Цейтнот
Цейтно́т — в партии в шахматах, шашках или иных пошаговых играх — недостаток времени для обдумывания ходов. Термин появился после введения контроля времени в шахматных турнирах, впоследствии, с появлением контроля времени в других пошаговых играх, стал относиться и к ним тоже.
Примерно на третью неделю после каникул, Розье наконец-то перестал напоминать Тому собственную тень, упорно следующую за ним повсюду. На факультете всплыл новый повод для обсуждения: приближалась одна из самых важных игр для Слизерина в сезоне, которую еще и перенесли до каникул на неудачное время, так что разговоры о приключениях Арвида слегка поугасли.
Сам он теперь чаще обитал в гостиной факультета, в окружении новых друзей: Паркинсона, Селвина с седьмого курса, нескольких других, менее влиятельных на факультете, личностей и внезапно Вальбурги. Проходя через гостиную, Реддл каждый раз бросал на их странную компанию незаметные взгляды, пытаясь понять, по какому же принципу собрана эта группа, но так и не смог ни за что зацепиться.
Собираясь на диванчиках у камина и что-то приглушенно обсуждая, они выглядели весьма невинно по меркам Слизерина, и упрекнуть их было не в чем, но в мыслях сама собой напрашивалась параллель с его посиделками с рыцарями. Не мог же Арвид задумать подобное?.. Или устроить переворот власти на факультете?..
Звучало бредово, да и совершить такое с одного наскока было практически невозможно — он и сам хорошо это знал из личного опыта. Но чувство дискомфорта все равно не отпускало.
На занятиях и в коридорах видимое дружелюбие сохранялось, даже перешло в какую-то новую, странную плоскость. Розье не навязывал свое общество, но каждый раз оказывался рядом, когда Тому что-либо было нужно. Учеба, патрули, поиск дополнительных знаний в библиотеках древнейших семей — казалось, он готов предложить абсолютно все, стоит только попросить.
Раньше Реддл, не задумываясь, воспользовался бы такой возможностью, сделав вывод, что еще одному слизеринцу просто нужно его расположение. Но не теперь, когда в воздухе витала недосказанность — условия соглашения, которые ему не показывали, но с завидной настойчивостью склоняли подписать.
Так произошло в очередной раз при случайном столкновении старосты с Арвидом и его компанией в небольшом отдаленном коридоре.
— Староста, — воскликнул Арвид, отвлекаясь от разговора. — Мы как раз говорили о вас.
— Да? — изобразил удивление Том, втайне раздосадованный, что не удалось молча разминуться. Чадящие факелы на стенах для него были куда интереснее повторения новой вариации старого разговора, но приходилось играть противоположное.
— Конечно. Нам, — Розье обвел руками окружавших его волшебников, — представителям влиятельных магических семей, полезно быть осведомленными о самых перспективных волшебниках.
— Вот как. Польщен, — ложь далась легко, потому что он знал — все это лишь пустые слова, заставляющие чувствовать ровно ни—че—го.
— Не стоит. Это лишь правда, — ответил Розье и обернулся к своему кружку новообразовавшихся приятелей, не подозревая о мыслях Реддла. — Простите, мне нужно поговорить со старостой отдельно. Я догоню вас позже.
Получив от них кивки и «увидимся позже», Арвид подошел ближе.
— Случилось что-то, о чем мне следует знать как старосте? — решил сразу уточнить Том.
— Я лишь хотел предложить свою помощь. Снова. Я не вру, говоря, что древним семьям и перспективным волшебникам стоит держаться вместе, — он подошел еще чуть ближе и заговорил тише. — Мы все можем быть полезными друг другу, и лучше создать альянсы сейчас, разве нет?
Звучало логично, очень по-слизерински.
— Звучит неплохо, — протянул Том, будто серьезно обдумывал эти слова. — Но у меня уже есть альянс.
— Понимаю, — вкрадчиво улыбался Арвид, но убежденным не выглядел абсолютно. — Но, возможно, моя помощь была бы более ценной. У тебя большие перспективы, Том. Все, что захочешь. В разумных пределах, конечно.
Убаюкивающая интонация голоса делала каждое слово патокой, льющейся в уши, но он чувствовал лишь горчащий на языке яд.
— Спасибо за столь щедрое предложение, но нет.
— Даже если я скажу, что могу помочь найти того, кто наслал проклятье? — очень тихо уточнил Арвид.
Том замер, внезапно треск факелов показался непозволительно громким.
— Какое проклятье?..
— Так ты не знаешь? — он задумчиво нахмурился, но продолжил. — Так вышло, что один из моих семейных артефактов показывает жертв проклятий — во время наших переездов это было незаменимо. Я сначала не поверил, когда увидел, но потом ребята рассказали про твое попадание в больничное крыло, и картинка сложилась! Кто-то проклинал тебя!
— Вот как... — заторможенно ответил Реддл, в голове которого крутились куски пазла с бешеной скоростью.
Артефакт... «Ребята рассказали»... Нет, все это было не ложью, просто будто перепутано местами. Такое выяснить можно было только планомерно копая в эту сторону, иначе учителя догадались бы первыми — у них тоже были артефакты, но использовать на ком-то такое получилось бы только преднамеренно, не случайно. Розье узнал о проклятье от кого-то. И этих «кого-то» предположительно пока на выбор было три: Том, Инспектор и сам проклявший.
— Мне надо... Это обдумать, — добавил он, все еще перебирая в уме варианты.
Арвид был опасным соперником. Опаснее, чем казался, ведь определенно был хорош в сборе информации. А как известно, тот, кто владеет информацией — владеет миром. Или он знал о проклятье с самого начала?
Нет, не сходилось — это была полезная карта, ее следовало вытащить почти на старте. Значит — действительно поиск и сбор информации имел место. И очень прицельный. Он знал много больше, чем рассказывал.
