ch. 20 Туман
Тэхён движется с дефицитом скрипящего шума, словно маленький испуганный щенок, за что-то отруганный хозяином, и осторожно, точно один неверный шаг — очередное наказание, молча спрашивает у невидимых охранников: «Мне можно войти?». Гробовая тишина неуверенно кивает в согласие, и Тэхён, удивлённо осматриваясь, будто бы в первый раз, выпрямляется и делает шаг в сторону кровати Чимина, надеясь по дороге ничего не свалить из-за нахлынувшего возбуждения. Тот смотрит не на него, а скорее куда-то выше, потому что крутить головой, когда шейный гипс приковывает к себе всё внимание — мягко говоря, неудобно совсем.
Глаза Пака активно забегали по периметру, улыбаясь контуром орбит, стоило Тэхёну мелькнуть в них слабо-распознаваемым отражением. Сделать то же самое с губами мешали то ли застывшие мышцы лица, то ли закрывающая его половину кислородная маска, но даже они не шибко-то мешали ощутить весь импульс чиминовской радости, разбавившей приевшуюся больничную вонь хоть каким-то новым ароматом.
— Тэ?.. — хриплый голос за гибким куском пластика был настолько тяжелым, что даже недалёкий догадается о небывалой трудности хоть как-то его проявлять.
— Только не говори ничего, прошу тебя, иначе у меня сейчас слеза покатится.
И это не шутка, дружеская банальщина или стандартная фраза совершенно любого фильма: у Тэхёна от вида незаслуженно-страдающего Пака на самом деле защипали глаза. Такое ощущение, что этот долбаный рыжий сгусток доброты намеренно ищет прыгающих под поезд, чтобы откинуть их куда подальше и с распростёртыми объятиями принять удар на себя. Чимин получает троекратное «страдай» за самую ничтожную заботу о ком-то. У Чимина, похоже, такая роль — отдуваться за других.
— Ну, — черпая большое количество воздуха, он изо всех сил старается вернуть привычную для всех интонацию, — не с врачами же мне... разговаривать.
— Так потрепать языком чешется? — Тэхён присел на стоящий рядом табурет и слегка дотронулся до бледной, но очень тёплой чиминовской ладони, — тогда скажи, как ты себя чувствуешь.
— Я готов горы... сносить, но доктор сказал «ни-ни», — Чимин, похоже, хотел засмеяться, но выдавить получилось только сухой кашель. — И ещё я тут надолго, кажется.
Даже будучи абсолютно парализованным, Чимин старался выглядеть беззаботно, несмотря на то, что тот хрупкий сучок, за который он ухватился во время падения, уже несколько раз угрожающе треснул.
— Спасибо, Чимин, — Тэхён говорил, опустив голову, но чувствуя в воздухе беззвучное «за что?», решил, что всё-таки им придётся встретиться взглядами. — Спасибо, что выжил и спас Чонгука. Наверное, это подло, благодарить за такое, но если бы не ты...
— Всё в порядке, Тэ, — даже маска Пака вспотела от напряжения, — Чонгук же не пострадал, да?
— Нет практически, — жалкая попытка пошутить: — только пару ссадин и разбитая голова.
— М-м-м, а где?..
— Юнги, — Тэхёну, отчего-то совсем не обязательно дослушивать до конца, чтобы ответить, — даже душ не принимал, сидел тут с тобой, как приклеенный. Так что не переживай, слышишь? Сейчас у него, правда, телефон недоступен, но вряд ли он смылся надолго. Скоро будет, вот увидишь.
Только Чимин не успокоился, а скорее наоборот, побледнел от ужаса в попытке донести до Тэхёна что-то важное, но его слова предательски глохли за хриплым шепотом и переговорами внезапно влетевших врачей, просящих оставить пациента одного для каких-то обследований.
За стойкой регистрации частенько трескает волокна деревянного стула под тоннами собственного несгораемого веса довольно неприятная дамочка: что-то между «банка пива на завтрак, обед и ужин» и «я презираю тебя семь дней в неделю». В ней не заложено понятие работы с клиентами, отчего даже хмурое «ага» в ответ на любой вопрос лепит на лице кривое «перекосило». Тэхён жутко не любит её смену, потому что взять талон на входе и сдать на выходе — сыграть в русскую рулетку. Тут Юнги очень повезло: ему не приходится связываться с работниками из числа внебрачных детей каменных изваяний, ведь палата номер триста двадцать восемь с прилагающимся рыжим заключенным внутри стала для него вторым домом.
