Глава 42. | Безумие.
То, что для одного — вера, для другого — безумие.
(с) Томас Браун
— Кис? — Голос белобрысого преисполнился печалью. — Ты слышишь?
Я закивал.
— Слышу, Хенкалина! Слышу! Звони Гендосу. Он быстро приедет.
— Так он же ...
— Звони!
Он шмыгнул носом, помедлил секунду и отступил назад, намереваясь связаться с Зуевым. Я взглянул сначала на Алису, а после на Меленина.
— Мел, я сейчас уберу руки, прижми за меня рану! Ага?
Неподалеку послышался голос Хенкина.
— Ало, Геныч, здоров!
Егор обеспокоенно закивал и придвинулся ближе.
— У нас короче проблема. Ты и твоя машина нужны нам на бухте в срочном порядке.
— Так ... д-давай.
Я переглянулся с другом.
— Насчет три. Раз!
— Да, я понимаю, что у тебя сейчас отходняк, но тут ... — Он запнулся.
—Два!
Я кивнул, сигнализировав готовность.
— Тут Алису ранили.
— Три!
Сменившись с Егором, я без промедлений закатил рукава. Вдруг изнеможденное, бледное тело Алисы дрогнуло и она приглушенно прохрипела. Антон вскочил с плоских галек, обошёл меня стороной и опустился рядом.
— Да, лисичку ... Нет, скорая не успеет! Вся надежда только на тебя, Гендос.
Я склонился над открытой аптечкой, суетливо перебирая неизвестные мне препараты, надеясь найти хоть что-то, что намекало бы на антисептик. На глаза попался йод. Я схватил маленький бутылек и небрежно его открыл. В это время Антон, оставляя кровавые пятна, прощупал у рыжеволосой пульс, проверил зрачки и, запинаясь, протараторил:
— В-время ...
— Что время? — Нахмурился Егор.
— Ну ... счёт п-пошел на с-секунды.
Он переглянулся с Мелом и замялся.
— Понял, хорошо. Всё давай!
Я отклонился в сторону и, окатывая свою правую ладонь буро-красной жидкостью, заметил подошедшего Хенкина.
— Ну чё?
— В-в смысле на секунды? — Растерялся Меленин.
— Сказал, что сейчас приедет.
— Отлично. — Прошептал я
— Ну в п-прямом! ... — Прожестикулировал Антон. — У неё первые признаки а-агонии. Содрогание, учащенное сердцебиений, затрудненное дыхание и расширенные з-зрачки.
Агония (Agonia — борьба) — терминальное состояние организма, предшествующее наступлению смерти, которое связано с активизацией компенсаторных механизмов, направленных на борьбу с угасанием жизненных сил организма. Агония является обратимым состоянием: в некоторых случаях (например, при агонии, вызванной кровотечением, шоком, асфиксией и т.п.) можно спасти человека.
Как только бутылёк был полностью опустошён, воздух объял резкий, характерный запах препарата. Я взглянул на Антона и прикрикнул:
— Слышь, Айболит!
Я отбросил в сторону стеклянный флакон.
— Ты либо помогай, либо рот закрой! Варежку свою. А то задрочил уже здесь всех!
Я придвинулся ближе.
— Мел, всё!
Мы переглянулись.
— М-можешь отпускать.
Обеспокоенный Егор медленно оттеснил окровавленные руки, представляя моему произвольному вниманию кровоточащую, серьезную рану. Я не стал медлить. Я прижал к излишне выступившей, горячей крови — мягкую вату и она молниеносно пропиталась артериальной, свежей кровью.
Я осмотрел открывшийся, нелицеприятный мне обзор и, робко коснувшись обработанным пальцем места пулевого ранения, вознамерился приступить к самому безумному. Наверное, к самому мерзкому, что я когда-либо делал. А делал я достаточно! Но прежде меня остановил Хэнк.
— Чувак, ты же не станешь ...
— Нет, я стану! Я прижму своим пальцем задетую артерию!
