Глава 20. Заколдованный лес
Эпизод 1: Тропами Искажения
Пещера старца осталась позади, словно тихая заводь, покинутая ради бурного течения реки. Ярослава вышла на свет, который после полумрака подземного жилища показался неестественно резким, почти болезненным. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в тревожные, багряно-лиловые тона, словно предвещая новую ночь, полную не только физической тьмы, но и душевного мрака. Прощание со старцем было недолгим, немногословным. Он лишь коснулся ее лба сухими, как пергамент, пальцами, прошептав древнее слово оберега, и его ясные глаза, полные вековой мудрости и печали, проводили ее до самого выхода.
В руке она сжимала свиток – не карту в привычном понимании, а скорее, путеводную нить из символов, знаков природы, намеков, понятных лишь тому, кто умеет слушать шепот ветра и читать письмена на коре деревьев. Другой рукой она крепко держала теплое, чуть подрагивающее тельце Мишки. Медвежонок притих, его обычная игривость уступила место напряженной настороженности, он то и дело поводил носом, втягивая незнакомые запахи, и тихонько рычал, чувствуя, как меняется воздух, как сгущается вокруг них незримая паутина тревоги.
Путь, указанный свитком и чутьем, что обострилось после Озера Забвения, вел их дальше на север, в самую глубь лесов, туда, где кончались последние следы человека и начиналось царство древней, дикой природы. Лес менялся постепенно, незаметно. Стройные березы и могучие дубы уступили место корявым, узловатым елям и соснам, чьи ветви сплетались над головой так плотно, что даже предзакатное солнце не могло пробиться сквозь их хмурый полог. Под ногами исчез мягкий мох, сменившись ковром из бурых, скользких игл и гниющих шишек. Воздух стал влажным, тяжелым, пахнущим прелью и болотом, хотя никакой видимой топи поблизости не было.
Тишина здесь была иной – не той спокойной, умиротворяющей тишиной, что царила в пещере старца, а давящей, звенящей, полной невысказанной угрозы. Казалось, сам лес затаил дыхание, наблюдая за ними невидимыми глазами, оценивая, решая их судьбу. Даже Мишка перестал скулить, лишь плотнее прижимался к ногам Ярославы, его маленькое сердечко колотилось так сильно, что она чувствовала его удары сквозь плотную шерсть.
«Мы входим, Мишка,» – прошептала Ярослава, и слова ее прозвучали глухо, утонув в вязкой тишине. – «Это он. Заколдованный лес.»
Она знала о таких местах из старых сказок и преданий. Леса, где время течет иначе, где тропы путаются, заводя путников в непроходимые чащи, где деревья оживают, а тени обретают плоть. Места, где границы между явью и навью истончаются, и духи, как добрые, так и злые, свободно бродят среди живых, испытывая их, искушая, заманивая в свои сети.
И лес тут же начал подтверждать свою дурную славу. Тропа, еще недавно вполне различимая, вдруг раздвоилась, потом растроилась, а затем и вовсе исчезла, словно ее и не было. Деревья вокруг, казалось, меняли свое положение, то сближаясь, то расступаясь, словно играя с ними в зловещие прятки. Тени под ними вытягивались, искажались, принимая причудливые, пугающие очертания – то скрюченной старухи, то клыкастого зверя, то костлявой руки, тянущейся из-под земли.
Странные звуки нарушали тишину: то тихий смешок за спиной, то плач ребенка вдалеке, то шепот, зовущий Ярославу по имени голосом... Велеслава. Сердце ее сжалось от боли и тоски. Она знала, что это иллюзия, что это лес играет с ней, используя ее самые больные воспоминания, самые сокровенные страхи. Но знание не спасало от муки. Образ Велеслава, оставленного там, в логове Тьмы, снова и снова вставал перед глазами, и слезы непрошено катились по щекам.
«Не поддавайся,» – прошептала она самой себе, стирая слезы рукавом. – «Это обман. Он жив. Я чувствую. Я спасу его.»
Она пыталась ориентироваться по солнцу, но его не было видно за плотным пологом ветвей. Пыталась идти по мху на стволах деревьев, но мох рос со всех сторон одинаково густо, словно издеваясь над ее попытками найти правильный путь. Свиток старца тоже молчал – символы на нем расплывались, менялись, словно живые, не давая четких указаний.
Оставалось лишь одно – довериться чутью. Той внутренней силе, что пробудилась в ней на Озере Забвения, той связи с природой, что была у нее с рождения. И Перу Стрибога, которое, несмотря на окружающий мрак, все еще излучало слабое, но ровное тепло, словно указывая незримое направление.
