Наследие Разбитых Сердец

Тихий, настороженный мир, установившийся после утреннего разговора в саду, был хрупким, как первый лед на луже. Он мог треснуть от любого неосторожного слова или взгляда. Анна, хоть и не дала официального одобрения, но и не устраивала больше сцен. Она просто отдалилась, погрузившись в учебу и репетиции, и ее молчание было красноречивее любых слов. Ксения чувствовала эту дистанцию как физическую боль, но понимала, что нужно время.

Иван, в свою очередь, был полон решимости доказать всем — и Анне, и всему университету, и в первую очередь самому себе — что его изменения настоящие. Его демоническая натура требовала действий, широкие жесты,  но Егор отговорил его от идеи заказать над университетом огненную надпись «Я тебя люблю» или выложить у входа в Ангельское крыло сердце из черных роз.

— Ты же не хочешь, чтобы тебя приняли за маньяка, — убеждал его Егор. — Начни с малого. С чего-то настоящего. Не для показухи.

Иван призадумался. Что он мог предложить ей? Деньги? У него их было множество . Драгоценности? Скучно. Его прошлый опыт соблазнения был бесполезен, как карта вымышленной местности. Ему нужно было что-то, что говорило бы о нем самом. Вернее, о том, кем он пытался стать.

И тогда его осенило. Еда.

Он вспомнил, как однажды, много веков назад, забрел в забытую всеми демоническую деревушку на краю Бездны. Там жили старые демоны, давно отошедшие от дел, и они умели готовить невероятные блюда из, казалось бы, несъедобных ингредиентов — лавовых грибов, мяса каменных червей, плодов с древа скорби. Он провел там несколько месяцев, учась у старого мастера-повара, который говорил, что готовка — это единственное искусство, которое проникает прямо в душу через желудок. Потом он вернулся к своей вечной гонке за удовольствиями и забыл об этом. Но навык остался.

Он раздобыл доступ на учебную кухню в нейтральной зоне — большое, залитое светом помещение с магическими плитами и холодильниками, где ангелы и демоны постигали азы кулинарного искусства (ангелы — для благословения трапез, демоны — для искушений). Он прогнал оттуда пару удивленных первокурсников, пообещав им свои конспекты по демонологии за полсеместра, и закатал рукава.

Егор, узнав о затее, лишь поднял брови.
—Ты? Готовить? Тот, кто обычно питается адским фастфудом и энергетиками? Ты хочешь ее отравить?
—Помолчи, — огрызнулся Иван, с нервным азартом перебирая пакеты с продуктами. — Просто смотри и учись.

Он провел на кухне весь день. Это было сражение посерьезнее любой битвы. Он рубил, резал, мешал, пробовал, ругался на непослушные ингредиенты. Он вызвал небольшой пожар, пытаясь поджечь вишню в адском бренди, и залил его собственноручно приготовленным льдом из слез раскаяния. Его крылья были перепачканы мукой и каким-то темным соусом, на лице застыла маска предельной концентрации. Он был похож на одержимого алхимика, пытающегося сотворить философский камень.

Но к вечеру на столе стояли три идеальных блюда. На первое — крем-суп из тыквы с трюфельным маслом и хрустящими крутонами, запеченными на углях с копчением из грешных душ (легкое, почти ангельское блюдо, но с демоническим акцентом). На второе — нежнейший стейк из мраморной говядины редкой породы, которую разводят на полях вечной битвы, с соусом из красного вина и горького шоколада, с запеченными молодыми овощами с райских огородов. На десерт — воздушный суфле из белого шоколада с малиновым кули  и мороженым из лепестков черной розы.

Егор, наблюдавший за всем процессом с безопасного расстояния, молча попробовал каждое блюдо и после десерта выдохнул:
—Я… я в шоке. Это божественно. В прямом и переносном смысле. Она твоя.

Иван, усталый, перепачканный, но сияющий от гордости, отправил Ксении сообщение: «Привет. Освободись вечером? Хочу кое-что тебе показать. Только не ешь заранее ».

Ответ пришел почти мгновенно: «??? Окей. Я вся в ожидание . Умираю от любопытства».

Он назначил встречу на закате в ротонде сада — самом красивом и уединенном месте, откуда открывался вид на пронзительно-алое небо, в которое уходили лучи заходящего солнца и поднимались первые фиолетовые тени ночи.

Когда Ксения пришла, он уже ждал ее. Он накрыл небольшой столик белой скатертью, поставил две свечи в старинных канделябрах и принес еду в специальных термических  контейнерах, чтобы она не остыла. Он снова был в своей «приличной» черной водолазке и джинсах, но на этот раз выглядел менее нервно и более… уверенно.

Ксения остановилась на пороге ротонды, ее глаза расширились от удивления. Она была в своем обычном кожано-розовом наряде, но ее черные крылья были приглажены, а волосы убраны в элегантный, небрежный пучок.
—Вау, — выдохнула она. — Что это? Ты накрыл весь  ресторан здесь?

— Не весь , — улыбнулся он. — Просто частный один стол. Для тебя.

Он пододвинул ей стул и принялся раскладывать еду по тарелкам. Ароматы, поднимавшиеся от блюд, были божественны — сложные, насыщенные, дразнящие.