— Прямое, пальцевое прижатие. — Промямлил Антон и его все проигнорировали.
— А если ты только хуже сделаешь?! — Опешил Егор.
— В натуре! А если хуже будет?! — В фоне подвякнул белобрысый.
— Да куда, сука, ещё хуже-то? А?! — Рявкнул я. — Хуже только откинуться, блять!
— Чувак! Ну ты же, блять, не знаешь как, именно это делать! — Воскликнул Хенкин.
— Времени нет. — Начал торопить меня Антон. — Нужно что-то решать!
— Короче!
Я втиснул большой, сухой палец в тесную рану, ощущая кругом живую, поврежденную полость. К горлу подступила горькая тошнота, и я сморщился, продолжая вводить палец глубоко внутрь.
Меленин, что находился напротив меня, повалился на камни, прикрывая ладонью отвисшую челюсть. В его серых, ошарашенных глазах было все:
«...»
— Пообещай мне, что не умрешь.
«...»
«...»
— никто не пострадает ... — Мой голос объяла безнадега
«...»
«...»
— Что всё? — Я преисполнился неистовой злостью. — Чё всё?! А? Ты, чё, торчок, только градусник умеешь ставить? Давай, сука, делай хоть что-нибудь!
— Я не могу ничё сделать! — Воскликнул Антон. — Не выживет она. Пуля попала в брюшную полость. Задета важная артерия. Обморок, как свидетельство внутреннего кровотечения. У неё не больше пяти минут, если не остановить кровь.
— Так останови, блять! — Крикнул я.
«...»
Что нельзя сказать о Боре. Он отшагнул назад и его лицо преисполнилось отвращением. Казалось ещё немного, и он вырвет. Впрочем, как и я сам.
Я чувствовал как учащенно пульсируют поврежденные стенки. Как из разорванных, мягких волокон сочилась ярко-красная, горячая кровь, охватывая собой не только мой палец, но и близлежащие, скользкие внутренности. Я перевел дыхание.
— Чувствуешь артерию? — Спросил Антон.
Я промолчал и отрицательно покачал головой.
— Она такая ну ... — Он замялся, подбирая правильное слово. — П-плотная!
Отвернувшись, я впился потерянным взглядом в плоские гальки, пытаясь сосредоточиться.
«Хоть бы не вырвать. Хоть бы не вырвать» — Повторял про себя я, наощупь изучая брюшную полость.
Внезапно, я ощутил что-то плотное. Что-то склизкое и по-особенному пульсирующее. Я сглотнул, переменился в лице, и это не осталось без внимание Антона.
— Нашел?
— Бро, ты ... это р-реально? — Егор всё никак не мог отойти от шока.
— Походу.
— Походу или нашел?! — Прикрикнул Хенкин.
— Я чё, сука, знаю?! А? — Взъелся я. — Я, блять, что, на врача похож?
— А на хер ты тогда туда полез?!
— Блять, Хенкалина! — Злостно процедил я. — Ты ведь меня уже давно знаешь, и должен уже понимать, до какого момента меня дрочить можно! Поэтому будь, сука, добр! Либо хайло закрой, либо срыгни отсюда!
— Всё, всё! — Встрял Антон. — Угомонились! Ваня, прижми артерию. Или, не знаю ... хоть что-то!
— Да прижал я уже. — Под нос пробурчал я.
— Все.
Проверяя пульс на её окровавленной шее, он тихо добавил:
— Держи и не отпускай.
Я кивнул, переглянулся с друзьями, и над нами воцарилась тревожная пауза, нарушить которую довелось Антону.
— Так, ну ...
Он медленно оттеснил руку и неуверенно произнес:
— Пульс вроде как приходит в норму.
Раздался телефонный звонок. Белобрысый поднял трубку, промычал пару раз и, сбросив вызов, сказал:
— Геныч наверху.
— Я же сказал, что он быстро приедет. — Я шмыгнул носом и охватил всех взглядом. — Чё расселись? Погнали!
