восемь - топ
Альбом лежал между ними как немой свидетель, молчаливый и тяжёлый.
Максим, с лёгким чувством вины, словно делал что-то запретное, всё же открыл первую страницу. Его выражение лица мгновенно смягчилось, когда он наткнулся на детскую фотографию Дани.
На снимке маленький рыжий чертёнок, весь в конопушках, со серьёзным выражением лица, держал над головой огромный лесной гриб.
— Совсем мелкий... — невольно вырвалось у Максима, и на его губах появилась беспечная, радостная улыбка. — Веснушек-то сколько! Гораздо больше, чем сейчас.
Даня, сидевший напротив, лишь натянул губы в едва уловимую гримасу, наблюдая за его реакцией. Он не прокомментировал восторг Максима, предпочтя отвести взгляд в сторону тёмного окна, за которым мелькали редкие огни пригородных посёлков. Лёгкая, почти неуловимая тень смущения пробежала по его лицу. Ему было странно и непривычно быть объектом такого простого, искреннего любопытства.
Он слушал, как шелестят страницы, и постукивал пальцами по банке, пытаясь заглушить тихую волну ностальгии, которую вызывали эти звуки. Он не привык вот так вот погружаться в себя и раздумывать о том, что было когда-то, не в его характере. Обычно такой наглый и говорливый, сейчас он чувствовал себя оголённым проводом, и каждое воспоминание в том альбоме выбивало слегка из колеи.
Максим же, не замечая его внутренней борьбы, продолжал листать альбом, вглядываясь в лица на пожелтевших фотографиях, тихо прикидывая про себя, кто есть кто в этой истории жизни Дани, которую он сильно то и не знал.
– Когда вернёмся... Я хочу, чтобы мы проводили время вместе. Как можно больше.
Максим на мгновение оторвался от старого альбома, чуть приподняв брови. Он неловко поправил очки, съехавшие на кончик носа, и удивлённо посмотрел на Даню.
– Мы и так всё время вместе. Не разлей вода, – он усмехнулся, но усмешка сразу же замерла на губах. Во взгляде рыжего он уловил лёгкое... беспокойство? Нет, что-то более серьёзное.
– Ты не понял...
Даня внезапно наклонился через стол, перехватив руки Макса и заставляя того отложить альбом. Его движение было порывистым, но прикосновение — осторожным. Он поймал его взгляд, создав между ними особое пространство, в котором их не кто не смел беспокоить.
– Мы теперь пара... Макс, ты понимаешь, о чём я?
Щёки Максима мгновенно вспыхнули румянцем, а дыхание спёрлось в груди. Взор забегал по серьёзному лицу, пытаясь найти привычную насмешливую ухмылку, но вместо неё, упирался лишь в правдивую искренность.
– Пообещай мне кое-что.
Даня, не отпуская его рук, мягко прикоснулся губами к его пальцам, а другую ладонь пристроил сбоку, у виска, запустив тонкие пальцы в рыжие непослушные пряди.
– Будь со мной. Не бойся быть правдивым... Я хотел бы стать для тебя человеком, с которым ты можешь быть просто собой. Понимаешь меня?..
Максим, кажется, забыл не только как дышать, но и как думать. Вагон поезда стал слишком тесен, от тепла рук и безмерной нежности в глазах Дани. Такой он был уютный, спокойный и... его. Просто хотелось сидеть и смотреть, забыв обо всём на свете.
– Я обещаю... – выдохнул он, и это кажется, было самым тяжёлым его обещанием.
***
Время следующего вечера: 20:15
Прибытие
Уставшие, вялые после долгой дороги, Макс и Даня плелись по тёмным улицам, освещённым тусклым, но ясным светом уличных фонарей. Они уже проходили знакомый, почти родной парк — его аллеи, скамейки, спящие кусты. Воздух пахнет ночной прохладой и влажной листвой.
Они договорились, что встретятся завтра утром. Хоть обоим не хотелось расставаться даже на такую короткую ночь, Дане нужно было попасть домой, а Максим должен был проведать Тигру.
Остановившись у старого фонтана, который сейчас не работал и стоял пустой и безмолвный, Даня вдруг придержал Максима за руку. Его движение было резковатым, но точным. Он притянул его ближе к себе, разворачивая так, чтобы их лица оказались в сантиметрах друг от друга, в лёгком полумраке, подёрнутом золотом от ближайшего фонаря.
