«Когда рушатся стены», глава 3
Кэролайн осторожно спустилась по широкой лестнице, каждый её шаг слегка отдавался по мрамору, создавая звонкие, но короткие постукивания. Сейчас эти звуки смешивались с биением ее сердца, отдаваясь оглушительным эхом и пульсацией в ее голове.
У массивных двустворчатых дверей столовой её поджидала застывшая фигура молодого лакея в ливрее. Он молча склонил голову и, опередив ее на секунду, бесшумно распахнул створки, пропуская ее в освещенный зал.
Длинный тисовый стол, покрытый сияющей белоснежной скатертью, ломился от изысканных яств. За ним сидело двое людей, чьи фигуры казались высеченными из камня.
Сжимая кулаки в попытке унять тревогу, Кэролайн подняла голову и встретилась с серыми глазами маркиза.
Это был холодный, обжигающий взгляд, выражающий лишь беспристрастную оценку, заставляющий сердце Кэролайн пропускать удар. Его темные волосы, тронутые проседью у висков и лицо с высокими скулами лишь подчеркивали врожденное достоинство.
Справа от него ее мать-маркиза Ганновер. Женщина, что являла собой зрелую, утонченную красоту, подобную редкому выдержанному вину. Волны златых волос, с легкой сединой, будто покрытые инеем, подчеркивали фарфоровую гладкость кожи и спокойную глубину глаз. Она глядела на дочь с лицом, не выражавшим ничего, кроме вежливого ожидания.
Кэролайн поприветствовала родителей легким поклоном и уселась за стол напротив матери. Тишина в зале была настолько громкой, что звенело в ушах. Ей показалось, что даже слуги у стен замерли, затаив дыхание, словно ожидая начала спектакля.
Но вскоре тишину нарушило ровное постукивание серебряных приборов о фарфор. Маркиз Ганновер отрезал себе кусок ростбифа после чего сухим голосом произнес:
— Леди Анна де Роган — начал он, отложив нож, и сделав паузу, чтобы придать словам вес, — казалась весьма опечаленной твоим отсутствием на ее дебюте.
Он поднял бокал с бургундским, оценивающе посмотрел на свет сквозь рубиновую глубину и сделал небольшой глоток. Бокал был поставлен на скатерть с идеально чистым, почти что звенящим звуком.
— Соблаговоли послать ей поздравительное письмо. И... вырази надежду, что она соизволит оказать нам честь своим визитом здесь, в поместье.
Кэролайн, не отрываясь от трапезы спокойно произнесла:
— Позволю себе предположить, что леди Роган будет сложно выкроить время. Теперь, после представления ко двору, её светский сезон должен быть невероятно плотным.
— Проявление вежливости... не накладывает обязательств — резко выпалил лорд. Он чуть помедлил, прежде чем продолжить холодным тоном — Полагаю...даже тебе, моя дорогая, должно быть это известно.
Леди Кэролайн слегка замерла, её пальцы чуть сильнее сжали рукоятку ножа и она выдохнула, пытаясь сдержать в себе нарастающее раздражение. Она понимала, на что намекал её отец этой колкой фразой: после её собственного дебютного сезона прошло уже три года, но Кэролайн так и не смогла влиться в высшее общество, что сделала её в их глазах полной невеждой.
Почувствовав нарастающее напряжение, маркиза Клео Ганновер мягко положила свою руку на руку супруга.
— Шардонэ, должно быть, выдало прекрасный год, — заметила она, обращаясь к мужу, но глядя при этом на дочь, пытаясь поймать её взгляд и предложить перемирие. — Виконт де Роган непременно хвалил твое умение выбирать, мой дорогой. Он ведь большой ценитель?
...Неспешная беседа о скачках и политических сплетнях столицы длилась ровно столько, сколько требовалось. Первое блюдо сменилось вторым, и в паузе, когда слуги внесли десерт, маркиз откашлялся, положил салфетку и устремил на дочь взгляд, в котором не осталось и следа от минутной рассеянности.
