ГЛАВА 19
Волчонок метался и плакал, волчонок окликивал мать,
О её подвешенной тушке ему не положено знать.
Огонь подступает всё ближе, и всё ближе смерти удар,
А волчонок скулит и стирает с плешивой шубки нагар.
Онагост накидывал все мысли подряд о будущем, представляя, как станет легко, когда он перестанет быть чародеем. Они ведь могут вернуться в деревню, или уплыть за море, или поселиться прямо в пряничной деревне, или, или...
Житеслав покачал головой. Усмехнулся:
— Я бы не стал избавлять от силы. Да, живём в опасное время, но ведь она столько раз спасала. Чародейство – это же великий дар, за который многие готовы отдать что угодно!
Онагоста перекосило. Он только закончил разжигать костёр, и теперь пламя весело плясало на ветках, пожирая их. Онагост вздохнул, подтянул рукав до плеча, схватил горсть этих веток и показал Житеславу:
— Это ты называешь великим даром?
Житеслав неуверенно кивнул.
— М-м, – он вернул ветки в костёр, стряхнул с руки остатки пламени, и трава под ними заискрила. – А как же бесконечный страх за свою жизнь? А как же боль? Что насчёт отсутствия настоящих друзей, ведь кто угодно может сдать тебя Белочникам? Нравится? Это ты называешь даром? – И процедил сквозь зубы: – Это проклятие.
Кристалина закатила глаза.
— Боги, опять твои трактаты о бесполезности сил...
— Цыц, женщина, – одёрнул он её и по изменившемуся лицу Кристалины, насмешливому и удивлённому, понял, что сейчас ему крепко влетит, и поспешил извиниться.
Он говорил ещё много чего, убеждая Житеслава в своей правоте, но тот был непреклонен, а Кристалину ужасно клонило в сон под бубнёж Онагоста. Откуда-то издали, как сквозь толщу воды, она слышала только шуршание волн того моря, что омывал берега Лидзении и Новослави.
За море. После всего они должны были отправиться за море, а не с этим незнакомым человеком. Уплыть на большом корабле в Лидзению, а не идти опять в лес в какое-то логово. Что же за жизнь такая настала, что ничего нельзя предугадать.
Кристалина душила бессильные слёзы, понимая, что её судьбой распоряжается кто угодно, но не она сама. Она только помощь, поддержка. Но вода всегда находит, где просочиться, вот и Кристалина найдёт, правда? Ей ничего не стоит уговорить брата оставить эту затею, развернуться и умчаться со всех ног. Что ей стоит уговорить этого упрямого, глупого и наивного человека, который в полтора раза сильнее её и по чарам, и по количеству мышц. Да ничего ей не стоит, потому что это бессмысленно и не имеет ценности. Онагост будто всё больше отдалялся от неё, и теперь большую часть решений принимал сам, не советуясь ни с кем. Конечно, очень многое с его руки решалось легко, но оставалось и то, что требовало размышлений нескольких человек. А он всё сам да сам. Глупый, наивный братец. Треснуть бы его хорошенько.
Деревья сменялись деревьями, кусты – кустами. На небо наползал рассвет, значивший конец волчьего часа. Облака окрашивались в светло-красный и золотой, ночная синева редела, и сквозь тёмное полотно можно было видеть, как ткачиха вышивает кудрявые узоры своей солнечной иглой. Красиво, не хотелось бы потерять это небо над головой. Или голову под небом, смотря что настигнет раньше: Белочники или дым горящих проблем.
— Ну долго ещё? – раздражённо спросил Онагост, и Кристалина встрепенулась. – Мы-то ночью не брагу глотали, а делом занимались.
— Каким делом? – посмеялся Зоран. – В такую ночь только и делать, что беспросветно пить.
— Папоротник мы искали... – буркнул Житеслав и скрестил руки, недовольно отвернувшись.
— Папоротник... – протянул Зоран. – Дело хорошее. Нашли?
— Представь себе, – улыбнулся Онагост.
Кристалина испугалась, что сейчас Зоран сделает что-нибудь такое, от чего им всем придётся худо. Вскроет чью-нибудь глотку и вылакает кровь, чтобы сила огненного цветка перешла ему. Но Зоран лишь расхохотался, чем удивил и Кристалину, и Онагоста.
— Ну ты глянь на него, цветок папоротника нашёл! – смеялся Зоран, хватаясь за полный живот. – Да этот цветок только избранным богами может показаться, оттого его никто и не нашёл до сих пор, а те, кто говорит, что видел – брешут.
Онагост повёл бровью.
— А ты откуда это знаешь?
— Так это все чародеи с детства знают. А, – хлопнул себя по лбу, – ты же позже родился. Тебе сколько, лет двадцать?
— Девятнадцать.
— Ну вот, а ныкаться по углам искрящиеся стали как раз до твоего рождения. Ха-ха, нашёл папоротник, это же надо было такое сказать!..
Кристалина понимала, к чему он клонит. Она и сама едва ли проверила бы тому, кто сказал бы ей, что нашёл огниво. Но вот этот человек шёл чуть впереди неё. Живое доказательство того, что чары — это не только Навь и чародеи, а сама природа. Онагост повернулся к ней, подмигнул и улыбнулся. Кристалина расплылась в улыбке в ответ.
Как странно они смотрелись рядом, Зоран и Онагост. Один молодой, поджарый, пышущий жизнью, а второй с сероватой кожей, плешивый, обрюзгший и будто бы... мёртвый. Будто из самой Нави выбрался. По спине пробежали мурашки.
Чем дальше они шли, тем больше светлело небо. Под ногами хрустели черепки битой посуды, осколки зеркал. То и дело попадались выжженные места от костров, а на деревьях иногда болтались привязанные к веткам и стволам сухие мёртвые тушки белок и кротов. Житеслав хмуро осведомился, что здесь, мать вашу, творится.
— Дети балуются, – махнул Зоран и сдёрнул одну белку, повисшую на пути прямо перед его лицом. Брезгливо взглянул на неё и швырнул в кусты.
Кристалина старалась ступать осторожно, чтобы не пропороть сапоги или случайно не повалиться коленями прямо на осколки. Житеслав снял рясу и весь путь резко и часто оттягивал ткань подрясника на груди, чтобы проветрить под тканью. Даже любителю тепла было жарко, а ведь лето даже не вступило в полную силу! Порой под вечер Кристалина думала, что из сапог выльется по кружке пота, но другой обуви в походе не место.
Они вышли к широкой поляне. Посреди неё стояла обшарпанная церковь. Пять куполов, один из них – главный – будто выжигали: чёрные проплешины, прямо как на голове Зорана. Но, что показалось Кристалине ещё больше странным – у всех маковок были обломаны кресты. И можно было подумать, что их и не было с самого начала, но нет: на местах слома остались неровные зубцы. Значит, кресты убрали намеренно.
Забавно.
На поляне не было людей, но вытоптана она была так, будто здесь раз в день точно проносилось стадо лошадей. Кристалина помнила, какая была земля после показного прогона коней в их деревне на весенний праздник.