Но что удивительно: в данную минуту Тэхён мог без каких-либо последствий несколько раз впитать в себя удар молнии, забраться со свежим куском мяса в вольер к голодными крокодилам, выпить баночку освежающей магмы или же чмокнуть ту раздражающую особу в щёку (что абсолютно равносильно) и не потерять при этом ни единой нервной клетки. Тэхёна переполняло ощущение, что никаким законам: физическим или прописанным на бумаге, он сейчас не подчиняется. Ему сойдёт с рук любое безумие.
Потому что Чимин, чёрт возьми, выкарабкался. И эта новость, как заряженный барьер, не пропустит внутрь ни одного угнетающего чувства.
Тэхён возбуждённо облокотился на стену и медленно скатился вниз из-за неумелости перебарывать нарастающую в ногах дрожь. Она, скорее всего, к счастью, является единственным препятствием, мешающим трепать каждого встречного за плечи и кричать не своим голосом: «Чимин очнулся!» А после, если люди не проигнорируют его, а произнесут удивлённое «это кто?», поочередно рассказывать каждые, выстраивающиеся километровой очередью, заслуги нескончаемой чиминовской коллекции. Химические процессы в мозгу кипят естественным «радуйся», а у Тэхёна на лице всё равно немного другое. Просто потому, что радость — слишком скупая реакция.
В руках непроизвольно оказывается мобильник, и пальцы, словно ими командует собственная система управления, тормозят возле единственного контакта с именем «Чонгук», тыкая в заждавшееся «написать сообщение»:
«Эй, ты приготовил благодарственную речь? Чимин выслушает её, как только врачи закончат свои ультраважные обследования».
Покидая отцовский кабинет под рассерженное «стой», Тэхён почти ничего не чувствовал. Он не нервничал и в такси, и у входа в больницу. Даже когда автоответчик Юнги дробил голову непонимающим «аппарат абонента выключен», Тэхён не мог думать и анализировать ситуацию. Он был предельно спокоен, пока его дрожащая ладонь не легла на холодную дверную ручку, отправляя в голову запоздавшее «он жив».
«Хён, ты не шутишь?»
Чонгук ответил быстрее, чем у Тэхёна получилось погасить дисплей. Вернее, не получилось. От одной только мысли, что тот мог неподвижно сидеть и ожидать сообщения, у Тэ от улыбки трескалось лицо.
«Если галлюцинации не решили со мной подружиться, то три минуты назад я перекинулся с ним парочкой фраз, а потом влетели доктора и попросили посторонних, ну, то есть меня, пойти прогуляться».
Достаточно быстро распространяющийся шум из смеси вдохов и удивлённых перешёптываний заставил Тэхёна повернуть голову на его источник и приковать взгляд к небольшим группкам работников больницы и пациентов, дёргано тыкающих то друг в друга, то в экран... Телевизора? Если бы не лень и витающие в совсем иных облаках мысли, Тэхён бы, наверное, подошёл и поинтересовался, что это за сверхинтересные новости оккупировали целое больничное крыло, но вибрация в руке окончательно уничтожила все сомнения. К тому же вряд ли бы там транслировалось что-то очень важное.
«Меня должны выписать сегодня вечером. Отец обещал встретить, так что я понятия не имею, как попасть к Чимину».
Тэхён ещё не успел спросить у Чонгука о взаимоотношениях с отцом, но был уверен, что они натянуты до предела. В какой-то степени это могло объяснить родившийся неожиданной вспышкой в голове безумный план, но превратить его в нечто большее, чем пустые слова, пока что не предоставлялось возможности.
«Хочешь, мы сбежим?»
Вот так просто, без объяснений, аккуратно подобранных слов и перспектив. А ещё с ярко выраженным «мы». «Мы», потому что один Чонгук больше никогда не будет.
«Хочу».
Немногословно, зато с бьющей по лицу донельзя волнительной честностью. Остался лишь самый незначительный вопрос: а как они это сделают?