— Хорошо. Ты знаешь, где меня найти, если помощь все же потребуется... — кивнул серьезно Розье и продолжил. — Говоря о более позитивном: Инспектор согласился помочь с организацией еще одних курсов для иностранцев, что я предложил. Думаю, после этого я также смогу убедить его все же включить меня в ваши дополнительные занятия. Надеюсь на наше успешное сотрудничество.
— Взаимно.
Розье почти сиял снова, и удушить в собственном голосе всю степень настоящей невзаимности было практически физически сложно. Как он смел... Переводить так тему, считать это «более позитивным», сбивая с толку Тома, для которого это заявление сделало ситуацию еще более невыносимой.
Сколько он знал на самом деле? Нарочно ли давил на больное? Это была новая тактика, так? Поняв, что пробиться в круг Тома не удастся так просто, он решил шантажировать вниманием Инспектора? Кем он себя вообще возомнил...
Пламя на факелах волнообразно заколебалось, и только это заставило Реддла отвлечься от волны ярости, заставляющей почти потерять контроль над магией. Арвид вроде ничего не почувствовал, а если и почувствовал, то не подал виду — так и стоял, сияя своей улыбкой анаконды, которую хотелось завязать в узел.
Раньше и в голову прийти не могло, что возможны головокружения от злости. Но вот практика доказывала обратное, и Тому пришлось маскировать судорожный выдох усталым вздохом. Он стоял перед врагом, и показывать слабости, подтверждая чужие догадки — было последним делом.
— Увидимся на занятиях, в таком случае, — сохраняя видимую вежливость, кивнул он Арвиду. — К сожалению, вынужден идти — меня ждут дела.
— Конечно, староста. Знаю, что вы очень занятой человек.
Кивнув на прощание, Том широкими шагами отправился прочь. Ему нужно было сделать что-то. Что угодно, чтобы избавить учителя от потенциального общества врага. Но в голове было предательски пусто: им движила чистая ярость, а на любые попытки построения плана отвечал только вакуум. Но ждать было невозможно. Он не мог ждать, когда кровь кипела от злобы. Нужно было что-то делать. Сейчас.
Ноги сами повели в сторону кабинета Инспектора, еще раньше, чем он сформулировал, что именно хотел сделать. Но дойти до кабинета было не суждено: учитель встретился ему в коридоре на подходе. Выглядел он слегка раздраженным, но остановился, завидев целеустремленно идущего навстречу Реддла.
— Реддл? Что случилось? — да, голос Гарри был таким же недовольным, как и выражение лица. Это на фоне остального задевало только сильнее.
Сил и желания на хитрые и ровные формулировки не осталось, и Том решил спросить прямо:
— Вы серьезно планируете включение Розье в учебную группу из нас с МакГонагалл?
Пауэлл удивленно поправил очки: такого вопроса он, похоже, не ожидал.
— Еще не точно, но я сказал, что обдумаю это. Видимых причин для отказа нет, и...
— Нет! — в голове что-то щелкнуло, Реддл не отдавал себе отчета в следующих действиях, замечая только постфактум, что вцепился в отворот мантии учителя, притягивая ближе, чтобы прошипеть ему в лицо. — Вы — мой.
Сначала Гарри опешил, но потом быстро отмер, выгибая бровь скептически, и тихо ядовито поинтересовался:
— С чего бы?
Тому хотелось шипеть, плеваться ядом, много чего хотелось. И ответов было множество: от их связи частью души, до того, что он знал теперь о будущем, но это Гарри рассказывать было никак нельзя. Он выбрал половинчатый ответ:
— Мы связаны. Я же знаю. Часть души — все это что-то значит.
Инспектор усмехнулся. Смешок этот был неприятный.
— Связаны или нет, это ничего не значит на самом деле. А теперь отпустите, или... — он мотнул головой в сторону, указывая на свою руку, в которой была зажата готовая к бою палочка.
Том в эти слова не верил. Но теперь понимал, почему Гарри говорит их, почему упорно так считает — их совместное прошлое, та часть, что удалось увидеть в воспоминаниях, все объясняла. Он нехотя разжал свои пальцы, отпуская мантию учителя, пытаясь вспомнить, как не загнанно дышать.
Инспектор взмахнул палочкой, ставя заглушающее заклинание, и только тут до Реддла дошло, какой он разговор чуть не затеял в коридоре, в который мог в любую минуту заглянуть кто угодно. От того следующие слова ранили самолюбие лишь больнее.
— Что на вас нашло? Еще и посреди коридора, — процедил Инспектор. — Ведете себя как импульсивный мальчишка. Или вас опоили? Предположил бы еще Империус, но в такое слабо верится.
Реддл отрицательно покачал головой. У него не было оправданий, кроме застилавшей взор эмоции — ревности. Она была сильнее, чем он когда-либо испытывал к чужим игрушкам, к рыцарям, успехам... Она поистине ослепляла, хотя раньше подобные описания этого чувства он считал преувеличенным бредом из книжек.
— Тогда в чем дело? — продолжил расспрос Инспектор.
У Тома не было адекватных причин, которые можно было назвать, не раскрывая историю с письмом.
— Вам просто не стоит тратить время на его обучение, — было всем, что он смог сказать.
Это, естественно, не впечатлило Пауэлла абсолютно: он все еще смотрел холодно и недоверчиво, подозревая подтексты и ложь. Легкое раздражение усугубилось, превращаясь в нечто новое, куда более сильное.
— Это уж мне решать, — прозвучало безапелляционно.
Хотелось снова решительно заявить «нет», заорать, потребовать, швырнуть заклинанием. Но это все было бесполезно: в здравом уме Том это понимал прекрасно. Он мог бы умолять. В этой ситуации, быть может, даже это было допустимой опцией, но нет — такое лишь усилило бы подозрения Гарри в разы.
— Я считаю, что вы совершаете ошибку, — заявил он, глядя Пауэллу прямо в глаза.
— А я — что вы много себе позволяете. Вы мой личный ученик, но не забывайте, что это дает мне право решать за вас, а не наоборот.