Зоран был первым, с кем Онагост не спешил говорить, и потому почти всю дорогу они прошли молча. Смолчали и сейчас.
Житеслав ухмыльнулся, рассматривая церковь и старый колокол для созыва коров в десяти шагах от неё. Наверное, его веселило, что в божий дом идёт человек в чёрном божьем же одеянии, но обе эти вещи уже давно не относились к богу, и пользовались ими совсем не верующие люди.
Дверь церкви тяжело отворилась, наружу выглянул парнишка, сверкнув медными коротко остриженными волосами, и спрятался обратно.
Прежде чем пройти, нужно коснуться камня перед входом, объяснял Зоран. Тогда дверь откроется сама. Она тяжёлая и едва ли кто-то из дружинников смог бы её сдвинуть. Проще разнести церковь в щепки, и даже тогда дверь останется на месте.
Зоран коснулся камня, подождал немного. Послышался скрежет, будто за камнем, в стене церкви, перетирались куски этой самой стены. Затем был щелчок. Зоран отнял руку и подтолкнул дверь коленом, чтобы быстрее открылась. В проёме снова показался тот парень.
— Это кто? – спросил он сухо и преградил Зорану путь.
Зоран расплылась в жёлтой улыбке. У него недоставало нескольких зубов.
— Да это же я, не узнал?
Парень и бровью не повёл. Позади него вырос ещё один, и Кристалину передёрнуло: его лицо было усыпано оспинами.
— Ну тебя я как раз узнал. А эти трое?
Зоран чуть согнул спину, выставил руку ладонью вперёд, мол, сейчас всё будет. Представил по очереди каждого, дважды ошибившись в имени Житеслава (то Житемир, то Жирослав). Затем отвесил скомороший поклон и небрежно отпихнул паренька, проходя вперёд.
Первое, что заметила Кристалина – иконы. Лики Промыслителя и святых. Они были выжжены. Ни одного живого лица, все перечерчивали чёрные полосы и пятна. Кристалина насчитала около трёх десятков икон на стенах, иногда на потолке. Потом в глаза бросился грязный пол, усыпанный ошмётками кожи, шерсти, старыми листьями, землёй и леший знает чем ещё! Осколки посуды, обугленные куски дерева, чья-то грызеная туфля. Онагост поддел носком сапога коричневое полотно, и из-под него выскочила мышь, шмыгнув в угол.
— Ну как вам, детишки? – уперев руки в бока, спросил Зоран.
Что именно, как? Пустое нежилое место, пахнущее пылью, гарью, по́том и гнилью. Со стен прогоревшей краской щерились святые, а под сводом главного купола росли кусты и наверняка гнездились птицы, судя по белым пятнам на полу. Конечно, им мало понравилось здесь, даже та захудалая церковь в лесу была краше!
Онагост скривился, кинул взгляд на Житеслава, а тот, затравленно обхватив руками рёбра, пожал плечами.
— Как-то... пусто, – уронила Кристалина, и её голос размножился, эхом отражаясь от стен.
Зоран усмехнулся и проворчал, отворяя дверь под правый крайний купол:
— Конечно пусто. Будет тут веселье. Мы вообще-то скрываемся. А если такие как вы забредут?
— Так ты же сказал, что дверь настолько тяжёлая, что её ни один богатырь не отопрёт, – напомнил Онагост.
— Дверь да. А окна пробить запросто.
Кристалина прыснула. Вот опять на её веку хвалёная защита не работала должным образом. Прикрытие для острастки.
Боги... И вспомнить смешно, зачем они пошли. Не за общиной внезапно выживших огненных чародеев. Не за местом для ночлега. И даже не за знакомым, пусть и из видения, человеком. За воспоминаниями и историями о родителях. Да, Зоран заявил, что знал их при жизни. Почему он был так уверен, что не спутал ребят с кем-то ещё? Потому что «Ой, Кристалина, у тебя же глаза прямо как у отца, даже цвет тот же!», и «Онагост, ну тебя-то я сразу узнал, ох уж эта рыжая порода в мамкины кудри!», ну и конечно «Ваши голоса так похожи на родительские: у Онагоста на дедов со стороны отца, у Кристалины на бабкин со стороны мамы». В то время хотелось расхохотаться, слушая это всё. Но попробуй переубедить Онагоста, охочего до таких историй, тем более если они касались родителей. «Слухайце мяне и бяда вас не мине» – говорила как-то мама, рассказывая о всяких лживых баятелях. К Онагосту эти слова подходили как нельзя лучше.
Дверь открылась, и глазам предстала каменная лестница, ведущая вниз. Зоран пошёл первым, следом за ним шагнул Житеслав. Онагост приобнял Кристалину и легонько потрепал по плечу, ведя к проходу. Внизу они упёрлись в ещё одну дверь, и Зоран выругался, толкая её плечом.
Кристалина слышала про подземное государство, и это место походило именно на него, только было меньше в несколько сотен раз.
Утоптанная земля, устланная шкурами; лучины и пламенники по углам, каменные столбы, поддерживающие потолок. Было светло не только от зажжённых приспособлений, и Кристалина поняла, почему: окошки, ведущие вверх, наружу. Значит, при должной сноровке можно было отыскать их на поле. Или они были вокруг церкви.
Лавки, столы, сундуки. Женщины, мужчины и дети. Стариков тут, видимо, не держали, но и без них девушка насчитала два десятка человек.
К ним подошёл тот самый парень с оспинами. Кристалина отвела взгляд, чтобы её не передёрнуло. Но взглянула снова, потому что Житеслав шепнул ей на ухо: у него нет глаза.
— А вы ещё кто? – выпучив единственный глаз, спросил парень. – Вас сюда не звали. Идите вон!
Он зачесал сальные волосы пальцами и вытер руку об штаны.
Онагост обернулся в поисках вдруг испарившегося Зорана. Растерянно поджал губы.
— Нас привели. Это считается за «позвать»?
Парень же сам видел, что они пришли сюда не одни. Или там наверху был кто-то другой, очень похожий?
— Кто привёл? Я ему голову сейчас откручу.
— Я привёл. Начинай крутить.
Зоран встал за его спиной, весело размахивая какой-то палкой. Парень быстро извинился перед ним, представился Огрей, сокращённо от Огреньки, и умчался куда-то вглубь. Наверное, чтобы не прилетело от Зорана.
— Так, значит ты чародей огня, – ткнул он в Онагоста, – ты чародейка воды, – в Кристалину, – ну а ты...
Житеслав замялся, а затем пролепетал:
— Чародей земли.
Онагост удивился так сильно, что поспешил отвернуться, скрывая улыбку.
— Здорово, – хлопнул в ладоши Зоран. – А сейчас располагайтесь, и, Онагост, мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.
