Наследие Разбитых Сердец

Подготовка к гала-концерту «Недели межрасового единства» вышла на финишную прямую. Напряжение витало в воздухе, густое и сладкое, как предгрозовая озоновая свежесть. Для Ксении и ее объединенного ангело-демонического оркестра это было не просто выступление — это было Заявление . Доказательство того, что их дружба, их идея, их музыка чего-то стоят.

Репутация Ивана и Ксении как пары (официально они никому ничего не объявляли, но все и так все видели) сделала их номер главным событием вечера. Все ждали — либо оглушительного провала, либо сенсационного успеха. Третьего не дано.

Иван, полностью поглощенный своими новыми, незнакомыми чувствами, стал тенью Ксении на репетициях. Он не лез с советами, не пытался руководить. Он просто сидел в задних рядах пустого зала, смотрел, как она работает, и ловил каждый ее взгляд, каждую улыбку, направленную в его сторону. Он носил ей воду, поправлял микрофоны, отгонял надоедливых зрителей. Он был ее тихим, преданным телохранителем и самой большой поддержкой.

Егор, наблюдая за этим, лишь качал головой и усмехался, но в его усмешке появилась нотка уважения. Его же внимание было приковано к Анне. Их странная, болезненная игра продолжалась. Он продолжал свои нападки — внезапные поцелуи в укромных уголках, провокационные замечания  на лекциях, легкие, почти случайные прикосновения, от которых она вздрагивала, как от удара током. Анна изо всех сил пыталась сохранять ледяное спокойствие, но трещины в ее броне становились все заметнее. Она краснела, когда он входил в аудиторию, избегала его взгляда, но не могла не искать его в толпе. Она ненавидела его всем сердцем. И с ужасом ждала каждого нового столкновения.

За два дня до концерта случилось неизбежное. На генеральную репетицию пришла Вероника. Она вошла бесшумно, как черная пантера, и заняла место в первом ряду, закинув ногу на ногу. Она была одна и смотрела на сцену с видом скучающей богини, снизошедшей до глупых забав смертных.

Ксения, дирижирующая оркестром, заметила ее и на мгновение сбилась с ритма. Но потом ее глаза сузились, она стиснула зубы и продолжила с еще большим жаром. Она не даст этой стерве удовольствия увидеть ее слабость.

Репетиция шла блестяще. Музыканты, сплоченные общей целью и талантом Ксении, играли как никогда слаженно. Даже Гриша-барабанщик выбивал идеально выверенный ритм, лишь изредка бросая испуганные взгляды на Ивана, сидевшего в зале.

Когда последняя нота отзвучала, в зале повисла восхищенная тишина, а затем раздались аплодисменты немногочисленных зрителей — техников и пары случайных студентов.

И тут раздался одинокий, медленный, саркастичный хлопок. Это аплодировала Вероника. Она медленно поднялась с места и пошла к сцене.
—Мило, — протянула она, ее голос змеился в тишине. — Очень мило и трогательно. Настоящий детский утренник. Поздравляю, розовая, тебе удалось собрать неплохой маленький цирк .

Ксения, вся во взводах от напряжения и гнева, стояла на краю сцены, сжимая свой медиатор так, что тот вот-вот мог сломаться.
—Спасибо за оценку, — сквозь зубы произнесла она. — Репетиция окончена. Все свободны.

Но Вероника не уходила. Она подошла совсем близко, упиваясь своим превосходством.
—Знаешь, а я тут подумала… Твой маленький  номер — это ведь такая аллегория, да? Ангелы и демоны, играющие вместе. Символично. Особенно учитывая, что ты, демон ненависти, нашла себе ангелочка-подружку и… нового демончика-утешителя. — Она бросила взгляд на Ивана, который уже поднимался со своего места, его лицо стало каменным. — Интересно, как долго продлится эта идиллия? Пока он не найдет себе новую… игрушку? Или пока твоя ангелочка не поймет, с кем ты связалась, и не бросит тебя?

Это было слишком. Слишком грязно. Слишно больно. Ксения, вся трясясь от ярости, сделала шаг вперед, ее черные крылья расправились в гневе.
—Вон отсюда! — прошипела она. — Сию же минуту!

— Или что? — усмехнулась Вероника. — Ты выцарапаешь мне глаза? Мило. Я бы хотела посмотреть на это.

Иван был уже рядом. Он встал между Вероникой и Ксенией, его спина была напряжена, а крылья образовали защитный барьер.
—Вероника, — его голос звучал низко и опасно, без тени его прежней фамильярности. — Ты перешла черту. Уйди. Пока можешь.

Вероника засмеялась, глядя на него с насмешливым сожалением.
—Ой, Ванюша, ты что, совсем размяк? Встал на защиту своей цыпочки? Как трогательно. Напоминаешь щенка, который тявкает на большую собаку. — Она сделала шаг к нему, игнорируя  его угрожающую позу. — Помнишь, как было раньше? Мы были королями этого универа. Мы брали то, что хотели. А теперь? Ты стал… одомашненным. Скучным.

