Глава 12
Глава 12
Личный сорт мазохизма
Твои глаза будто дикий изумруд,Твои уста будто самый спелый фрукт.Я зову тебя за собой,Всё так неважно, когда ты со мной.Гости Гаррисона. Халаты
В их с Лизой любимом кафе практически не было народа. Впрочем, как и всегда. Растения привычно поглядывали вниз со своих кашпо, подвешенных у самого потолка. Им были безразличны человеческие страсти, ссоры, ревность и радости первых отношений. Время шло, а они не менялись. Марк стоял у кофемашины, обслуживая девушек, только что зашедших с улицы. Лиза задумчиво поглаживала бархатный листок фиалки, стоявшей посередине столика, и думала, что её лучшей подруге стоило бы отнести сюда свой цветок на реабилитацию. Она почти не смотрела в сторону своего парня. Она так привыкла к нему, что могла предугадать каждое его действие не глядя. Сейчас он протянет одной из девушек стаканчик с горячим рафом и улыбнётся. Сложно было не ревновать, когда практически каждый день её избраннику строили глазки десятки юных особ, по крайней мере, так казалось Лизе. Желание подскочить и поцеловать Марка на глазах у тех двух посетительниц, чтобы они раз и навсегда поняли, что этот красавчик уже занят, так и не покидало её. Ева грела руки о кружку с облепиховым чаем. Она прервала свой рассказ, чтобы сделать небольшой глоток. Это было ошибкой, она обожгла язык и вздохнула. Даже её любимый чай решил причинить ей боль. Ева подумала, что в следующий раз нужно быть немного аккуратнее. Конец ноября на удивление выдался очень холодным. Первый снег уже выпал пару недель назад и с тех пор не сходил. За окном белели тропинки и кусты, лужицы давно подёрнулись коркой льда, а снежинки кружились в причудливом танце в свете уличного фонаря. Идеальное место для первого поцелуя, жаль, Еве было некого целовать.
Могло показаться, что этот месяц длился вечность, но для Евы время всегда текло немного иначе, чем для остальных. На самом деле прошло всего лишь четыре с небольшим недели. А это всего лишь четыре пары по физиологии, четыре занятия по анатомии, четыре учебных субботы и, к сожалению, целых четыре встречи с Ильёй Александровичем. А это целых тринадцать с половиной часов в его обществе, каждая минута из которых была ещё мучительнее предыдущей. Дольше время тянется только на практике в больнице, когда ты привозишь очередную бабульку на узи сердца и сидишь с ней в очереди, пытаясь мило поддерживать разговор. Весь ноябрь был для Евы серым пятном с яркими крапинками встреч с Мирославом.
С момента примирения Ева и Лиза больше не ссорились. Отношения одной из них оказались очередным испытанием для дружбы, которое они смогли успешно преодолеть. Розовые очки начали понемногу сползать, Лиза прекратила поминутно восхищаться своим бойфрендом и думать только о нём. Она вспомнила об учёбе, и очень вовремя, потому что конец семестра был не за горами, а количество её отработок не сдвигалось с мёртвой точки. Стоило ей закрыть одну, как на её место тут же приходила вторая. Или несколько сразу. Как головы гидры, но Лиза пока не могла придумать, что станет её огнём. Возможно, ей стоило проводить меньше времени в этом кафе, но об этом она не хотела даже и думать. Шла отрабатывать гистологию и пропускала анатомию. Отработка по анатомии совпадала с философией, и этот порочный круг Лиза была уже не в силах разорвать. Казалось, что куда проще будет всё бросить к чёртовой матери. Кто-то из их преподавателей сказал, что медицинское образование, да и медицина в целом, – вечное насилие над собой. А мазохисткой Лиза не была. Ева стала терпимее по отношению к подруге. Она решила, что нельзя продолжать быть такой эгоисткой и стоило бы разделить приятные события из жизни Лизы и предложить помощь с долгами: поделиться материалами или объяснить сложную тему. Однако о неудачной попытке отработки ферментов она не спешила рассказывать. Так или иначе, момент доверия был утерян. Чтобы его вернуть, пришлось бы потратить не один месяц. Эта недосказанность мучила Еву. Не считая этого, всё вернулось на круги своя.