Ощущалось, как если бы его приложили обездвиживающим, но при этом из чистых собственных эмоций. Он был в ярости от этого заявления, но также чувствовал собственничество, все еще хотел сделать этого волшебника бессмертным, как бы он ни бесил в этот момент.
Эмоции тащили его настолько в разные стороны, что это все не давало двинуться, даже решить что-то определенное. Даже найти слова. Только стоять, пытаясь осознать все происходящее.
— Хотите что-то еще сказать? — поинтересовался Пауэлл все так же холодно, с еле скрываемым раздражением, устав смотреть на своего замершего столбом ученика.
— Нет, учитель.
— Тогда ступайте, — он взмахнул рукой, сигнализируя окончание разговора.
Резко кивнув и не менее резко развернувшись, Том отправился прочь. Он старался держаться тени и отдаленных коридоров, чтобы ни с кем не столкнуться. Бешеные эмоции преображали все вокруг: в коридоре тени от факелов приобретали зловещий оттенок, а встреченная по пути группа девчонок, казалось, провожала каждый его шаг взглядом, но не восхищенным, как бывало, а как будто они знали о нем некую тайну.
Нет, нет. Слухи не могли так быстро распространиться, и в коридоре их ссору с Инспектором никто не видел. Верно? Верно?!
Умом он все понимал, но ум был бесполезен, когда на арену выходили еще необузданные, новые по силе переживания. Ему нужно было их усмирить. Но как? Единственным надежным и проверенным способом усмирения гнева была месть. Сорвать свою злость на ком-то, кто заслуживал того... Розье был сейчас причиной и сосредоточением его дурных мыслей, но был слишком непредсказуем.
Да, это наверняка порушило бы и так шаткий домик из взрывающихся карт. Любое неверное движение...
Так рисковать было еще глупее, чем то, что произошло в коридоре. Нужна была более предсказуемая, более понятная жертва. Некто, кто бесил последнее время не меньше.
Ответ пришел в голову почти сразу: Дамблдор и Минерва! Они смели совать свои носы в кабинет учителя, а значит, были виноваты тоже. Даже средство было уже заготовлено: зелье и волос, добытый Нагайной. Вот только от мысли о превращении в старосту грифов все еще мутило, а эмоции были слишком нестабильны, чтобы убедительно сыграть роль.
Он зашел в один из тупиковых коридоров и, убедившись, что никто не увидит его слабости, прислонился лбом к стене. Камень был прохладный и немножко помогал думать. Кто вообще мог бы с таким справиться, кроме него самого?
Разве что... Летиция все еще готова выполнить любое поручение, которое поможет Инспектору. А тут как раз затронуты его интересы.
Убедить ее должно быть несложно. Даже акцент и манера речи — дело поправимое на недолгий промежуток времени при помощи магии. А если ее вдруг поймают — тоже не страшно, Дамблдор спишет это на детскую забаву.
Да, отправить ее расспрашивать Альбуса в виде МакГонагалл казалось все более хорошей идеей: сыграть его же оружием, а потом посмотреть все в воспоминаниях, наслаждаясь ничего не подозревающим лицом заместителя директора.
Это точно немного снимет градус бешенства, как и в целом будет приложением всей этой злой энергии в какое-то полезное, продуктивное русло.
В мотивации Летиции он не ошибся, конечно. Убедить ее было просто, как только он рассказал о задумке: из-за «общих целей» она выдала ему неоправданный кредит доверия, так что даже не проверяла, не добавлено ли чего лишнего в зелье.
Оставалось выяснить, что они имели на Инспектора и что искали у него тогда, избегая прямых вопросов. Теорий на этот счет у Реддла сходу было две: либо нечто, указывающее на связь с Гриндевальдом, либо нечто, связанное с путешествиями во времени, если Дамблдор каким-то образом догадался. Даже если обе догадки неверны, в любом случае полезно спросить заместителя директора о путешествиях: Минерве он может рассказать то, что никогда бы не сказал Тому. Главное было подать это Летиции в правильном ключе, чтобы та не догадалась о том, что Пауэлл на самом деле путешественник во времени. Но и с этим можно было разобраться.
Они все обсудили тут же, в тупике, куда Том позвал волшебницу при помощи заколдованной записки, и подгадали время, когда староста грифов должна была быть на квиддичном поле. Атталь выпила зелье и пережила неприятное превращение, а затем они вдвоем трансфигурировали ее одежду в похожую на ту, что носила Минерва. С голосом и акцентом тоже удалось справиться: Том и сам знал пару простеньких заклинаний, но в арсенале Летиции неожиданно обнаружилась версия получше. Видимо, бабушка-шпионка таки передала какие-то знания, прежде чем отправлять в Хогвартс.
Отправив ее на разговор, Реддл несколько раз нервно прошелся по коридору: злобная энергия все еще не покидала его, ожидание мести не давало успокоиться. Он отвлек себя на переписку с дневником, который сегодня, как и обычно, носил с собой: острые дерганные строчки текста, написанного наскоро, тоже неплохо занимали время и мысли.
Минуты текли издевательски медленно, он посматривал на проход в коридоре регулярно, пока там наконец не показалась Минерва со слегка измененными чертами лица. Летиция выпила немного оборотного, и оно, как и ожидалось, уже теряло эффект.
— Ты был прав, — сказала она, подходя ближе. — Месье Дамблдор что-то затевает. Или знает о чем-то, но... Как минимум, беспокоиться о путешествиях во времени точно не стоит.
— Вот как...
Том решил не тратить время на выслушивание ее рассказов: взмахнув палочкой, он применил легилименцию. И увидел воспоминание.
Она стояла на пороге кабинета заместителя директора, осторожно стуча в дверь.
— Входи, Минерва, — прозвучало с другой стороны.
Летиция, выглядевшая как Минерва, отворила дверь и зашла внутрь, в кабинет трансфигурации, выглядевший сегодня, как и обычно.
Дамблдор обнаружился у одного из шкафов: его деятельность по перемещению предметов в нем напоминала что-то среднее между инвентаризацией и уборкой.
