Пожар несостоявшейся полыни

— Вы куда, навьи твари дери вас, оба пропали?!

Житеслав выглядел не на шутку взбесившимся. Это не могло не радовать – Кристалину тревожил его пустой взгляд, устремлённый в одну точку. Она бы больше пожелала видеть человека злым, чем опустошённым и безликим.

— Я уж грешным делом стал думать, что вы решили сбежать и оставить меня на растерзание в этой псарне! – продолжал шипеть Житеслав.

— Ты потише про псарню-то, – посоветовал Онагост, – иначе серьёзно чья-то пасть сомкнётся на твоей шее.

— Смотри, чтобы моя на твоей не сомкнулась, – огрызнулся Житеслав и обхватил себя за плечи.

Житеслав опёрся на стену возле окна, посмотрел на лес. Кристалина погладила его между лопаток. Кому как не ей знать, каково это, чувствовать себя брошенным.

— А мы могли бросить? – осведомился Онагост.

— Не знаю, – раздражённо ответил Житеслав и прижался щекой к макушке Кристалины, которая положила голову ему на плечо. – Мы знакомы всего ничего, может, решили избавиться, как от груза.

— Ой дурень, – бросил Онагост.

Дурень не дурень, а всё же таки почти каждый об этом задумался. Наверняка между ними уже образовалась нерушимая связь, и теперь даже мысли у них были одни на троих.

Онагост вдруг криво усмехнулся. Наклонился и тихо зашептал:

— А сбежать нам и не удастся. Если подадимся в бега, нас из-под земли достанут и выпотрошат. Посчитают предателями. Мы теперь все скованы одной цепью тайны этого места.

Житеслав длинно выдохнул.

— Это могло быть всё подстроено? – спросил. – Заманили в ловушку.

Онагост пожал плечами. Кристалина решительно выпрямилась.

— Я предлагаю написать письмо княгине и...

— И попросить у неё помощи.

Они одновременно повернули головы в сторону второй двери, напротив той, что вела в подклет. Онагост сокрушённо и испуганно обхватил голову руками. Житеслав юркнул к другому окну, а Кристалина так и осталась стоять, закусив губу.

Перед ними стоят Леб.

— А вы рассчитывали, что одни такие? – спросил он, вскинув тонкую рыжую бровь. – Князь, справедливость, сжечь... Только кому нужна такая справедливость, построенная на крови и пепле.

Кристалина удивлённо выдохнула. И это-то человек, который так же, как и остальные бегал за Зораном хвостом!..

— У меня там внизу, – поспешил объясниться Леб, – будущая жена. Так он знаете, что сказал? Была моей – станет общая. И смеха ради содрал с неё платье.

— Так почему ты всё ещё здесь? – с недоверием спросил Житеслав.

Леб вскинул на него влажные по-оленьи большие глаза.

— Так вы же сами сказали. Тех, кто сбегает, они убивают. – Потёр шею и отвёл взгляд. – Были такие. До сих пор помню, как тогда воняло кровью из леса.

Житеслав подошёл ближе.

— Кто ещё с тобой заодно?

— Да почти все, – заверил Леб. – Знает-то об этом вся наша чародейская семья, но есть некоторые, кто считает такое положение дел правильным. Мы не стали их переубеждать, а то ещё пожалуются Зорану. И не знаешь, что он за это сделает.

Значит, думала Кристалина, здесь все играли примерных подданных, а на деле вон как оказалось. Если обиженных большинство, почему же они не свергли такого паршивого предводителя? Запугал, небось.

— Дела надо делать, – засуетился вдруг Леб. – Но вы об этом больше ни с кем не говорите, ладно? Можете не на того нарваться.

Он не стал дожидаться ответа и шмыгнул вниз по лестнице. Гулким эхом отдались его шаги.

***

Кристалина переглянулась с Житеславом, когда сверху донёсся звон колокола. Того самого для созыва коров. Дети бесятся? Да нет, детей в последние дни стало будто бы вдвое меньше, ушли даже троерождённые мальчишки с родимыми пятнами на предплечьях, зато прибавилось мужчин и женщин, поголовно незнакомых. Да сколько, леший бы вас побрал, здесь проживало чародеев?!

Как по команде (хотя почему как) в церковь хлынули все рыжие люди, которые находились снаружи. Колокол звенел ещё какое-то время, пока последний чародей не вбежал в дверь подклета. Будто скот согнали.

Зоран, как и до этого, стоял на столе. Только теперь смотрел на всех с гордостью, как мать смотрит на сына, принёсшего с войны победу.

— Ну что же, пришла пора мне поведать вам кое-что. – Поправил пояс, причесал пятернёй бороду. – Впереди нас ждёт великое! Нас ждёт война.

— Да мы это уже поняли, – ворчливо крикнули из толпы, и по комнате прокатилась волна смеха.

Зоран скривил уголок губ. Хлопнул себя по бедру, призывая слушать.

— Ну допустим. Только надо бы кое-что прояснить. А точнее, показать, что я сделал. Мужчины, женщины, детишки. Вы думали, что будете сражаться один? Что мы пойдём на город своими силами? – Усмехнулся. – Я написал письмо одному человечку, и он обещал прислать нам целую рать – угадайте, кого? – Белочников!

Судя по внезапной ледяной тишине, никто не был рад. Кристалина даже не знала, было ли ей жаль людей, беспрекословно доверяющих Зорану, или она больше склонялась к тому, что каждый заслуживает то, на что потрудился. Трудились эти люди явно не себе на благо.

— Кристалина, а ты ведь вполовину Белочница!

Кристалина, удивлённая внезапным вниманием, подавилась воздухом и сипло выдохнула:

— Чего?!

Первая мысль, самая жалящая: Зоран откуда-то вызнал, что какое-то время она была при дворце. При Боремире. Боги, как бы он сейчас чего лишнего не сказал. А ведь в самом деле могли донести, его верные псы где только не гуляют, а земля слухами полнится!

— А того, – ответил Зоран, – что водные чародеи поначалу использовались в охоте на огненных. – У Кристалины отлегло. – Они хорошо искрящуюся воду с заклинанием мешали. Но водные быстро смекнули, что это предательство, потому свои места покинули. И за это их выжгли тоже. Кровожадное у нас государство. Но мы это исправим, да, ребята? – обратился он ко всем, кто сидел здесь.

Под чужой смех Зоран поведал всё, что придумал. Выдвигаться хотел чуть раньше рассвета, а направление держать – на Станецк. На терем. Поджечь его, выцарапать огненными когтями князя и княгиню, а потом казнить обоих так, как казнили искрящихся все эти годы: жестоко, с позором. На подспорье у него была целая рать Белочников, которым тоже надоело таскаться и выполнять бессмысленную работу. А то нашлись и те, кто не считал чародейство грехом. И вот весь этот горящий отряд свергнет власть, а потом...

— А потом сожжём Новославь!

Онагост чуть сощурился и неуверенно, медово произнёс:

— Да-а-а...

Зоран грозно свёл брови и с видом мальчишки, правила игры которого не хотят слушать, спросил:

— Ты что же, считаешь моё предложение плохим?

Онагост сделал самый невозмутимый вид и сказал:

— Нет, что ты, сжечь государство — это так весело и мудро!

И похлопал глазками и чуть надул губы как делала Кристалина. Она прыснула и чуть не свалилась, согнувшись в приступе смеха. Брат использует её же оружие против мужчины, ну не чудно́ ли? А потом взглянула на Онагоста и поняла, что тот сам едва сдерживал смех, покраснев от напряжения и старательно гася улыбку.