Он подмигнул Кристалине и показал Онагосту на какой-то белый угол, измазанные чужими чёрными отпечатками ладоней. Снова подошёл Огренька, опёрся на дверь спиной. Зоран сказал ему провести Кристалину в женскую часть, чтобы она могла познакомиться с хозяйками этого места. Дождавшись, когда Зоран уйдёт, Онагост погрозил Огрею и хмуро сказал:
— Хоть только пальцем мою сестру тронешь...
— Да больно надо, – проблеял Огрей. Затем с гаденькой ухмылочкой спросил: – А что, самому развеяться охота?
— Ты что сказал? – вскинулся Онагост, вмиг скинув с себя остатки дружелюбия, став похожим на дикого пса.
— Что слышал, – передразнил его Огрей.
Они бы закружились, как волки перед схваткой, переругиваясь и угрожая, но между ними встал Житеслав. Положил руку на плечо Онагосту и тихо сказал ему:
— Я не дам её в обиду. А вот собачиться сразу не надо. Не здесь.
Онагост шумно выдохнул, ещё раз стрельнул глазами в Огрея и ушёл вслед за Зораном.
Прошёл почти день с ночи солнцеворота. Всё это время Кристалина только и делала, что наблюдала из разных углов за жителями этого странного места. И одно из наблюдений ей очень не понравилось.
Зоран пил только пиво или брагу, воду ему даже не предлагали. Из-за этого Онагост внимательно обнюхивал каждую кружку, что ставили для него на столе. Не хватало ещё нахлебаться какой-нибудь дряни. Житеслав же напротив, попробовал и сказал, что пойло они готовят недурное, но решил воздержаться. Думать лучше всего на свежую голову. А Зоран опрокидывал в себя очередную кружку и продолжал делиться воспоминаниями.
— ...Ты думаешь, он знахарством спасал кого-то? У-у-у, – протянул, – он только убивал. Я предупреждал, что тёмные чары оставят отпечаток. Вас, детишек, жалел. А вот как вышло. Предлагал Волеславу, чтобы я вас приютил, всё же лучше, чем под идолом умирать. Так нет же, отнёс всё-таки. Без меня всё сделал, тайком. Не хотел, чтобы я его останавливал. Ну вот и поплатился за это. Да и не только он. Смешно вышло. Ваши родители не работали в ущелье с киркой, но всё равно ведь в земле! – и неприятно хохотнул.
Кристалина поперхнулась водой и быстро взглянула на Онагоста. Тот тоже сидел в недоумении. Переглянулся с ней, коротко кивнул, что обсудит это с ней потом, и ей стало легче.
— Отец бы, наверное, гордился ими, – попытался исправить положение Житеслав.
Зоран сомнительно скривил губы.
— Вряд ли. Он ведь вообще их не любил и старался как можно скорее скинуть куда-нибудь. А что вы хотели, нежеланные детишки ведь. Мать только вашу жалко, такая баба была, румяная, искрящаяся жизнью. А он превратил её не пойми во что. Бледная как смерть. Правильно говорят, нет хуже хвори, чем больной на голову муж. – Поднял кружку вверх. – Ваше здоровье. – И осушил до дна.
Онагост снова встретился с ней взглядом, и под сведёнными рыжими бровями сверкали удивлённые глаза. Уж не пытался ли Зоран обелить себя перед ними, чтобы заполучить уважение?
Они сидели на лавке за столом. Другие чародеи ушли по своим делам, осталась только совсем молодая девочка с грустным лицом, которая и подливала Зорану брагу. Кристалину начинало откровенно потрясывать от количества выпитого им. Но Зоран будто нарочно не показывал, насколько пьян. Будто выливать в себя бочку пойла было обычном делом.
Зоран выдохнул и вытер губы ладонью.
— А что же, совсем-совсем ничегошеньки не помните о родителях?
Кристалина хмыкнула.
— Смеёшься? Мы прожили с ними едва ли пару месяцев, а должны кого-то помнить.
Она оправила юбку и постучала ногтем по столу. С каждым мигом ей нравилось здесь сидеть всё меньше и меньше. С другой стороны, куда она сейчас пойдёт? К женщинам, прядущим как в последний раз, аж прялка дымится, или детям, который кидаются друг в друга камнями и колошматят палками. О, нет, лучше к мужчинам, который в прямом смысле были горячими. Смех, да и только. Чародейке воды здесь явно не место.
— А знаете, как ваш отец относился к чародеям? – заговорщически подмигнув, спросил Зоран.
И знает ведь, куда колоть.
— И как? – осторожно спросил Онагост.
Зоран собрал руку в кулак, на круглую часть со стороны большого пальца положил второй кулак, покрутил и, издав губами чпокающий звук, оторвал верхний кулак от нижнего.
— Вот так вот, детки.
Онагост с сомнением нахмурился.
— Но ты же был его другом. И ты чародей. Что-то не сходится.
Зоран поджал губы качнул головой вбок и сказал:
— Да, друг. Именно поэтому ко мне он относился хорошо. А к другим нет.
— Мой отец – убийца, – заключил Онагост и потерянно посмотрел перед собой.
— Да, парень. Правда не всегда бывает сладкой, как бы не хотелось. А ты думал, что он герой, может, хотел положить вас на лучину другую на капище, а потом вернуться? Ха, смешные вы.
Он противно захихикал и поскрёб щетину на подбородке. И Кристалине показалось, что жилы на шее тёмные, с запёкшейся кровью. Но лишь на миг.
Ну что, заключил Зоран, поговорили о прошлом, и хватит. Пора и дела делать.
Он созвал остальных чародеев громким криком, сам вскочил на стол, и тот прогнулся под его весом. Вокруг сгрудились люди, и надо сказать, что с первого появления Кристалины в этой яме их прибавилось на десяток точно. Она судорожно сжала, сминая, юбку, когда почувствовала, что за её спиной выросла толпа. Онагост сам придвинулся ближе, привлекая её к себе. Житеслав подобрался справа и положил локти на стол, убравшись подальше от чужих сапог сверху.
Зоран начал свою пламенную речь. Наверное, он произносил её не раз и не два, потому что она лилась просто нескончаемым поток. Либо его просто по жизни не заткнуть.
Что-то было про князя, чародеев, бунт, ночь Огнёвицы, он также не преминул упомянуть о гостях, то есть Кристалине, Онагосте и конечно же «Жито... Жите... В общем, парнишка в рясе!».
— И вот, к чему мы пришли! – провозгласил он, медленно обведя округу рукой. – Сидим, как черви, в подземелье. А мы заслуживаем большего, жизни! Во всём виновата власть. А что случается, когда недовольный народ идёт смещать правителя, м? Ну-ка, Онагост, подкинь мысль.
Онагост наморщил лоб, задумавшись, и тихо, неуверенно сказал себе под нос:
— Война?..
— Что? – нарочно крикнул Зоран. – Повтори, я не слышу!
По толпе прокатилась волна смешков.
— Война, – уже твёрже произнёс Онагост и с вызовом посмотрел на Зорана.
Зоран расплылся в улыбке.
– Ну башка, – протянул довольно.
Онагост с Кристалиной непонимающе переглянулись.
— Кто? – уточнил парень.