— Ты хотела что-то обсудить? — спросил он.
— Да, профессор, — подала голос Атталь с полным отсутствием акцента. Том знал, что заклинание действовало временно, но качество не могло не восхищать. — Я все еще обеспокоена тем, что о Гриндевальде все чаще появляются новости в Пророке. Как вы считаете, насколько все серьезно?
Альбус вздохнул, не отвлекаясь от своего занятия:
— Хотелось бы успокоить тебя, сказав, что переживания беспочвенны, но увы, не могу.
— И нет никаких способов победить его? Какой-нибудь сложной магии?
— О, способов предостаточно, — ответил Дамблдор, невесело улыбаясь чему-то своему. — Но вот применить их еще надо суметь. Как ты знаешь из курса трансфигурации — законы магии весьма постоянны, и все стремится вернуться к исходной форме. То же самое и со сложной магией, только в большем масштабе: мы можем трансфигурировать объекты, но чем слабее заклинание — тем хуже будет результат превращения, и тем более объект будет стремиться в изначальное состояние. Сильная и одновременно сложная магия требует либо постоянной подпитки, либо разовых больших затрат, на которые, боюсь, сейчас никто не пойдет.
Он не сказал «не способен», а именно «не пойдет», что было любопытно. Летиция, однако, сделала вид, что не обратила на это внимание, и только посетовала:
— Если бы только можно было переместиться в прошлое и все это предотвратить...
Услышав это, Дамблдор прекратил наконец переставлять предметы. Бросая долгий взгляд в окно, он ответил:
— Я бы и сам дорого отдал за такую возможность, но законы времени не изучены до конца, а то, что мы уже знаем на данный момент, подсказывает: результаты такого вмешательства могут оказаться гораздо хуже того, что мы имеем сейчас.
— И вы не боитесь, что Гриндевальд не побоится воспользоваться возможностью изменить время?
— Нельзя исключать такую возможность.
Этот ответ Летицию уже не на шутку обеспокоил, она подалась вперед, задавая следующий вопрос:
— И... Что тогда? Мы даже не заметим, если ход времени будет изменен? Просто будем думать, что так всегда и было?
Альбус покачал головой, позволяя себе маленькую, уже совсем не столь печальную, улыбку.
— Я бы больше переживал на этот счет, если бы не одно славное устройство, — сказал он.
— Какое, сэр?
— О, это, Минни, очень простая, но интригующая вещь! — внезапно воодушевившись, Альбус полез в один из своих шкафов, извлекая небольшой, мерно раскачивающийся золотой маятник и устанавливая на свой стол.
— Это детектор, — продолжил он, указывая на устройство. — Он остановится, если в пространство-время будет произведено вмешательство большее, чем колебания от рядовых маховиков времени. Любое отклоняющееся от нормы событие временной линии будет им засечено. Таким образом, мы будем знать, если нечто подобное случится. Я проверяю это устройство регулярно с самого начала войны.
— Ох, вот как. Приятно знать, сэр, что у нас есть хотя бы такая гарантия.
— Да, весьма. Хотя иногда не могу не допустить мыслей, что мне хотелось бы увидеть его остановленным, но не вмешательством Гриндевальда, а кого-то, кто мог бы его победить. Увы, это лишь мечты, — сказав это, Дамблдор посмотрел на лже-Минерву практически впервые за этот разговор.
— Это было бы прекрасно.
Они немного помолчали, думая каждый о своем.
— Я хотела спросить еще кое о чем, — вновь подала голос Атталь.
— Да?
— Генеральный Инспектор... Вы не опасаетесь на его счет, учитывая последние события?
— Мистера Пауэлла? Нет, я говорил тебе еще осенью, и мое мнение не поменялось: переживать на его счет не имеет смысла, он будет вынужден выбрать сторону, и довольно скоро. Это-то все и решит.
— Вы уверены?
— Я хорошо понимаю тактики Гриндевальда... — Альбус посмотрел в сторону своего стола, говоря это. — Мистер Пауэлл же, хоть и выступает за неоднозначные законы, не похож на того, кто увлечен игрой, как Темный Лорд. Он преследует свои цели, что делает его непредсказуемым, но лишь до определенной степени: загнанный в капкан зверь вынужден показывать истинную натуру.
Летиция нахмурилась на это, недовольная, что, к счастью, на лице Минервы выглядело как обеспокоенная серьезность.
— И вы планируете наблюдать?
— Да, так и есть. Иногда это — лучшее, что мы можем сделать.
На этом разговор закончился, сведясь к обмену любезностями.
Том покинул воспоминание. Дальше он действовал почти на рефлексах, стирая Летиции память и о легилименции, и о разговоре с Дамблдором. Придя в себя от внезапного стирания памяти, девушка осоловело захлопала глазами, не понимая, по какой причине тут оказалась, но Реддл быстро убедил ее, что они просто встретились для очередной практики, но раз она плохо себя чувствует, лучше перенести.
Голова от обилия разрозненных мыслей снова шумела. Слова Дамблдора были правдивыми, а значит... Да что это вообще могло значить? Получается, что колебаний не было? Прибор сбоит? Или что? Сумасшествие? Нет, нет. Том пока уверен в трезвости своего рассудка, и Инспектор не врал про путешествие тоже. Так что же?
Быть может, из-за способа перемещения во времени колебания прошли незамеченными? Какая-то параллельная ветка событий? Можно было выстроить еще множество теорий, поскольку законы времени слишком не изучены, кроме постулата об общей неизменности.
Единственной подсказкой, на которую оставалось надеяться, был способ путешествия. Но Том его не знал, и странный барьер на воспоминаниях Гарри не давал добыть эту бесценную информацию. Но даже так он упускал что-то, что было на поверхности с самого начала.
Все было как-то связано в этой истории. Путешествие, будущее... А что если и не только это? Что если надо смотреть на большую картину, и связано абсолютно все: и Гриндевальд, и письма, и «фамильные ценности», и план Гарри?