Несмотря на то что все лекции и часть дисциплин, в том числе и гистология, уже закончились, Ева не могла позволить себе расслабиться. Она считала, что отдыхать ещё рано. Она уже дала себе отдохнуть и потеряла бдительность один раз, и что из этого вышло? Ничего хорошего. Гистологию закрыла на четвёрки, а олимпиаду пропустила из-за недели контрольных, так что шансов не сдавать экзамен не было никаких. Время от времени Еву посещала мысль, не начать ли уже готовиться к нему. Лиза в эти моменты выступала в роли голоса разума, твердившего, что до января ещё далеко и не стоит переживать раньше времени. Тем более что старшие курсы служили живым доказательством, что любую дисциплину можно выучить за трое суток. От автомата по анатомии Еву теперь отделяла всего лишь пара контрольных, перед которыми она с каждым днём переживала всё сильнее. Чем ближе были экзамены, тем страшнее становилось. Как будто от них зависела вся её жизнь, а не только моральное состояние и настроение на январь. Хотя, казалось бы, Ева настолько привыкла всё своё свободное время учить что-то, что вкупе с очень хорошей памятью обеспечивало очень лёгкую подготовку и отсутствие нервных срывов. Практически.
– Ты ведь сама видела, что он меня просто завалил, – Ева вспомнила произошедшее утром.
– Ты же знаешь, что я даже не открывала тему, – Лиза вздохнула, всю пару она безуспешно пыталась учить физиологию. – Я не могу судить.
– Он попросил меня рассказать механизм атеро…
– Ев, я всё ещё ни слова не понимаю, давай просто сойдёмся на том, что он последний месяц ведёт себя как козлина. Почему ты вообще ходишь к нему на пары, если всё равно каждую отрабатываешь?
– Он как будто этого и добивается, – Ева грустно посмотрела в свою кружку, из которой уже не поднимался пар, сделала глоток, язык неприятно защипало, но лёгкое тепло с ароматом облепихи разлилось по её телу. С того дня, который она вспоминала с содроганием и слезами на глазах, Илья Александрович выглядел поникшим и разбитым. Новых попыток сблизиться он не предпринимал, поэтому Ева решила, что посещать его пары снова безопасно.
На биохимии больно было и Еве, и её преподавателю. Тот не хотел видеть эту студентку, не хотел вспоминать Маргариту. Он мстил, как может это делать молодой обиженный преподаватель, считающий себя самым умным и не думающий о последствиях. Он пытался изжить Еву. Спрашивал её каждую пару, докапывался до каждого слова и каждой мелочи. Воспринимал её слова как хотел, лишь бы можно было выкрутить всё так, чтобы было достаточно для отправки на отработку. Говорил, что ей не стать врачом и более глупой студентки он никогда ещё не видел. Сравнивал постоянно её с Катей. Итог был один – корявая «2» в журнале и мысли Евы о том, что она обязательно отработает. Илья Александрович был уверен, что для отличницы до мозга костей это испытание будет не по зубам. Он хотел потопить эту студентку в отработках, деморализовать. Думал, что её хвосты будут копиться, что скажется на её учёбе в целом, и в какой-то момент она не выдержит и уйдёт в академ. На реализацию плана должно было уйти некоторое время, но результат того стоил. Да, он мог прибегнуть к связям отца, но разве это интересно? Для Евы же эти пары были личным сортом мазохизма. Она пыталась показать, что её просто так не втоптать в грязь, и поэтому каждый раз выслушивала всё с гордо поднятой головой, чтобы потом дома долго рыдать в одиночестве. Или жаловаться Лизе или Мире без особых надежд, что кто-то сможет решить её проблему. В Илье Александровиче она больше не видела монстра в человечьем обличии, перед ней теперь всегда был молодой мужчина, чьё чувство собственного величия было очень сильно уязвлено. Ей казалось, что за жестокими улыбкой и взглядом, желанием получить любую вещь здесь и сейчас то и дело проглядывал глубоко израненный человек с разбитым сердцем. Но она не чувствовала ни капли жалости к нему. Некоторые поступки не проходят бесследно. Еву не покидало ощущение, что гораздо правильнее и проще было бы, если бы она никуда не выходила из дома по пятницам.