— Ну, башка, – постучал пальцем по плешивой макушке, – голова, то есть. Что, никогда не слышал такого слова?
— Да как-то не доводилось...
— Ну будешь знать. Я же не совсем из Новослави, скорее с окраины, со степняками рос с мальства.
Парнишка за плечом Онагоста усмехнулся и скрестил руки.
— Прошлая война окончилась плохо, – покачал он головой. – Хочешь истребить нас всех? Так давай созовём Белочников прямо в наш схрон, чего мелочиться.
Зоран несколько грубо объяснил ему, что, если он так хочет к Белочникам, милости просим наружу и в центр Станецка. Отпустил нехорошую шутку про его мать, но Онагост всё равно не смог до конца подавить смешок.
— Помнится, меня пообещали превратить в шакала, если я ещё раз заикнусь по поводу разгрома, – посмеялся Зоран. – Для особо Новославских, – обратился он к Онагосту, – шакалы – равно что дикие собаки. Только живут в степях.
— Так ты же и есть дикая собака! – залихватски выкрикнул кто-то из толпы.
— Но-но, – осадил Зоран, – я не псина. Я волк, правда, чуть обрюзгший, но мне это вовсе не мешает, – засмеялся отрывисто и сипло. «Как шакал».
Кто-то попросил заканчивать, потому что ужин горит. «А что у вас здесь не горело», – подумала Кристалина, вспоминая, как осторожно Онагост обращался со своими чарами.
Зоран спрыгнул со стола с другой стороны и неудачно приземлился ногами на лавку, та перевернулась, мужчина с грохотом упал вниз.
— Вот же шайтан, – досадливо выругался.
— Шайтан – это нечистый, – поспешил объяснить рыжий парнишка Онагосту и метнулся поднимать Зорана, перемахнув через стол.
А Кристалина думала только, что жаль этот непонятный друг отца не свернул себе шею.
Уже перед сном все трое вышли наверх и, отойдя на приличное расстояние, жарко обсудили всё увиденное шёпотом. А вот он, а они, что с их одеждой, а манеры, а Зоран этот!.. Больше всего грубых и грязных слов было сказано в его сторону. Надо же, так гнусно наврать про их родителей. Они-то надеялись соприкоснуться с прошлым, узнать тайну, почему они оказались на капище, а тут такое разочарование! И главное, если они скажут, что чудесным образом нашли видение об отце, Зоран соврёт, что это ловушка для таких вот дураков. Радовало только одно – родители жили в той же деревне, Желтоворота. Значит, есть возможность расспросить жителей, вдруг кто-то ещё близко общался с их семьёй.
— Давайте я ему просто подсыплю яда, – предложил Житеслав.
Онагост дал ему несильный подзатыльник.
Пусть и шутка, но как же обозлятся все те люди внизу, над которыми Зоран покровительствует. Они и мокрого места не оставят от того, кто покусится на жизнь их предводителя.
Кристалина считала, что пора было уходить, они узнали всё, что хотели. На что Онагост укоризненно посмотрел на неё и напомнил, что не она ли случайно всё это время огорчалась, что приходится много перемещаться. Кристалина только вздохнула. Как объяснить брату, что ей было просто не по себе рядом с этим Зораном? Не послушает ведь всё равно.
Вниз возвращаться не хотелось. Там душно, шумно и противно пахло едой. Хорошо хоть готовили на огне, а не поджаривали мясо прямо в ладонях. Эти могут. Люди были дикие нравом, резкие, размашистые. Что ни движение – удар мечом, точный и грубый. Что ни слово – брошенная в лицо тлеющая зола. Но спуститься всё-таки пришлось, потому что две ночи подряд без сна Кристалина просто не вынесет. И так соображала туго. Потому пожелала мальчишкам доброй ночи и прошла на женскую половину к расстеленной для неё шкуре на лавке. Не земля под плащом, и спасибо.
На удивление Кристалине удалось выспаться, то ли отсутствие сна прошлой ночью, то ли обилие впечатлений так повлияли. И утром она проснулась весёлой и полной жизни. Хотелось выбраться наверх и творить всякие чудеса на радость детям, которые уже занимались своими детскими делами на поверхности. А ещё хотелось, чтобы никто не трогал, но её желание сразу перечеркнули залихватским: «...И сестру свою веди!».
Кристалина встрепенулась и тут же нахохлилась. Зачем она вдруг понадобилась Зорану? Неужели опять будет рассказывать небылицы про их отца? Не-е-ет, тихо простонала Кристалина, когда Онагост её сонную потащил к лестнице. Кристалина чуть не свалилась кубарем по ступенькам, запнувшись о подол сарафана, благо, Житеслав шёл рядом и успел поймать. Онагост чуть отстал от Зорана и взял её под локоть. В груди стало тепло от мысли, что она окружена такими заботливыми людьми. Наверное, это был бы предел мечтаний, но нужен дом. Который брат спалил. Теперь от воспоминания об этом становилось смешно.
Они встали перед дверью наружу. Зоран коротко объяснил, как работает её открытие: чародей будто бы оставляет что-то о себе в этом камне, что позже, при касании ладони этого чародея, отзывается теплом, нагревает железную руду в стене, и дверь поддаётся толчку. А после закрытия железо остывает и становится колом, что не даёт двери открыться. Зорана не смутило, что это работает только на чародеях огня, когда предложил девушке первой испробовать. Кристалина коснулась стены на стороне, где было зарыто железо, и ничего не почувствовала. Когда ладонь Онагоста легла на то же место, из-под пальцев поплыло чёрное пятно, будто он густо вымазал руку в саже.
— М-да, – отрывисто бросил Зоран. – Вот для водных у нас не предусмотрен проход. Ничего, сейчас что-нибудь придумаем...
Может, не надо, пропищала Кристалина. Может, нужно внять предупреждениям богов и не делать этого. «Богов на этой земле нет, кому внимать?» – ответил Зоран. Раньше Кристалина бы согласилась, а теперь поспорила бы, с их-то везением выходить сухими из передряг.
В дверь вбежал рыжий мальчишка. Кристалина так и не смогла запомнить, как кого звали, да и зачем, если они скоро снова уйдут. Зоран поймал его за ворот и притянул к себе, потрепав по макушке.
— Вот он, гордость наша, – с восхищением сказал Зоран. – Вся наша утварь им сворована. Таскал постепенно у одной и той же семьи, а жена за это мужа поколачивала, а он и не знал, чем защититься. Она думала, что он пропил всё, а он клялся, что ничего не трогал. Смешно очень было.
Кристалина подумала, что ей было бы стыдно перед этой семьёй, она не смогла бы подставить бедного мужика и давно уже всё рассказала бы. Чем больше она узнавала Зорана, тем более мерзким он ей казался. Поганый разбойник, и шайка огненных чародеев была не лучше, раз давно не свергла такого предводителя. Нет, отсюда точно надо уходить. И когда представилась возможность, шмыгнула в приоткрытую дверь и утащила Онагоста.
