Часть 8. Только бы успеть
Вроде бы, после известия о том, что близкого человека находят мертвым, люди страдают. Запивают всю свою боль алкоголем, переходят на крайние меры и утопают в этой грязи, а потом и представления не имеют, как из всего этого дерьма нужно выбираться. Никто не протянет руку помощи. Все заняты своей жизнью, а спасать себя же нужно самому. Как бы не было больно и обидно, иначе тот самый свет в конце тоннеля - погаснет, и тьма раскроет свои объятия.
Но ему больно. Настолько, что хочется навзничь упасть на грязную землю и лежать, смотря на звездное небо, пока тело не онемеет от холода. В голове нет никаких предположений, с чего нужно начинать и как вытащить Эмилию из детского дома, учитывая, что Валера ни кем ей не приходится по биологическим меркам. Ситуация с каждым разом становится всё сложнее и, вроде бы, можно оставить малышку и надеется, что её заберет семья получше, но ради чего тогда умирают Андрей и Аниса? Они отдают свои жизни за эту малютку и вручают её Валере в надежде, что тот убережет её, ведь он единственный, у кого есть такая возможность.
— Валер? - Наташа присаживается рядом на обшарпанный стул в больничном коридоре и осторожно укладывает ладонь на широкое плечо, считывая эмоции и уставший вид парня, сидящего рядом. — Ты уверен, что хочешь это видеть?
Он поднимает красные, от недосыпа, глаза на девушку и с минуту сверяет её взглядом, отвечая, вроде бы, на такой лёгкий вопрос в своей голове. Конечно, не уверен. Кто будет готов увидеть труп любимого человека воочию и надеяться, что земля не уйдет из под ног, а сердце, не успевшее восстановиться от новости о смерти, вновь разобьётся на осколки?
— Нет, - честно признается Туркин хриплым голосом, который кажется Наташе более, чем безжизненным. Ей жалко его, а тем более, очень тревожно наблюдать со стороны за тем, как он изводит себя, из-за чего сильно теряет в весе и становится чертовой оболочкой в который раз за эти месяцы. — Но я должен увидеть её, чтобы принять тот факт, что её больше нет.
Нет ни её, ни её заразительного смеха, ни лучезарной улыбки, которую так сильно любил Валера и потерял по щелчку пальцев только потому, что позволил Анисе приблизиться. Изначально знал и понимал, что ни чем хорошим эта история не закончилась бы, но тогда почему? Почему не оттолкнул и не убежал прочь, вырывая собственное сердце, что сейчас едва ли билось, по пути в неизвестность? Ответ прост: он нашёл в ней своё спокойствие. То самое, о котором когда-то давно говорила мама, усаживая любимого сына на колени, и заливисто смеялась с очередной детской теории, сказанной Валерой. А тот только улыбался во все зубы и чувствовал себя самым счастливым человеком на планете, потому что мама смеялась. Она была рядом в сложные периоды, как и Аниса, которая, словно была послана ему с небес, вместе с ещё одним маленьким ангелочком. Но он не спас ни маму, ни Анису. Никого из них, кроме Эмилии, не получилось спасти, а чувство отвращения к самому себе - добивало. И сейчас, в данный момент времени, его самая главная задача всей своей жизни - спасти Эмилию. Её он просто обязан спасти.
Переступив порог морга, Валера тут же ёжится от холода и прикусывает внутреннюю сторону щеки, впиваясь ногтями в ладонь и оставляя следы полумесяцы, потому что желание развернуться и уйти отсюда - растёт слишком быстро. Но он больше не намерен жить в иллюзиях, где все счастливы и всё хорошо. Пора принимать реальность такой, какая она есть. Только вот, она оказывается настолько жестокой, что у Валеры, в очередной раз, подкашиваются ноги, когда он видит труп, когда-то любимой им, девушки.
В глазах темнеет, когда взгляд цепляется за длинные, белокурые волосы, аккуратно уложенные по двум сторонам от плеч. На ярко выраженной ключице красуется, смеясь Туркину в лицо, продольный шрам, не имеющий своего естественного, красного оттенка. Пухлые губы обветрены и не налиты кровью. Совсем белые, едва ли не синие. Этого быть не может. Не может Аниса лежать на этой проклятой железяке и быть совершенно мёртвой. Он надеется. Надеется на то, что Вова ошибается, когда опознает тело. Но... Надежда ведь всегда умирает последней?