Она шла вперед, почти наугад, продираясь сквозь колючие кусты, перешагивая через поваленные стволы, утопая по щиколотку в невидимой топи. Мишка не отставал, его звериное чутье, возможно, помогало ему лучше ориентироваться в этом хаосе, он то и дело тихонько рычал, предупреждая об опасности, или наоборот, тянул ее в сторону, словно зная верный путь.
Лес словно испытывал ее на прочность, играл с ней, как кошка с мышкой. То вдруг открывал перед ней широкую, ровную поляну, залитую призрачным лунным светом, манящую отдыхом и покоем, но стоило ей ступить на нее, как земля под ногами начинала уходить, грозя поглотить ее в трясину. То заводил ее в непроходимую чащу, где ветви хлестали по лицу, а колючки рвали одежду, лишая последних сил и надежды.
Иногда ей казалось, что она видит впереди огонек – теплый, манящий свет костра или окна избы. Но стоило ей приблизиться, как огонек гас, растворялся в воздухе, оставляя после себя лишь горькое разочарование и еще более густую тьму.
Она теряла счет времени. День сменился ночью, потом снова забрезжил рассвет, но лес оставался прежним – мрачным, враждебным, полным обмана и иллюзий. Усталость валила с ног, голод сводил желудок, жажда сушила губы. Но Ярослава шла. Шла, потому что знала – если она остановится, если поддастся отчаянию, лес поглотит ее, и тогда все жертвы будут напрасны. Велеслав, Древляга, весь мир – все будет потеряно.
И она шла, опираясь на свою веру, на свою любовь, на свою надежду. Шла сквозь тьму, сквозь страх, сквозь боль. Шла навстречу своей судьбе, не зная, что ждет ее впереди, но веря, что свет обязательно победит. Где-то там, за этим заколдованным лесом, ее ждала истина. И она должна была до нее добраться. Любой ценой.
Эпизод 2: Испытания иллюзиями и страхами.
Лес больше не играл в прятки, не заманивал обманчивыми огоньками. Он перешел к иной тактике – более тонкой, более жестокой. Он начал бить по самому больному, по незаживающим ранам души, извлекая на свет потаенные страхи, погребенные под слоем воли и решимости. Иллюзии перестали быть просто тенями и звуками – они обрели плоть, голос, запах, становясь мучительно реальными.
Сначала Ярослава увидела Древлягу. Но не ту, что она оставила, истерзанную, не живую, а Древлягу мертвую. Полностью уничтоженную. Обугленные руины дымились под свинцовым небом, ни единого стона, ни единого всхлипа – лишь абсолютная, могильная тишина. И посреди этого пепелища стояли они – призрачные фигуры Луки, Степана, старухи Ульяны, десятков других односельчан. Их лица были искажены невыносимой мукой, а пустые глазницы устремлены на нее с немым укором.
«Ты бросила нас, Ярослава,» – прошелестел голос Луки, лишенный тепла, полный ледяного осуждения. – «Ты ушла искать силу, а мы погибли здесь, без тебя, без твоей защиты...»
«Ты предала нас,» – вторил ему призрак Степана, указывая на нее костлявым пальцем. – «Твоя гордыня, твоя самонадеянность погубили Древлягу...»
«Ты не ведунья... ты – убийца...» – шептали сотни голосов, сливаясь в единый хор обвинения, который впивался в ее сознание, словно раскаленные иглы.
«Нет... нет, это неправда!» – закричала Ярослава, зажимая уши руками, пытаясь отогнать жуткие видения, но они преследовали ее, окружали, давили со всех сторон. Вина, которую она так старательно гнала от себя, захлестнула ее с головой, грозя утопить в пучине отчаяния. Неужели они правы? Неужели она виновата в их гибели? Неужели ее поиски силы были лишь эгоистичным стремлением, стоившим жизни ее народу?
Мишка заскулил, забился под ее ноги, словно пытаясь спрятаться от невидимой угрозы. Он тоже видел что-то свое, что-то страшное – возможно, гигантских волков, пожирающих его мать, или охотников, расставляющих на него капканы. Его животный страх резонировал с ее собственным, усиливая его, делая почти невыносимым.
И тут лес сменил тактику. Призраки древлян растаяли, уступив место новой, еще более мучительной иллюзии. Перед ней снова стоял Велеслав. Но теперь он не звал ее в объятия, не улыбался фальшивой улыбкой. Он был... собой. Измученным, страдающим, борющимся. Он смотрел на нее знакомым взглядом, полным боли и любви.