— Завтра... с утра. Жди меня. Я приду. Не скучай, — улыбнулся Кашин, его улыбка была настолько тёплой и уверенной, что это лишь сильнее заставляло смущаться и краснеть от бури эмоций внутри. — Предлагаю завтра тебе вечером прийти ко мне в гости.
Его слова повисли в ночном воздухе, обретая весомость обещания. Он плавно наклонился и коснулся губами щеки Максима — лёгкое, почти невесомое прикосновение, от которого по коже побежали мурашки. Потом его пальцы запутались в непослушных, растрёпанных кудрях, слегка их теребя.
Максим застыл в лёгком оцепенении, и в животе у него снова запорхали те самые навязчивые бабочки. Единственное, что он смог выдавить из себя в ответ, было тихое, почти беззвучное:
— Угу...
— Напиши мне, как придёшь домой, — добавил Даня, и в его голосе снова проскользнула знакомая, но теперь уже беззлобная серьёзность. Он не убирал руку с щеки Максима, большой палец бессознательно гладил кожу. — И только попробуй не ответить. Я тогда сам к тебе в квартиру вломлюсь.
Он говорил это с лёгкой ухмылкой, но в его глазах читалась неподдельная забота. Ему не хотелось отпускать. Хотелось стоять так всю ночь — в тишине спящего парка, под тусклым светом фонаря, чувствуя под пальцами тепло его кожи и видя, как тот краснеет от каждого его прикосновения.
Максим первым отступил, лишь кивая на слова старшего. Он плавно высвободил своё лицо, и оба, робко и нерешительно, сделали шаг друг от друга. Повернулись, чтобы уйти в разные стороны... Максим, отвернувшись, сделал пару шагов, сжав руки в кулаки и стиснув губы.
И вдруг — резко рванул обратно.
Он схватил Даню за плечо, заставив того удивлённо развернуться.
— Макс, ты чё... — начал Даня, но договорить не успел.
Кудряш встал на носки, вцепился пальцами в ворот его кофты и потянул к себе, заставив склониться. И жадно, почти отчаянно, накрыл его губы своими.
Это был не просто поцелуй. Это был шквал — жаркий, страстный, полный всего, что не было сказано словами. Максим сам не ожидал от себя такого резкого порыва. Он цеплялся за плечи Дани, притягивая его ближе, жёстче, чувствуя, как тот мгновенно отвечает ему тем же.
Руки Дани обвили его тело, сдавили так, что дыхание перехватило. Их поцелуй стал глубже, отчаяннее, в нём слышался лёгкий хрип — от переизбытка чувств, от невозможности оторваться хотя бы на секунду, чтобы сделать вздох. Пальцы Максима впились в рыжие волосы на затылке, и он чувствовал, как Даня только углубляет поцелуй, словно боялся, что если прервётся — это окажется сном.
Они стояли под скупым светом фонаря, в полной тишине спящего парка, и единственным звуком было их сбивающееся, общее дыхание и тихий стук сердец, выбивающих один безумный ритм.
***
Время 21:57
Резкий, металлический брязг связки ключей в тишине прихожей. Щелчок поворачивающегося замка, скрип двери. И сразу — ослепительный, слишком яркий и резкий свет от включённой лампочки-груши, заливающий всё вокруг жёлтым, неестественным сиянием.
В этом свете, словно на сцене, застыл Максим — весь растрёпанный, с разгорячённым, покрасневшим лицом, на котором застыла самая глупая и самая счастливая улыбка на свете. Он прислонился к притворённой двери, словно пытаясь удержать внутри себя весь тот вихрь эмоций, что бушевал у него в груди.
Он медленно, почти невольно, стянул с себя обувь, скинул сумку с плеча на пол. И тут его взгляд упал на Тигру.
Кот сидел посреди прихожей, его пушистый хвост был поднят высокой, гордой трубой, а зелёные глаза смотрели на хозяина с немым вопросом.
Максим мечтательно улыбнулся ещё шире и, не спеша раздеваться дальше, просто сполз по стене на пол. Он присел перед котом и протянул руку, начав плавно, с нежностью поглаживать его тёплую спину.
— Привет, кот, — прошептал он счастливым, сбивчивым шёпотом. — Соскучился? А у меня... у меня сегодня...
Он не договорил, лишь закрыл глаза, продолжая гладить кота, а в голове снова и снова проигрывались кадры того страстного, неожиданного поцелуя под фонарём. Его пальцы слегка дрожали, а на губах всё ещё горело прикосновение Дани.
