Джон сноу,рефераты и слезы на рубашке
— Так, кто же, кто же... — Егор Алексеевич скользил кончиком карандаша по списку учеников, вгоняя половину группы в состояние дикой паники
— хм... Павлюченко, к доске. Осторожно, не упади, а то твои туфли вызывают страх высоты даже у меня. Погодка сверху как, ничего? По аудитории прокатился смешок. Ирочка Павлюченко встала с места, хихикнув и получив одобрительный взгляд от соседки по парте и сочувственный — от меня.
— Потом я хочу Измайлову... — протянул археолог, прикусывая кончик ручки.
— Она, судя по всему, тоже не против, — буркнул сидящий рядом со мной Илья, заставляя меня согнуться и беззвучно рассмеяться, — отправиться на совместные раскопки, так сказать.
Я фыркнула, пытаясь сохранять адекватное выражение лица — получалось из рук вон плохо. Соколов, как назло, поднял глаза как раз в тот момент, когда Илья начал рассказывать следующую шутку. Чертов Илья Косовский, как выяснилось, обладал настоящей суперспособностью — травить невероятно пошлые анекдоты с таким скорбным лицом, будто он говорил тост на поминках собственной бабушки. К сожалению, я до такого уровня мастерства еще не дошла, поэтому мое лицо напоминало как минимум раздувшийся от необходимости сдерживать смех дирижабль.
— Макарова, — Соколов нахмурился, — быстро к доске. Расскажи нам, чем столь смешным с тобой поделился Косовский, а заодно и новую тему.
— Ну Егор Алексеевич, — застонала я, — ну что вы, в самом деле...
— Не спорь с преподавателем, Макарова, — в глазах Егора мелькнул озорной огонек, — давай-давай, Макарова, выходи, не стесняйся. Или не готова?
— Готова, — процедила я, награждая Соколова красноречивым взглядом. Тот только усмехнулся, возвращаясь к списку, и мне уже почему-то захотелось эту усмешку стереть с его лица с помощью хорошего такого хука справа. Страх и ненависть на историческом факультете — в принципе, этот день ничем не отличался от череды предыдущих. За окном отцветал желтыми листьями неожиданно теплый октябрь. Бабье лето в этом году наступило неожиданно поздно — и теперь город каждое утро купался в золотистом солнце и тополином пухе, который противно щекотал нос.
Егор Алексеевич Соколов преподавал нам уже месяц — и преподавал, надо сказать, довольно-таки неплохо, хотя меня и раздражали его постоянные шутки-прибаутки и не совсем понятные мотивы при совершении тех или иных поступков. Иногда мне казалось, что группу он откровенно троллил, постоянно давая парные задания людям, которые друг друга на дух не переносили, и выдавая спойлеры к «Игре Престолов», если кто-то не выучил домашнее задание. Все воспринимали такой стиль подачи знаний, как должное — и восхищались всем, что происходило в аудитории с подачи Соколова.
Парням пришелся по вкусу его своеобразный и совсем не преподавательский юмор, а девушкам — просто он сам. Соколов не особо заморачивался над собственным авторитетом в глазах студентов и, как я заметила, даже преподавателей — то и дело выбегал на перекур с парнями, отпускал двусмысленные советы, даже, как утверждали слухи, успел потусить на Дне Рождения одного из моих однокурсников. Короче, очаровал симпатичный подонок всех — пожалуй, только мы с Косовским, который стал моим постоянным соседом по парте, когда рядом не было Алисы, оставались равнодушными к его чарам. Отношения между мною и Соколовым были все такими же взаимораздражающими, как и раньше — даже, пожалуй, чуть более напряженными.
Дома у нас я его больше не видела — но Вовка регулярно уходил на встречи с ним, посещал какие-то непонятные вечеринки и вел, в общем-то, разгульный образ жизни, как и подобало двадцатипятилетнему разгильдяю. Соколову, тем не менее, удавалось успешно раздражать меня даже за то короткое время, которое мы проводили в стенах института. Постоянные подколки и шпильки с его стороны, язвительные комментарии с моей и взаимная неприязнь — каждая пара археологии для меня была сродни испытанию на прочность. Как и сегодняшняя.
— Давай, Макарова, не тормози. Где ты витаешь? — Соколов фыркнул, указывая на место перед столом.