Голова кипела, но он не хотел останавливаться в размышлениях под приступом вдохновения. Как или чем могли быть связаны эти вещи?
Угроза Гриндевальда, которую перехватил Том, говорила о каком-то отказе Инспектора. Письмо, которое получил он сам, началось с предложения сотрудничества в обмен на поиск предмета. «Фамильных ценностей».
Может ли быть, что это же предложение получил изначально сам Гарри?
Или даже больше — он и был их настоящим обладателем!
И после угрозы передать их и неудаче, им потребовался уже Том, как ближайший к Инспектору в школе человек, который мог провести поиски без лишних подозрений и достаточно скрытно. Название или описание не выдали тоже не просто так, никто не должен был знать, как выглядит предмет.
Что могло настолько потребоваться Темному Лорду, чтобы искать это тайно, не привлекая внимания? Будь Том на его месте, что он хотел бы сохранить в тайне таким образом? Крестражи. Особенно, если об их существовании бы уже знали.
Должно было быть что-то настолько же важное. Если даже не важнее. Артефакт или другой могущественный предмет... Который связан с Гриндевальдом...
В голове сам собой всплыл знак, которым активно пользовался Темный Лорд в рейдах, фотографии последствий которых иногда появлялись в газетах: выжженный на стене треугольник, заключавший внутрь круг и линию посередине.
Знак Даров Смерти.
***
Был только один способ проверить.
Не тратя зря время, Реддл направился к Выручай-комнате. Если догадка подтвердится, то Розье — почти наверняка связан с Гриндевальдом. Недаром же Рудольфус рассказывал по возвращению в школу о неком волшебнике, навещавшем их семью. К семье Арвида тоже могли обратиться, если все это не было вообще ловким трюком с оборотным зельем. Правда, в применение оборотного Том мало верил: настолько постоянное его употребление было бы заметно при проживании в одной факультетской гостиной.
Но все это были теории куда менее значительные, чем вопрос, что же искал потенциальный враг.
Оказавшись у нужной стены, оставалось только пройтись мимо нее, думая «мне нужно место, где спрятаны Дары Смерти». Он напряженно следил за стеной все это небольшое время, подозревая, что ничего не выйдет, но, вопреки всему, дверь все же появилась. Такая же, как и обычно, она не предвещала ничего особенного, но уже факт ее появления говорил сам за себя.
Осмотревшись по сторонам и убедившись, что никто не наблюдает, Реддл торопливо толкнул дверь и сразу же закрыл ее за своей спиной. В этот раз Выручай-комната преобразилась в маленькую комнатушку, буквально давящую стенами на своего посетителя. Посередине стоял небольшой грубый стол, на котором находился прозрачный граненый стакан, наполненный жидкостью.
Попытки осмотреть помещение и выявить ловушки ничего не дали, но чутье подсказывало, что все это не просто ширма для отвода глаз, но загадка, которую при желании можно разгадать. Единственной очевидной подсказкой был стакан, бесцветная жидкость в котором не подавала никаких признаков принадлежности к знакомым Тому зельям и даже не пахла.
Он пробовал применять заклинания, опознающие состав, но они не дали никаких результатов, схлопываясь снопом искр снова и снова без всякого толку. Но сдаваться так просто Том был не готов. А это, в свою очередь, значило лишь одно — пора было переходить к более практическим экспериментам.
Аккуратно левитируя стакан, он накренил его так, чтобы небольшая часть жидкости пролилась на стол. Однако, стоило ей коснуться стола, лужица, которая должна была появиться, тут же подсыхала, а емкость наполнялась обратно ровно на столько же, сколько было пролито.
От занимательного эксперимента над непроливаемым внезапно отвлекло золотое свечение, идущее от стола. Там буква за буквой появилось послание, выведенное золотом: «Выпей меня». Увиденное заставило Тома невольно нахмуриться. «Алиса в стране чудес» была знакома ему по редким воскресным чтениям в приюте, и если он что-то из всего этого и помнил, так это то, что такие послания по большей части совсем не ведут к желаемым результатам.
Это все была ловушка, проверка. И это логично, оставлять такой артефакт, как Дар Смерти, без защиты было бы недальновидно. Но что именно тут пытаются проверить?
Он перевернул подвешенный в воздухе стакан целиком, но, как ожидалось, тот лишь заполнялся снова по мере опустошения, превращаясь в непрекращающийся поток жидкости, никогда не остающейся на столе. Стакан или жидкость были однозначно зачарованы.
Реддл отлевитировал стакан обратно на стол.
Если верить подсказке на столе — единственным выходом было выпить жидкость. Или заставить выпить кого-то другого. Вот только кому можно было это доверить, одновременно доверяя тайну расположения Выручай-комнаты? Естественно, вариант стирания памяти или Империуса не исключался, но любая ошибка в этом вопросе могла стоить всего.
Стоил ли риск того? Чего вообще сам Том хотел этим всем добиться, кроме того что убедиться в своих теориях? Он никогда не верил в сказочку про Дары Смерти раньше. В то, что это, возможно, могущественные артефакты — да, но никак не в версию о Повелителе Смерти. Смерть в принципе казалась ему всегда монументальным призраком на горизонте, встречу с которым можно отсрочить или избежать хитростью, но никак не подчинить своей воле.
Но даже если эти Дары действительно могущественные артефакты — добраться до них имело смысл. Что-то подсказывало, что они, вероятно, и являются последней частью мозаики, картины, для осознания которой не хватало нескольких деталей. Происходящее было неразрывно связано с учителем, и Том хотел знать все, до последней детали, самой грязной тайны.
Да. Понять, приблизиться — уже дорогого стоило.
Даже если он с этого ничего не получит, кроме знания. И делиться ни с кем этими потенциальными знаниями Реддл очень не хотел. Из чистого эгоизма и из прагматизма в том числе. Это — опасная игра, каждая лишняя фигура делала все только более непредсказуемым. Надеяться стоило только на себя.
Он еще раз посмотрел на стакан.