Кристалина наклонилась к Онагосту и прошептала:

— Ты с ним как с ребёнком, – хохотнула тихо.

— Так он же и есть ребёнок, – так же тихо объяснил Онагост, – только большой. Как младенцы бывают пухлыми и лысыми, так и он.

Зоран глотнул немного вина, покатал его во рту. Откашлялся и снова обратился:

— Кто-то ещё желает быть осуждённым или осмеянным?

Тишина, и Кристалине в ней отчётливо слышался стук своего сердца и частое от волнения дыхание Житеслава.

— Что ты скажешь насчёт прихода нового бога, о котором все толкуют? – спросил кто-то.

Зоран сначала непонимающе заморгал, а затем хохотнул. Спросил, кто это сказал, но не услышал ответа.

— Бога, – сказал пренебрежительно. – Откуда бы ему взяться? Баб на торгах наслушаетесь, а потом бред несёте.

— А если бы он был среди нас, что бы ты ему сказал? – спросил вдруг Житеслав.

Зоран замолк, раздумывая. Оглядел толпу чародеев.

— Сказал бы... Сказал, что пусть решит мою судьбу так, как я этого заслуживаю.

— Даже если убьёт? – не унимался Житеслав, и Кристалина дёрнула его за рукав.

— А есть, за что? – грозно спросил Зоран и тут же рассмеялся. – Всё-то у вас шуточки не смешные.

Кто-то из толпы посмеялся вместе с ним. А Кристалине стало не до шуток. На что Житеслав намекал? К чему подбивал Зорана? Испугаться возмездия? Да чхать он хотел на угрозы. И тут же Зоран подтвердил её размышления.

— Наказания я не боюсь. Я и есть наказание для всех, кто пошёл следом за властью, которая только губит.

Настала очередь Онагоста возмущаться. За простых людей он радел как за семью. Даже если эта семья была готова вонзить нож в спину, узнай кто-нибудь о происхождении скрывающегося чародея. Доложат на его дом Белочникам, и всё. Не будет соседа, с которым делил хлеб и соль, прыгал через костры на праздники и пахал землю. А кто-то и венки плёл и через них целовался с подругами, чтобы женская дружба была крепче.

— Онагост, – вдруг обратился Зоран, и улыбка на лице Онагоста тут же погасла. – Дружище, а ты далеко не убегай, у меня для тебя есть важное задание. Самое важное из всех важных заданий.

— Началось, – буркнул Онагост.

Кто-то позади вдруг начал биться в припадке. Его то пробирал дикий смех, то плач.

— Нас всех, всех погубят эти бешеные княжьи псы! – истерил мужик.

Его начали успокаивать, мол, всё в порядке, успокойся, в тебе говорит твоя боль из прошлого. И ведь верно, Кристалина вспомнила, что именно этот мужик рассказывал, что его мать при нём запытали, а брата заживо скормили свиньям Белочники. Но Кристалина не чувствовала к нему ничего, кроме брезгливости. Только желание, чтобы скорее заткнулся.

— Пропустите, только я могу его успокоить!

Вперёд выбилась дородная женщина. Схватила откуда-то с пола у стены железную палку, закинула её на плечо и игриво улыбнулась, растолкала людей. Мужик, заметив это, встрепенулся и закрылся, тут же став тише воды ниже травы.

— Уберите её ради всего святого!.. – взмолился сквозь сжатые у лица руки.

— Ну, что я говорила? – победно подбоченившись, проголосила женщина, и все стали ей хлопать.

Онагост ушёл за Зораном, наверняка опять разрисовывать карты. Когда же от него отстанут, ворчала Кристалина себе под нос. Надо как-то помочь. Что она может сделать?

Взгляд снова вернулся к мужу и жене, которая всё ещё угрожающе потрясывала палкой перед его лицом и что-то невесело ему внушала. А мужик только прижимал руки к лицу и безмолвно мотал рыжей головой.

Кристалину посетила неприятная мысль, от которой поначалу она отмахнулась, а затем рассмотрела ближе. Дико улыбнулась.

Ну конечно. Она поможет, обязательно поможет.

***

Туман стелился к ногам мутной завесой. Где-то попадались куцые островки травы, а на тонких веточках кустов будто остались клочки чьей-то одежды. Красные, синие, белые, серые льняные... Взгляд в небо ничего не давал: окантовка кучевых облаков светилась жёлтым, как цветы куриной слепоты. Где-то за ними наверняка прятался месяц, такой же тонкий и изогнутый, как серп. Или игла, которой Житеслав сшивал раны. Из дымной округи вырисовывались деревья, и Онагосту захотелось, чтобы на каждом их узловатом пальце-ветке оказалось по внушительному перстню. Впереди трещал костёр, и возле него даже был человек. А у его колен – колыбель. И он осторожно раскачивал её.

Внезапно поднялась метель, бросила искры льда в глаза, и Онагост слепо заморгал. А когда метель стихла, он стоял уже у светового круга, отбрасываемого огнём. И тень на земле, теперь припорошённой снегом, то вырастала, удлиняясь, то сгибалась в наклоне. И чем ближе Онагост подходил, а шаг его был как назло очень медленным, тем яснее огонь освещал лицо человека. Белую бороду с нитями седины, нос с горбинкой. Чёрный плащ, на светлых штанах – бурые пятна крови. И вокруг ногтей была запёкшаяся кровь. Дрожащей рукой он немного опрокидывал колыбель на себя, шептал еле слышное «простите-простите-простите...». Онагост наклонился, заглядывая в лицо незнакомца, заранее чуя сердцем, кого увидит, и сердце не обмануло.

Заметно постаревший, с сединой у висков, но всё же его отец. Волеслав. Имя начиналось на выдохе и им же заканчивалось. Он не обращал на Онагоста никакого внимания, и парень заглянул в колыбель. Два небольших свёртка в тёмной ткани, явно дети, но лица закрывал край холстины. Отец как по указке откинул ткань, и Онагост увидел два маленьких черепа. А внизу, видимо, были их костяные тела.

— Я не виноват, не виноват, – шептал Волеслав, и слёзы катились по его лицу, заливая тонкие морщинки. – Так было нужно. Простите...

Онагост не знал, нужно ли ему было его утешать. Вроде и кровный родитель, но всё же таки незнакомый. Решившись, Онагост положил ладонь ему на плечо, и только тогда Волеслав поднял на него глаза. Чуть прищурился, будто силился вспомнить, и снова отвернулся. Покачал головой.

— Я не хотел, чтобы вот так... – Всхлипнул. – Они же совсем маленькие. Мои. Я не убивал, слышишь? – обратился он к Онагосту.

Онагост кивнул: слышу.

Волеслав поднёс ладонь к его щеке, прижал и большим пальцем погладил. Онагост только молчал.

— Я не убийца, – повторил отец. – Я не убийца, ты слышишь?

Онагост слышал, но не понимал, что от него хотят. Волеслав спустил руку ниже, крепко сжал плечо.

— Помни об этом, Кошик, – проговорил отец и снова отвернулся к колыбели.

— Я не Кошик, – наконец сумев разлепить губы, сказал Онагост.

Волеслав удивлённо на него посмотрел и расхохотался.

— А кто же ты? – спросил. – Ты судьба. И двойное имя не собьёт тебя с пути. Будь ты хоть Кошиком, хоть Онагостом. Судьба иномирного гостя. Вот что это значит.

Онагост откашлялся, но слова снова застряли в горле. А Волеслав взял его за руки и сказал:

— Я не убийца. Помни об этом. И она, – ткнул куда-то за спину, и Онагост увидел вдали женскую фигуру с растрёпанными длинными кудрями, – она тоже не убийца.