— Блять... - ему кажется, что это, в принципе, всё, что может сорваться с его губ за сегодняшний день. Слёзы начинают литься из глаз сами по себе, и ему, если честно, хочется вопить от боли, забившись в самый дальний угол этой кошмарной, объятой смертью, комнаты.
Сжимая в одной руке шапку, а другую прижимая к губам, Валера отворачивается от трупа блондинки и садится на корточки, поддаваясь рыданиям, что накрывают его с головой. За все годы после смерти матери, он не плачет совсем, в отличие за последний два месяцы, в которые, походу, наверстывает упущенное. Боль подобна вирусу. Распространяется по всему телу, смешивается с кровью и отбирает какие-либо жизненные силы, затмевая собой разум. От неё хочется кричать. От неё хочется убежать далеко в неизвестном направлении, зная, что скрыться от неё - не получится. Она не гончий пёс. Боль даёт нам понять, что мы ещё живы. Что, к сожалению или счастью, мы не бесчувственные монстры и, всё-таки, умеем любить всем своим, как нам кажется, гнилым сердцем.
Ему требуется несколько минут, чтобы взять себя в руки. Несколько минут, чтобы снова встать на ноги и взглянуть на безжизненное тело девушки в очередной раз.
— Как... - он запинается, отворачиваясь к холодной бетонной стене, и прикладывает ладонь к губам, чтобы не позволить сейчас своему голосу сломаться. Ему требуется приложить слишком много сил для того, чтобы вновь взглянуть на труп девушки с неестественным синим оттенком кожи и говорить себе мысленно из раза в раз, что всё происходящее здесь - не игры его бурной фантазии. — Как она умерла?
— По моему заключению, Аниса Романовна была ещё жива, когда её целенаправленно утопили в реке. Некоторые раны на её теле несовместимы с жизнью, но умерла она именно от того, что захлебн... - Валера даже не в силах поднять глаза на мужчину, который всё продолжает и продолжает ему что-то говорить. Он не слышит его совсем. Только смотрит на безжизненное лицо блондинки, цвет волос которой потерял здоровый, золотистый оттенок, а понимание того, что она мертва - медленно подступает к его сознанию.
***
— Я дочь свою вернуть хочу, вы меня слышите или нет? - он, мягко говоря, устает уже что-либо доказывать инспекторше, чьи пальцы, на протяжении получаса, теребят бедную ручку и налавливают на тонкий слой пластика, что совсем скоро треснет под таким нажимом.
Валера, правда, хочет сделать всё возможное, что в его силах, чтобы забрать Эмилию и, закончив со всеми своими делами, уехать отсюда вместе с ней как можно дальше. Сейчас его до сих пор трясёт от того, что ему приходится увидеть утром в морге и договариваться о похоронах, едва составляя из слов цельные предложение, несущие какой никакой смысл. После двух таблеток успокоительного и часового разговора с Наташей, которая обещает, что решит все вопросы по поводу похорон сама, Валера не придумывает ничего лучше, чем заглянуть к инспектору ПДН, ранее хоть как-то связанной с Андреем.
— Её не могут тебе отдать, хотя бы потому, что у тебя нет места работы и условий для проживания маленького ребёнка, - Ирина Сергеевна пытается вразумить юношу, которого списывает со счетов на исправление ещё при первой встречи.
— Есть квартира...
— Ты совсем не понимаешь? Валер, у тебя в холодильнике даже еды не было, когда мы пришли, а это уже один из минусов, - Туркин поднимает голову кверху и на мгновение прикрывает веки, чтобы прийти в себя и не дать волю внутреннему зверю, что готов вырваться наружу и разодрать всех на куски хотя бы из-за трупа Анисы, до сих пор стоящего перед глазами. — Я могу лишь провести тебя в детский дом увидеться с ней, но не более.
— Что бы что?! - срываясь на крик, от которого Ирина подпрыгивает, от неожиданности, на месте и опускает голову вниз, понимая, как сейчас парню сложно совладать с собственными эмоциями. — Дать ей ложную надежду, блять? Каким образом ты себе представляешь мой приход туда? - подходя к лакированному столу, он опирается о него ладонями, чуть сгибаясь в спине, чтобы хоть как-то установить зрительный контакт с девушкой, сидящей напротив, у которой тоже внутри война. — За её безопасность умерло два, сука, близких мне человека, а как я знаю, то Андрей был близок и тебе. И, если ты считаешь, что он умер напрасно, то я обойдусь и без твоей помощи. Только вы все здесь думаете, что защищаете её, а по итогу, ребенок останется сиротой, потому что завтра её мать будет деликатесом для червей.