— Это… ты готовил? — недоверчиво спросила Ксения, глядя на идеально подрумяненный стейк.

— Ага, — кивнул он, стараясь говорить небрежно, но внутренне трепеща от ее оценки. — Вспомнил один старый рецепт .

Она взяла вилку и попробовала суп. Ее глаза снова округлились, на этот раз от восторга.
—О боже… Иван, это невероятно! Это же… это же просто суп! Как ты мог сделать из супа такое… в чем секрет?

Он рассмеялся, чувствуя, как разливается по груди теплое волнение.
—Секрет в трюфелях. И в углях. И… в кое-чем еще.

Они ели, и он рассказывал ей истории о той демонической деревне, о старом поваре с рогами, закрученными в спираль, о том, как тот учил его чувствовать вкус и текстуру, как говорить с едой. Он говорил о вещах, о которых никогда никому не рассказывал — потому что раньше это казалось ему неважным, не стоящим внимания.

Ксения слушала, зачарованная, ее вилка замирала в воздухе. Она смотрела на него, и в ее глазах он видел не просто интерес, а genuine восхищение. Она видела его. Не демона похоти, не университетского хулигана, а человека со своей историей, со своими, пусть и странными, умениями.

— Я не знала, что ты умеешь такое, — сказала она тихо, когда они дошли до десерта. Она зачерпнула ложкой нежное суфле, и оно таяло во рту, как сладкое облако. — Это… это гораздо сексуальнее , чем любые твои татухи или сказки  о победах.

Он покраснел, почувствовав неожиданную застенчивость .
—Ну, я… я много чего умею. Просто не всегда  показываю.

— Покажи мне, — попросила она, и в ее голосе прозвучала такая нежность, что у него перехватило дыхание. — Покажи мне всего себя. И хорошего, и плохого. Я не боюсь.

Они допили вино — темное, густое, с нотами спелой сливы и легкой примесью серы, идеально подходившее к стейку. Свечи догорали, а небо над ними стало глубоким индиго, усеянным искрами далеких звезд и парящих островов. Воздух наполнился ночными ароматами цветущего жасмина и чего-то сладкого, что цвело только в демонической части сада.

Они разговаривали обо всем на свете. О музыке. О ее мечте создать свою группу, которая играла бы на стыке миров. О его скуке за долгие века и о том, как эта скука наконец начала рассеиваться . Они спорили о лучших гитаристах всех времен и народов и смеялись над глупыми университетскими правилами.

Иван смотрел на нее при свечах, на то, как огонек играет в ее голубых глазах, как ее розовые волосы отливают золотом, как она жестикулирует, рассказывая что-то забавное, и чувствовал, как что-то в нем окончательно и бесповоротно сдвигается. Это было не желание. Это было… признание. Признание того, что он нашел родственную душу. Такую же яркую, такую же страстную, такую же ищущую, как он сам. Только намного, намного лучше.

Когда они доели десерт, он встал и подошел к ней. Он взял ее руку и помог ей подняться.
—Танцуешь? — спросил он тихо.

— Под что? — улыбнулась она.

Он достал телефон, нашел запись их с ней же собственного исполнения «Полета Валькирий» — ту самую, с репетиции, — и включил ее тихо, чтобы не привлекать внимание .

И они закружились под мощные, торжественные звуки их общей музыки. Он обнял ее за талию, она положила голову ему на плечо. Их крылья — его черные, ее черные — соприкасались, шелестели перьями, создавая свой собственный, тихий ритм. Они не делали сложных движений , они просто качались в такт, прижавшись друг к другу, потерянные  в музыке и в себе.

Он чувствовал, как ее тело расслабляется  в его объятиях, как ее дыхание синхронизируется  с его. Он наклонился и прижался губами к ее виску, чувствуя под ними тонкую, горячую кожу.

— Спасибо, — прошептала она ему в грудь. — Это было идеально. Самый лучший вечер в моей жизни.

— Это только начало, — пообещал он, и сам поверил в это.

Он проводил ее до двери ее комнаты. Их поцелуй на прощание был долгим, сладким и полным немых обещаний. Она зашла внутрь, обернулась и помахала ему рукой, прежде чем закрыть дверь.

Иван стоял в пустом коридоре, и по его лицу расплывалась самая глупая и самая счастливая улыбка. Он чувствовал запах ее духов на своей одежде, вкус ее губ на своих и сладкое послевкусие успеха.

Он не заметил, как из тени в конце коридора вышла Анна. Она смотрела на него не со злостью, а с глубокой, непонятной грустью. Она видела его сияющее лицо. Видела, как Ксения махала ему из-за двери. И что-то в ее собственном, ангельском сердце сжалось от предчувствия. Она видела, как ее лучшая подруга летит навстречу солнцу, и боялась, что ее крылья опалятся.

Но в эту ночь ничто не могло омрачить счастья Ивана. Он вернулся в свою комнату на крыльях. Буквально. Он лег в постель, еще чувствуя ее тепло рядом, и заснул с мыслью, что, возможно, нашел не просто девушку. Возможно, он нашел самого себя. Того, кем мог бы быть, если бы не потратил кучу времени на ерунду. И это открытие было самым головокружительным из всех.