почему ты притих?
Пробираясь сквозь дворы и сбивчиво материясь себе под нос, Даня почти был у цели. В спешке он едва не вступил в самодельную миску из обрезанной бутылки — видимо, местные бабушки подкармливали бездомных котов. Оставалось только перейти дорогу, но он вдруг замер, заметив на другой стороне улицы странно бегущую фигуру.
Это был Максим. Он мчался, словно за ним гналась сама смерть — взгляд дикий, одежда в беспорядке. Даня мгновенно оценил его потрёпанное состояние и сделал несколько шагов навстречу по проезжей части.
– Макс?.. – его голос прозвучал тихо, почти невесомо.
Максим, не обращая внимания на красный свет, на крики возмущённых прохожих, нёсся к нему. Его глаза были прикованы только к Дане, он не обращал внимания ни на прохожих, ни на возгласы что те кричали ему в след.
даже несущуюся маршрутку, он тоже не заметил.
Даня застыл на месте, в полном оцепенении. Звуки вокруг стали глухими, недосягаемыми для ушей, а картинка перед глазами где каждое движение замедлилось до неузнаваемости. Он видел всё с пугающей чёткостью, как в покадровой съёмке, хотя понимал — это не кино.
Резкий визг шин, безуспешно пытающихся затормозить на скользком асфальте. Слишком высокая скорость, слишком поздно. Оглушительный хлопок, от которого заложило уши. Вопли ужаса прохожих, разлетевшаяся в сторону обувь... и алая лужа, медленно растекающаяся по шершавому асфальту.
Даня стоял, не в силах пошевелиться. Его взгляд был прикован к тому месту, где только что был Максим. Живой, дышащий, несущийся к нему со всех ног. Только к нему. Теперь там оставалась тишина, нарушаемая нарастающим гулом паники вокруг.
Он тряхнул головой, пытаясь прогнать оцепенение. Медленно перевёл взгляд на тело, вокруг которого уже начинала собираться толпа. Водитель маршрутки ходил взад-вперёд, сжимая голову в ладонях, его лицо было искажено ужасом. Люди из транспорта вылетали на улицу — кто-то в шоке подходил ближе, кто-то отворачивался, стараясь не смотреть, а кто-то уже звонил в скорую и полицию.
Ноги Дани стали ватными, но он сделал первый шаг, потом второй — робко, неуверенно шаркая подошвой обуви. Затем его тело будто импульсом сорвалось с пружины — он побежал что есть мочи.
Влетая в кольцо зевак, отталкивая людей, и рухнул на колени рядом с телом. Удар об окровавленный асфальт отозвался болью, но он не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего ужаса.
Дрожащие руки протянулись к Максиму. Он пытался сфокусировать зрение, разглядеть хоть какой-то признак жизни — движение груди, вздох, что угодно. Пальцы коснулись холодной щеки.
– Макс... – его голос сорвался на хриплый шёпот. – Макс...
– Эй, парень! Не чуди, отойди лучше, он не жилец уже! – чьи-то грубые руки резко подняли Даню на ноги.
Два мужика стали оттаскивать его от неподвижного тела.
– Пустите... – сначала тихо, почти беззвучно произнёс Даня.
Но через мгновение его голос сорвался в надрывный, дикий крик. Он начал вырываться с такой невменяемой силой, что двум мужчинам стало не справиться.
– Пустите меня, блять!!! Я говорю пустите!!! Он живой! Вы блять больные?! Живой!! Я уверен!!!
Ярость — почему-то именно ярость — охватила его сильнее, чем горе. Он отказывался верить в то, что видел своими глазами, не желал принимать раздирающую боль, где-то внутри себя.
– Пацан, да ты чег... Блять, Серёга, держи его! – к ним присоединился третий мужчина, помогая оттащить Кашина в сторону.
Люди вокруг косились на него с смесью жалости и неловкости. Они думали, что видят всего лишь горе друга, не понимая, что для Дани рушился весь мир.
Он продолжал биться в чужих руках, крича хриплым, сорванным голосом, пока его не увели подальше от места трагедии.
Кашина пытались успокоить, но он не слышал ничего. Слова доносились до него как сквозь толстый слой воды — искажённые, бессмысленные. Он продолжал рваться вперёд, иногда с дикой силой замахиваясь на тех, кто его держал, но крепкие руки не отпускали.
Вдруг сбоку послышался знакомый девичий голос. Даня резко повернул голову и увидел Настю. Она стояла бледная, с широко распахнутыми глазами, впившись взглядом в место трагедии. Рядом с ней был парень — видимо, её спутник — такой же испуганный и потерянный.
Настя перевела взгляд на Даню, и её лицо исказилось от сочувствия. Она понимала — возможно, лучше других — насколько ему сейчас невыносимо больно. Дышать полной грудью, стоять на ногах, смотреть на всех этих людей... Всё это было пыткой.
Она медленно подошла к рыжему, который уже почти выбился из сил, но всё ещё порывался вырваться. Мужики, удерживавшие его, наконец усадили парня на бордюр подальше от места происшествия. Даня сидел, сгорбившись, его плечи тряслись, но слёз не было — только пустота и тихое, прерывистое сбивчивое дыхание.