— Ты ведь никого не убивал, – прошептал Онагост, и Волеслав закивал.

— Никого. Спасал. И тебя спас. И Лунь. Я всех спас.

— Лунь, – повторил Онагост, с трудом понимая, что отец говорил о Кристалине.

— Одного только оставил умирать, но то не моя вина. Очередь за тобой.

Волеслав бережно погладил правый череп, и Онагост только сейчас заметил на нём короткие рыжие волосы. Ветер подул так резко, что Онагост прикрылся рукой, задыхаясь от порывов, а когда вновь открыл глаза, ни костра, ни отца уже не было. Только одинокая женская фигура вдали стояла, скрестив руки. Онагост метнулся к ней, перейдя на бег, но расстояние не становилось меньше. И пока женщина сама не сделала пару шагов вперёд, туман плотно закрывал её, а сейчас расступился. Всё, что увидел Онагост – огненные волосы, усталые глаза, губы в кривой усмешке. Она не открывала рта, но Онагост слышал её голос.

— Ты сильно вырос. Перед тобой несколько дорог. Когда нужно будет принять решение, не оступись. Огонь в крови не погаснет, но может расплавить. А я буду ждать.

— Что? – попытался крикнуть Онагост, но не услышал себя. А мать пропала.

Пропал и туман, и светящиеся облака.

Проснувшись, Онагост долго смотрел вверх в темноту, слушая бешеный стук собственного сердца.

Что это сейчас было? Отец с ним говорил? И мать? Они живы? Их можно найти?

Ему захотелось прямо сейчас подорваться и бежать. Кажется, он даже знал, что это за место с костром... Наверное, если бы Онагост умел перевоплощаться в животное, то был бы рыжим псом, бешено носящимся по миру. А Кристалина большой совой.

Лунь. И Кошик.

Если это не очередной ужасный сон, который выдал его воспалённый от тревог разум, то у них были первые имена. А такой сон ведь и нарочно не придумаешь! Значит, с ним говорили родители. Но мертвы ли они? Мертвецы обычно молчат, но их голоса слышно, а молчала только мать...

Онагост сел и тряхнул головой. Не хватало ещё всякой дурью мозги забивать.

Люди спали, посапывая и храпя. Житеслав лежал на соседней лавке и беспокойно хмурился во сне. Любопытно, видел ли он свою мать во сне, или только в лесу, когда безумие брало верх? Надо будет расспросить утром, поможет понять, кто и что хотел сказать Онагосту на самом деле.

И было ли это посланием или игрой больного сознания.

***

Кристалина уяснила одно: сначала думай, потом делай. И она очень хорошо подумала. Даже слишком. Настолько слишком, что мысль лечь с Зораном на одно ложе перестала казаться полоумной. Что только не сделаешь ради родного брата.

Они уединились в дальнем углу, отведённом только для Зорана. Здесь не было старых сундуков, только две скамьи, приставленных друг к другу боками, чтобы спальное место было шире. Узковатый табурет, на котором стояли кувшин с вином и две затёртые чарки. В миске около Зорана лежали яблочные дольки. Кристалина стянула одну и медленно перекатывала в пальцах, уже липких от сока. Она сидела на расстеленной на земле шкуре, а Зоран раскинулся на скамьях, поджав под себя ногу.

— Ну, – хлебнув из чарки, невесело хмыкнул Зоран. – Для чего ты здесь?

Кристалина выдавила самую милую из всех своих улыбок и чуть сощурилась.

— А отчего бы и не поболтать перед сном. – Покатала вино по стенкам чарки и понюхала, едва не скривившись. – Ты так много времени проводишь с моим братом... Я начала задумываться, что ты нашёл себе любимчика. А про меня забыл. Но так нельзя, – подняла на него глаза и взмахнула ресницами, – мы с ним одно целое. Неразделимое.

Кристалина расправила складки подола.

— Я бы хотела стать к тебе чуточку ближе. Даже чуть больше чуточки. Всё-таки друг моих родителей, а не замечаешь меня совсем.

Она склонила лицо, чтобы Зоран не увидел, как её передёрнуло от собственных слов.

Зоран заинтересованно дёрнул бровями и провёл костяшкой кулака по губам. Его взгляд гулял по Кристалине сверху вниз, замирая на узорах от шеи до талии и краях рукавов. Кристалина неловко шмыгнула носом, и Зоран дёрнулся, будто его вспугнул звук.

— Так значит, ты хочешь стать ближе, – ласково проговорил он. – Ну давай попробуем. С чего бы ты хотела начать?

Кристалина только этого и ждала.

— Я бы хотела рассказать сказку.

Зоран насмешливо хмыкнул.

— Мне? Сказку? И этим ты хочешь меня сразить?

— Да, – кивнула Кристалина. – Потому что эта сказка про тебя.

Зоран откинулся на стену, смерил её долгим взглядом, и Кристалине начало казаться, что его глаза проваливались внутрь черепа, как глубокие бездонные ямы. Он недовольно улыбнулся одной стороной рта и кивнул.

Кристалина настроилась на тихий вкрадчивый голос и начала, баюкающе растягивая слова.

В лесу жило много зверей, но среди прочих выделялся маленький рыжий волчонок. Он ни с кем не водился кроме таких же как он. А ещё его не жёг огонь. Пламя лишь гладило его шерсть, и на местах, где проходили огненные руки, шерсть окрашивалась в рыжий. Другие звери не желали иметь с ним дело из-за его рыжины. Вскоре волчонок понял, что его боятся, и собрал всех своих друзей на совет.

«Мои верные звери, – говорил волчонок, – вы же не слепцы, вы же видите, как меня уважают. Так сделайте меня своим главой».

И звери стали называть волчонка князем. Венец ему сплели из берёзовых веток, но тот оказался велик, и князь гордо носил его на шее, как знак великой власти. Вскоре его подданные начали расти. Приходили новые, а старых забивали за предательство. И новые звери быстро присягали на верность. Они также творили бесчинства, так же стращали других зверей. Пока в один день всё не изменилось...

— Вот если эта сказка обо мне, давай на этом месте и закончим. – Зоран широко зевнул и разлёгся на скамьях. – А то в конце таких историй кто-нибудь обязательно умирает.

Кристалина усмехнулась.

В отряд пришли новые звери, бесстрашные. Они послушали всё, что творилось в этой стае, махнули хвостами и собрались уходить, но их не пустили, пригрозив распоротыми брюхами. Ничего не оставалось делать зверям, кроме как притвориться, что им хорошо живётся возле князя.

— Погоди, – прервал Зоран и насторожённо замер, – я, кажется, и в самом деле слышу волков.

— То ветер воет, – ласково пояснила Кристалина, – не думай об этом.

Пока князь делал свои волчьи дела, звери придумывали, как убежать от него живыми. Может, заманить в ловушку? Нет, тогда на них набросится вся стая. Отравить и подстроить всё так, будто никто не виноват? Вычислят и сожрут. А просто унести ноги нельзя. Но что-то ведь надо было делать. И тогда главный из тройки зверей придумал попросить помощи у кого-нибудь посильнее.

В ночь он отдал богам душу на время помощи, а взамен попросил спуститься кого-нибудь из них на землю. И выбор богов пал на Морану. Она разлилась по траве лунным светом, а затем обратилась высокой нагой женщиной. Ей не нужен был меч или яд, чтобы избавиться от князя. О нет, она пользовалась вещами куда страшнее.