«Ярослава...» – прошептал он, и голос его был настоящим, родным, проникающим в самое сердце. – «Прости меня... Я не смог... Тьма... она побеждает...»
И она увидела, как тьма, черная, вязкая, словно смола, начинает выползать из него, окутывать его тело, проникать в его глаза, гася в них свет. Он закричал – страшным, нечеловеческим криком агонии, боли, потери себя. Тьма, вырвавшаяся из него, обрела форму – когтистые лапы, острые клыки, горящие красные глаза – и устремилась... на нее. На Ярославу.
«Беги!» – из последних сил выкрикнул Велеслав, прежде чем тьма окончательно поглотила его, превратив в безвольную, рычащую тварь, идущую убивать ту, кого он любил больше жизни.
Ужас сковал Ярославу. Это был ее самый страшный кошмар, воплотившийся в реальность. Велеслав, ее Велеслав, ставший чудовищем, идущим по ее душу. Она видела, как он приближается, как замахивается черным мечом, как в его глазах нет больше ничего, кроме жажды убийства.
Но даже перед лицом этого ужаса, она не могла поднять на него руку. Не могла сражаться с ним. Не могла причинить ему боль. Лучше смерть, чем бой с ним...любимым.
Она закрыла глаза, ожидая удара, готовая принять свою судьбу. Но удара не последовало. Вместо этого она услышала... рычание Мишки. Маленький медвежонок, преодолев свой страх, выскочил вперед, вставая между ней и иллюзорным Велеславом, оскалив свои крохотные зубки, готовясь защищать ее до последнего.
Этот отчаянный, самоотверженный поступок маленького друга словно ударил Ярославу током, вырвал ее из оцепенения. Она открыла глаза и увидела не Велеслава-чудовище, а лишь колышущиеся тени, искаженные страхом ее собственного воображения. Иллюзия. Снова иллюзия. Лес играл с ней, используя ее любовь, ее страх за Велеслава, чтобы сломить ее.
«Нет...» – прошептала она, поднимаясь с колен, ее голос дрожал, но в нем звучала сталь. – «Ты не получишь меня так просто, лес. Ты не сломишь меня моими же страхами.»
Она прижала к себе Мишку, чувствуя его тепло, его преданность, его храбрость. Он был реален. Ее чувства к нему были реальны. Ее любовь к Велеславу, ее боль за него – тоже были реальны. Но иллюзии – лишь тени, порожденные тьмой. И она больше не позволит им управлять собой.
Она снова взглянула на свиток старца. Символы все еще плясали и расплывались, но теперь она смотрела на них иначе. Не глазами – а сердцем. Она пыталась почувствовать путь, уловить направление не разумом, а интуицией, той древней связью с миром, что была у нее в крови.
И лес, словно почувствовав ее изменившееся состояние, словно устав от бесполезных игр, начал медленно отступать. Тени стали бледнее, звуки – тише, тропа под ногами – тверже. Иллюзии не исчезли полностью, они все еще таились за деревьями, в шепоте ветра, в игре света и тени, но они потеряли свою власть над ней.
Ярослава знала, что испытания не закончены. Что лес еще не раз попытается сломить ее, заманить в ловушку, поглотить ее душу. Но она была готова. Она приняла свои страхи, свою боль, свою любовь. И это сделало ее сильнее. Она шла вперед, ведя за собой маленького храброго медвежонка, сквозь заколдованный лес, навстречу своей судьбе, навстречу Озеру Забвения, где ее ждали новые откровения и, возможно, ключ к спасению. Их связь с Велеславом, прошедшая через горнило этих иллюзий, стала только крепче, пусть и незримо, пусть и на расстоянии. Она знала – она должна его спасти. И она найдет способ.
Эпизод 3: Преодоление препятствий и выход из леса.
Иллюзии отступили, но лес не сдавался. Он сменил тактику, перейдя от ментальных атак к физическим препятствиям, словно пытаясь измотать их, лишить последних сил, заставить повернуть назад. Тропа, едва наметившаяся под ногами, снова исчезла, уступив место непроходимой чаще, где колючие ветви терновника цеплялись за одежду, раздирая ее в клочья, а острые сучья царапали кожу до крови. Земля под ногами превратилась в вязкое болото, не такое глубокое, как то, где обитал Болотник, но достаточно топкое, чтобы каждый шаг требовал неимоверных усилий.