Доверить это задание больше было некому. А дорога к величию — как Реддл уже хорошо усвоил за прошедшие годы — никогда не была прямолинейной и безопасной. Но слава Мерлину и собственной предусмотрительности, крестражи не дадут ему умереть окончательно, если что-то пойдет не так. Все или ничего.
В руке стакан ощущался прохладным. Жидкость все так же не имела запаха, но, как оказалось, вкуса тоже не имела. Даже конкретной консистенции, все, что можно было сказать о ней наверняка: эта субстанция вела себя как вода, не пытаясь разъесть рот или воспламенить горло.
Пока он пил, не произошло ничего: стол все так же стоял, стены все так же клаустрофобно обступали со всех сторон. Но стоило допить последнюю каплю, как стены внезапно растворились, открывая безграничное темное пространство, погруженное во тьму.
Том резко выхватил палочку и вызвал Люмос, но даже появившийся свет теперь не позволял осветить края помещения, как будто их больше не было. Резко развернувшись, он убедился, что и выхода теперь не было также. Из привычной обстановки оставались только стол и стакан, но вряд ли от них можно было ожидать какой-либо помощи.
Идти наугад в кромешной тьме — занятие не из приятных, но иных вариантов не оставалось. Ориентиров просто не существовало, а в дальних уголках мерещились появляющиеся от света палочки тени. Обман зрения, конечно, ведь единственным, кто мог отбрасывать тень, тут был сам Том. Но то ли собственное сознание нагнетало, то ли это ощущение было частью ловушки.
А еще мерещился гуляющий по полу ветер, которого тоже не было.
Блуждать пришлось, по ощущениям, как будто целую вечность, но, судя по определяющему время заклинанию, всего минут двадцать — чувства подводили и тут. Темнота никуда не пропала, но в ней начали появляться призрачные, сотканные будто из дыма, очертания изгородей и домов, бесплотные и игнорировавшие попытки применить к ним заклинания.
Похоже, это была некая деревенька, подозрительно знакомая, к тому же.
Проходя все дальше, Реддл лишь убеждался в мысли, что да, он уже бывал тут. Литтл Хэнглтон — а это был именно он — ничуть не отличался от того, что Том посещал летом. За исключением призрачности и полного отсутствия людей.
Даже покосившаяся лачуга на склоне холма, которая предположительно служила пристанищем последнему представителю ветви Салазара, кроме него самого, была тут. Дойдя до нее, он убедился в этом: ее точно не забыть, даже если захочешь — настолько жалким было это жилище. Да и прибитые к двери змеи производили неизгладимое впечатление, если быть честным.
Том уже думал пройти дальше, как дверь хибары неожиданно распахнулась, и из нее вышел заросший мужчина в грязных обносках. Он был такой же полупрозрачный, как все окружение: близкий к призракам, но слишком дымчатый, чтобы быть одним из них. Но даже так разглядеть его удавалось без проблем, и вид абсолютно не внушал никаких позитивных чувств.
Не давая времени Реддлу придумать для собственного спокойствия теории, что этот оборванец всего лишь вор, он забормотал нечто едва различимое себе под нос, так, что слышно было только часть:
— Когда отец Марволо вернется, мы им покажем... Проклятые Реддлы, жалкие маглы... — он дошел до ограды, ближе к Тому, всматриваясь в траву, и прошипел. — Змейка, змейка, иди сюда, давай поиграем.
Реддл отшатнулся, в ужасе опознавая парселтанг в этом шипении.
Это существо было его последним родственником в роду?! Так выглядел великий род Салазара теперь? Нет, по хибаре можно было догадаться, но до последнего абсурдно хотелось верить, что все это — лишь какая-то ошибка.
Том еще раз всмотрелся в своего предполагаемого родственника, с отвращением пытаясь найти схожесть, но не видя ни одной. Впрочем, и рассмотреть что-то конкретное под слоем грязи и заросшими волосами с бородой вряд ли представлялось возможным. Мужчина же определенно ничего не замечал, и даже когда направлял взгляд в сторону Реддла, смотрел лишь сквозь. Он продолжил заниматься своими делами и не собирался отвлекаться ни на что другое.
Стоило ли оставаться и проследить за ним? Обыскивая лачугу летом, Реддл нашел некоторые в целом бесполезные письмена на парселтанге, но больше ничего ценного у этого представителя некогда великого семейства не было. Хотя постойте-ка... Среди всей этой нищеты и запустения выделялось только кольцо на пальце этого человека, выглядящее явно лучше всего остального. Раз даже в такой ситуации оно не было продано, то можно было предположить наличие не только материальной ценности. Семейная реликвия?
Удивительно, что хоть что-то осталось.
Погасив не особо нужный сейчас Люмос, Том на пробу кинул в призрачного мужчину подчиняющее волю заклинание, но то не сработало, пролетая сквозь, так же как другие заклинания не срабатывали и на окружающем пространстве. Оставаться здесь дольше не имело смысла.
Он пошел дальше, мимо холма, на котором располагалось поместье Реддлов. Перед поместьем никто не разгуливал, но упорно казалось, что тень человека стоит у одного из окон, наблюдая за чем-то. Постепенно призрачные очертания местности начинали истончаться, пока вовсе не исчезли, погружая все снова в полную тьму.
До того как успел появиться новый Люмос, свет резко вспыхнул, ослепляя Реддла и заставляя зажмуриться. Когда он открыл глаза, то находился уже в комнате, куда более комфортной, чем предыдущая. Тут был стул, на котором висела мантия, и лакированный рабочий стол, на котором стоял волшебный шар и нечто, накрытое стеклянным колпаком. Мягкий свет падал с люстры на потолке, добираясь до каждого уголка помещения, убивая опасные тени.
При ближайшем рассмотрении шар был больше похожим не на магический, а скорее на магловский. Такой, какие продавали перед рождеством: стекляшки, наполненные жидкостью — потряси, и частички пластика, изображающие снежинки, затанцуют в вихре среди праздничных фигурок внутри. Вот только конкретно в этом шаре вместо дурацких украшений находились четыре фигуры людей, замерших в разных позах.