— Над скифскими захоронениями, конечно же, — буркнула я, становясь рядом с доской, — а вы что подумали? Соколов присел на краешек стола в своей обычной манере:
— А что я подумал, Макарова, не слишком важно в контексте твоего домашнего задания. Давай, рассказывай мне про... скифских баб, к примеру. И, учти, если ответ мне не понравится, вся группа узнает, кем на самом деле были родители Джона Сноу. По рядам прокатился стон — такую подлянку Соколов устраивал не впервые. Да уж, массовое помешательство, как оно есть.
— Макарова, пощади! — прошипела Оленька Звенигородцева, жалобно глядя на меня с первой парты. Я только раздраженно пожала плечами. Все это — его манера поведения — казалось таким до смешного нелепым, гротескным, непонятным... Таким выводящим из себя. А вот не дождется! К счастью, к семинару я подготовилась, поэтому, сухо улыбнувшись, начала рассказ. — Скифские бабы — каменные изваяния, которые изображали воинов и женщин. Они, как правило, были изготовлены в 6-3 веке до нашей эры... Группа ощутимо расслабилась — тайна Джона Сноу была сохранена. Когда я дошла только до половины рассказа, Соколов остановил меня, качая головой:
— Достаточно, Макарова, я вижу, что ты готова. Впрочем, другого я от тебя и не ожидал. Я удивленно воззрилась на мужчину, чувствуя, как на щеках проявляется легкий румянец. Несмотря на то, что Егор Алексеевич был не слишком строгим, но требовал много — и, как правило, скупился на похвалу. Слышать подобное от него было необычно... И, что уж греха таить, почему-то до жути приятно. Соколов едва заметно улыбнулся, поворачиваясь к аудитории.
— Так, а кто мне расскажет про то, как это самые бабы выглядели?
— Точно не так, как те бабы, которые нравятся тебе, — хмыкнул кто-то в аудитории, как-то странно резанув слух обращением на «ты». Так к Соколову обращались почти все — за редкими исключениями. Однокурсницы захихикали.
— Кто сказал? — Соколов прищурился, — Вы, детки, ничего не знаете о моих вкусах.
— А какие девушки тебе нравятся? — игриво спросила Ирочка Павлюченко, сидящая за первой партой. Я прямо кожей почувствовала, как половина группы ощутимо напряглась. А зря — без обид, но с той симпатичной брюнеткой сравнения не выдерживал никто — даже с большущей натяжкой. Пользуясь случаем, я тихонько направилась в сторону своего места, освободив трибуну — стоять там вдруг стало до ужаса неудобно, неприятно, жутко. Соколов меня останавливать не стал, вместо этого хмыкнув и задумчиво уставившись в пустоту.
— Мне, Павлюченко, нравятся девушки, которые не притворяются тем, кем не являются, — ухмыльнулся Соколов, — но к скифским бабам это имеет очень отдаленное отношение.
Я только устало хмыкнула, садясь на стул и утыкаясь носом в сложенные на парте руки
Ага, но к честности и скромности неплохо бы получить еще и грудь как минимум третьего размера, симпатичное личико и стройные ноги, не так ли? Соколов продолжил что-то пояснять, о чем-то шутить и с кем-то говорить, но я уже не слушала. Почему-то дико хотелось поскорее уйти — я и сама не понимала, почему. Находиться в кабинете, полном непонятных смешков, громких звуков и кокетливых взглядов... это было невыносимо. Стало душно, воздух как будто бы сгустился до состояния патоки. До конца пары оставалось всего несколько минут.
— Эй, ты в порядке? — тихо прошептал Илья, склоняясь ко мне
— Ты как-то побледнела.
— Да, просто... голова закружилась. Я немного не выспалась, — слабо улыбнулась я, отворачиваясь и пряча панику в глазах
— дай мне минутку, пожалуйста. Это было не совсем правдой.
Это совсем не было правдой. Мне было хорошо знакомо это состояние — состояние паники, которая сковывает горло, ноющая боль в сердце, зашкаливающий пульс. Кажется, будто бы ты разучился дышать, спину покрывает холодный пот, в глазах темнеет... И страшно, страшно, страшно. Если я не окажусь в месте, где никто не будет пялиться на меня, спрашивать, в порядке ли я, где не будет шума и посторонних голосов, то совсем скоро упаду в обморок от гипервентиляции. Хочется визжать.
Я вскочила с места, буркнув что-то о том, что мне нужно в туалет — Илья почему-то встал вслед за мной.
— Майя?.. — его голос заглушил раздавшийся очень кстати звонок. Парень выглядел обеспокоенно, но сейчас мне было далеко не до того, чтобы что-то ему объяснять. Я побежала в сторону дверей, сжимая в руках тетрадь и несколько ручек.