Когда князь был особенно уязвим, Морана призвала души всех зверей, что когда-либо погибли от лап правителя и его подданных. Души выли и скреблись в окна, заползали в щели и стояли у лежанки волчонка, глядя на того перекошенными мордами, щёлкая искривлёнными пастями, и с клыков на землю падали тёмные бусины крови. А волчонок выл и звал на помощь, ещё не подозревая, что всех его друзей выпотрошили и вздёрнули на ветках прямо над логовом. Ему казалось, что венец на шее душил, а вокруг него кружились огненные высверки, простреливая тонкими искрами насквозь. И вся его шерсть тлела.

Зоран чуть дёрнулся, сквозь сон прошептал:

— Я вижу тени. Они пляшут...

Вскоре от волчонка остались лишь белые кости, да и те рассыпались на рассвете. Не стало больше, кому стращать зверей в округе. А отмщённые тени распались на золу и дым, унеся с собой историю волчьего князя.

Когда Кристалина закончила, Зоран уже крепко спал. Она тихо хихикнула в кулак.

Всё получилось как нельзя лучше. Кристалина боялась, что им может кто-нибудь помешать, но все были заняты своими делами, а Житеслав пообещал задержать Онагоста. Она сильно рисковала, когда выбрала быть жертвой, а не подспорьем. Но кто не рискует, тот не пьёт вино с подмешанными сонными травами. Житеслав постарался сделать всё незаметно, Зоран не отличил снотворное от настоящего пойла по вкусу. Дело оставалось за малым. Вмешать в это же вино яд и оставить до утра. А когда Зоран проснётся, обязательно захочет выпить. Тот отвар, который Кристалина добавит в кувшин, нельзя смешивать с этими сонными травами, они останавливают дыхание, единственное, благодаря чему другие принимали Зорана за человека.

Кристалина достала пузырёк с зеленоватой жидкостью и откупорила пробку. Тихо приблизилась, чтобы не разбудить Зорана, и приложила тонкое горлышко к краю кувшина, осторожно переливая.

Занавесь резко отдёрнулась, и Кристалина чуть не выронила пузырёк. Ну всё, её заметили и сейчас прирежут. Красиво кровь прольётся на ложе, окропит рубиновым дождём.

— А теперь тихо отойди от кувшина ко мне.

Это был Онагост. Слава богам. Сердце подпрыгнуло от радости. А Житеслава она потом побьёт.

Кристалина вздохнула. В пузырьке осталось ещё немного отвара, но хватит и того, что уже в вине. Она повиновалась и с самым спокойным лицом подошла к Онагосту. За его спиной она увидела Житеслава и погрозила тому кулаком, прошептав, что она с ним сделает позже. Понадеялась, что он прочтёт по губам.

Онагост подошёл к Зорану, несколько мгновений смотрел на него, а затем подхватил кувшин и вышел, поманив за собой остальных. Уже на поверхности выплеснул вино в кусты и обернулся, смерив и Кристалину, и Житеслава долгим взглядом.

— У меня просто нет слов, – сказал он наконец.

— Нет слов, как благодарен нам, правда? – ухмыльнулась Кристалина и утёрла губы.

Онагост вдохнул и как-то странно на неё посмотрел. Выпрямился.

— А вы там чем занимались? – вдруг спросил.

— Я ему сказку рассказала, – беспечно ответила Кристалина.

— Сказку? – уточнил Онагост. – Это теперь так называется?

Кристалина почувствовала, как у неё вытянулось лицо. Житеслав притворно откашлялся позади Онагоста.

— Ты как вообще к такому умозаключению пришёл? – скривилась она. – Совсем крыша набекрень съехала?

— Я не...

— Думаешь, – перебила, – ты только отошёл, а я уже к мужикам в постель?

Было видно, что Онагост старался сохранять спокойствие, но на последних словах его передёрнуло. Небось представил эту занимательную картину, которую он, видимо, хотел застать, когда врывался. Онагост досадливо зашипел – этому наверняка у Житеслава научился – и швырнул кувшин в сторону. Тот глухо ударился о землю, не расколовшись.

— Да к тебе у меня вопросов нет, – сказал Онагост, и Кристалина возмущённо на него уставилась. – А вот Зорану я не доверяю. Не тот человек, с которым я хотел бы видеть тебя наедине.

Кристалина сжала кулаки.

— Да я честно сказку ему рассказывала! Ты думаешь, я врать буду?!

Онагост только поджал губы и сел на землю.

— Не прощу себе, если с тобой что-то случится, – зашептал. И продолжил уже громче: – А если бы он вздумал тебя покалечить? Или вместо меня зашёл бы этот Огрейка или кто-нибудь ещё. Здорово, правда, обнаружить тебя утром растянутой между деревьями и истыканной ножами и не только во все места? Прекрасное зрелище, всегда этого хотел.

Тяжело вздохнул.

— Вы, когда делаете что-то даже если в тайне от меня, думайте головами, что будет после. Себя не жалко, хотя бы меня пожалейте. Я не хочу больше никого хоронить.

— А кто хочет, – подал голос Житеслав. – Может тогда втроём мозгами пораскинем, как быть. Мне не особо нравится здесь находиться. Вам, думаю, тоже. И уйти мы не можем, как оказалось. И как поступить?

— Война будет со дня на день, – буркнул Онагост. – Там его и прикончим. Никто и не заметит в этой суматохе, от чего Зоран умер.

Житеслав подхватил его под мышками поставил на ноги, как котёнка. Онагост удивлённо поднял брови от такой наглости.

— Война, война... – пожурил его Житеслав. – Ты скоро с ума сойдёшь с этой подготовкой.

— Да какая там подготовка, – махнул рукой Онагост. – Посчитать, сколько дней займёт поход на Станецк. Они даже оружие не собираются брать! Хотят с голыми руками пойти. А почему сразу не с голыми задницами, чтобы все ослепли?

— Ты думаешь, война это так просто, как порты надеть? – хмуро спросила Кристалина. – Люди годами всё выстаивают, придумывают решение. Собирают защиту. Ищут поддержку.

— Именно поэтому я считаю Зорана просто ужаснейшим тупицей, – заключил Онагост.

И когда пришёл день войны Онагост не изменил своим словам.

Вышли, как Зоран и хотел, раньше рассвета. Вмиг опустевший подклет церкви стал казаться ещё более чужим. С собой не взяли ни оружия, ни припасов. Надеялись отпраздновать победу прямо там. И на что только Зоран надеялся. Одной удачей тут не обойдёшься.

Сколько бы Онагост не испещрял карты углём, сколько бы не перерисовывал линии снова и снова, всё равно не смог проложить самую лёгкую и быструю дорогу. Тут одно: либо без происшествий, либо в лучшем случае за пару седмиц оказаться в Станецке. А Зоран хотел всё и сразу. И не слушал Онагоста, когда он говорил, что нужно больше подготовки, нужна броня. Даже самый сильный чародей ничто перед опытным воином с мечом или кистенём. Разве же ему было до этого дело?

И вот сейчас Онагост смотрел на пустоту церковного подклета, а в груди сворачивался ком недоверия даже себе. Что он станет делать, когда война хлынет и на него? Он ведь даже на лошади толком ездить не умел, а с мечом обращался скверно. Тоже мне мужчина.

Наверху люди ждали прихода обещанных Белочников, разминались, будто прямо сейчас собирались идти в бой. В самой церкви остались только Кристалина и Житеслав, да Зоран топтался у входа. Он даже не стал закрывать дверь, чтобы вышли все до единого. Заметив Онагоста, он оживился и даже не дал слово сказать Кристалине и Житеславу, как уже поманил его к другой двери. Легко отпер её, толкнув плечом.