– Ладно, в понедельник отработаю, – эту фразу за последний месяц она произносила слишком часто.
– Конечно, я даже не сомневаюсь в тебе, заодно и мальчика своего снова там встретишь.
– У него вообще-то имя есть, – Ева нахмурилась, но только для вида.
– Я отбиваю все разы, когда ты Марка называла «тот бариста», – Лиза ехидно улыбнулась и как-то рефлекторно повернулась в сторону, где должен был быть Марк, наблюдающий из-за кассы за своей девушкой. Он тут же отвернулся, чтобы не выдать себя.
– И много ещё?
– Двенадцать.
Девушки рассмеялись.
Ева вспомнила о тех беззаботных минутах, которые провела рядом с парнем с кудряшками. Мирослав не был её мальчиком, но они были в паре шагов от того, чтобы стать близкими друзьями. И хотя никто из них двоих пока что не собирался в этом признаваться, оба хотели стать чем-то большим. Пусть их общение сводилось к паре-тройке часов на ненавистной только для Евы кафедре, пусть поболтать по душам они могли от силы минут пятнадцать около её подъезда, в ожидании, не объявится ли тот, о ком она всеми силами старается не думать, или полчасика на кухне, но оба всем сердцем любили эти мгновения. Это было их оазисом среди пустыни, имя которой было учёба в медицинском. Ева понимала, что Илья Александрович вряд ли снова окажется возле её дома, но ей было так приятно внимание Мирослава, что она не хотела терять эти секунды, каждая из которых становилась вечностью.
Их идиллию испортило одно – появление Ильи Александровича в один из недавних вечеров. Кто будет принимать отработку, никогда не было известно заранее, но он появился настолько внезапно, насколько это было возможно. За пару минут до начала в кабинет заглянула завкафедрой, окинула студентов весёлым взглядом, попросила их немного подождать. Только Ева успела выдохнуть, что отработка пройдёт быстро и беспечно, как появился он и надменно уселся за преподавательский стол. Уставшим взглядом окинул кабинет. Через час он должен был заехать за Катей. Перед ним встал выбор: отпустить всех с тройками или заставить старосту немного помучиться в бесцельном ожидании. За своими размышлениями он не заметил Еву, которая молча собрала свои вещи и пулей вылетела из кабинета. Она понимала, что не успеет всё закрыть до конца семестра, если пропустит хоть один понедельник, но испытывать унижение, тем более перед незнакомыми людьми и Мирой, ей совсем не хотелось. Студентка хотела хлопнуть дверью, приложила максимум усилий, но звука, с которым бьётся дерево о косяк, не услышала. Пришлось обернуться.
У Мирослава было достаточно секретов, в основном связанных с тем, кто именно из его родственников или их знакомых на какой кафедре работает, но этот не имел прямого отношения к родственным связям. Дело было в том, что биохимию он знал отлично. Лучшая подруга его бабушки часто приезжала к ним на дачу. Для Миры это были одни из самых тёплых воспоминаний детства. Эти пожилые женщины никогда не обсуждали при нём работу, но старались приобщить ребёнка к делу всей их жизни, каждая как могла. Мысли, что он не станет врачом, никто не допускал. Подруга бабушки рассказывала ему, как устроен весь мир на уровне молекул и веществ и какие превращения в нём идут каждую секунду, так что шансов не полюбить химию, а впоследствии и биохимию, у него не было.
– Мира, видишь то красное яблочко? – пожилая женщина улыбнулась.
– Ага, – мальчик проследил за тем, как она срывает фрукт с ветки, вытирает его о свою кофту и протягивает ему.