— Макарова! — Егор Алексеевич повернулся в мою сторону
— Подожди, домашнее...
Дверь хлопнула, закрываясь за мной. Сердце билось, как ненормальное — я уже знала, что будет дальше. Ноги понемногу становились ватными, руки тряслись, я где-то потеряла одну из ручек... все это было неважно. Нужно просто посидеть несколько минут в каком-то спокойном месте, и... Я направилась в сторону библиотеки, опустив глаза, чтобы никто не разглядел в них зарождающийся ужас. Резко повернув, я не рассчитала скорость — и с размаху в кого-то врезалась. Просто замечательно.
— Макарова! Смотри, куда бежишь! Я споткнулась еще раз, останавливаясь и поднимая голову.
Кто-то схватил меня за руку, и я точно знала, кто это был. О, нет. Нет-нет-нет. Только не это. Только не он. Александр Васильевич, мой преподаватель английского — и по совместительству самый ужасный человек в этом чертовом институте. С ним у нас не заладилось сразу — уж не знаю, было тому виной мое упрямство и абсолютная нелюбовь к языкам, или дело все же было в его требованиях, которые я считала откровенно завышенными. Справедливости ради стоит отметить, что выше четверки он не ставил никому из принципа, но на пятерку я предмет вряд ли знала — и он прекрасно это осознавал, придираясь ко мне при каждом удобном случае и не давая даже возможности доказать ему что-то.
Кто-то из преподавателей поделился с ним информацией о том, что я являюсь претендентом на повышенную стипендию — и он, похоже, решил во что бы то ни стало этого не допустить.
— Майя Макарова, какое удобное совпадение, мне как раз нужно с вами поговорить, — хмуро прищурился Александр Васильевич, крепче сжимая мой локоть и отрезая любые пути к отступлению
— будьте добры остановиться на минутку. Ваша модульная работа, которую вы все никак не можете сдать... Я поморщилась, опираясь на стенку и чувствуя, как паника накатывает волнами. Именно из-за модульной работы я не спала нормально уже несколько ночей — Александр Васильевич нагрузил меня, конечно же, совершенно случайно, дополнительным рефератом.
— Извините, мне нужно...
— Как обычно, куда-то убегаешь от ответственности, да? Думаешь, что все вопросы решатся сами собой? Хочешь прийти и получить свою оценку ни за что? — кажется, у профессора было очень плохое настроение.
— Я обещаю подойти к вам по поводу реферата, но мне правда нужно идти, извините, — я рванулась в сторону, пытаясь не сорваться на визг и не расплакаться от паники.
Почему он, почему сейчас? Как же не в тему, блять, как же не в тему...
— Нет, Макарова, сейчас тебе нужно осознать, что если ты не возьмешься за ум в ближайшее время, тебе светит тройка и потеря стипендии, вот что. Не испытывай мое терпение и не думай, что ты умнее остальных и можешь получать хорошие оценки, не стараясь, — рука на моем локте сжалась сильнее
— вот что, Макарова, мне это надоело. Если ты... Я сжалась, ощущая, как на глазах закипают слезы. Нет, нет, нет...
— Что происходит? В этот момент голос Соколова показался мне просто-таки ангельским пением — разве что звуки арфы его не сопровождали. Я обернулась, пытаясь унять дрожь в руках. Преподаватель выглядел взволнованным — кажется, он торопился сюда, и я была ему невероятно благодарна — наверное, впервые я была искренне рада его видеть. Соколов впился глазами в мое лицо, нахмурившись.
— Егор Алексеевич... — пробормотала я, подавляя всхлип
— О, Соколов, — рука Александра Васильевича на моем локте чуть расслабилась, и я, воспользовавшись моментом, вырвалась
— Макарова ведь в вашей группе?
— Да, Майя — моя студентка, — Соколов помрачнел, подходя ко мне и становясь рядом, — что произошло?
— Произошло то, что она ничего не хочет делать для того, чтобы доказать...
— я съежилась, чувствуя, как перестает хватать воздуха
— свою готовность учиться... Ее дополнительное задание, которое она никак не сдаст уже третий день... Еще совсем немного, и я просто отключусь.
— Я уверен, что это — просто недоразумение, — на мое плечо вдруг легла рука Соколова, едва ощутимо его сжав
— Майя — моя лучшая студентка, и Элла Владиславовна о ней прекрасно отзывалась. Она уже доказала свою способность к учебе. Насчет дополнительного задания... боюсь, это — моя вина.
