Глава 23. | Кровавый театр.
У мести нет чести.
(с) Сунь-Цзы.
Я склонила голову, облизнула иссохшие губы и, усмехаясь, обратилась к толпе:
— Вы наверное хотите подробностей?
Я охватила взглядом кивающих школьников, а после Марину, что была явно не в восторге.
— Толькой попробуй! — С угрозой рявкнула она.
Я попятилась назад, поджала губы и закивала, ведь слова Марины, я решила воспринять буквально.
— А знаешь ... — Я осклабилась и щелкнула пальцами. — Это отличная идея!
Слоняясь, я обратилась к толпе зевак:
— Как мы все знаем, наша Машка та ещё куртизанка! Парней меняет как перчатки и на одном члене долго не засиживается.
Ровесники взглянули на Марину и презренно усмехнулись.
— Но! На недавней вечеринке ... — Мой голос преисполнился издевкой. — У нашей шлюшки проснулись чувства. И не абы к кому, а к самому Ване Кислову!
— Притормози-ка! — Остановил меня низкий голос из толпы. — Кислов, это тот, что бабник?
Я пожала плечами и неоднозначно ответила:
— Ну ... вроде как?
— Марин, ты чё, серьезно? — Он с досадой обратился к девушке. — То есть, я за тобой бегаю как в жопу ужаленный, а ты на этого нарика запала?
Только сейчас в поникшем, вытянутом лице я узнала Валеру, чью внешность пьяная Рита сравнивала с американским актером, что играл Джокера в нашумевшем фильме «Темной рыцарь»
— Да! И что с того? Он, в отличие от тебя, хотя бы на пуделя не похож!
Толпа издевательски взвыла.
— Да пошла ты! — Бросил он, скрываясь из шумной толпы.
— Душераздирающая сцена, соглашусь. — Сыронизировала я. — Но давайте всё таки вернемся к тому, на чём мы, собственно, и остановились.
Я опустила глаза и, замявшись, начала вспоминать.
— Так о чём это я ...? А! Так вышло, что Ваня отверг нашу Машу, отдав предпочтение совершенно другой девушке.
Я указала на себя.
— То есть мне. И знаете, я от части его понимаю, ведь ...
Я взглянула на Марину, и мой голос приобрёл совершенно другой цвет. Он был хладнокровным и чужим.
— Кто захочет иметь дело с лицемерной шлюхой, что помешана на внимании?
Школьники затихли и начали вслушиваться в моё каждое, колкое слово.
— Тебя наверное недолюбили в детстве. Поэтому ты ...
— Заткнись!
Она прервала меня, а это значит что? Правильно — я попала в точку.
Но, не поймите меня неправильно!
Я — человек, что сразу отступает, стоит мне понять, что я сыплю соль на рану. Но, в случае с Мариной, я не могла остановится. Уж больно мерзкой дрянью она была.
Я усмехнулась и продолжила:
— на всех вешаешься? — Я наклонила голову. — Или отец ушел из семьи?
Её ноздри расширились, а брови злостно нахмурились — верный признак того, что её нервы были на исходе.
— Судя по твоей реакции, ответ положительный. — Я умерила пыл. — Хотя знаешь, неудивительно.
Она сжала кулаки в бессильном гневе, сцепив ровные зубы. Да так, что на нелицеприятном лице проступили жевательные мышцы.
— Любой мужик ушел бы из семьи, узнав, что его дочь ...
«Мерзкая»
— Мерзкая, — Я прищурилась.
«Лживая»
— Лживая, — Мой голос стал тихим и невообразимо едким.
«Лицемерная»
— Лицемерная, — Я замялась.
«Шлюха»
— Шлюха.
Я ухмыльнулась, а в её темно-карих глазах блеснула невообразимая ярость.
— Безмозглая тварь! — Крикнула она.
Пренебрегая многосторонней видеосъемкой, Марина подступила и схватила меня за горловину черной толстовки. Ошеломленные ровесники расступились, позволив ненавистнице прижать меня к зеленой, штукатурной стене.
— Что тебе было не понятно в требовании заткнуться? А? — Сквозь зубы процедила она.
— Это ты потребовала. — Я оскалилась. — А требование дешевой швали, стоит у меня ниже, чем требование обосранного бомжа, что пьяный валяется ...
Окончить свой язвительно-насмешливый монолог мне пришлось из-за Марины, что под направленные камеры, бойко замахнулась, а после отвесила хлёсткий удар в лицо.
Резкая боль ощутилась в верхней части курносого носа, пуская корни к самому основанию. Толпа ахнула, а я, склонив голову, через боль шмыгнула носом.
В ротовой полости встал неприятный, металлический привкус, что ассоциировался у меня со вкусом невинной крови — впрочем, так оно и оказалось. Живая паутина из красных сосудов травмировалась, выуживая из тонких капилляров пунцовую кровь, что показалась из чувствительных ноздрей. Несмотря на идущую кровь и нарастающую, ноющую боль, я широко улыбнулась, показав зубы. Ведь Марина, что была запечатлена на многосторонних камерах — была настоящей.
— Чё ты лыбу давишь? А? — Она начала тормошить меня за плечи. — Ты мазохистка, что ли?