— Ну привет, сынок, приехал наконец-таки.
Внезапный, знакомый до боли голос заставил Максима вздрогнуть и резко поднять глаза. Он замер, не в силах поверить тому, что увидел перед собой.
— Мам?.. — выдохнул он, и его счастливая улыбка мгновенно сменилась растерянностью и лёгким испугом.
В дверном проёме, ведущем на кухню, стояла женщина. Она была одета в элегантную светлую водолазку и длинную кожаную юбку. Судя по сумке, стоявшей у порога, и лёгкому пальто, наброшенному на стул, она сама приехала совсем недавно. Её руки были крепко сложены на груди, а на лице застыла смесь беспокойства, усталости и явного недовольства.
— Я значит прихожу, а в доме не сын, а посторонняя девушка, — её голос звучал ровно, но в нём явственно звенела натянутая струна. — Понятное дело, какие у меня всплыли мысли. Но после того, как она рассказала, что ты куда-то уехал и она просто приглядывает за котом...
Она сделала несколько резких шагов вперёд, приближаясь к Максиму, который медленно поднялся с пола. Её движение было порывистым, почти нервным.
— Я любезно спровадила её из дома, сообщив ей что ты якобы в известии о моём приезде. Сынок, ты меня всю извёл! — в её голосе прорвалось наконец накопленное напряжение.
И прежде чем он успел что-то промолвить или объяснить, она резким, отточенным движением захлопнула входную дверь и повернула ключ в замке, запирая его изнутри. Звякнув, тот исчез в кармане её юбки.
Тигра, напуганный резкими звуками, метнулся под диван. А Максим остался стоять посреди прихожей, под ярким, неумолимым светом лампочки, с ощущением, что земля ушла у него из-под ног. Воздух наполнился густым, тяжёлым молчанием, в котором ясно читался один вопрос: «Что теперь будет?»
Максима этот внезапный жест озадачил, а затем окатило ледяной волной неприятных флешбеков. Где-то в глубине памяти шевельнулось смутное, но очень знакомое ощущение — предвестие беды, тревожный звонок, который он уже когда-то чувствовал.
А ещё его мозг лихорадочно пытался понять: почему Настя ничего ему не сообщила? Почему он оказался в полном неведении?
— Мам, что происходит? — его голос прозвучал выше обычного, с заметной дрожью. — Почему ты даже не сообщила, что приедешь?!
Он был не то чтобы не рад... Он был оглушён, застигнут врасплох. И это явно был не сон — всё вокруг было слишком реальным, слишком ощутимым: яркий свет, режущий глаза, холодный пол под босыми ногами, плотная фигура матери, перекрывающая выход.
— Значит так, сын, — вдруг отрезала Наталья, и её голос стал твёрдым, металлическим, что было совершенно нехарактерно для её обычной, мягкой манеры. Она сделала шаг вперёд, буквально перегораживая собой проход к двери. — С завтрашнего дня ты полностью будешь под моим присмотром.
Она не опускала рук, сложенных на груди, а её взгляд стал пронзительным, почти чужим.
— Дмитрий Андреевич мне всё сообщил.
Это имя прозвучало как приговор. Максим почувствовал, как почва повторно уходит из-под ног. Дмитрий Андреевич... Холодный ужас, острый и знакомый, начал медленно заполнять его изнутри.
— Сначала ты врёшь про то, что у тебя всё хорошо, хотя твои оценки по предметам снизились, особенно по физике! — голос Натальи звенел, как натянутая струна, в которой вибрировали разочарование и гнев. — Так не годится, Максим.
Она сделала ещё шаг вперёд, сокращая и без того маленькое расстояние между ними. Она либо не замечала его сбивчивого, учащённого дыхания, либо сознательно игнорировала его, упираясь взглядом в его побледневшее лицо.
— А ещё Дмитрий Андреевич сообщил, что ты водишься с каким-то школьным отбросом, из-за которого совсем забросил учёбу. — её слова ударили, как плеть, — Ну что это вообще такое!?
— Не говори про него так! — внезапно рявкнул Максим, и его голос, обычно такой тихий, прозвучал хрипло и резко. — Ты даже его не знаешь!!!
Он посмотрел на мать взглядом, которым никогда ещё на неё не смотрел — в нём горели обида, ярость и непоколебимая защита. Этот взгляд заставил Наталью нахмурить брови и слегка стиснуть зубы, будто она получила пощёчину.