***
Житеслав и пикнуть не успел, как дверь со скрежетом закрылась. Он замер, как напуганный заяц, только что хвоста не оказалось, чтобы поджать. Медленно обернулся на Зорана. Тот стоял с одной из своих гадских ухмылок.
— А ты чего трясёшься? – спросил он и хохотнул. – Я тебя не съем.
И заставил Житеслава приложить руку к стене. Оставить след не получилось. Сначала Житеслав испугался, ведь наврал, что был чародеем земли, а потом вспомнил, что внутренности подчиняются только огненным чародеям.
Зоран задумчиво потёр подбородок.
— А ну-ка поколдуй. Железо — это ведь руда, а руда у нас в земле лежит. Давай, давай, быстрее.
И тут Житеслав понял, что пропал. Вот так и закончится его жизнь, глупо и некрасиво. Лучше бы сказал, что чародей воды, – только огонь в крови влиял на внешность, делая волосы рыжими, а глаза карими, другим чары это было не под силу. Что делать, что же делать?..
«А что бы сделал Онагост?»
Житеслав судорожно улыбнулся. В упор посмотрел на Зорана и развёл руками.
— А я не могу. Мою силу заковал знахарь.
Зоран крякнул от удивления. Почесал плешивый затылок.
— А как ты теперь?.. Ты же не чародей, получается. Обманул? – нахмурился мужик.
— Нет, что ты. Я просто не могу колдовать, но колдовство во мне есть...
— Чем докажешь? – перебил Зоран.
Чем докажет, чем докажет... Да ничем он не может доказать, глупая была затея.
— Мне нечем, – сокрушённо сказал Житеслав.
— Ну тогда пошёл вон.
Зоран подошёл к нему вплотную. Увидел на приступке у выхода кружку, поднёс к лицу и довольно хлебнул из неё. Птица, сидевшая на окне, испугалась и взлетела, и Зоран дёрнулся, хмуро свёл жиденькие брови к переносице и указал на дверь. Хотел ещё что-то сказал, но его руки задрожали, кружка почти выпала. Он поставил её на место и вытянул руки перед собой ладонями вниз, глядя на трясущиеся пальцы. «Яд?» – мелькнуло в мыслях Житеслава. Зоран судорожно вдохнул и повалился на колени, затем набок, схватился за сердце и захрипел.
Точно яд. А теперь ещё скажут, что Зорана убил Житеслав. Ужас, какой же ужас.
Зоран прикрыл глаза и перестал двигаться. Житеслав опустился на корточки и привычным хладнокровным движением приложил два пальца на жилку на шее, проверяя частоту пульса, не вовремя заметив дыхание. Ничего не понял и приложил с другой стороны как смог. Затем раскинул руки Зорана и прислонил ухо к груди.
Ничего. Сердце не билось.
Житеслав похолодел и отстранился.
Да ну нет, не может этого быть. Вот же человек, дышит, вроде даже глазами шевелит. А пульса нет. Что за блажь?!
Зоран хрипло хохотнул и приподнялся на локтях.
— Что, малец, не услышал музыки жизни?
Сел и утёр взмокший лоб.
— Сдох я давно. Из-за батьки твоего друга и сдох.
Он взял кружку, понюхал содержимое и зло выплеснул в сторону, попав на ткань на полу.
— Вода, – скривив губы, сказал Зоран. – Кто-то разбавил пиво водой. А мне нельзя воду, я начинаю из-за неё гнить. Только хмельное и помогает сохраняться, – криво усмехнулся, – засаливаюсь, как огурцы в бочке. Иначе бы ходил тленный. Мёртвый.
— Мёртвый, – поражённо повторил Житеслав. – Как же это может быть. Ты Потерянный?
Зоран часто закивал, и Житеслав подумал, что у него могла бы отвалиться голова, будь его шея гнилая.
— Но я это я, никто мою душу не заменил, так что я почти Потерянный. Но теперь уговор. Я вижу, что нихрена ты не чародей. А я нихрена не живой. Зуб за зуб, глаз за глаз. Я молчу, и ты молчи. Усёк?
Житеслав кивнул и быстро облизнул губы. Он уже знал, что не сдержит обещание и расскажет всё друзьям.
Зоран отпер ему дверь, и Житеслав выскочил как ужаленный, вдыхая полной грудью утренний воздух. Лучше, чем каменная пыль и запах немытой кожи Зорана. Он быстро нашёл глазами друзей и подбежал к ним.
— Бросили меня, чародеишки? – насмешливо сказал Житеслав.
Кристалина сидела на большом корне под деревом, обхватив голову. Онагост склонялся над ней, что-то шепча. Житеслав мельком обернулся, проверить, не следит ли за ним Зоран. И поделился новым знанием.
***
Мужчины сгрудились вокруг костра, разведённого прямо у подкопчённой стены церкви. Наверное, оттого она и была подкопчённой. Над головами свисал кусок покатой крыши, закрывающий людей от лунного света; на лицах плясали тени и блики от огня, часть людей была уже изрядно пьяна, но все продолжали сидеть – вдруг пропустят что-то интересное?
Онагост взболтал клюквенный отвар в чарке. Ещё в первый день, когда ему тайком подливали что-то горячительное в кружку, он чётко дал понять, что не пьёт ничего такого. За тот несколько грубый разговор девчонка-подавальщица получила пару прожжённых дыр на юбке, но была так восхищена Онагостом, что даже не заметила этого.
Зоран затянул знакомую песню, и несколько парней и Онагост подхватили её. Что-то о пожарах, мёртвом княжиче и шайке взбунтовавшихся чародеев.
Цикадный шум превратился в набатный звон,
Слетел с головы венец остриём косы,
И разложился из огненных строк закон,
Погибли пятеро тех, кто князьям грозил.
— Славное было время, – качнул головой Зоран. Онагост чуть скривился, когда ветер пригнал со стороны мужчины запах погребального масла, хотя сам Зоран утверждал – со слов Житеслава, – что сохраняется с помощью крепкого пойла. – Вот только баятель ошибся. Тогда чародеев было ровно десять. Не всех казнили: кто-то наложила на себя руки, кто-то сбежал, кто-то сдался сам и тогда ещё добрая стража обрила их и под платком выслала из Новослави.
— А ты?.. – спросил Онагост.
— А я затаился. Я в этом хорош, уж не сомневайся.
Онагост и не думал сомневаться. Любопытно, знали ли остальные, что он Потерянный? Вряд ли, а если и знали, то какими нужно быть дураки, чтобы терпеть живой труп у своего носа. Кристалина была права, нужно бежать. Что же тогда Онагост делал у общего костра? Всего лишь собирал самое интересное, чтобы потом рассказывать сестре, другу, детям, внукам...
Боги, какие ещё внуки? У него даже невесты на примете не было.
Краем глаза Онагост видел, как один из парней, Леб, в жёлтой рубахе с зелёной тесьмой, ловко перебрасывал четвёрку ножей, ни разу не споткнувшись и не обрезавшись. Онагост уже представил, как он, попытавшись так же покрасоваться, весело отсекает себе палец. И не один. Зоран наблюдал за представлением как наставник следит за учеником, чтобы вовремя сделать замечание.