— Я стал счастливее, — отрезал Иван, не отводя от нее взгляда. — И умнее. Тебе это не грозит.

Ее улыбка сползла с лица, сменилась холодной злобой.
—Счастливее? — она фыркнула. — Ты просто сменил наркотик, Ржевский. Вместо власти и удовольствий — дешевая иллюзия любви. Но действие пройдет, и тебе снова захочется остроты. Настоящей остроты. И я буду ждать. — Она повернулась, чтобы уйти, но затем  остановилась и бросила через плечо: — Кстати, о твоей цыпочке… Говорят, у нее не все в порядке с происхождением. Слишком розовая для демона. Слишком мягкая. Небось, где-то в роду ангелы затесались. Позор какой-то.

Это была последняя капля. Для Ксении эти слова прозвучали как самое страшное оскорбление. В их мире такие намеки могли сломать репутацию. Она вскрикнула от ярости и бросилась на Веронику, забыв обо всем на свете.

Но Иван был быстрее. Он не стал драться. Он просто… исчез. Нет, он не стал невидимым. Он просто мгновенно сменил позицию, оказавшись прямо перед Вероникой, и его крылья, огромные и черные, расправились во всю свою мощь, полностью заслонив Ксению. Он не тронул Веронику. Он просто уставился на нее, и в его карих глазах, обычно таких насмешливых или томных, вспыхнуло настоящее, древнее, демоническое пламя. Воздух вокруг него сгустился, запахло серой и грозой.

— Повтори, — произнес он тихим, сипящим голосом, который, казалось, исходил не из его горла, а из самых глубин преисподней. — Повтори, что ты сказала о ней.

Вероника отступила на шаг. Впервые на ее надменном лице появилось что-то похожее на страх. Она чувствовала его силу. Не силу студента-второкурсника, а силу древнего существа, которое проснулось и было готово уничтожить все на своем пути ради того, что ему дорого.

— Я… я просто… — она запнулась.

— Убирайся, — прошипел Иван. — И если ты когда-нибудь подойдешь к ней, посмотришь на нее, даже подумаешь о ней снова, я лично  позабочусь о том, чтобы тебя отчислили из этого университета и сослали в самую глухую, самую скучную провинцию Ада. Где ты будешь перебирать грешные души по алфавиту до скончания веков. Поняла?

Он не повышал голос, но каждое слово било, как молот. Вероника побледнела. Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова, развернулась и почти побежала к выходу, ее уверенность и надменность испарились, как дым.

Когда она скрылась, Иван выдохнул, и напряжение спало с его плеч. Он обернулся к Ксении. Та стояла, все еще дрожа, ее глаза были полны слез — на этот раз не от боли, а от облегчения и чего-то еще. От благодарности. От осознания, что он защитил ее не силой кулаков, а силой своего авторитета, своей воли.

— Прости, — прошептал он, подходя к ней. — Я не хотел пугать тебя. Но она…

Она не дала ему договорить. Она бросилась к нему в объятия, обвила его шею руками и прижалась к его груди так сильно, как будто хотела слиться с ним воедино.
—Спасибо, — рыдала она ему в грудь. — Спасибо, Ваня. Я… я так испугалась. И так зла была…

Он обнял ее, прижимая к себе, гладя ее по спине, по ее взъерошенным черным крыльям.
—Все хорошо. Все в порядке. Я здесь. Я всегда буду здесь.

Они стояли так посреди пустой сцены, и музыканты, и техники, и даже Анна, которая наблюдала за всей сценой из-за кулис с замиранием сердца, чувствовали, что стали свидетелями чего-то важного. Это была не просто защита. Это было посвящение. Иван Ржевский официально вступил в новую роль — роль защитника. И сделал это с такой убедительностью, что даже самые закоренелые скептики не могли бы усомниться в его искренности.

Анна, глядя на них, на то, как Ксения плачет у него на груди, а он шепчет ей что-то утешительное, почувствовала странное щемящее чувство в груди. Что-то между завистью и надеждой. И в этот момент рядом с ней возник Егор.

Он не сказал ни слова. Он просто взял ее руку в свою. Она попыталась выдернуть, но он держал крепко. Не больно, но твердо. И она… оставила свою руку в его. Всего на несколько секунд. Пока он большим пальцем не провел по ее костяшкам, и тогда она вырвалась, как ошпаренная, и убежала, чувствуя, как по ее щекам разливается предательский румянец.

Но в ту ночь, лежа в своей идеально чистой комнате, она не могла забыть ощущение его руки. И запах серы, смешанный с ароматом грозы, который остался в зале после того, как Иван проявил свою настоящую силу. Мир больше не был черно-белым. Он стал опасным, сложным и бесконечно притягательным. И она, Анна Румянцева, отличница и ангел благополучия, боялась, что начинает любить этот хаос.