За ней не было спуска, только лестница наверх, к куполам. Онагост беспокойно переглянулся с Кристалиной и шагнул в темноту. Из окна на стене, почему-то занавешенной старой тканью, играли рыжие блики и полосы от внешних пламенников. Зоран стоял в тени, скрестив руки, и над ним висел единственный нетронутый образ Промыслителя.

— Мы что, в кумирне? – с недоверием спросил Онагост.

— Всё верно, – кивнул Зоран. – Ты будешь делать подношение богу, и я буду делать подношение богу. Но-о-о... – Он немного помолчал. – Есть одна загвоздка. О которой ты узнаешь позже. А может, и не узнаешь, как пойдёт.

Зоран беспечно развёл руками. Онагост уже подумал, что не зря он просто притворил дверь – через щель Кристалина и Житеслав хотя бы услышат, что здесь будет происходить.

— Как говорят в Станецке, будешь баню эту помнить до новых веников, – осклабился Зоран.

— Я тоже знаю одну поговорку, – кивнул Онагост. – Овца всю жизнь боялась волков, но зарезал её пастух, с чьей руки она ела.

Зоран вскинул брови.

— Ты это к чему?

Онагост бесцветно улыбнулся.

— Узнаешь потом. Или не узнаешь, как пойдёт.

Зоран шутливо погрозил ему пальцем.

— Всё-то ваши шуточки, всё-то ваши шуточки...

«А я и не шучу», – с презрением подумал Онагост.

Зоран поднял на него лицо, серьёзное, как никогда.

— Твой отец меня предал, ты знал? – сказал будто бы невзначай, и Онагост напрягся. – Подсунул мне клочок пергамента со своим сраным про... заклятием. Мучаюсь теперь вот. Но ты ведь не такой, – прошелестел доверительно. – Ты не убийца, как твой отец.

Онагосту не нравилось это всё. Как и не нравилось, что от него что-то хотели, но упорно ходили вокруг да около.

— Ты сказал, что добыл цветок папоротника, – всё так же тихо и хрипло говорил Зоран. Кивнул: – Это уважаемо. Если не враньё. Он может излечить любой недуг. Наверное, даже вернуть к жизни.

Глаза Зорана нехорошо блеснули. Он приподнял рубаху и снял с пояса топорик. Отсвет от лезвия больно полоснул по глазам.

— Мне нужно всего лишь немного твоей крови. Совсем капельку. Острого ножа я, увы, не нашёл, так что не пугайся. Царапну, только и всего.

Ничего больше не спрашивая и не дожидаясь ответа, Зоран подлетел к нему, схватил за руку и, неглубоко надавливая, оставил небольшой надрез на тыльной стороне большого пальца. Онагост хотел было его оттолкнуть, но отвлёкся, когда заметил, что из раны, как пар от котелка с кипятком, сочилось рыжее сияние. Зоран смотрел на него как заворожённый, затем порезал свой палец, начал шептать что-то на незнакомом языке и быстро поднёс палец к ране.

То, что случилось в следующее мгновение, Онагост мог бы описать как «не рой другому яму», раз сегодня они вспоминали поговорки.

Зоран заверещал. Так высоко, будто кабана загнали в угол. Вверх от пальца, которым он коснулся раны, потекла чернота, вязкой жижей покрывая предплечье и приближаясь к локтю. На истошный крик прибежали Житеслав и Кристалина. Житеслав, увидев в руке скорчившегося Зорана топор и кровь на ладони Онагоста, выхватил у первого оружие и рубанул Зорана выше плеча. Всё, что было ниже, даже не успело упасть, как тут же растаяло и обвалилось на пол уже мягкой гнилой плотью. Чёрной и зловонной, как душа хозяина.

Зоран отдышался, оскалился, метнулся к Онагосту, но его сбила с ног Кристалина. Он снова попытался подняться, хватаясь единственной рукой за голубой подол, но получил удар в шею и затих.

— Вы трое, – прохрипел и рассмеялся, пуская чёрные пузыри изо рта, – обвели меня вокруг пальца. Не рассчитывал я, что вся моя любовь к детям старого друга так обернётся...

Зоран закашлялся, сплёвывая смоляные сгустки.

— Ты обманывал нас, и мы отплатили тебе тем же, – с презрением сказал Онагост.

Зоран неловко поднялся, опираясь на стену, согбенно встал. Глянул на них волком и обиженно произнёс:

— Я никогда не врал...

— Наш отец не убийца, – настойчиво продолжил Онагост. – Я видел его во сне. Он сам сказал мне об этом.

Зоран выдохнул через рот и расхохотался, чуть покачиваясь и сгибаясь.

— Да ну полно врать, – почти прорычал он и утёр рот плечом. – Кто к тебе приходил? Волеслав? Это ты сейчас придумал? Ха-ха-ха, как смешно, какие вы все пустобаи. – Щёлкнул зубами. – Как и ваш отец.

Кристалина усмехнулась. Взглянула на Онагоста, коротко кивнула, и наконец выдала то, что они долго держали в тайне:

— А ещё мы видели видение. В церкви. Ты тогда вырвал пергамент у нашего отца и под луной зачитал заговор. А луна услужливо одарила тебя шерстью и волдырями. Неудачно всё вышло, правда?

Она до треска дёрнула его за ворот рубахи, вытаскивая Зорана на лунный свет. Под голубым покровом на шее и лице проступила свалявшаяся рыжая шерсть. А Зоран вывернулся и юркнул обратно в тень, смотря затравленно, как волчонок в ловушке.

— Отец говорил тебе, что не хочет нас никому отдавать. А ты утверждал обратное, – шипела Кристалина, вероятно готовая вырвать Зорану лживый язык. – Ты получил всё заслуженно.

— Ваш отец предатель! Он кинул меня, когда мне нужна была помощь! Кидал, когда я предлагал ему спастись! Но нет, в крови взыграла отцовская любовь. Где он теперь? В земле? А я здесь, я живой, – ударил он себя кулаком в грудь.

— Едва ли, – хмыкнул Житеслав.

— Там за стенами, – указал Зоран в окно, – собирается отряд чародеев, которые разнесут в пух и прах вас и всю Новославь. Они убьют и вас, и всех, кто пошёл против.

— Убивать людей бесчеловечно, не ты должен решать их судьбу! – крикнула Кристалина и влепила ему пощёчину.

Зоран брезгливо потёр щёку.

— А человечно выгонять людей из домов и жечь на площади? Казнить так изощрённо, что кровь стынет в жилах, это человечно?! – Обратился к Онагосту. – Давай, сожги меня, пронзи мне сердце в такую славную ночь! Ты же убийца, как и твой отец.

— Я не убийца. И отец мой даровал только жизнь. – По-птичьи склонил голову. – Твоя беда, что тебе досталась смерть. Ты говорил, что хочешь, чтобы бог дал тебе того, что ты заслуживаешь? Так пусть же мёртвые боги взбеленятся до того, чтобы забрать своё.

— Было бы, что забирать, – хмыкнула Кристалина и подкинула на ладони камень с пола. Наигранно цыкнула и покачала головой. – А ведь мы думали, что ты хоть чего-то стоишь.

— А что ты хочешь, сестрёнка? Проклятому доверять нельзя, – выплюнул Онагост.

Зоран встрепенулся, когда ему вновь напомнили о пожизненном увечье, о его ненавистном прозвище.

— А ты прозорлив, малец, – ощерился он. – Я хотел стать живым, хотел. Ты сын своего отца, в тебе знахарская кровь. Родить вашей матери помогала ведьма в сердца леса. А ещё ты нашёл цветок папоротника, великое огниво. Самая подходящая живительная сила. Мне нужно было только немного твоей крови, а дальше жизнь из тебя перетекла бы ко мне! Хочешь меня убить, да? Но ты в одной узде со всеми нами, – прохрипел. – Если я умру – умрёшь и ты, таков закон.