Леб как-то странно качнулся, пропустил нож, и тот удачно упал между его ступней. Его повело, и остальные лезвия по очереди впились в землю в те места, где ещё мгновение назад находились сапоги. Сзади подбежал мужчина, подхватил парня под локти и, протащив тело до костра, мягко опустил на землю. Леб спал. Удивительно.
Онагост рассказывал о своих приключениях, конечно же, скрывая некоторые вещи. Ни к чему чужим людям знать лишнего. А людям ох как хотелось послушать про внешний мир, до которого им как Онагосту до луны. Особенно их впечатлили рассказы о дворце и тех, кто в них княжил. Это Кристалина вызнала такие подробности, что даже у Житеслава горели щёки от любопытства и удивления, а подцерковные чародеи не могли знать о дворцовых делах. Интересно, как они там сейчас, его родные. Наверное, уснули в обнимку, Онагост ведь пообещал вернуться, но крупно задерживался уже несколько лучин как. Тогда приятных им снов, наверное.
– Князь, князь... – передразнил Зоран. – Всё-то у него схвачено.
Он громко поставил кружку, попав дном на камешек.
– Князь уже тогда был не в себе, – выдохнул он со злостью. – Вытворял такие вещи, что кровь в жилах стынет. Умом поехал, в общем. Говорили, это у него с детства, будто какой-то недоумок пытался его выкрасть и продать в рабство в Лидзению. Земля слухами полнится.
Зоран ещё много говорил, жарко, сбивчиво, иногда заговариваясь. Огонь зловеще высвечивал его лицо из тени. Он говорил про законы, про Белочников, про убийства и крамольные заговоры. Про гон чародеев, запреты, страхи, сотни сотен порушенных судеб. Чего именно Зоран добивался своей речью, Онагост понять не мог, но всё вылилось совершенно неожиданно для него в злость.
Да, его взяла такая злость, что он готов был испепелить целый город. Что это значит – князь сказал? Грёбаный Безсон. Решил уничтожить свои страхи, придумав бесполезные и бессмысленные законы, он бы ещё дышать запретил. Хотелось шагнуть вперёд и огласить на весь княжий двор: «Что чародеям твои правила? Вот он я, чародей огня, стою перед тобой и пуганым народом. Спасли тебя твои законы? Удалось уничтожить Навий род?». Онагост явственно видел, как с каждым новым словом лица стражи вытягивались всё больше, а князь багровел и трясся. А Онагост только громко смеялся да хвалился, как смог перехитрить старого козла, чьими рогами служил венец. А его молодая жена только и рада была бы, чтобы муж больше переживал, так он быстрее умрёт от разрыва сердца и оставит её в покое.
— Что-то скучно, – протянул Зоран.
— Так давай разбудим Леба, он нам мигом устроит представление с метанием ножей, – предложил кто-то из сидевших рядом.
— Ха, давай, – хлопнул себя по колену Зоран.
— Нет-нет, – упрекнул Огренька, – он своё уже отпыхтел. Ещё пальцы изрежет или глотку кому вскроет.
Зоран разочарованно махнул рукой, мол, какие пустяки, но спорить не стал.
— Ладно, – сказал, – война войной, а сон нужен всем.
Война. Онагост ляпнул это от неожиданности, а теперь слышит это слово по десять раз на дню. Неужели Зоран и впрямь хочет пойти с войной на целый город? Да что там город, против целого государства! Он и горстка подчинённых ему людей. Смешно, конечно. Их растопчут быстрее, чем Зоран успеет открыть рот и дать команду стрелять. Или не стрелять, а разить мечом. Чем вообще он задумал бить врагов? Да и врагов ли. Ох не нравилось это всё Онагосту.
Кто-то из парней вынес старый стяг, служивший, по-видимому, чем-то вроде подстилки для ног. Голубка в середине давно потемнела, да и сам цвет мало чем напоминал небесный голубой. Под гиканье стяг тяжёлым полотном лёг в костёр, и сначала огонь потух, а затем проел дыры на свободу в ткани. Все потешались и говорили: «Как здорово, они сожгли символ власти».
«Гори, гори ясно, чтобы не погасло...»
А Онагост смотрел на огонь и думал: зачем ему это всё? Зачем он оказался в этой церкви, с этими людьми, зачем? Он не стал чародеем меньше, принёс жуткие неудобства Кристалине и тревогу Житеславу. Куда его вечно тянет внутреннее чутьё? Онагосту казалось, в болото, из которого уже не выбраться, а только тонуть, глотать грязь и мутную воду не в силах позвать на помощь.
Онагост смотрел на стяг с голубкой, стремительно прогорающий дырами, на сизый пепел, гонимый от костра резкими порывами ветра. А видел развалины своего государства, покрытые пылью и этим пеплом. Сквозь белые кучи, как ветки из-под снега, выглядывали позвонки крыш обвалившихся домов, резные коньки, точно домовины над курганами... И чёрный дым, закрывающий солнце плотным жёстким одеялом.
Нет, как бы плохо он не относился к князю и всем княжеским законам, Новославь – его дом, его колыбель. И если кто-то задумает её уничтожить, что же, Онагост ляжет под завалы вместе с домами и храмами, или сожжёт покусившихся на государство дотла. Не пожалеет ни себя, ни чар, и пусть на него ополчится хоть вся сотня рыжих вымесков – выстоит, перехитрит, сотрёт в порошок каждого, кто этого заслужит. Новославь – его колыбель, и он готов сделать её своей могилой.
Женщины шуршали рукоделием и негромко переговаривались. Пахло тушёными овощами и какими-то маслами.
Кристалина пела старую колыбельную, легко раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы успокоиться. В последнее время только это и помогало. Хотелось попросить Житеслава сварить крепкого снадобья для сна, но зачем утруждать? Пока сама справляется, а травы не бесконечны.
Все мужчины в этом месте в один миг начали разговоры о войне. Просто проснулись утром и завелись обсуждать, какое оружие самое крепкое, с какой стороны подступиться к городу и много чего ещё. С чего вдруг, что Кристалина упустила, не из-за того самого вечера ведь, когда Зоран вскочил на стол и начал говорить про разгром. Спросить бы у кого, но вот уже четыре дня она не могла выцепить Онагоста из этой сутолоки, а Житеслав ничего не знал и знать не хотел. Что-то творилось, и Кристалина до головной боли пыталась понять, что. Её разрывало от чувства одиночества, от бессилия. Бессилие раздражало сильнее всего. Хотелось зарыться в мамину юбку и рыдать, как в детстве.