— Кстати, о виконте де Рогане, — начал он, и в его голосе вновь зазвучало прежнее равнодушие. — Он был несказанно горд своей Анной. Помимо удачного дебюта, она, кажется, уже успела проявить свой талант в акварели и даже получила одобрение самой леди Далтон. В восемнадцать лет, — он сделал многозначительную паузу, — у неё уже есть определённые достижения. Это создаёт прекрасную репутацию не только ей, но и всему её дому.
Маркиза попыталась было вмешаться:
— Мой дорогой, Анна всегда была очень активной девочкой...
Но маркиз проигнорировал её, не отводя глаз от Кэролайн.
— В то время как в нашем доме, — он продолжил, и его голос стал тише и оттого ещё более грозным, — царит иное настроение. Мне приходилось слышать... определённые разговоры. О том, что моя дочь добровольно заключила себя в четырёх стенах, словно монахиня, не имеющая ни семьи, ни положения. В восемнадцать лет у неё нет ни перспектив на замужество, ни стремления блеснуть в обществе, ни, прости господи, хоть каких-нибудь заметных увлечений, которые могли бы скрасить это... затворничество.
Он отпил вина и вновь многозначительно взглянул на юную леди Ганновер.
— Это начинает отражаться не только на твоей репутации, Кэролайн. Это бросает тень на имя Ганноверов. Нас начинают жалеть. А я, — его голос внезапно стал еще более жестким, — не потерплю, чтобы моё имя становилось предметом насмешек.
Казалось, чем больше он говорил, тем сильнее закипала его кровь и вздувшаяся вена на его лбу ясно давала это понять.
Тело Кэролайн напряглось, она с силой сжала спрятанные под столом кулаки и резко подняла голову.
— Отец, если бы Вы позволили...
— Меня уже не интересуют твои оправдания, — отрезал маркиз. — Мне нужны действия. Ты стоишь на распутье, дочь моя. И пути отсюда всего два. — Он отложил нож и вилку и сложил руки перед собой. — Либо ты проявляешь усилие и в следующем сезоне мы находим тебе достойную партию — я уже присмотрел несколько кандидатур, готовых простить некоторую... эксцентричность твоего поведения в обмен на твое приданое и наше имя. Либо...
Он замолчал, и в наступившей тишине его последние слова прозвучали как приговор.
— ...Либо ты находишь себе пристанище в монастыре. Там ценят уединение и молчание. Там твое поведение не будет никому бросаться в глаза. Выбор за тобой.
— Дорогой!... — изумленно вскрикнула Маркиза, чуть не пролив на себя вино.
— Это моё последнее слово. — Резко отрезал лорд, не позволив супруге вмешаться в надвигающуюся бурю.
Тело Кэролайн дрожало от напряжения. Её бледные руки, сжатые в кулаки, стали еще бледнее. Щеки постепенно наливались краской, она чувствовала, как каждый дюйм её тела начал наполняться энергией, причиной которой была закипающая ярость. Девушка до скрипа сжала зубы и тело ее резко вскочило вверх, в момент высвободив скапливающиеся эмоции, словно извергающийся вулкан.
От внезапного, резкого толчка, стул позади нее упал, наполняя тихий зал грохотом.
— Как смеешь...! — с выраженным возмущением выпалил отец и хотел было продолжить, но Кэролайн уже не намерена была его слушать.
Она спешно вышла из зала и полу-бегом направилась по коридорам в свою комнату. Её ноги дрожали, в горле медленно нарастала ноющая боль от подступающих слёз, которые постепенно накрывали её глаза пеленой. По коридору разносилось её тяжелое дыхание, сбивчивое от быстрой ходьбы, вынуждая жадно глотать воздух, от чего лёгкие словно сдавливало. Она бежала, не обращая внимание на странные, изумлённые и порой многозначительные взгляды слуг, направленных на неё.
Кэролайн добралась до своей комнаты, возле которой стояла Марта. Она как раз закончила менять постельное белье и уже была готова направляться в прачечную. Увидев свою госпожу в таком состоянии, она моментально изменилась в лице, успев лишь промолвить: — Миледи... — Но девушка пронеслась мимо неё и с силой распахнула двери. Забежав внутрь, она закрыла створки и прижавшись к ним спиной пронзительно завопила во весь голос, словно от резкой боли.