– Кушай, – та с улыбкой посмотрела, как Мирослав откусил немного. – Сладко? – Мальчик кивнул. – Это из-за фруктозы и сахарозы, – она начала рисовать на тетрадном листе формулы, совсем непонятные для ребёнка семи лет. Мирослав внимательно следил за тем, как вслед за движением карандаша появляются сплющенные пятиугольники с палочками и буквами.
Именно эта женщина заглянула перед отработкой и всем улыбнулась. Принимать кафедральные, на которых был мальчик, ставший ей почти внуком, она не хотела, а делать вид, что видит Миру в первый раз, не смогла бы. Она удивилась, когда заметила его в кабинете, и ушла искать кого-то, кто смог бы её подменить. На её счастье, на кафедре остался один молодой преподаватель, который ей, по правде сказать, никогда не нравился, но возможности изменить состав кафедры не было. Поэтому Мирослав знал, что после заведующей зайдёт кто-то другой, возможно, даже тот, кого ни он, ни Ева видеть не хотели. Мира, не задумываясь, вышел вслед за Евой и не дал ей хлопнуть дверью. В конце концов, он был здесь только ради неё. Знал, что у той проблемы не столько с этим предметом, сколько с тем, кто его ведёт, поэтому намеренно допускал грубые ошибки на парах, чтобы каждый понедельник возвращаться на эту кафедру, лишь бы увидеть её ещё раз. Ради неё пришёл и ради неё же сбежал. Он подумает о том, как объяснить своё странное поведение бабушке, но позже. Лариса Николаевна точно уже ей позвонила и доложила обо всём. Его бабушка, несмотря на всю свою трезвость научного ума и хладнокровие по отношению к лабораторным животным, была человеком широкой души и верила в любовь всем сердцем. Она должна всё понять.
Хотя в коридоре толпились ребята, которые не успели прийти вовремя и занять места в кабинете и которые всё ещё на что-то рассчитывали, Ева видела только Мирослава.
– Не надо, ему это и нужно, – начал тот, мягко закрыв дверь. – Не дай ему подумать, что бежишь с поля боя.
Он так и не узнал, что произошло между Евой и этим преподавателем, но не хотел давить, чтобы это выяснить. Мирослав просто хотел, чтобы она не грустила и была в безопасности, поэтому добавил:
– Он освободится не раньше, чем через часа три-четыре, но, может, тебя проводить?
– Уверен, что хочешь? Я прослушала без тебя ещё две главы.
Мира схватился за сердце, сделав вид, что от такой печальной новости оно разбилось.
– Когда успела? – Он знал, что Ева слушает «Преступление и наказание» только когда идёт куда-то. В пятницу он провожал её после биохимии, за субботу и утро этого дня она бы вряд ли столько смогла прослушать.
– Большая уборка, – улыбнулась Ева. – Простишь?
– Пойдём.
Слушать аудиокнигу по дороге с биохимии уже стало их маленькой, но такой приятной традицией. Осознание, что их связывает что-то помимо учёбы, согревало сильнее, чем облепиховый чай. Они шли молча, их пальцы иногда случайно соприкасались в моменты, когда тропинка, ведущая к дому Евы, становилась уже, так что им приходилось идти ещё ближе друг к другу. Тактильные нервные окончания посылали в мозг импульсы, оживляющие бабочек в её животе. Она улыбалась, глядя под ноги, чтобы не споткнуться или не поскользнуться, хотя знала, что Мира её поймает. Более того, в глубине души ей даже хотелось упасть, чтобы оказаться в его объятиях.
Ева пригласила Мирослава зайти. Ей нравилось сидеть по вечерам на кухне и болтать с ним, узнавать его всё больше и больше. К тому же она купила новую симпатичную кружку.
– Если бы мне было шесть, я бы сказала «давай дружить», – смущённо произнесла Ева, протягивая Мирославу чай в кружке с изображением собачки. Она умолчала о том, что целую неделю искала такую на различных сайтах.
