твари, отпустите.—прохрипела Ника, скатываясь по стене и ударяя кулаком в дверь.
— Оооо, кто проснулся—смеясь, протянул голос за дверью.
Ника узнала, это был «Хриплый»—скучный парень, лет 25, с носом, как крюк. Он дёрнул дверь, чтобы бросить ей фляжку с водой.
— Пей. Не сдохни раньше времени.
Она не отвечала. Фляжку тоже не взяла, в голове умирала надежда.
«Открой ты дверь, тварь. Ну давай...»
Дверь в подвал открылась и через минуту в комнату зашел Фитиль.
—Сбежать говорят, пыталась.— он расхаживал над ней, как коршун.
Ника молчала
— Ну чего ж ты бежишь, красавица? Ты посмотри, как у нас хорошо, кормят, поят, всегда под охраной.
Она встала.Медленно. Еле стояла на ногах, сил почти не осталось, все тело болело от синяков, волосы сбились в один большой колтун, под губой застывшая кровь.Подошла к нему вплотную.
— ИДИ НАХУЙ.
Фитиль в ответ лишь рассмеялся. Бросил ей одежду на кровать и полотенце.
— На, переоденься, да вытри кровь всю, а то нихуя не красавица. Вечером на дискотеку пойдем.
Хлопнул дверью и ушел. Щеколда снова закрылась.
•
Снег шёл стеной, как будто хотел смыть весь город к чертям. У Вишневского темно.Трубы гудят, как будто город дышит через рот. Четверо в чёрных куртках, натянутых до носа, шли без звука. Турбо шел первый, тяжело дыша. Зима с монтировкой в руках. Сутулый — с ножом. Адидас с бешеными глазами.
У подвала закис замок. Турбо дёрнул его резко. Металл хрустнул. Они вошли.
Скрип.
Хлопок.
Гул шагов.
Ника приподнялась.
«Видимо снова Фитиль.»
Но за дверью мужской голос. Живой. Холодный:
— Ростовская!
«Сутулый?!»
Дверь распахнулась. Свет ударил в лицо.
Первым вошёл он.
Зелёные глаза. Кудри взлохмачены.Как штык. Турбо. Он не сказал ни слова. Только глянул.
Видел: на ногах еле стоит. Вся в пыли. В синяках.
Но не сломленная . Она подняла на него всё тот же упрямый взгляд.
— Я уверена была, что не придёшь, — прошептала она.
— Ну, вот и облом.
Драка началась в ту же секунду, как один из Хадишевских выскочил из соседки.
Зима вмазал первым.
Сутулый вторым.
Он орал как бешеный:
— Твари! Руки от неё!
Фитиль появился позже, увидев, как его «трофей» вырывают из логова.
— Она сама пришла! — орал он, уворачиваясь от кулаков Турбо. — Сама! Добровольно!
—Сама скажет! Сама блять, а синяки тоже сама?— Сутулый глянул на неё.
Ника смотрела на него, зрачки дрожали.
— Ростовская? — выдохнул Зима.
Она оглядела парней, морщась от боли
—Заберите...Я не сама...
— Слышал? — Адидас вмазал Фитилю. — Мы ее забираем.
— Адидас, ты про долг не забыл свой? За скорлупу деретесь так, будто она уже прижилась- выплюнув кровь, спросил Фитиль
— А ты не забыл, что чужих трогать нельзя, утырок? Нам решать, прижилась она или нет. Еще раз рядом увижу—подожгу подвальчик ваш. Никакого долга больше нет, иначе пизда вам, черти.
Парни раскидывали ударами наступающих Хадишевских, а Сутулый быстро вывел Нику на улицу.
На улице она шла между Турбо и Сутулым, на которого облокачивалась.
Валера не говорил.
Она тоже.
— Я ж не своя, тебе похуй должно быть— тихо выпалила наконец.
— Похуй—сказал он, вытирая кровь с губ.
— И всё равно пришёл?
— Не потому что ты сильно нужна
— Заметила
— А потому что если дать слабину, потом начнут резать всех.
Дальше шли рядом. Молча.