Онагост похолодел, когда понял, что чуть самовольно не отдал жизнь за этого подлого ублюдка.

— Твои законы на этой земле не имеют веса, – прорычал Онагост. – И твои вымески мне ничего не сделают, потому что им так же плевать на тебя, как и тебе на них.

— Врёшь! – взревел Зоран.

Онагост обвёл комнату рукой.

— Посмотри вокруг. Ты видишь хотя бы одного из них здесь?

— Они сражаются за меня!

— Они сражаются за свою жизнь, – спокойно сказал Житеслав. – Ты им зачем? Построил всех вокруг себя, чтобы облизывали со всех сторон. Чем ты лучше князя?

— Я дал им кров и надежду! Я был для них опорой! – кричал Зоран, брызжа чёрной слюной.

Кристалина покачала головой.

— На гнилой подпорке дом долго не простоит, – сказала тихо. – Её нужно пропитывать, иначе развалится от воды. – Она говорила, и каждое слово становилось громче, словно удар в бубен. – А ты насквозь гнилой. И шее твоей пора бы переломиться!

Она сорвала со стены занавесь и накинула на Зорана. Житеслав захватил ткань снизу, держа у ног и не давая Зорану вырваться, а Кристалина затянула на месте шее ожерелье из бус. Крепкое, подумал Онагост отдалённо, иначе бы неловко вышло, порвись оно в самый ответственный миг.

Зоран замахал руками, захрипел, и если бы Онагост не врезал ему по роже, то Зоран обязательно расцарапал бы чью-то другую. На месте удара по ткани поплыло чёрное пятно, сильнее запахло гнилью.

— Мерзавцы! Твари! – захлёбывался, хрипя, Зоран.

Онагост ударил его под дых, зажёг на ладони огонь и прижал к груди Зорана. Тот завизжал, стал вырываться сильнее. Тело под тканью засветилось, будто все жилы с гнилой кровью наполнились самым настоящим огнём. Послышался шкворчащий и булькающий звук. Житеслав отпустил его и Зоран повалился вперёд лицом. Он жёстко приземлился на каменный пол, и из-под ткани полетели ошмётки. Ткань стала площе, будто человек под ней размазался от удара. Впрочем, так оно и было.

Зоран умер.

Онагост слабо улыбнулся и хмыкнул, не веря глазам. Он что, опять отнял у кого-то жизнь? У него задёргался глаз.

— Боги... – выдохнул Житеслав, когда поднял край ткани. Под ней действительно не было тела, только бурая каша и чёрные кости. Прямо как у русалок. – Я даже проверять не буду, и так ясно, что это больше не сможет жить.

Снаружи бушевало пламя, кричали люди.

— А теперь, – мрачно сказала Кристалина и выразительно указала на окно, – пора гасить восстание.

***

Что творилось снаружи, Кристалина назвала бы концом света. Здесь собрались и чародеи, и разгневанные Белочники в своих чёрных одеждах, от одного вида которых Кристалину затошнило. Слава богам, среди них не мог стоять Боремир, иначе пришлось бы тратить все силы, чтобы отбиться хотя бы от него.

Огонь был всюду, и те отсветы на стене в церкви были ещё цветочками. Вся поляна полыхала, а среди огня мелькали тени редких коней и людей с мечами – (Кристалина усмехнулась: Белочники пришли не помочь, а всё-таки убить неугодных), – вспыхивали новые удары. То и дело до Кристалины долетали чьи-то крики боли, и она готова была молиться, чтобы это кричали от вложенного в удар усилия, а не смертельной раны. Смерч Онагоста казался детской шалостью по сравнению с этим ужасом.

И небо – рассветное, безбрежно-алое, с багряными всполохами туч. Дурной знак.

Справа полыхнуло, и Онагост закрыл собой Кристалину и Житеслава. Из огня выбежала девушка, роняя сгустки пламени, а из спины у неё хлестала кровь. За ней следом понёсся Белочник, лишь мельком взглянув на них троих.

Слева лязгнул меч о меч.

Что-то взорвалось совсем рядом.

Их отбросило ударом. Кристалина приложилась затылком о что-то твёрдое, и открыв глаза, увидела Житеслава. Она быстро вскочила, всё ещё чувствуя тяжесть в голове, и нашла Онагоста шагах в пятидесяти от неё. Он чуть покачивался, прижимал руку к правому боку. Видимо, тоже ударился. Подбежать к Онагосту им не дал новый виток пламени, брошенный кем-то из чародеев, и Кристалина узнала Огрейку. Тут же толкнула его в огонь, сама не зная, на что надеясь, но что-то это должно было дать. И увидела, как его одноглазую голову проломило лошадиное копыто. Сквозь шум она не могла различить, но услышала этот хруст костей. Её передёрнуло. Огонь всё больше раздувался, и Кристалина только сейчас заметила, какое же было чёрное небо, и даже не от дыма, а будто само по себе. Таким оно не было даже зимой в безлунную ночь, а ведь сейчас летнее утро! И только отсветы сияли в вышине, и всё звенело, шипело, глухо ударялось и кричало. И Онагост мелькал вдалеке, отражая выпады двух Белочников. Один из них повалился на землю стал сбивать с себя пламя, второй покачнулся и целиком угодил в огонь.

Кристалина, задыхаясь от напряжения, собрала всю воду, что смогла, и расставила маленькие шары над местом, где виднелся Онагост. Готовилась тушить огонь.

— Ты сможешь определить, когда всё зайдёт дальше положенного? – прокричал Житеслав ей в самое ухо.

— Я не знаю! – крикнула ему Кристалина едва различая собственный голос. Подумала немного. – Смогу! Но Онагост не глупый и хорошо обращается с чарами! Думаю, это не зайдёт слишком далеко!

Откуда-то появились стрелы, и Кристалина выругалась сквозь зубы. Ещё этого не хватало. Один раз ей пропороли бок, больше она не хотела. Житеслава трясло, да и её саму тоже. Они стояли в центре ревущего пекла, жались друг к другу как к последнему безопасному пристанищу. Щёки горели от огня, по спине градом катился пот, а глаза жгло от то и дело взрывавшихся неподалёку огненных шаров.

Огонь вмиг поглотил Онагоста, Кристалина даже не успела заметить, когда именно он пропал. А пламя взвилось, закружилось. От него потянулись длинные языки, точно лезвия косы, раскрутились, устремились вверх. Одно из лезвий вгрызлось в чёрную небесную твердь, и облака раскололись, посыпались и тёмные осколки с редкими вкраплениями звёзд. Деревья у кромки леса начали сочиться кровью, истекая тёмной жидкостью на землю. А земля вдруг пошатнулась, застонала. Люди упали, кто повалился на меч, сразу заколов себя, кто угодил лицом в пламя.

Огонь на поляне танцевал, вихляя то в одну сторону, то в другую. Из того места, куда шагнул Онагост, валил густой дым, будто полыхала земля у болот. Воду Кристалина растеряла при падении, не смогла удержать. Но даже упавшие водяные шары не смогли затушить пламя.

Смердело палёной плотью, землёй, кровью, чем-то противным сладким. Вокруг бушевали сражения, а Кристалина жалась к Житеславу, крепко держа за предплечье, чтобы он не сбежал сражаться. Иначе ищи потом среди груды сгоревших тел.