Три в удивлении замерли столбом, одна, кажется, выхватывала волшебную палочку. Заинтересовавшись этим странным выбором наполнения шара, Том присмотрелся ближе и второй раз за день ощутил парализующее чувство узнавания. Фигуркой, выхватывающей палочку, был не кто иной, как оборванец из хижины потомков Салазара. Тот самый последний родственник.
Остальные были не знакомы, но чертами напоминали самого Реддла, что только множило пугающее ползущее осознание, что он наконец добился цели, поставленной самому себе летом.
И нашел своих родственников.
Здесь, в Хогвартсе, заточенных в издевательском подобии магического шара.
Теперь комната резко перестала казаться такой уютной, на волне испуга он прислушался к окружающей магии. И вокруг шара ее было предостаточно. Это не была сила, исходящая от мертвецов, а значит... Они были живы?
Инспектор... Парализовал их и спрятал здесь? Но зачем?
И мог ли сам Том стать следующей жертвой этой странной коллекции?..
Он резко выдохнул. Нет, вот это уже звучало как бред, нашептываемый собственными страхами. И в то же время Гарри говорил однажды: «интересно, насколько иронично будет превратить наследника Слизерина в медальон Слизерина».
Мордред! Если бы он точно знал, что задумал учитель, и какая роль отведена ему самому в этом плане!
Усилием удалось подавить всколыхнувшуюся магию, норовившую смести шар со стола, впечатывая в стену, разбивая на осколки вместе с теми, кто в нем находился. Том не пребывал больше в заблуждениях относительно своей родословной: ни жалкий остаток волшебной семьи, ни не менее отвратительные маглы, поселившиеся в шикарном поместье, но ни разу не интересовавшиеся его жизнью, ничего не стоили.
Инспектор же... Сейчас он был готов все отдать, чтобы расставить все точки над «i», докопаться до самой сути. Что все это значит? Что он во всем этом значит? В каком-то извращенном смысле одержимый частью его души был последней надеждой на семью или ее суррогат, пусть Том сейчас конкретно об этом и не задумывался.
Он резко развернулся, переключая внимание с шара на второй предмет на столе, накрытый колпаком. Им оказалось кольцо. То самое, что привлекло внимание Реддла на руке неудавшегося родственника. Оно, в отличие от мантии, печально висевшей на стуле, выглядело более особенно, но в легенде же не говорилось о кольце, верно? Только о камне.
Ошибка? Нет, вряд ли. Он наклонился ближе к накрывавшему кольцо куполу, всматриваясь. Сам металл кольца ничем не выделялся, но в камне под блеском граней просматривался символ Гриндевальда и Даров Смерти. Если насчет мантии еще были сомнения, то насчет камня... Он, похоже, точно был одним из Даров, Воскрешающим камнем! И некогда принадлежал одному из родственников Тома.
Понимая это, соблазн прикоснуться к, скорее всего, последнему достойному наследию своей семьи практически невозможно сдержать. Не тратя времени на осторожность, Реддл медленно поднял стеклянный купол и дотронулся до кольца.
Несколько событий произошли одновременно: стеклянный купол выскользнул из руки Тома навстречу неминуемому столкновению со столом, а сам он увидел картинки, замелькавшие как воспоминания на быстрой прокрутке в голове. В них был Гарри, куда более молодой, но все еще хорошо узнаваемый, держащий в руках открывающийся снитч с Воскрешающим камнем внутри. И снова Гарри, выбивающий палочку из рук светловолосого подростка. И совсем еще маленького мальчишку, разворачивающего сверток с мантией в гостиной Гриффиндора.
Звон разбившегося стекла вывел его из оцепенения, а срикошетившие осколки заставили отдернуть руки, рефлекторно прижимая к себе. На расползшиеся по ним красные полосы царапин Том даже не обратил внимания, пытаясь прийти в себя.
Это... Это были не просто воспоминания. Ему давали что-то понять, что-то конкретное. Одно было ясно абсолютно точно: артефакт был связан с учителем, причем еще там, в потенциальном будущем. И очень крепко. Может ли быть так, что этой связи окажется достаточно, чтобы дотянуться до того, последнего воспоминания..?
Соблазн непреодолим.
Второму прикосновению уже ничего не мешает: никаких больше спецэффектов, кольцо, холодное на ощупь, без проблем надевается на палец. Да, это все бесспорно рискованно, но он уверен, что справится, благо даже выходить из комнаты, подвергая себя и Дар опасности, не надо: дневник при нем, а значит, экспериментировать можно прямо тут.
Поддаваясь паранойе, Реддл косится на людей в шаре, но те все еще не подают признаков жизни и понимания ситуации. Живы, но не могут пошевелиться... Были ли они заморожены во времени, или с ними случилось нечто иное? Учитель — опасный человек, когда хочет им быть.
Дело остается за малым: достать дневник, разложить его на столе. В этот раз он не тратит время на объяснение крестражу происходящего: злое нетерпение, смешанное со страхом, слишком сильно, чтобы затрачивать на это дополнительные силы и секунды. После прежних тренировок мысленно дотянуться до паутины воспоминаний легко, остается только стремиться дальше — к самому последнему и самому далекому.
Не было понимания, получится ли на этот раз. Все зависло, будто в подвешенном состоянии, в тысяче «что, если», в безумной надежде, что все получится, и в не менее безумном ожидании, что он вновь вывалится из воспоминания обратно, так ничего и не добившись.
Кольцо на руке грелось, мир погрузился в темноту, где было только это ощущение, не дававшее раствориться в ней без остатка.
Том прикусил губу, но ничего не почувствовал, будто тела у него больше не было, пусть палец уже и жгло кольцом. Прежде чем он успел запаниковать всерьез, что останется навсегда в этом бесконечном ничто, тьма рассеялась. Все закончилось так же стремительно, как началось.
Первым, что Том увидел, были круги. Знакомые и незнакомые символы, очень похожие на те, что успел показать Инспектор, они переплетались в сложную фигуру, в центре которой стоял волшебник в длинной темной мантии.