– Тебе нужно успокоиться, прийти в себя... Даня!.. – голос Насти был как белый шум.
Она пыталась достучаться до него, положив руку на его плечо, но Даня не чувствовал ничего. Его взгляд был пустым, устремлённым в никуда.
Внезапно в воздухе пронзительно завыла сирена скорой помощи. Всё снова поплыло в замедленной съёмке. Прибывшие медики и следователи быстро оцепили место, разгоняя зевак. Врачи склонились над телом, но через несколько минут лишь покачали головами, разводя руками — вердикт был очевиден.
Тело накрыли чёрным полотном. И в этот момент из толпы вырвалась знакомая женская фигура. Наталья, с лицом, искажённым горем, рухнула на колени рядом с чёрным куполом.
Её рыдания, сливались с воем сирен в один пронзительный симфонический ужас. Даня смотрел на это, и наконец ледяная реальность начала проникать сквозь стену отрицания — медленно, неумолимо, сокрушая его полностью изнутри.
Пакет с продуктами, что она выронила из рук, по асфальту медленно, неспеша, выкатились спелые персики — яркие, абсурдно-жизнерадостные пятна на фоне всепоглощающего ужаса.
***
Судмедэкспертиза выявила на теле повреждения, не только связанные с ДТП: свежие гематомы, следы от захватов на запястьях, другие пятна от побоев.
Похороны назначены на третий день. Гроб заказали закрытый.
Мать настаивает на расследовании обстоятельств, предшествовавших смерти. Следствие возбудило дело.
Дмитрия Андреевича доставили на допрос. После четырёх часов вопросов отпустили под подписку о невыезде. Формально — он пока лишь свидетель, хотя многое указывает именно на него.
Наталья не выходит из квартиры. Шторы задёрнуты. Время от времени соседи слышат приглушённые рыдания.
Даня исчез. Его телефон не отвечает. В школе отсутствует. Соцсети молчат. Дверь квартиры заперта изнутри.
Внутри темно. Даня сидит на полу, прислонившись к боку кровати. Он рыдает как сволочь, как загнанная скотина, похлеще матери погибшего, слёзы текут ручьями, никак не останавливаясь. Руки сжаты в кулаки так, что ногти впиваются в ладони.
Дико хочется выпить, но он не смеет.
***
В день похорон стояла неестественно тихая погода. Когда гроб начали опускать в землю, Наталья снова зарыдала — глухими, разрывающими душу всхлипами. Она прикрывала рот рукой, но слёзы текли сквозь пальцы, оставляя мокрые следы на чёрном платке. За три дня она не смогла выплакать всё горе — оно было бездонным.
Неподалёку стояла Настя, пришедшая проститься. Рядом — несколько человек: возможно соседи, может быть, те, кто стал случайным свидетелем трагедии. Знакомых в городе у них почти не было.
Настя смотрела на сгорбленную фигуру матери и думала, как бы её утешить. Но все слова казались пустыми, ненужными. Как можно утешить того, у кого вырвали часть души? Эта рана будет заживать годами, и то — никогда до конца.
У самой Насти на глаза навернулись слёзы. Она вспоминала Максима — его застенчивую улыбку, добрые глаза, то, как он краснел при виде Дани... Такой безобидный... Мир оказался слишком несправедлив к нему.
Земля с глухим стуком ложилась на крышку гроба. Каждый комок — как последнее прощание. Наталья вздрогнула от этого звука и зарылась лицом в ладони. Её плечи тряслись беззвучно, будто она пыталась сдержать всю боль мира внутри себя.
Настя отвернулась, смахивая предательскую слезу. Она понимала — самое страшное только начинается. Пустота после похорон, тишина в квартире, где больше не будет слышно его шагов...
Настюша вздрогнула, почувствовав за спиной чьё-то присутствие. Она резко обернулась и ахнула, увидев перед собой Даню. Его лицо было разбитым, неузнаваемым — ничего общего с тем дерзким рыжим, которого она видела ранее.
– Ой, мамочки... – тихо выдохнула она.
Его взгляд был стеклянным, покрасневшим от бессонных ночей и слёз. В углу рта тлела сигарета, а губы были обветрены и воспалены — словно он курил без перерыва все эти дни. Волосы спутаны, одежда мятая. Весь его вид кричал о полном безразличии к себе.
Он не смотрел на Настю. Его глаза были прикованы к одному месту — к свежей яме в земле, где навсегда оставалось его всё.
Настя не стала задавать вопросов. Не спросила, где он был, почему не отвечал. Она просто развернулась и стала смотреть туда же, куда и он. Их молчание было громче любых слов.
Только ветер шелестел ветками деревьев, да где-то вдали проезжала машина. А они стояли, в полнейшей тишине между собой.
Даня сделал последнюю затяжку, швырнул окурок под ноги и глубже засунул руку в карман утеплённой кофты. Там, в темноте, прятался рукав и холодная сталь раскладного ножа.
Сегодня ночью, в густых кустах у центрального фонтана, найдут тело подозреваемого с изуродованным лицом. Чуть позже — в тихой квартире на окраине города — его жену и сына. Уже не так зверски, почти милосердно. Без лишнего шума.
Даня померк ещё на той дороге, а красный свет светофора теперь будет гореть для них вечно.