Он ненавидит манипуляторов, но где-то на подкорке мозга понимает, что в данной ситуации использует все их методы. Ему нужно надавить на жалость и перекинуть груз вины на кого-то другого, чтобы таким образом добиться того, что ему нужно. Если ради Эмилии придётся идти по головам - он по ним пробежится и не оглянется. Если ему скажут, что нужно убить человека ради безопасности малышки - он прострелит голову любому, кто хоть как-то посмеет ей угрожать, а первым на счету у него брат Адидаса, Марат.
Всё разваливается подобно карточному домику, на который просто нужно посильнее подуть, чтобы полностью сломать его. Первым толчком к такому событию становится резкое исчезновение Кащея и разборки Адидаса с «ДомБытом». Последовательность может быть разная, но итог, к сожалению, один.
Они все окажутся там, где заслуживают быть.
***
Впервые Эмилии настолько страшно находится среди детей разных возрастов, на чьих лицах она не может прочесть ничего, кроме грусти. Описать их эмоции какими-то другими словами, девочка не в состоянии. У неё внутри не спокойно, и она сама не до конца понимает, почему рядом нет ни мамы, ни Турбо, за чьи спины она просто может спрятаться и забыть о всех монстрах, что живут под кроватью уже несколько ночей подряд. Из раза в раз до детских ушей доносятся крики, заставляющие Эмилию прижимать Ералашика ещё ближе к себе и делать вид, что она спит, ведь, возможно, именно так у неё получится спастись от воспитателей, которые, походу, отбиваются от рук от слова «совсем».
Будь Эмилия чуть старше, то поняла бы, что детей по ночам уводят не просто так. Детдома стали детским сексуальным рабством, где вовсю процветает педофилия, о которой, к сожалению, никто не давал никакой огласки, ведь бы инспекторы ПДН точно бы не знали, куда девать детишек. Да только жизнь здесь или, например, с пьянствующими родителями ни чем не отличалась. Второй вариант, возможно, и был лучше, но сколько бы детей умерло от голода или от рук собственных родителей в состоянии аффекта. Не все могли так стойко держаться на ногах, как тот же самый Валера Туркин, нашедший, когда-то, своё место в «Универсаме».
Эмилии страшно оставаться ночью одной. Так страшно, что в одну из ночей она больше не может сдерживать слёз и плачет навзрыд в плюшевого мишку, мечтая лишь как можно быстрее оказаться в объятиях матери, чьи прикосновения она чувствует даже сейчас. Не смотря на всю ложь, в которой малышка продолжает жить и которая в далеком будущем, возможно, всё разрушит - она верит, что с мамой всё хорошо. Верит, что Турбо спасёт её, как истинный герой, и обязательно приведет к самому важному и родному человеку.
Холодная, чуть скользкая рука накрывает детские пухлые губы девочки, чьи глаза становятся размером с пять копеек, а дыхание сразу же перехватывает от страха. Какой бы маленькой не была Эмилия - понимает, что кричать нельзя, пока не увидишь своего врага в лицо, который, возможно, может оказаться даже союзником.
— Не хлюпай носом, услышат, - тихом шёпотом предупреждает черноволосый мальчишка, в лице которого Эмилия узнает Федьку, вечно шатающегося рядом с ней в нужном месте и в нужное время. Скорее всего, если бы не он, то она бы давно стала одной из жертв педофилов, надевающих маску добрых и учтивых воспитателей перед инспекторами ПДН.
Федя попадает в детский дом ещё пять лет, когда его отец умирает на одном из заводов из-за слабого сердца. Близких родственников, кроме младшей сестры, с которой его разлучают в тот же день, не остается, и мальчишку, в возрасте семи лет, отправляют в детский дом. Софию забирают в дом малютки, а дальнейшая жизнь сестры Феде не известна.