Люди заверещали так пронзительно, будто их проткнули заживо тысячами иголок. И Кристалина поняла, почему. Пламя из центра разрасталось, поглощало всё больше пространства, и все, кто находился близко, рассыпались пеплом. Становилось так ярко, что хотелось закрыть глаза, и как бы Кристалина ни прикрывалась рукой, чтобы видеть хоть что-то, всё равно зажмурилась.

Вспышка, и Кристалина подумала, что ослепла и оглохла. Не сразу, но появились слабые звуки, а затем и свечение спало, открыв взору чистый лес, сгрудившийся вокруг церкви. Слишком близко сгрудившийся...

Ярко сияло солнце, щебетали птицы.

Кристалина ахнула. У деревьев были вырезаны лица. Прямо как в Роще скорби. Все выжившие Белочники и чародеи просто застыли на века в деревянной шкуре. Но больше всего её напугало не это, а единственный ствол без листьев со знакомым лицом. И присмотревшись, Кристалина поняла – это даже не ствол, а самый настоящий идол. Идол её брата.

Онагост застыл с прижатыми к груди ладонями, чуть склонив вперёд голову, закрыв глаза и умиротворённо улыбаясь.

Сердце болезненно сжалось, лёгкие свело судорогой, желудок скрутило дикой болью. Житеслав испуганно отшатнулся от идола, а затем приблизился вновь. Коснулся его рукой. Ухватился крепче, потому что ноги подкосились, и его повело в сторону. Негромко позвал, и Кристалина не узнала его голоса:

— Онагост. – Затем откашлялся, похлопал идол по щеке и сказал уже громче. – Онагост! Ты меня слышишь?

Кристалина замерла, не в силах оторвать взгляд от спокойного деревянного лица.

Её Онагост, её брат застыл со всеми вместе. Навсегда.

Навсегда, било в висках набатом, навсегда, навсегда, навсегда...

Она очнулась от своего сухого всхлипа и кинулась идолу на шею. Рыдая, зовя по имени и прося очнуться. Предлагая обмен: Кристалина больше никогда не скажет про него и слова плохого, а Онагост сейчас растает и станет человеком. Станет ведь, правда? Братик, ты вернёшься? Правда ведь?!

Кристалина оставляла мокрые следы от слёз на его щеках, целовала в скулы, в родинку, в лоб. Ничего. Никаких признаков жизни.

Стало трудно дышать. Кристалина, наверное, оглохнет от своих стенаний.

Почему не она, боги, почему Онагост. В нём было больше жизни и огня, чем в ней, это она должна была стать деревянным изваянием, а неё её брат. Как же боги несправедливы. Ну почему так всегда, почему.

Житеслав тоже что-то лепетал под боком, обнимал её вместе с идолом. И, кажется, плакал.

Вот и всё, думала Кристалина. Теперь только лечь рядом и упокоиться как подношение.

Да за что же им это всё?..

На поле брани тонким покрывалом падала тьма уходящего за облака утреннего солнца.

***

Онагост всё смотрел, как бы пробраться к своим, но сбоку на него набросились люди в чёрных одеждах. Белочники, мать их леший побери. Он узнал бы их даже в кромешной темноте. Один повалился довольно быстро, сражённый огнём, у второго Онагост догадался забрать всё тепло из тела, и Белочник вмиг обмяк. Пламя Онагост пустил в вышину, и оно неудачно попало в уже бушевавшее на поляне зарево. Огонь вдруг взметнулся и захватил Онагост, будто обнял и притянул.

Всё было ярким, жёлтым, рыжим. Одежда не загорелась как и в прошлый раз. Онагост попытался раздвинуть огонь, чтобы уйти, но он не поддавался, будто был сделан из камня, а не тепла. Становилось всё жарче, из-под земли повалила чернота, отгораживая Онагоста от внешнего мира, и остались только гул огня и ползущая клубящаяся тьма.

Его окружила плотная завеса дыма. Казалось, он увидел людей... Или не казалось? К нему будто тянулись руки со всех сторон.

— Да он же совсем мальчишка! Сосунок... – прохрипел вдруг женский голос, и Онагост вздрогнул, огляделся.

— Не справится. Оплошает, – прорычал мужской.

— Ты ошиблась и в этот раз...

— Я знаю, что делаю, – прозвучало где-то над головой.

— Но его отец натворил бед!

— Его отца и мать я сохранила, спасла и мальчишку, и девчонку. И даже третье дитя. Его место среди нас. Всё так, как надо...

На мгновение молния высветила дымную руку с когтями, и после шипящего громкого «Мальчишка!» она растворилась. Что-то происходило, кто-то говорил, но Онагост не мог ничего различить. Будто громко шептались на незнакомом наречии.

— Да кто вы такие, – тихо сказал Онагост.

— Мы?! – прогремело так, что Онагост вжал голову в плечи. – Мы те, к кому взывают, когда больно. У кого просят пощады и благословения. Кто правит всеми, и кто считается предателем вот уже два десятилетия. Но вы глупы, – женщина рассмеялась, – это не мы ушли. Нас прогнали. Одна Морана осталась, попрала гордость.

Онагост сглотнул, глядя вверх, но ничего не мог рассмотреть. Только густой серый дым, дым, дым...

— Но всё равно звали нас. И дозвались!

Прогремел гром, ударила молния, и наконец Онагост рассмотрел нечёткие лица среди дыма. Мужчины и женщины. Они молчали, но кто-то из них всё же говорил, будто даже не размыкая рта.

— Тебе дали благословение все, от кого оно было нужно. – Кто-то свистяще вздохнул. – Леший, Богиня рек. Я, Макошь, и Морана, ещё тогда на капище, когда твой отец...

Онагост понял. Ему не нужно было слов.

Леший... Наверное, из-за цветка папоротника – а ведь и впрямь Зоран сказал, что он показывается только благословлённым богами. А Богиня рек... Боги, неужели, когда он просил тогда в лесу защиты, окунаясь в реку, заговор был на самом деле на?.. С другой стороны, оно ведь и к лучшему, выходит.

— Приветствуем тебя, Онагост, новый бог!

Онагосту вдруг стало нехорошо. Мир закружился, в глазах помутнело, а дышать стало труднее. На миг он испугался, что опять начинается приступ, а потом вспомнил: нет, не может этого быть, он же исцелился.

Дымные стены зашатались, в ушах застучала кровь. Сознание сузилось до одной мысли, пустой и вместе с тем животрепещущей: где-то там его ждали Кристалина и Житеслав.

Онагост выдохнул и закрыл глаза.

И всё померкло.

Тишина была оглушающей, темнота – ослепляющей. Пахло чем-то нагретым, как ткань от печи. Онагост не чувствовал ничего, кроме этого запаха. Потом слабо начал пробиваться еловый дух, почему-то железо – кровь? мечи? – и совсем отдалённо – сирень.

Он ощутил под собой мягкую землю, будто она выросла сама, осторожно подхватывая из воздуха. Его усадили, и тогда в уши хлынули звуки.

Лес. Как же Онагост успел соскучиться. Будто пробыл в небытие несколько лет.

Глаза он открыл не сразу, наслаждаясь пением птиц, шуршанием крон и ветром. А открыв, увидел перед собой Кристалину и Житеслава, спящих у подножия какого-то идола.

Онагост умилился. Его пробрала такая нежность, впору хоть разорвись.

— Проснись! – позвал он сестрёнку.

Онагост не услышал собственного голоса и перепугался. Попробовал растормошить Кристалину, но рука не почувствовала прикосновений. Сердце на миг замерло.

— Кристалина, слышишь меня?! – крикнул он зло и испуганно.

Кристалина наконец дёрнулась, что-то пролепетала и медленно села, раскрыла глаза. Ей понадобилась пара мгновений, чтобы понять, что к чему, и Кристалина прижала ладонь ко рту, широко улыбнулась.