С моих уст сорвался безудержный смех, вызывая у неприятельницы молчаливое негодование.
— Нет, мне просто смешно. — Я впилась в неё улыбчивым взглядом. — Ты так долго придерживалась образа пай-девочки, но стоило мне заикнуться про твоего папашу, как все твоё притворство слетело на хер!
— Не смей даже упоминать моего отца!
Она прислонила правое предплечье к моему горлу и запинаясь, добавила:
— Т-ты его даже не знаешь!
— А ты знаешь? — Я усмехнулась.
Над нами воцарилась напряженное молчание, нарушить которое Марина не посмела, ведь не знала, что ответить.
— Не знаешь. Да и к тому же, что ты мне сделать, если я продолжу о нем трепаться? М? Ещё раз ударишь?
— А что, хочешь проверить?
В высокомерном голосе прозвучал вызов и несокрушимая уверенность в собственных силах.
— А почему нет? Валяй! — Я изменилась в лице. — Только если тебя камеры не смущают.
Оглядевшись, Марина шмыгнула носом и пришла в сомнения.
— Смущает. — Закивала я. — Понимаю, не хочется показаться ...
— Слышь, хватит нарываться! А то я сейчас даже не посмотрю на то, что нас снимают!
— Так не смотри! Давай! — Начала настаивать я. — Что тебе мешает?
У девушки забегали глаза. Она выдержала задумчивую паузу, а после заключила:
— Да ты поехавшая!
Марина толкнула меня об стену и вынужденно отступила.
Я растерла тыльной стороной ладони свежую кровь и, неуместно засмеявшись, взглянула на шатенку.
— В следующий раз, если начнешь угрожать, удостоверься в своих силах. — Я вплотную подступила к Марине. — И прижимая кого-то к стенке, следи за своими ногами.
«Наша очередь!»
Я сбила Марину с ног и, оказавшись на девушке сверху, замахнулась. В её некогда дерзких глазах, как и в мыслях, промелькнула искренняя паника, от которой на душе стало невообразимо приятно. Но ещё приятнее было её ударить.
Неужели вы правда подумали, что я стерплю к себе такое отношение?
Конечно же нет!
Это был просто мой план. И состоял он в том, чтобы заверить окружающих, что банальную драку затеяла не я, а Марина! Она первая бросилась на меня с кулаками, а я просто отстояла свою честь.
Завязалась драка.
— Зовите директора!
Растерянная Резникова всеми силами пыталась сопротивляться, но одного, хлёсткого удара по лицу хватило, что бы она расслабила руки и сдалась.
Опьяненная местью, я отвешивала удар за ударом, пока на светлых костяшках не показалась гнилая, лицемерная кровь. Яростный звон объял проколотые уши, приглушая взволнованное окружение.
— Остановите её! — Крикнула светловолосая Соня. — Она же сейчас её убьет!
Аккуратный нос был разбит в густую, горячую кровь и казалось, еще пары сильных ударов и Марина отключится.
Она прохрипела, вытянула слабую руку и с натугой вымолвила:
— Хватит ... Мне больно.
«Алиса хватит! Это уже выходит за рамки! За рамки? Она нас избила и опорочила имя! А то, что мы её пару раз ударили, это выходит за рамки? Ты себя, блять, слышишь?! Слышу! И это не нормально! Мы не такие. Такие! Мы не лучше Марины, раз так же поступаем! Да насрать! Она нас опозорила. Мы хотим мести! Не мы, а только ты! Я — это и есть она! Я — это то, что она не принимала в себе! И я не желаю пощады!»
— Больно? — Я усмехнулась. — Тебе, сука, больно, а мне что, блять, нет!?
«Заканчиваем!»
Я замахнулась, вынуждая заплаканную Марину в страхе зажмурится. Но я не успела нанести решающий и столь увесистый удар, потому что меня оттащил вернувшийся Боря со следующими словами:
— Довольно! Ты уже всё доказала.
— Отпусти! — Рявкнула я.
— Алиса, успокойся!
Белобрысый прильнул сзади, сковывая окровавленные кисти в крепкой, неподатливой хватке. Пытаясь вырваться, я взглянула на Марину, которой оказывали незаслуженную, первую помощь.
«Слышь! Мать Тереза, это нормально, нет? Почему когда над нами измывались, всем было все равно? А? Я не слышу! Почему? Почему, сука! Почему когда видео слили в сеть, все смеялись? Почему? И почему, сука, стоило нам дать отпор, как все ополчились против нас? Против меня!»
Я сделала рывок — ничего.
Хенкин, несмотря на больное плечо, держал меня слишком крепко.
«Я хочу мести! Я хочу дуэли! Потому что это, сука, несправедливо!»
— Отпусти, я сказала! Я покажу этой сучке, где её место!
Неосознанная дерзость тут же погасла в изумрудных глазах, когда в поле моего зрения оказалась злая директриса. Я сделала легкий рывок и высвободилась из непреклонных оков.
— Что вы тут устроили? — Её голос был строгим.
Она охватила взглядом сначала изнеможденную Марину, а после хмурую меня. Инна Евгеньевна, поправила пиджак и, указав на нас пальцем, грозно приказала:
— Вы обе! Живо в мой кабинет!