Эмилия, порядком, удивляется тому факту, что мальчишка в одет верхнюю одежду, никак не предназначенную для сна. Учитывая, что сейчас глубокая ночь, а отбой наступает ещё в девять вечера, то прогулок по ночной Казани уж точно не намечается. Спрыгивая со своей кровати и, стараясь не упускать мальчика из виду, она быстро, в силу своих возрастных способностей, натягивает на ноги сапожки, стоящие рядом с кроватью. Любопытство рано или поздно погубит этого ребёнка, но сейчас вся эта ситуация напоминает ей лишь загадочную, слегка мрачную и пугающую игру, в которой она очень хочет оказаться. Любовь к играм с «огнём» передаются ей от матери, а те не приводят Сафину к счастливому концу.
Федя же свидетель всего, что происходит в детском доме, но предпочитает молчать об этом, чтобы не навести на себя подозрения. Ему не нужны проблемы на голову, ведь уже на протяжении нескольких месяцев он выстраивает план побега из данного кошмара. Если главной задачей Эмилии является вернуться к маме и Турбо, то у Феди, во что бы то ни стало, найти свою сестру. Принимать тот факт, что она, возможно, может быть мертва, он не намерен, а значит должен и точно сможет, благодаря складу ума. Да только вот непредвиденное обстоятельство, носящее имя «Эмилия», обрубается на его голову, как снег на голову. Он, почему-то, вечно наблюдает за малышкой и находится постоянно рядом, огораживая её от всех внешних опасных факторов, что могут возникнуть рядом с ней. Возможно, это просто братский инстинкт, который вырабатывается у него ещё давно, а возможно он просто устаёт смотреть на насилие маленьких детей, что в итоге или умирают или продолжают использоваться, как игрушки.
— Ты должна была остаться в кровати, - зная, что девочка идёт следом за ним, Федя тяжело вздыхает, слегка поворачивая голову и смотря на малышку через плечо. Ему нужно спасать свою шкуру, а не её. Нужно идти или бежать, не оборачиваясь, но совесть не позволяет. Наверное, в нём единственном ещё таится надежда на то, что жизнь на обречена на вечные страдания и муки, хоть сам и является той самой игрушкой для педофилов, которыми кишит детский дом.
— Как и ты, - Эмилия умна для своего возраста, Федя это подмечает ещё в первую их встречу, когда девочка спокойно читает название книг на его полках. Его потрясает это, но тогда он даже подумать не мог, что Эмилия станет для него обузой.
— Если я говорю тебе «бежать», ты бежишь, хорошо? - Федя, наверное, один из немногих, кто давно продумывает план побега из детского дома так тщательно. Единственная помеха - трёхлетняя девочка, что увязывается за ним в самый неподходящий момент, но которой он просто не в силах отказать или прогнать обратно на твёрдые матрасы, пахнущие никак не стиральным порошком. Учитывая, что достаются они, чаще всего, старшим детям от младших, не умеющим на горшок ходить.
Эмилия, прижимая к себе Ералашика, быстро кивает, от чего белокурые локоны спадают на детское, исхудавшее, личико. Ей страшно. Не в первый раз, но сейчас этот страх полностью поглощает её светлые и невинные мысли, ведь рядом нет никого, кого она хорошо знает и кому может доверять. По крайней мере, верить нельзя даже Федьке, но в нём девочка, почему-то, уверена. Уверена в том, что он поможет ей отсюда выбраться, а дальше их пути, возможно, навсегда разойдутся.
Мальчишка, хоть и сам является худощавым по телосложению, подхватывает Эмилию на руки, чтобы не оглядываться на неё лишний раз и не замедлять собственный ход. Та, в свою очередь, сильнее сжимая в маленьких пальцах лапку плюшевой игрушки, обвивает шею Феди руками. Их сердцебиения эхом отдаются у обоих в головах, пока лунный свет, падающий на деревянные полы из детских комнат, скользит по ним, создавая хорошую видимость на двух детишек, что собираются сбежать из тюрьмы. Именно из тюрьмы. У Феди язык не поворачивается назвать данное место другим словом.
Когда второй этаж остаётся позади, мальчишка сводит брови к переносице, ближе и сильнее прижимая к себе ребёнка, что продолжает сидеть у него на руках и трястись от страха. Ему сложно поверить в то, что у них так просто получается пройти к выходу и не попасться никому на глаза. Просто никогда не бывает, он это точно знает. Жизнь вынуждает присматриваться ко всем мелким деталям и анализировать их. Останавливаясь посреди коридора, его голубые глаза сверлят дверь, ведущую к желанному выходу, задумчивым взглядом, пока он сам прислушивается к гробовой тишине, что давит на уши. Слишком тихо. Ему это совсем не нравится.