***
На экране горит причина колкой вибрации в мыслях, водной рябью дёргающая то отсек «сумасшествие», то «это может сработать». Чонгук перечитывает текст уже в сотый раз, не понимая, от чего тот расплывается: мутнеет от напряженного всматривания или это мозг играется, не желая признавать написанное до конца. В обычной ситуации такие слова тянули бы за собой не более, чем смех, но сегодня их ведёт другая нотная строчка. Сегодня над ними не посмеёшься. Разве что с иронией.
«Туалет — наш с тобой спаситель...» С какого ракурса этот пункт тэхёновского плана равносилен серьёзным идеям? «...скажи своим мартышкам, что на твоём этаже сортиры сломались, и в ближайшие часы все пациенты должны ковылять ножками на первый...» Переход к исчезнувшей с лица Чонгука усмешке должен был последовательно додумать предложенную мысль, но в голове не появлялось ничего, кроме попытки зажечь давно прогоревшую спичку. «...там будет безопаснее вылезать через окно...» Неужели они серьезно убегут вот так? «...я спрячу в третьей от окна кабинке верхнюю одежду и обувь Чимина...» Уже как-то и позабылось, что на улице давно не лето, а шестое января. «...через полчаса можешь начинать...» Вернее уже через двадцать три минуты. «...я буду ждать тебя, Гуки». И таких сообщений вот уже семь минут.
Чонгук срывается с места, как можно быстрее переодевается в самую свежую из имеющейся одежды, аккуратно прячет её под больничной пижамой и легонько лупит себя по щекам, пристально разглядывая отражение в зеркале. Разумеется, идеально замаскироваться с первого раза — шанс один к перевёрнутой восьмерке: тёмно-синий воротник свитера свернулся небольшими складками, создавая приличные бугорки под шеей, и Чонгуку пришлось проявить не мало упорства, чтобы разгладить их до незаметности. В остальном вроде бы всё осталось довольно обыденным. Никаких изменений, привлекающих к себе внимание. Разве что причесанные волосы.
Прятать по карманам кроме подаренного телефона совсем нечего. Единственная жалость — книга Доминика Бренди, которую Чонгук ещё не успел дочитать, но брать её с собой — рисковать до ужаса рискованным. Сейчас каждый шаг — заранее продуманный ход, где любое действие — предсмертная записка. Им нельзя проигрывать, иначе смогут ли они ещё когда-нибудь увидеться?
Для ничего не делания осталось минут десять, поэтому Чонгук не находит ничего лучше, кроме как включить телевизор и нажать на пульте кнопку первого попавшегося канала. Новости. Неинтересно, но как-то не имеет значения. С эмблемой первоочередной важности в форме трёх восклицательных знаков телеведущая говорит что-то об утреннем происшествии и необходимо-срочном поиске преступника с целой криминальной библиотекой за плечами, призывая запомнить всплывший на экране фоторобот и сообщить в полицию, если объявится хоть кто-то похожий.
Даже имя есть. Чон Хосок. А заголовок-то какой интересный: серийный маньяк продолжил свои дела в Корее, совершив этим утром очередное убийство. Жертва — неизвестный беловолосый мужчина среднего роста. На вид лет двадцать с лишним. Парню жестоко изуродовали лицо, а после бросили на дороге вместе с машиной, владельца которой пока тоже не удалось определить. Неприятная история, но Чонгука она никак не касается.
***
Дверная ручка неожиданно повернулась, и Тэхёну, поскользнувшемуся на рассыпавшемся у ног удивлении, почти удалось прилечь на притягивающе-холодную кафельную мозаику и сбить с ног вышедшего доктора. Тот любезно (случайно) подставил плечо (вернее ногу), от чего спасшийся от удара нос Тэхёна зачесался от радости. Если у людей перед глазами пробегает вся жизнь, то у него промчался... Переработанный углекислый газ?
— Могу я...
— Нет, — усыпанное морщинами лицо престарелого врача не излучало ничего хорошего, — ваш друг очнулся меньше часа назад, ему нужно полноценное уединение и покой. К тому же, сейчас он под действием снотворного.
