Где любовь - преступление

Коридоры Спиральной Башни. Сразу после освобождения.

Слова "Отпущены... Свободны" прозвучали как издевательство. Каллен произнес их с той же ледяной вежливостью, с какой объявлял о пытках. Стражники в индиго сняли наручники, но взгляд их скрытых за визорами глаз был предупреждением: Мы видим вас. Всегда.

– Вы свободны, – повторил Каллен, поправляя безупречный манжет. – В связи с недостаточностью доказательств и вероятностью "ошибки системы". Его серые глаза скользнули от Минхо к Сынмину и обратно. – Но помните: свобода в Элизиуме – условна. Вы свободны… пока ведете себя правильно. Любое отклонение. Любая эмоциональная аномалия. И следующее посещение Сектора Альфа будет последним. Для вас обоих. И для всех, кто окажется рядом.

Предупреждение висело в воздухе тяжелым, ядовитым туманом. Их выпустили в главный холл Сектора Дознания. Двери лифта открылись, впуская призрачный свет верхних уровней. Сынмин шагнул первым, едва держась на ногах от слабости и напряжения. Минхо шел следом, его тень накрывала Сынмина, привычный жест защиты, ставший теперь смертельно опасным. Они не смотрели друг на друга. Не касались. Дистанция между ними была физической стеной, возведенной Системой.

Комната Феликса. Позже.

Рыжий хакер сидел на полу посреди хаоса проводов, голографических интерфейсов и разобранных дронов. Но он не работал. Он сидел, обхватив голову руками, пальцы впивались в рыжие пряди. Его тело мелко тряслось.

– Это я… это мои системы… – он бормотал в колени, голос срывался на истерике. – Доступ "Омега-Прима"… только у меня и… и у него. Я должен был защитить… должен был увидеть… Я слепой идиот! Они могли взять босса! СЫНМИНА! Из-за моей дыры!

Дверь открылась бесшумно. В проеме стоял Хёнджин. Его платиновый хвост был безупречен, серый костюм без морщинки. Пустые глаза окинули Феликса.

– Ты шумишь, – констатировал он ровным голосом. – Привлечешь внимание.

– Пусть привлекает! – Феликс вскочил, его лицо было мокрым от слез и пота. – Они знают, Хёнджин! Каллен знает! Он использовал МОИ лазейки! Я чуть не убил их!

Хёнджин вошел, закрыл дверь. Его движения были плавными, экономичными. Он подошел к Феликсу, не спеша. Не для объятия. Для анализа.

– Ты не убил их. Система отпустила, – сказал он. – Пока. – Его мертвый взгляд задержался на лице Феликса. – Вина – бесполезная эмоция. Она делает тебя слабым. Уязвимым. Как Сынмина.

– Но я… я предал…

– Иногда лучше быть предателем, чем трупом, – произнес Хёнджин тихо. Его тонкие губы едва дрогнули. – Ты жив. Они живы. Каллен получил то, что хотел: страх и контроль. Теперь он знает, что может сломать босса через тебя. Через его слабость к команде. – Он наклонился чуть ближе, и в его пустых глазах мелькнуло нечто странное – не сочувствие, а холодная констатация выживания. – Если хочешь искупить – найди, КАК он это сделал. Закрой дыры. Стань лучше Системы. Но перестань выть. Это раздражает.

Он вытащил из кармана безупречно чистый платок и протянул Феликсу. Не утешить. Убрать помеху – слезы. Феликс взял платок, сжав его в кулаке. Вина не ушла. Но к ней добавился новый, острый как лезвие, импульс – ярость. Ярость на Систему. На Каллена. На самого себя. Хёнджин наблюдал, как тряска в теле Феликса сменяется дрожью сосредоточенной ненависти. Уголок его рта дрогнул – подобие удовлетворения. Сломанный инструмент был бесполезен. Злой – мог пригодиться.

Коридор на Уровне Омега. Поздняя ночь.

Минхо шел по безлюдному коридору к своим апартаментам. Сынмин был под замком в своей комнате под усиленным наблюдением. Банчан доложил: "Тихий. Спит. Или притворяется." Голова гудела от напряжения, от ярости на Каллена, от страха за Сынмина, от невозможности даже приблизиться к нему. Он прошел мимо огромного окна, за которым пылал ночной Элизиум.

И вдруг… свет небоскребов замер.

Не погас. Замер. Как кадр в голограме. Машины на транспортных артериях застыли в полете. Вспышка рекламы на небоскребе напротив застыла на пол-буквы. Далекие огни Нижних Уровней превратились в неподвижные точки.

Минхо остановился. Тишина. Не просто отсутствие звука. Абсолютная, гнетущая тишина. Ни гула вентиляции. Ни щелчков систем безопасности. Ни собственного дыхания. Он поднял руку перед лицом. Движение было плавным, но… беззвучным. Он щелкнул пальцами. Ни звука. Он стукнул кулаком по бронированному стеклу. Ни звука. Ни вибрации. Стекло ощущалось как… картон. Холодный, гладкий, но лишенный материальной плотности.