— Федь? - Эмилия старается говорить тихо, подобно маленькому мышонку, загнанному в ловушку к большому голодному коту. Её пальчики, на свободной руке, сильнее впиваются в старую, грязную куртку, что висит на худых плечах мальчишки.
— Твою мать... - замечая тень по правую руку от себя, Федя перехватывает маленькое тело покрепче и со всех ног бежит к выходу, понимая, что там, за дверью, его, к сожалению, ничего хорошего не ожидает, но он хотя бы может попытаться помочь Эмилии найти того, кто ей так сильно нужен. Дальше он и сам справится. Справится же?
Возможно, да, но не в этой жизни. Резкий рывок за куртку заставляет мальчишку выпустить из рук ребенка и упасть на деревянный пол, смягчая падение малышке и ударяясь затылком о деревяшки. Скользкие толстые пальцы одной из воспитательниц, недавно устроившейся сюда, цепляются за куртку Феди, что лишь спустя пару секунд приходит в себя, хоть и не до конца. Он встречается взглядом с испуганными глазами цвета расплывчатого металла и до крови прикусывает нижнюю губу, осознавая, наконец-то, что спастись сможет только один из них. Точнее, одна. Подгадав момент, он выскальзывает из куртки и, пока воспитательница отвлекается всего на секунду, вновь хватает Эмилию на руки, вставая на ватные ноги, что держат его из последних сил.
— Беги! - когда заветная дверь оказывается открытой, Федя выпускает малышку за порог и, подарив ей последний, возможно в его жизни, взгляд, захлопывает металлическую дверь прямо перед детским носом.
Эмилии не нужно повторять два раза. Она помнит слова Феди и то, чему её учит Никита ещё давно. Бежит, пока есть силы, не обращая внимания на морозный воздух, поддаваясь адреналину, определение которого даже не знает. Она понятия не имеет, куда ей следует бежать и как долго, но не останавливается ни у первой, ни у второй автобусной остановки, не до конца понимая, почему так сложно становится дышать и почему Федя жертвует своей свободой ради её. Эмилия не знает всех его планов, но где-то на подсознании понимает, что, возможно, у него и нет шансов на спасение, в отличие от неё. По крайней мерк, одно она знает точно: ей есть куда бежать, а Феде - нет.
***
Марат, для которого ночные прогулки уже становятся неким ритуалом, прибывает в шоке, когда натыкается в одном из дворов на Эмилию. По началу, издалека, он не уверен в своих догадках, но вспоминая историю Андрея о том, как тот впервые знакомится с этой озорной девчонкой, у него полностью отпадают все сомнения, что перед ним, в тающем сугробе, лежит дочка Анисы.
В голове сразу возникает куча вопросов. Во-первых, какого чёрта она совершенно раздетая, не считая, конечно, пижамных штанов и теплого свитера. Во-вторых, по рассказам Вовы, Эмилия должна находиться в детском доме, что находится в двух километрах от их района, что уж говорит от места, где он находит малышку.
— Эмилька? - подхватывая ребёнка на руки и слегка хлопая по щекам, у Суворова от сердца отлегает, когда девочка приоткрывает глаза, но никак не реагирует на какие-то вопросы. Она должна его узнать. По крайней мере, хотя бы из-за Дилары, что точно снесёт головы всему бывшему «Универсаму» в одночасье, если узнают, откуда её сын приносит дочку погибшей Анисы домой.
— Я к маме хочу, - она сильная девочка. Такая же сильная, как и её мама, а значит не может плакать, когда даже сильно хочется. Когда зубы стучат друг об друга, волосы покрываются инеем, а алые пухлые губки наливаются синевой, из-за чего Марат накидывает на плечи ребёнка свою куртку, с силой сжимая челюсти.
Ненависть к самому себе отвратительное чувство, но сейчас он чувствует её каждой клеточкой своего тела, желая только лечь на снег и замёрзнуть насмерть, потому всё это на его совести. На его, чёртовой, совести. Нужно уметь думать о последствиях. Не поддаваться агрессии, застилающей глаза плотной пеленой, а думать и анализировать всё с холодной головой.
— Эй, Эмилька, не смей спать, - он ускоряет шаг, прижимая исхудавшее тело ребенка к себе и слыша стук собственного сердца в ушах, пока страх липким слоем пробегается по спине. — Не смей спать, слышишь? Не закрывай глаза!
Только бы успеть. Пожалуйста, только бы успеть...