Что?.. Я подняла глаза, полные слез, на Соколова. Что он несет, в чем его вина?.. Тот не смотрел на меня, но его рука сжимала мое плечо так уверенно и ободряюще, что на одну секунду я почти расслабилась. Но затем я почувствовала, как мои ноги подгибаются. Соколов скосил на меня взгляд, нахмурившись еще сильнее.
— Майя — староста моей группы, я слишком ее загрузил. Она все вам сдаст, я лично за этим прослежу. Обращайтесь ко мне, если возникнут вопросы. Извините, нам пора идти — я попросил Майю помочь мне с учебниками в библиотеке. Не дожидаясь ответа, Соколов увлек меня в сторону библиотеки, махнув Александру Васильевичу рукой. Второй рукой Соколов обхватил мои плечи, уводя меня прочь, за что я была ему безмерно благодарна.
— Что происходит, Майя? — спросил Егор, как только мы отошли на безопасное расстояние, — Ты в порядке?
— Нет, — я всхлипнула, чувствуя, как руки начинают трястись
— мне надо сесть. Пожалуйста.
— Блять, — Соколов сжал мои плечи крепче
— давай, пошли к библиотеке, там сейчас никого.
Я только кивнула, пытаясь снова научиться дышать. Ноги подкосились, и Соколов подхватил меня под руки.
— Держись, Май, мы уже близко. Давай, дыши, пожалуйста. Не падай, иди, еще немного, и будем на месте, — шептал парень, — держись, Майя, держись. Пожалуйста, не отключайся, прошу тебя.
Парень схватил меня за руку, сжав ее что есть силы, но у меня не было сил ответить на это хоть чем-то. Все поглотил шум в ушах, учащенное сердцебиение, из-за которого перед глазами стояла сплошная пелена, и воздух, которым стало невыносимо сложно дышать. Скрипнула дверь, я ощутила под ногами ковровое покрытие. В нос ударил запах книг. Библиотека. Спустя минуту я почувствовала, что опора под ногами исчезла — Егор посадил меня на стул. Я склонилась вперед, теряя равновесие, но парень меня удержал, снова сжав мою руку.
— Что происходит, Майя? — голос парня звучал по-настоящему обеспокоенно.
— Все... — с трудом прошептала я, — нормально. Мне просто нужно время. Парень встал на ноги:
— Я позову медсестру, сиди здесь и...
— Нет! — воскликнула я, открывая глаза и судорожно хватая Егора за руку
— Нет, пожалуйста... К горлу подступили слезы. Сдерживать их не было сил — один всхлип прорвался наружу, а затем второй и третий. Егор остановился, внимательно глядя на меня.
— Хорошо, — осторожно протянул парень, легко сжимая мои пальцы в ответ, — но только если ты расскажешь мне, что происходит.
Я судорожно вздохнула. Судя по ощущениям, основной приступ уже прошел — сердце уже не так выскакивало из груди, пелена перед глазами рассеялась, дышать стало легче. Но меня все еще трясло, голос дрожал, и самое худшее — слезы, которые никак не хотели уходить.
— Это... паническая атака. И гипервентиляция, — прошептала я, высвобождая руки и вытирая влагу со щек, — скоро пройдет, мне просто нужно время. Извините.
— Боже, она еще извиняется, — Егор вздохнул, качая головой и закрывая глаза, — когда ты выскочила из аудитории, Илья сказал, что тебе было нехорошо. Я пошел искать тебя, и увидел вас с Александром Васильевичем... Я всхлипнула. Ужасно, как же ужасно. Господи, почему все идет наперекосяк?..
— Ладно-ладно, — парень поспешно покачал головой, настороженно глядя на меня. Блять, я выгляжу, как ненормальная, сидя здесь и дрожа от всхлипов, — я не буду ничего спрашивать сейчас, но позже ты мне все объяснишь, хорошо? Я кивнула, обхватывая себя руками. Все, что угодно, но когда мне станет лучше.
— Я позвоню Вове, пускай приедет и заберет тебя, — вздохнул Егор, — или отвезу тебя сам.