– Я бы тогда ответил «давай», – улыбнулся Мирослав и взглянул на кружку. – Вылитая Арли.
Ева поёжилась: сложно в одночасье преодолеть страх, шедший с тобой рука об руку, сколько ты себя помнишь. Но если ей понравился парень, который любит собак, она должна предпринять попытки избавиться от своей фобии, правда, признаваться в боязни этих животных в её планы пока что не входило.
– Ева? Всё хорошо? – Мира всегда внимательно наблюдал за ней, и ни одна перемена в её настроении, ни одно движение не могли укрыться от него.
– Да, наверное, сквозняк. Лучше расскажи, почему твою собачку зовут Арли, это как-то связано с арлекинами? – Вместо ответа Мира рассмеялся. – Да что смешного-то я сказала? Лучше расскажи!
На самом деле Ева очень любила болтать, в основном о себе и об учёбе, но с ним она приняла на себя роль слушательницы. Как бы она ни пыталась узнать, ведёт ли кто-то из его родственников у неё пары, всё было тщетно. Как-то она, не думая ни о чём, спросила, не будет ли его девушка против, что он регулярно провожает какую-то особу до дома. Ева почему-то не допускала даже мысли, что никакой девушки может и не быть, но когда поняла, что ошиблась, бабочки в её животе затрепетали с двойной силой, выписывая где-то в пространстве Траубе его имя. Теперь она пошла по вещам, которые ему нравятся, увлечениям и хобби, если он, конечно, что-то успевает помимо учёбы. Первым делом решила расспросить о собаке.
– Нет, с арлекинами ничего общего нет. Вообще она Орлетта. Это имя у неё во всех документах от заводчиков. Нам сказали, что в кличке обязательно должна быть буква «а», и «Орлетта» превратилась в «Арли», да и произносить стало немного удобнее. Опять сквозняк? – Он заметил, что Ева снова вздрогнула. – Может, расскажешь, в чём дело? Мы же всё-таки друзья, – добавил медленно, словно пробуя слово «друзья» на вкус.
Возможность объясниться застигла её уже в пятницу, когда Мирослав провожал её после пары по биохимии. Ева даже сквозь речь чтеца в наушниках, тревоги Раскольникова и очередное упоминание жёлтого цвета в книге (на этот раз при описании Порфирия Петровича) услышала звук, который заставил её оцепенеть от ужаса. Казалось, ещё немного, и она потеряет сознание. Где-то недалеко от них залаяли собаки. Были ли это домашние, каждую из которых хозяин крепко держал на поводке, или уличная свора, Ева не знала, да и проверять ей не хотелось.
– Давай пойдём другой дорогой, – проговорила она очень тихо, губы её еле слушались.
– Ты что, боишься собак? – Мира улыбнулся, но заметил, что она чуть не плачет, после чего вмиг стал серьёзным и погладил её по плечу, пытаясь приободрить. – Ева, всё хорошо, они далеко и тебя не тронут. Мы пойдём в обход.
Ева прижалась к Мирославу, вдохнула аромат его терпкого одеколона. Он её приобнял, на что она прижалась ещё сильнее.
– Хорошо-хорошо, постоим ещё немного, – Мира обнял Еву ещё крепче и подождал, пока её страх утихнет и они снова смогут продолжить свой путь. Звук лая удалялся.
Они сделали большой крюк по главным и хорошо освещённым улицам, собачники им больше не встречались. Дорога заняла гораздо больше времени, чем привычный их маршрут, «Преступление и наказание» они больше не слушали. Мирослав всё ещё слегка приобнимал Еву, а та в ответ испуганно прижималась к нему, услышав любой шорох. Страх понемногу отступал, но ей нравилось пользоваться возможностью быть как можно ближе к Мире, пока рассказывала, что же произошло, когда она была ещё совсем маленькой. В этот день благодаря внезапному порыву Евы они впервые обнялись на прощание. Мирослав старался вести себя сдержанно, но в душе у него взрывались салюты и праздничные хлопушки.