— А что насчёт диагноза? — само собой, вера в положительный ответ боролась с ненужными мыслями в роли антител, побеждающих вирус, но задать вопрос было необходимо. — Чимин же поправится, да?
— Господин Ким, вы должны понимать положение вещей. После таких серьёзных повреждений не у всех получается вернуться к прежней жизни. Если процесс реабилитации будет проходить успешно, вам придётся всему учить Пака заново. Ходить, держать в руках ложку. Это очень длительный и тяжёлый путь...
— Когда я могу к нему зайти?
Тэхён злится. Не на доктора, а на себя. Дышится так тяжело, как будто вместе с кислородом в лёгкие отправляются ядовитые газы. Они штампуют свои метки на всём, что попадается. Режут наточенным лезвием, отлично справляясь без услуг палача. И всякие книги и лекции психологов об анализе и контроле ситуаций полное ничего по сравнению с реальностью. В теории всё логично, на деле — вымышленный бред. Можно ли поглотить эмоции, если сосуд, способный сдерживать их внутри, ещё не придумали? Тэхён знает, что мучать себя больнее, чем видеть на теле следы от чужих зубов, но как быть, если оно само пожирается?
— Завтра. Мы как раз успеем провести все анализы и подготовить для вас подробный отчёт.
Заправленные иголки и мешки горьких лекарств — нужно ли Чимину это счастье? Он проваляется на больничной койке кучу времени, когда по ту сторону зеркала его мог бы ждать целый перевёрнутый мир. Учеба отложится на неопределенный срок, а бабушка, возможно, сорвётся из-за постоянных переживаний. Если в кого и плескать кислоту, то только в Тэхёна. Просто потому, что ему некого больше осуждать.
— Помогите ему, пожалуйста.
— Сделаю всё возможное. Не беспокойтесь, жить ваш друг будет точно.
Доктор неуверенно похлопал Тэхёна по плечу и скрылся за его спиной, приглушённо перебирая ногами. Они не понимают, что дело не в возможности жить. Проблема в желании. Получится ли у Чимина существовать с развернувшимся в итоге результатом? Получится принять подсунутую чужую реальность? Внешний вид не всегда остаётся абсолютно гладким: даже самые непреклонные когда-нибудь ломаются.
— Я тебя поймаю, — широко распахнув руки, Тэхён попытался подавить нежелательный смешок, вызванный слишком странной реакцией Чонгука на слово «прыгай», но получалось не очень, — давай, Гуки, тут не высоко.
— Ага. Метра три точно есть.
Любимая тёмно-коричневая парка Чимина, его брюки и ботинки сидели на Чонгуке, как на потенциальном владельце. Ещё бы волосы в рыжий покрасить — сзади никогда в жизни не различишь.
— Будешь продолжать раздумывать, твои обезьяны решат, что их объект защиты слишком долго мочится и войдут без стука, — хлопнув перед собой несколько раз вытянутыми руками, Тэхён ещё плотнее впечатался в снег, показывая непробиваемую стойкость, — или ещё лучше, примчит кто-то из работников. Прыгай, не бойся. Я мягкий.
Чонгук последний раз обернулся назад, будто лишний раз спрашивая: «правильно ли я поступаю?», но итоговый ответ скорее всего содержал в себе безоговорочное «да», раз прыжок из окна был похож на грубый толчок неких помощников сзади.
Разумеется, они свалились. Чонгук зажмурил глаза, а когда открыл, скорее всего, пожалел об этом: его взгляд не знал во что впиться, чтобы было не больно, потому что просто смотреть на Тэхёна, когда расстояние между их губами не превышало двух сантиметров, не получалось, ну, вообще никак.
— Мягко?
— М-г... да.
Наблюдать, как растерявшийся Чонгук в спешке начал отряхивать от снега даже те места, куда он не попал, было по меньшей мере, немного странно. Тэхён никогда не стеснялся. Просто если раньше преобладала нейтральность и естественность, то сейчас под животом жалобно тянуло. Но понять эту часть чонгуковских мыслей казалось нереальным.
— Хён, а куда мы пойдём?
— Так далеко я ещё не думал.
— Отлично, — нет, это было не разочарование: Чонгук произнёс «отлично» в канонной интерпретации, — у тебя есть ещё пару часов, потому что сейчас я хочу... увидеть брата.