Но больше всего её пугала отчуждённость Онагоста. Будто они были не братом и сестрой, а случайными знакомыми. Он отмахивался от неё, как от назойливой мухи, когда Кристалина подходила с вопросами. Глядел лишь мельком, будто она была пустым местом. С Житеславом говорил чуть охотнее, но так же отстранённо и сухо. И сам он вдруг сделался весь колючим и каменным. Что же эти чародеи с ним сотворили, леший бы их всех побрал. Кристалина не знала, кем теперь считала брата, предателем? Сволочью? И мысль о побеге отсюда, поначалу казавшаяся странной, теперь была чуть ли не желаннее свободы. А Онагост пусть остаётся здесь, раз так понравилось, что аж отдалился от друга и сестры. Не нужны стали, когда появились похожие на него люди. Ах, как легко, оказывается, найти замену человеку! Так легко, что плакать хотелось от обиды и злости и от того, что...
Что она ничего не могла сделать.
Бессилие раздражает и разъедает хуже трупного яда.
И с Житеславом ничего не понятно. То был учтив и мил, то стал холоден и всё чаще пусто смотрел перед собой. Почти не говорил с Кристалиной, предпочитая находиться в одиночестве. Из-за этого Кристалина думала, что осталась совсем одна, что она всех потеряла. Искала причину в себе, но не могла ничего подобрать. Это всё церковь, проклятое место высасывало силы и радость. Надо уходить и как можно скорее.
Она не знала, чего хотела больше: врезать Онагосту так, чтобы из рыжей головы вылетели все ненужные, неправильные мысли, или оставить его здесь одного, чтобы понял, что такое поведение ему просто так с рук не сойдёт. Да и поймёт ли.
Девушки всё подсовывали ей вышивки с гнёздами кукушат и курицами. Кристалину воротило от вышивания, и она просто откладывала его, ссылаясь на боль в руках. Девушки только пожимали плечами.
Захотелось проветриться. Может, ночной воздух вытеснит всю дурь из головы, и сегодня она спокойно уснёт. Отдернула занавесь, отделяющую мужскую половину от женской, и увидела нескольких мужчин, сидящих за столом и что-то бурно обсуждающих. Онагост был с ними. Ножичком старательно вырезал фигурки из сучков, затем оторвался от занятия, почесал висок рукоятью и прочертил лезвием круг в воздухе, объясняя что-то. Кристалина нарочно прошла медленно, зная, что мелькает бельмом на глазу в своём голубом светлом сарафане. Краем глаза наблюдала, заметит ли её Онагост. Не заметил. Так она и вышла на поверхность, юркнув наружу следом за вошедшим внутрь чародеем, и почувствовала, что задыхается. От обиды, от слёз, от свежего воздуха. Ночь была несколько прохладной, грудь жгло. Кристалина обняла себя и отошла в сторону, запрокинула голову и стала вглядываться в небо, такое чистое, с россыпью алмазной крошки.
Церковь окружал лес, а она одна, хрупкая девушка. Если кто-то нападёт, даже не сумеет докричаться, потому что все внизу, и звук не дойдёт через толщу земли и камня. Интересно, если её изнасилуют, почувствует ли Онагост хотя бы укол совести? Или ему будет так же всё равно. А Житеслав, который несколько ночей назад укрыл её своей рясой, а сам дрожал во сне как осиновый лист. Что он скажет, сама виновата? Может, и сама. Ну и пусть на неё нападут, взрежут глотку и оставят умирать. Она больше не может, у неё не осталось сил бороться.
Когда Кристалина продрогла и захотела вернуться, вспомнила, что дверь она открыть не может. Грёбаные чародеи, даже тут умудрились ей насолить. Придётся ждать, пока кто-нибудь не захочет отойти в кусты и не выберется ради этого наверх. А пока она села на лавку у стены слева от входа, над которой не висела длинная крыша.
Ночь шуршала, щекотала травой, пела ручейком у леса. От нечего делать Кристалина чарами зачерпнула из него воды и рассеяла над крышей церкви. Послышался множественный стук, будто шёл настоящий дождь. Пара капель упала на подол. Она взяла ещё воды, потом ещё, и ещё, с каждым разом зачерпывая всё больше и рассыпая всё мельче, пока с крыши не потекли ручьи. За шиворот покатились крупные капли, и скорее ручей обмельчает, чем Кристалина успокоится. Созданный дождь – её слёзы, невыплаканные от усталости. И он расплёскивался холодной яростью и горем. И пах подпалённой горькой полынью, как её брат; кровью и облепиховым маслом, как её друг. Старым железом и кожей, как бывший жених. Сладостью пастилы из дворца, маминым пирогом с корицей из дома. Вечорками с подругами: новеньким шёлком, венками из одуванчика, медовым воском от плошки с водой для гаданий. Недавним путешествием: костром, варевом из сухих овощей, еловой смолой и тиной с речки.
Кристалина не заметила, как вышла на середину поляны. Как начала кружиться вместе с водяным вихрем. Капли стекали по шее, по лицу, и она уже не различала, где заканчивалась вода и начинались её слёзы. Сарафан облепил тело, ветер пронизывал до костей, а Кристалина кружилась и тихо пела что первое идёт на ум. Вода окутывала её и была живой. Кто-то взял Кристалину за руку и потянул, и она поняла, что превратила ручьевые потоки в подобие человека, и теперь это создание танцевало вместе с ней как полюбовник, подхватывая под локти и разворачивая; то притягивая к себе, то отпуская. Последний раз Кристалина чувствовала себя такой свободной в детстве, лазая по деревьям и срывая шишки, чтобы зарядить Онагосту в лоб самой большой и смолистой. А Леший ей помогал: отгонял лесавок, подставлял мягкую еловую ветку, чтобы не упала.
Человек из воды притянул Кристалину к себе и разбился об её грудь, разлетевшись на холодные брызги. И тогда Кристалина ощутила, что по-настоящему замёрзла, а ведь никто так до сих пор и не вышел из церкви. Что же, она здесь всю ночь проведёт?! Околеет до смерти, но, кажется, это никого волновать не будет. Всё больше она склонялась к тому, чтобы сбежать прямо сейчас в ту деревню, откуда эти рыжие мелкие поганцы тащили посуду. Да, пожалуй, так она и сделает.
Кристалина собрала воду со своей одежды и волос, сбросила капли с рук как талое масло. Высмотрела, где над лесом расплывалось облако дыма. Задумалась: стоит ли создать защиту из воды, пока ручей рядом? Отпугнёт зверьё и надоедливых духов, если те вздумают напасть.
Она замерла, когда услышала каменный скрежет со стороны церкви. Тут же кольнула мысль: сейчас её заметят, а потом нажалуются, что зазря намочила землю, утром здесь останется каша. Но Кристалине будет всё равно, она убежит так далеко, как сможет. И стоило человеку из церкви выйти на свет, как Кристалина похолодела, её всю затрясло, что не могло укрыться от чужих глаз.
Онагост прошёл до ручья, ополоснул руки. Он сидел на корточках всего в нескольких шагах от Кристалины, со спины напоминая себя прежнего, и сердце наполнилось теплом. А потом Кристалина напомнила себе, что этот человек забыл про неё, стоило только появиться кому-то чуть более интересному, чем она.