Это был он... Гарри, стоявший сейчас среди угасающих линий, в незнакомой Реддлу пустой комнате.
— Ну вот и все, — сказал Гарри будто бы сам себе.
Но в этот раз тишина ответила шипящим голосом, пробирающимся во все уголки, разносящимся гулким эхом:
— Как хорошо, что сил от добровольной жертвы твоих друзей хватило, не правда ли?
Учитель, до этого выглядевший уставшим и опустошенным, резко помрачнел.
— Не смей и слова говорить об их жертве, — прочеканил он холодно.
Но голос не унимался:
— А что такого? Может, пришла пора к ним присоединиться? Всего-то использовать Аваду на самого себя. Я знаю, ты хочешь.
— Нет! — резко воскликнул Гарри, раздражаясь все больше с каждой секундой. — Я знаю, чего ты добиваешься. Если я это сделаю — ты останешься в этом теле.
В этот раз тот шипящий голос, голос Волдеморта, ничего не ответил. Вместо него зазвучали другие. Том не узнавал их, но все они наперебой звали Гарри, просили, умоляли присоединиться к ним, не бросать одних. Предлагали наконец-то стать счастливым, отпустить все.
Песня сирены, уводящая моряков за борт — вот что это было.
Эти голоса приносили Гарри видимые страдания: он упал на колени, хватаясь руками за голову, как если бы это помогло ему в борьбе за контроль. Но даже его воля не была безгранична. По мере их речей его силы и желание сопротивляться ослабевали, Реддл видел это в постепенно опускающихся руках и поникающих плечах.
— Послушай, Гарри, — мягко произнес уже другой, ранее не звучавший женский голос. — Это бессмысленно. В глубине души ты знаешь, что я не совру тебе. Ты знаешь, что должен сделать, сынок. Все очень просто, ты будешь свободен.
Гарри вздрогнул всем телом, услышав эти слова, а затем резко оторвал взгляд от пола, с ненавистью и толикой безумной решимости глядя перед собой.
— Да пошел ты к черту! — воскликнул он и резко сорвался с места в сторону выхода.
— Что ты задумал? — пророкотал голос, но его учитель не слушал, продолжая бежать, на скорости врезаясь в стены на поворотах и отталкиваясь от них, чтобы придать себе ускорение.
Все это вынудило Тома бежать вслед за ним, еле поспевая: Гарри бежал так, будто за ним гналась сама смерть. Геометрически идеальные черные коридоры сменяли друг друга, подсказывая Реддлу их местонахождение: именно так в газетах выглядело Министерство магии. Но это было не важно. Голоса преследовали их забег, завывая еще пуще прежнего, издеваясь и умоляя остановиться.
Они бежали, пока не достигли круглой черной комнаты с разными дверьми и лифтом. Гарри резко развернулся и, взмахнув палочкой, рванул к одной из дверей. За ней была комната, непохожая на то, что Том видел ранее: прямоугольная, с царящим полумраком, она больше напоминала склеп, а пол уходил круглыми каменными ступенями вниз к центру, напоминая странный амфитеатр.
На дне ямы возвышалась каменная платформа, а на ней — каменная же арка, покрытая трещинами, такая древняя и ветхая на вид. Проем арки, стоящей на платформе без всяких дополнительных опор, был закрыт изорванным черным занавесом; несмотря на полную неподвижность холодного воздуха вокруг, этот занавес еле заметно колыхался, словно до него только что дотронулись.
— Не смей прыгать в Арку смерти! — зашипел голос. — Глупый мальчишка, ты погубишь нас обоих!
— Этого... — прохрипел Гарри на бегу. — Я и добиваюсь.
Несколько осознаний пролетели вспышкой молнии в голове Тома от этих слов: эта комната не просто напоминала склеп, нет. Она им и была. Вратами самой Смерти. Последним пристанищем осужденного. Местом казни, где душа расставалась с телом.
И стал ясен план, исполнявшийся перед его глазами в этот момент. Отделить душу от тела, обе души, если точнее. Вот что задумал учитель.
Волдеморт перешел на проклятья от бессилия, но для Реддла сейчас это все было как фоновый шум, бесполезный на фоне оглушающего осознания происходящего. Гарри собирался умереть. Прямо сейчас.
Он не успевал думать, не успевал произнести какое-либо заклинание — пусть они и были десять раз бесполезны в воспоминании. Ничего не успевал, кроме как отчаянно пытаться поспеть за учителем с протянутой рукой, чтобы его задержать каким угодно способом — хоть уцепиться за край мантии, лишь бы остановить.
Но все было тщетно. Гарри влетел в черную вуаль на разгоне, не слушая брань Волдеморта, голоса, игнорируя протянутую руку Реддла, которую не мог видеть. И все померкло.
Воспоминание не выплюнуло Тома резко обратно, как было до этого. Он просто пришел в себя, сидя на стуле все в той же комнате, где нашел кольцо, бездумно протягивая руку вперед, пытаясь ухватиться за край мантии волшебника, которого здесь не было. Это было последнее воспоминание. Самое свежее. Более новых воспоминаний у Гарри не было.
Мысли не сформировывались. Вместо них в голове стоял звон. Он снова видел смерть своими глазами. Но эта отличалась. Она поразила его иначе, впервые вызвав не отторжение, пренебрежение, страх или отвращение. Это была даже не печаль, нет. Чувство потери, чувство, что что-то, принадлежавшее ему, вырвали из его рук и украли безвозвратно. Неотвратимо. Смерть была неотвратима.
Он забыл, как дышать. Забыл, сколько просидел так, пока наконец не сжал руку в кулак со всей силы, чтобы отрезвить себя болью.
Смерть. Вот что все это было. Он видел смерть. Последнее воспоминание. Других не было. Это все... Отсутствие других, более свежих воспоминаний, не остановившийся маятник Дамблдора, прыжок в Арку смерти — объяснялось только одним способом.