— В город без меня. И в больницу тоже без меня. — Протараторил Антон, и его все проигнорировали.
— А ... Алису к-как? — Запинаясь, спросил Меленин.
— Мел, каком к верху!
Я встал на одно колено, склонился над девушкой, закинул её близлежащую руку к себе на шею и, ухватившись свободными пальцами за её левый бок, поднял обессиленное тело. Она была не такой тяжелой, поэтому я без труда встал на ноги.
Алиса.
Пронзительный звон в ушах начал затмеваться приглушенными голосами. Я болезненно простонала от резкой, давящей боли в районе левого бока. Я чувствовала что-то не то.
Что-то инородное.
Что-то сдавливающее.
Я не чувствовала земли под ногами. Но я чувствовала то, как мои ноги кто-то придерживает. Казалось, меня кто-то несет. И несет не в самой удобной позе. Я обличила глаза размыленным взором, замечая пред собой Хэнка, что придерживал мои ноги, пока Ваня нес меня куда-то на руках. Моя щека тёрлась об его черный, шерстяной свитер, что провонял сигаретами. Я выдохнула через нос и слабо улыбнулась.
— Кис ... — Голос Бори был тихим.
Он кивнул в мою сторону и Кислов, встретившись со мной взглядом, улыбнулся в ответ.
— Получилось, все таки.
Я нахмурилась.
— Ч-что ... — Я с натугой сглотнула. — что ... получилось?
— Ничего. Не бери в голову.
Вдруг мы остановились, и я услышала как открываются двери старой машины. Похожий звук я уже слышала. Кажется, это машина Зуева. Я хотела взглянуть в сторону предполагаемого звука, но сил совсем не осталось.
— Сейчас будет немного больно. — Предупредил меня Кислов, подступив к распахнутой двери.
Он склонился, и я вкусила острую боль. Уткнувшись в его теплый свитер, я зажмурилась, шипя от боли.
— Прости, прости, прости. — Его голос преисполнился сожалением, и он сел в машину.
Обморочная слабость объяла тело, и моё помутненное сознание вновь начало чахнуть под его сильным гнетом. Дышать стало невообразимо трудно. Казалось, ещё немного и я снова отключусь.
— Етить, колотить! — Ошарашенно воскликнул Зуев. — Он чё, прям ... там?
— Да, Геныч! Прям там. — Буркнул Кислов, и хлипкая дверца захлопнулась.
Я отклонила голову, посмотрела на Ваню и тихо спросила:
— Что прям там?
— Ничего.
Он явно занервничал.
— Говорю же: не бери в голову.
Я вздохнула, прижалась к его груди и, сомкнув тяжелые веки, начала упиваться его учащенным и столь трепещущим сердцебиением.
Пара мгновений, и к нам на заднее сиденье плюхнулся Хенкин. Он закрыл за собой дверь, нечаянно задел мои ноги и, переминая в руках Ванину куртку, охватил меня обеспокоенным взглядом. На переднем показался Меленин, и Геныч незамедлительно тронулся с места.
— Че, куда? — Спросил он.
— Гендос, в больницу! — Воскликнул Боря.
— В какую? — Голос Зуева был в оковах выраженного беспокойства. — В городскую, платную?
— Чувак, в любую! — Вскипел белобрысый. — И желательно побыстрее.
— Слышь! — Он зыркнул на Хенкина через зеркало заднего вида. — Не накаляйся, я сейчас сам на нервах! Понял, нет?
В салоне воцарилась напряженная тишина.
Я почувствовала успокаивающее поглаживание в районе левого плеча. Я затрудненно вздохнула и снова закрыла глаза. Ванина рука перекочевала к моей гудящей голове, и он с особым трепетом поцеловал меня в пылкий лоб. Он уткнулся головой в мою макушку и медленно прошептал:
— Ты не представляешь, как я испугался за тебя.
Я сдавленно улыбнулась и моё сознание, преисполнившись всепоглощающей слабостью, разомлело. Я отключилась.