Стоявшая за дверью служанка остолбенела, её тело словно поразило током, а сердце начало учащённо биться. Так сильно, что ей казалось оно сейчас выпрыгнет из груди. Руки начали пробиваться мелкой дрожью, и окончательно ослабев, пальцы плавно разжались, выпуская из рук бельё. Вздрогнув от внезапного громкого звука по ту сторону двери, она тихо, но резко открыла её и замерла на пороге, не смея войти внутрь.
Её изящная, благородная госпожа, некогда такая спокойная и меланхоличная, сейчас металась по комнате как дикое измученное животное. Она яростно хватала книги, с силой швыряя их о стены, разрывала на части лежащие в аккуратной стопке записи, которые она с таким упорством делала на протяжении долгого времени.
— Да что вы знаете?! — слетело с её губ. — Я так старалась! Я столько сделала, твою мать! — еще яростней продолжила она, цепляясь руками за волосы — А теперь я позор семьи?!
Звуки разбивающейся посуды, отчаянных криков, рыданий и летящих на пол стульев заполнили всю комнату. От увиденной Мартой картины, её сердце с болью сжалось в груди, а дыхание участилось. Это напомнило ей о событии, которое она застала пять лет назад, когда только попала в особняк.
...
Это был первый день, когда еще совсем юная пятнадцатилетняя Марта Эббот приступила к своим обязанностям. Работая в саду у поместья и напевая под нос любимые мелодии, она увлеченно и старательно пропалывала клумбы.
От неожиданного громкого стука ударившейся об стену входной двери её тело вздрогнуло, вынуждая обратить внимание на источник шума.
Из поместья выскочили две фигуры. Тучная экономка миссис Элси отчаянно пыталась догнать маленькую златовласую девочку, но в её возрасте было уже сложно поспевать за детьми.
Ребёнок бежал, никого не замечая. Босая, превозмогая боль от камней, впивающихся в её нежные стопы и одетая лишь в тонкую ночную рубашку, маленькая Кэролайн пронеслась мимо служанки с заплаканными глазами. На её лице, как показалось Марте, отражался ужас. Это был первый раз, когда она, глядя на удаляющуюся спину хрупкой девочки, позволила себе внезапную мысль, что ей хочется крепко её обнять.
Спустя несколько дней служанка услышала, как другие горничные активно обсуждали сошедшую с ума юную госпожу. Что она одержимая демоном и именно поэтому спонтанно наполняется яростью, при этом страшно вопя, рыдая и говоря о странных, никому не понятных вещах. И даже если с тех пор госпожа больше не позволяла себе буйного поведения, перешёптывания о ней продолжаются и по сей день. Вместо того, чтобы продолжать искать помощь и понимание, Кэролайн закрылась ото всех в своей комнатке, не позволяя никому узнать о её мыслях и чувствах, поэтому Марта никак не ожидала вновь увидеть её леди в столь уязвимом состоянии.
...
Воспоминания, что внезапно нахлынули, так же внезапно ушли, стоило ей только взглянуть на её выбившуюся из сил госпожу, плавно опускающуюся на пол, словно раненый в крыло лебедь. Более не мешкая, она решительно подошла в центр комнаты и, подбирая подол платья, села на колени рядом с Кэролайн. Дрожащими руками она нежно обняла её за плечи сумев лишь тихо вымолвить — Всё хорошо, поплачьте, моя леди, поплачьте... — повторяла она, сдерживая подступавший к горлу комок.
Кэролайн распахнула свои глаза и душераздирающе, с некой надеждой в лице всматривалась в глаза Марты, словно нещадно искала в них что-то. Она потянула свои ослабевшие руки к её телу как к спасительному островку и неожиданно сильно сжала её в объятиях продолжая тихо плакать, но уже умиротворенно, как если бы отпустила всю боль, что еще пять минут назад разрывала её душу на куски.
Безмятежную тишину нарушил тихий сорвавшийся голос, томно, словно в трансе повторяющий: — Не прощай меня, не прощай меня — повторяла Кэролайн. — Не прощай меня...Юнхи.