— Вечерняя прогулка? – глухо обратился к ней Онагост.
Кристалина криво усмехнулась. Надо же, кто снизошёл до того, чтобы с ней поговорить. Она развернулась и быстро прошагала к церкви. Земля всё-таки была сильно мокрой, то и дело под ногами попадались лужи, потому плеск от такой же быстрой ходьбы она услышала сразу. Но стоило чуть повернуть лицо, Онагост замедлил шаг, и тогда Кристалина обратила внимание, что рукавом он зажимал ладонь другой руки. Что, её братик порезался? – подумала язвительно. Бедненький, теперь не сможет красоваться вырезанными фигурками.
— Что происходит? – несколько грубо спросил Онагост, почти поравнявшись с ней.
Кристалина закипела. С нажимом и дикой злостью проговорила:
— Это кто у кого ещё должен спрашивать.
Онагост, казалось, оторопел. Засопел и что-то пробурчал.
— Иди к своим друзьям, – не оборачиваясь, бросила Кристалина, – а я уж как-нибудь сама. Мне не привыкать. Теперь.
— Ну и пойду.
Онагост нарочно прошёл слишком близко, задев плечом Кристалину, и она выругалась, грубо его обозвав. А Онагосту будто то и было нужно.
— Какая ты уже большая стала, – елейно улыбнулся. – Даже брань вставляешь удачно.
Боги, что эти подонки с ним сделали? Где её милый брат, который гладил пчёл, рвал цветы, чтобы украсить ими волосы Житеслава, чем несказанно бесил того, но ради бесёжки это и делалось. А сейчас ни тени любви. Плеснуть бы ледяной воды ему в лицо да встряхнуть хорошенько за плечи, чтобы привести в чувства. Если надо будет, даже отхлещет по щекам, не пожалеет, лишь бы помогло.
— Что тебе надо? – холодно спросила Кристалина. Её всё ещё колотило.
Онагост протянул к ней руку, но Кристалина отпрянула, буду вместо ладони был зажжённый пламенник. Онагост повёл бровью.
— Что происходит? – снова задал вопрос, но уже несколько удивлённо и, наверное, даже огорчённо.
— Это я должна спросить, что происходит. – И сказала то, что давно крутилось в голове: – Война. Почему все болтают о ней?
Кристалина потихоньку спиной отступала к лесу, а Онагост так же медленно шёл следом. Как хищник на жертву. Скоро под ногами зашлёпала вода – ручей был близко.
Онагост фыркнул, чуть отвернул голову. Беспечно пожал плечами.
— Мы пойдём на Станецк. Я сам предложил это. Пойдём жечь Новославь. – И добавил чуть громче и увереннее: – И считаю, что всё верно. Не может быть лучше предводителя войска, чем Зоран.
Онагост зашипел, отлепляя край рукава от руки. Тут же наклонился к ручью.
Кристалина прижала ладони ко рту и с ужасом прошелестела:
— Я не понимаю, что с тобой случилось.
— И не надо понимать. Что случилось, то случилось, – грубо ответил Онагост. Он смыл кровь с ладони в ручье, и только тогда Кристалина заметила, что та была пропорота глубоко, почти до сухожилий, а кровь не переставала течь. Онагост зачесал не раненой мокрой рукой волосы назад и глянул на Кристалину. – Что не так? Нет больше Онагоста, изошёл весь на пепел и воду.
Он поднялся к Кристалине, коротко погладил по макушке и нарочно ласково сказал:
— Ну что ты, Снежка, я тебя не обижу.
— Ты стал злым, – со слезами прошептала Кристалина, шарахнувшись от него на полшага.
— О нет, сестрёнка, ты ошибаешься, – Онагост жутко улыбнулся, – я всегда таким и был.
Кристалина готова была разрыдаться от страха и какого-то омерзения к брату. Что с ним стало? Зачем он связался с этим Зораном. Боги, надо было ещё тогда вмешаться и не дать Онагосту себя увести. В носу защипало, Кристалина хотела утереть слёзы, но не успела, те уже предательски покатились по щекам.
Онагост вдруг обнял её сбоку и, не давая выбраться, приник к самому уху, горячо зашептал:
— Ты думаешь, я совсем дурак безголовый, да? Не вижу, что творится? Да на большом шесте я вертел все его порядки и задумки. Грёбаный душегуб даже сам не знает, на что идёт. – Он нежно погладил её по волосам. – Прости, что напугал, но здесь нельзя по-другому. Стоит только зазеваться, как нас вышвырнут или уничтожат. Прости, – повторил Онагост и поцеловал Кристалину в висок.
Он отстранился, оставив горячее ощущение после хватки, и Кристалина шмыгнула носом, прокручивая слова в голове.
Всё это – игра. Просто хорошая игра. И на самом деле она себя накрутила, напридумывала лишнего. Не может человек измениться так быстро, ну никак.
— Я за тобой на поверхность пошёл. Тебя долго не было, волноваться начал. Ещё прошла так медленно, будто нехорошо стало.
Кристалину затрясло от гнева и дикой радости.
— Ты, значит, всё видишь! – Несколько раз ощутимо ударила его мыском чуть ниже колена. – Падла, видишь и молчишь!
Онагост айкнул и зашипел, потирая отбитое место.
— Больно вообще-то! – возмущённо нахмурился.
— Больно! А мне не больно?!
Глаза заволокло пеленой слёз, но Кристалина стёрла их рукавом. Хватит, приказала себе. Нарыдалась уже, ничего путного это не принесло.
— Конечно слежу. Не хватало тебя потом ловить в чужом храме в обносках.
— Какой же ты...
Кто? Падла, дурак, скотина, кем она обзовёт его на этот раз?
— Как бы ты меня сейчас не назвала, но я для нас стараюсь.
Он снова расцеловал её в висок и сильнее прижал к себе, поглаживая большим пальцем между лопаток.
— Что с рукой? – наконец спросила Кристалина.
Онагост отмахнулся: нож соскочил с дерева, пройдёт.
А ведь она только что едва не сбежала. Выйди Онагост чуть позже, так не нашёл бы её наутро. Какая же дура. Дура, дура, дура. Всегда мысли иду вперёд здравого смысла, всегда сначала делает, а потом думает.
— Подожди, – насторожённо сказала Кристалина, – нож соскочил. Но ты вышел ко мне. И всё это в один миг. Врать ты мне не будешь, значит... – Её посетила нехорошая мысль. – Ты что, совсем дурак, да?
Онагост смущённо хихикнул и потупил взгляд.
— Ну мне нужен был повод срочно сбежать наверх. И чуток не рассчитал, нож наискосок рассёк и вглубь пошёл. А ещё теперь внутри у двери красуется кровавая ладонь.
— Ты и в самом деле дурак, – пихнула Кристалина его в плечо.
— Нет, не дурак, а...
Он с умным видом повторил слова, которыми Кристалинаобозвала его у церкви совсем недавно, и Кристалина покраснела. Онагостпосмеялся и потрепал её по макушке.