Ярослава шла, упрямо прокладывая путь, ломая ветки, раздвигая кусты, утопая по щиколотку в грязи. Усталость наваливалась свинцовой тяжестью, раны ныли, голод и жажда мучили все сильнее. Мишка, выбившись из сил, скулил и отставал, его маленькие лапки вязли в топи, шерсть промокла и слиплась от грязи. Ярославе приходилось то и дело останавливаться, подбадривать его, помогать выбраться из очередной ловушки.
Иногда лес устраивал им засады. То поваленное дерево преграждало путь, заставляя обходить его по топкому болоту, рискуя увязнуть окончательно. То рой злых, ядовитых ос набрасывался на них из дупла старого дерева, жаля немилосердно, заставляя бежать без оглядки, спасаясь от их смертоносных укусов. То вдруг тропа обрывалась над глубоким оврагом, на дне которого чернела стоячая вода и белели кости неосторожных путников, заставляя искать обходной путь, теряя драгоценное время и силы.
Но самым страшным препятствием стали не физические трудности, а ощущение потерянности, безысходности, которое лес намеренно внушал им. Казалось, они блуждают по кругу, что все их усилия напрасны, что выхода из этого проклятого места нет и не будет. Солнце так и не показывалось из-за плотного полога ветвей, ночь сменяла день, а лес оставался все тем же – мрачным, враждебным, бесконечным.
Ярослава чувствовала, как ее решимость тает, как отчаяние снова подступает к горлу. Она вспоминала Велеслава, оставленного во тьме, Древлягу, ждущую ее помощи, и сердце ее сжималось от боли и бессилия. Неужели она не справится? Неужели подведет всех, кто верил в нее?
"Мишка, мы заблудились," – прошептала она, опускаясь на землю, обессиленная и сломленная. – "Я не знаю, куда идти... Я больше не могу..."
Медвежонок подошел к ней, ткнулся мокрым носом в ее ладонь, заглянул в глаза своими умными бусинками. В его взгляде не было страха, лишь бесконечная преданность и вера. Он тихонько заскулил, словно говоря: "Не сдавайся, Ярослава. Мы справимся. Я с тобой."
И этот молчаливый призыв маленького друга, его непоколебимая вера в нее, словно вдохнули в Ярославу новые силы. Она посмотрела на Мишку, на его испачканную шерстку, на его уставшие, но преданные глаза, и ей стало стыдно за свою слабость, за свое минутное отчаяние.
"Ты прав, малыш," – сказала она, поднимаясь на ноги, ее голос снова обрел твердость. – "Мы не сдадимся. Мы найдем выход. Ради Велеслава. Ради Древляги. Ради всех."
Она снова взяла свиток старца. Символы все еще казались запутанными, но теперь она смотрела на них иначе. Она вспомнила слова старца: "Слушай сердце... Оно укажет путь..." И она попыталась. Закрыла глаза, отбросила все мысли, все страхи, всю боль, и сосредоточилась на тихом голосе своего сердца, на том внутреннем компасе, который вел ее сквозь тьму.
И она почувствовала. Легкое, едва уловимое тепло, исходящее от одной из рун на свитке. Руны, изображающей воду. Озеро. Озеро Забвения. Оно было близко. Она чувствовала его дыхание, его холод, его притяжение.
"Туда," – сказала она, указывая направление Мишке. – "Озеро где-то там."
Они двинулись в указанном направлении, и лес, словно почувствовав их вновь обретенную решимость, словно признавая свое поражение, начал медленно расступаться перед ними. Чаща редела, болото отступало, уступая место сухой, твердой земле. Колючие кусты сменялись мягким мхом, а мрачные ели – светлыми березами.
Впереди забрезжил свет – не обманчивый огонек иллюзии, а ровный, холодный свет пасмурного дня. Они ускорили шаг, предчувствуя скорый выход из заколдованного леса.
И вот, наконец, деревья расступились, и перед ними открылась поляна. А посреди поляны – оно. Озеро Забвения. Черное, неподвижное, словно глаз мертвеца, смотрящий в серое небо. Вода его была гладкой, как отполированное стекло, не отражая ни облаков, ни деревьев, ни их собственных лиц. Лишь пустоту. Бесконечную, затягивающую пустоту забвения.
На берегу, склонив свои ветви к самой воде, росла старая, корявая ива, ее листья были серыми и безжизненными, словно покрытыми пеплом. Тишина стояла такая, что слышно было биение собственного сердца.
Они вышли из Заколдованного Леса. Преодолели его ловушки, его иллюзии, его отчаяние. Но впереди их ждало новое, возможно, еще более страшное испытание – погружение в Озеро Забвения, в бездну прошлого, в пучину утраченных воспоминаний. Испытание, которое могло даровать им ключ к спасению. Или отнять у них последнее – их самих.