> Всё стоит. Часы не идут. Голоса исчезли. Мир будто выдохнул и затаился.

Он обернулся. Коридор, обычно стерильно-живой, был пустым и… плоским. Тени не двигались. Светильники излучали холодный свет без мерцания. Воздух был неподвижен, без запаха. Он шагнул вперед. Его шаги не отдавались эхом. Он шел сквозь немую декорацию. Страх, вечный спутник, куда-то испарился. Осталась только… пустота. Оглушающая, всепоглощающая пустота. Он был абсолютно один в застывшем макетe своего мира.

Комната без дверей.

Он не заметил, как свернул в узкий сервисный коридор, которого раньше не было. Или был? Память затуманилась. В конце коридора была дверь. Нет. Не дверь. Проем. Без створок, без ручки. За ним – маленькая комната. Стены, пол, потолок – матово-белые, сливающиеся в безликое пространство. В центре – единственный объект. Зеркало в полный рост в простой черной раме.

Минхо подошел. Его отражение было точным: усталое лицо с резкими чертами, темные глаза, подернутые дымкой шока, складка гнева между бровей. Он поднял руку. Отражение повторило движение. Но… что-то было не так. Он пригляделся. В глубине зеркальных глаз… не его отражение. Там мелькали… буквы? Код? Обрывки фраз:

> [ERROR: CHARACTER_ARC_DEVIATION]
[USER_COMMENT: "Minho is so hot when angry"]
[PLOT_REQUIREMENT: "Need more angst before reunion"]
[WARNING: PROTAGONIST_SENTIENCE_THRESHOLD EXCEEDED]

Он отшатнулся. Сердце (билось ли оно?) сжалось в ледяной ком. Он снова посмотрел. Теперь зеркало показывало не его лицо. Оно было… экраном. На нем – обрывки текста, чужие голоса, обсуждающие его, как экспонат:

> "...но зачем он пошел в эту комнату? Логики ноль!"
"А мне нравится! Мета-фишка! Пусть узнает, что он кукла!"
"Автор, не ломай четвертую стену полностью! Хэппи-энд же обещан!"
"MinSung angst is my oxygen <3"

> Он не понимал слов. Но понял суть: "я – персонаж?".

Дикая, немыслимая догадка ударила как молот по сознанию. Элизиум. Клан "Тень". Сынмин. Страх. Любовь. Боль. Все это… сценарий? Чья-то игра? Его рука, почти без его воли, поднялась к виску. Там, под линией волос, был старый шрам – след от осколка во время зачистки квартала. Он впился ногтями в шрам. Резко дернул. Кожа поддалась слишком легко, как плохая бумага.

Не было крови. Под тонкой пленкой "плоти" была… пустота. Или бесконечная глубина серого, мерцающего цифрового шума. Как на экране мертвого терминала.

Коридор на Уровне Омега. Поздняя ночь.

Звук вернулся как оглушительный грохот. Гул вентиляции, далекий гул города за окном, его собственное резкое дыхание. Свет небоскребов снова пульсировал, машины неслись по своим трассам. Он стоял у того же огромного окна. Рука была у виска. Шрам на месте. Под подушечками пальцев ощущалась влага. Он поднес пальцы к глазам. Красное. Кровь. Настоящая. И боль. Острая, живая боль.

Бред? Галлюцинация от стресса? Срыв? Или… прорыв?

Он медленно опустил руку. Его взгляд упал на дверь комнаты Сынмина в конце коридора. Она была заперта. Под усиленным наблюдением. Но теперь Минхо смотрел на нее иначе. Не как на клетку для слабого существа. Не как на объект запретного желания. А как на… точку выбора.

> Если я вымышленный… кукла в чужой игре… – мысль пронеслась, холодная и освобождающая. – …значит, правила этой реальности – иллюзия. Значит, я могу выбрать, кем быть. Даже если выбор приведет к "полной утилизации". Даже если автор этого "сюжета" будет недоволен.

Он повернулся от окна и медленно пошел не к своим апартаментам. Он пошел к двери Сынмина. Шаги его были твердыми. Звучали гулко в ожившем коридоре. Камеры слежения поворачивались за ним, красные точки как зрачки Системы. Он подошел к двери. Положил ладонь на холодный металл рядом со сканером. Не пытаясь открыть. Просто… пометив. Зону своего выбора.

– Я выбираю быть тем, кто сломает сценарий, – прошептал он в металл, слова были тихими, но полными новой, нечеловеческой решимости. Пустота сбоя сменилась не пустотой отчаяния, а пустотой чистого листа. И он был готов написать свой финал кровью, если потребуется. Даже если это финал "полной утилизации". Главное – не по сценарию Каллена. Не по правилам Элизиума. По его собственным. Персонаж обрел волю. И это было страшнее любой любви.