— Нет-нет, пожалуйста, — я замахала головой из стороны в сторону так интенсивно, что голова снова закружилась, — только не говорите ничего Вове, я вас прошу, если он узнает, он скажет родителям, а они... они... На глаза снова навернулись слезы, я мелко задрожала. Сейчас только родителей не хватало, их постоянного контроля, переживаний, да и Вова волноваться будет... —
И что прикажешь мне делать? — резко спросил Егор, — Здесь тебя оставить? Грубый тон парня окончательно выбил меня из и так хрупкого равновесия. Слезы покатились по щекам, капая на блузку.
— Я не... я просто... — я задрожала, сжимая руки в кулаки
— извините, я... я не знаю... Соколов мгновенно сменил гнев на милость, услышав, как сильно дрожит мой голос. Он вздохнул и присел рядом со мной на корточки, устало закрывая глаза.
— Извини, — пробормотал он
— извини, пожалуйста.
Я всхлипнула, опуская голову и обхватывая себя руками сильнее. Только бы успокоиться, только бы успокоиться, только бы... В следующую секунду я почувствовала теплые руки на своих плечах, а затем Егор, как-то слишком уж тяжело вздохнув — будто перед прыжком в воду — меня обнял. Не было бы так хреново — я непременно удивилась бы, а, может быть, и оттолкнула бы Соколова прочь, попытавшись выдать что-то колкое и обидное, чтобы ему даже в голову не пришло не то что прикасаться ко мне, а вообще когда-либо находиться в радиусе пяти метров около меня.
Потому что, черт подери, как-то неправильно все это было, слишком неправильно было сидеть вот так вот, потому что меня трясло, мне было плохо, и рядом в такие моменты вообще никого быть не должно, тем более — совершенно чужого мне человека, человека столь раздражающего и почти мне отвратительного. Но я была слишком слаба, чтобы делать хоть что-то, хотя очень хотелось. Слишком слаба, чтобы даже удивляться происходящему.
— Егор Алексеевич... — я автоматически попыталась оттолкнуть его, но руки не слушались, безвольно опав.
— Тише, — прошептал парень, сжимая меня в объятьях
— сначала успокойся, а потом мы что-то придумаем.
После этих слов я, как последняя школьница, наконец-то беззвучно разрыдалась прямо на груди Соколова, уткнувшись носом ему в рубашку и мгновенно ее замочив. От преподавателя пахло все тем же дерьмовым одеколоном, сигаретами и мылом. Грудь Егора вздымалась мерно — вверх-вниз — а сердце билось спокойно и размеренно, и этот уверенный темп действовал на меня умиротворяюще.
Черт, а ведь он совсем не волнуется — будто бы каждый день успокаивает на голову стукнутых студенток. Хотя, кто знает, что у него там за девушка... Руки парня согревали мои плечи, едва ощутимо их сжимая, а дыхание шевелило волосы, выбившиеся из прически. Я отрешенно думала о том, что спустя пару часов мне будет очень стыдно, а Соколов, вообще-то, должен был думать головой и не делать таких очевидных глупостей. А затем все эти мысли вытеснило что-то новое — ощущение спокойствия.
Клянусь, как бы это ни звучало, на секунду мне действительно показалось, что он точно найдет выход, и все будет хорошо. А затем парень отстранился. На его лице читались беспокойство и усталость, и из-за этого стало как-то до жути стыдно — он увидел то, что ему не стоило видеть, и теперь сделает соответствующие выводы. Как будто мало было проблем — теперь Соколов еще и считает меня сумасшедшей. Но разве теперь это можно исправить?.. Убедившись, что я в относительном порядке, Егор прочистил горло, кашлянув:
— Извини, я...
— Ничего, — я слабо улыбнулась, избавляя его от необходимости что-то объяснять
— спасибо. Я, пожалуй...
— Никуда ты не пойдешь, — перебил меня Егор, вставая, — сейчас мы поедем ко мне домой, где ты выпьешь чего-то успокоительного, придешь в порядок окончательно и расскажешь мне, что происходит.
— Но... — возразила было я, хмурясь. К нему домой? Нет, ну это уже ни в какие ворота.
— Если не хочешь, чтобы Вова узнал о том, что произошло, тебе придется заставить меня поверить в то, что с тобой все будет хорошо, — твердо сказал Егор, — пошли, я вызвал такси.
Я прищурилась, глядя на преподавателя. С одной стороны, он не имеет права вот так тащить меня к себе домой, но с другой, есть ли у меня выбор? Если я хочу сохранить все это в тайне от Вовы и родителей, придется подчиниться. Вздохнув, я кивнула, чувствуя, что еще об этом пожалею:
— Поехали. Соколов улыбнулся.