— Живой, – прошептала. – Живой! Это был сон!

Она вскрикнула и метнулась к Онагосту, заключив его в крепкие объятия. Онагост посмеялся и обнял в ответ, так крепко, чтобы она почувствовала всю братскую любовь, вдруг возникшую в его сердце. Житеслав тоже сел. И смотрел на него хмуро, с недоверием, то и дело кидая косые взгляды за его спину. Кристалина вдруг тоже замерла, медленно отстранилась. Осмотрела Онагоста, провела по рыжим волосам, коснулась щеки. Указала подбородком куда-то за него:

— Гостенька, что это?

Оборачиваясь, Онагост вздохнул. В нескольких шагах от них стоял деревянный идол, и на нём было высечено его лицо. Да и само тело было его же, но будто укрытое сзади плотным плащом.

— Значит, это был не сон, – прошептала Кристалина и уже по-другому взглянула на брата. А затем сказала строго, как всегда делала мама: – Онагост, я требую объяснений. Немедленно.

От него всегда требовали объяснений, с самого детства, потому что он всегда вытворял вещи, понятные только лишь ему, и теперь Онагост знал, почему. Почему думал не о том, делал не то, жизнь у него не такая, как у остальных? Ему просто не место на земле, среди живых. И зовут его Онагост, что означает нездешний, иноземный гость. Он просто гость в этом мире, вот и вся правда.

И теперь... он стал богом, наверное. Встал на своём место. Но это ещё предстоит проверить, полубогов никто ведь не отменял, а раз Онагост всё ещё мог ходить по земле, значит, ясно всё с ним.

Он прикрыл глаза и прислушался. И Онагосту показалось, что его чары, теперь плотные и лёгкие, как жар от костра, распростёрли языки и ленты, окутывая каждый уголок леса, деревень, городов. И он снова ощутил себя частью этого мира, будто растворился в воздухе. И так он ощущал себя не раз до этого, пугаясь, что умирает.

Онагост рассказывал это всё, а Кристалина слушала и с сомнением хмурилась. Житеслав только глубоко вздыхал, сидя с ней рядом. И Онагосту стало так хорошо и спокойно, а глядя на близких людей сделалось тепло. Они все есть друг у друга, и это главное.

Кристалина всё спрашивала, что да как. Да, он может приходить на землю. Да, он видел богов, они говорили друг с другом о том, что... Нет, мёртвых он поднимать не умеет, – пока что. В обязанности его входит следить за людьми и порядком, налаживать жизнь, помогать всем без исключения. Да, Промыслителя не существует, его выдумал князь. Нет, Боремира он не видел, зато...

— А наша мама жива!

— Что?.. – неверяще спросила Кристалина.

— И Житеслав об этом знал. Ух, представляю её лицо, когда ты вернёшься и всё ей расскажешь!..

— Ты! – взвизгнула Кристалина и пихнула Житеслава. – Ты всё знал и молчал!

Она начала бить его руками и ребром кулака. Житеслав зашипел и айкнул, отклонившись от неё.

— Больно вообще-то!..

— Вы! Вы оба! – ткнула пальцем Кристалина в парней. И сказала, едва не плача: – Предатели. Один умер, второй молчит о важном. Вы меня в могилу хотите свести. Бестолочи.

Онагост сочувственно погладил её по вздрагивающей от всхлипов спине.

— Ну тише. Сама посуди, если бы он рассказал, то всего этого не случилось бы.

— Правильно, – со злостью плюнула Кристалина, – не случилось бы. И ты был бы жив, и дом бы отстроили как и положено. И всё было бы хорошо. Но надо же было нам найти тебя! – толкнула она Житеслава, и тот, устав от этого, встал и прислонился к дереву, наблюдая из-под полуопущенных век. Чуть обернулся к стволу, щёлкнул мужика, заточённого в липу, по приплюснутому носу на деревянном лице.

Онагост недовольно сжал губы.

— Так, – выдохнул, – давай без рукоприкладства. Ты, наверное, не понимаешь, но так правда было нужно.

— Что значит «наверное»? – вскинулась она. – Ты же теперь бог, так давай, распознай, понимаю я или нет.

— Кристалина! – возмутился Онагост.

А Кристалина расстроенно пнула камень, и он отлетел в ноги идолу. Тут же кинула испуганный взгляд на Онагоста. Проверить, не стало ли ему больно. Но что Онагосту станет от камня, кинутого даже не в него? Ему, может, вообще никогда больше не будет больно.

— Ты мне теперь кто? – спросила Кристалина хрипло. – Брат или бог?

Онагост чуть задумался.

— Брат. И друг, – кивнул Житеславу, и тот подошёл ближе, с подозрением косясь на Кристалину. – Для остальных буду помощником и покровителем. Получше Промыслителя, – гадко хихикнул. – Я смогу приходить как и раньше, но не всегда в человеческом обличье. Если не человеком, то буду просто везде и нигде одновременно. Такие дела.

«И такие времена».

Кристалина сокрушённо покачала головой.

— Что мне теперь делать? – Указала на Житеслава и прокричала: – Что нам теперь делать? Онагост, ты... Я... Я ненавижу тебя! Ты всё испортил!

Она прижалась к Житеславу и разрыдалась.

Онагост обнял их сбоку, поцеловал Кристалину в висок.

— Я тоже тебя люблю, сестрёнка, – прошептал ей. – Я буду рядом в первое время, обещаю. И маме ничего не говорите, я сам объяснюсь.

Он уложил Кристалину спать, и теперь пришла её очередь переживать, что Онагост пропадёт навсегда, когда она проснётся. Но он заверил, что не уйдёт и сопроводит до дома.

Когда Кристалина уснула, он повернулся к Житеславу. Тот сидел как большая нахохлившаяся птица. Онагост попросил, чтобы Житеслав берёг себя и Кристалину.

— И кто ты теперь? Бог? – Житеслав скривил губы. – Ты мёртв или жив?

— Скорее жив, чем мёртв, – весело отозвался Онагост. – Но я всё равно не могу постоянно быть в человеческом теле. Хотя, может, со временем буду гулять по земле как и раньше. А пока так, лишь на время.

Житеслав не переставал хмуриться и с каждым мигом мрачнел всё больше.

— Даже не знаю, что хуже. Не иметь рядом тебя совсем или знать, что ты где-то есть, но не мочь даже прикоснуться.

У Житеслава на глаза навернулись слёзы, и он поспешил их утереть, но Онагост опередил и горячо обнял его. Сколько слёз они пролили на троих, и целая река не сравнится. Нащупав в кармане его рясы височные кольца, Онагост достал их и показал Житеславу.

— Скажешь Кристалине, что с их помощью она сможет меня звать. Конечно, я и без них приду, но это придаст ей уверенности на первое время.

Житеслав кивнул и шмыгнул носом. Потёр покрасневшие глаза. Онагост посоветовал ему лечь поспать хотя бы пару лучин, и Житеслав послушался. Разморённый слезами, он быстро уснул, приткнувшись к Кристалине.

Онагост и сам прикрыл глаза, чувствуя себя невесомым, будто растворился. Онагост обещал не уходить, но разве же он уходит? Так, лишь оглядывает окрестности. Вдруг найдётся что-то интересное. И даже с закрытыми глазами он видел весь мир, чувствовал каждого человека, что у него на душе и где требуется помощь, где нужно подлатать мир, чтобы не мешались Навь и явь. Чувствовал, что наступают новые времена, правильные. И Новославь воспрянет ото сна, он был в этом уверен.