— А ну успокойся сейчас же! — её собственный голос сорвался на крик. — Ты как разговариваешь со мной!? Это лишь подтверждает его слова...
Она разочарованно прикрыла глаза, набирая в лёгкие воздух. Её грудь тяжело вздымалась. Она явно старалась взять себя в руки, подавить всплеск собственной агрессии и эту неприятную, щемящую боль от слов сына. Но напряжение в воздухе не исчезало, а лишь сгущалось, становясь густым и тяжёлым, как перед грозой.
— Мам, это всё бред! Послушай... — попытался он вставить слово, голос срываясь на полуслове.
— Я же сказала тебе помолчать! — голос Натальи взметнулся, перекрывая его, острый и не терпящий возражений. — Я не хочу больше слушать твою ложь.
Она смотрела на него с холодным, обвиняющим укором, и в её глазах не было ни капли привычной мягкости. Только разочарование и железная решимость.
Максим чувствовал, как сердце колотится где-то в горле, бешено и беспомощно. Его ладони стали влажными, в ушах стоял лёгкий звон. Он не знал, что делать. Все слова, все доводы разбиваются о каменную стену её нежелания слушать. Самое горькое было в том, что она поверила словам человека — от которого Максим желал как можно сильнее отгородиться и сбежать.
— Ты не можешь запрещать мне что-либо, — его голос предательски дрожал, выдавая всю внутреннюю панику, но в нём пробивалась и искорка отчаянного протеста. — Мне, чёрт возьми, семнадцать!
Он пытался отстоять хоть крупицу своего пространства, своей воли, но звучало это скорее как испуганная мольба, чем как уверенное заявление. Он стоял в центре прихожей, ощущая себя загнанным в угол, а мать перед ним казалась вдруг чужой и пугающе непреклонной. Такой он её никогда не видел.
— Максим, я в ответе за тебя, — её голос звучал устало, но с железной, неоспоримой уверенностью. — И пока тебе ещё нет восемнадцати, я беспокоюсь за твою успеваемость и будущее... Поэтому не пытайся спорить со мной.
В этих словах не было злобы — лишь холодная, обезличенная решимость, от которой кровь стыла в жилах. И в ту же секунду она протянула к нему руку — не для ласки, а с требованием. Её ладонь была открыта, ожидающая.
— И ещё... Дай сюда телефон.
Максим просто не верил своим ушам. Он резко отпрянул назад, будто от прикосновения раскалённого металла. Его глаза расширились от ещё более яростного, животного непонимания.
— В смысле?.. — выдохнул он, и голос его сорвался на шепот.
Его рука автоматически, защитным жестом, легла на карман штанов, где лежал телефон. Тот самый телефон, с помощью которого он мог связаться с Даней. Который был его единственной ниточкой к нему.
Взгляд метнулся от материнской руки к её лицу — напряжённому, непроницаемому. И в этот момент он с жуткой ясностью осознал: это не просьба. Это ультиматум. Это первая ступенька к тому, чтобы отрезать его от всего, что ему дорого.
– Твоей учёбе, что начнётся с завтрашнего дня с Дмитрием Андреевичем, ничего не должно мешать. – Наталья подошла ещё ближе, требовательно заставляя отдать телефон ей. – Особенно, сомнительные друзья, которые приведут тебя явно не к самому лучшему исходу!
Уже даже как то зло проговорила женщина, заставив сына всего сжаться, от несправедливости и обиды, он вдруг резко отбил её руку, ощущая это мерзопакасное ощущение касания, шипя про себя, Макс быстро начал открывать входную дверь запасным ключом, что у него был в другом кармане, специально отложенный для Дани, но именно сейчас он как никогда спасал всю ситуацию.
– А ну стой негодник!
Крикнула Наталья, поспевая за Максимом, хватая его за тёплую кофту, которую он быстро спустил с себя, оставаясь лишь в одной лёгкой футболке, отворяя двери выскакивая за порог, успев нацепить на босые ноги домашние тапочки, парень пулей полетел вниз по ступеням, даже не оборачиваясь уже на возгласы матери, ощущая как щиплет глаза, от скопившихся слёзы, а дрожащие руки открывают тяжёлую железную дверь домофона, с характерным пиликаньем, выбежав на улицу, Максим судорожно достал телефон из кармана, на котором было всего десять процентов, это все, что у него было из вещей, сумку он оставил на пороге. Он шёл по тёмной улице, печатая кое-как сообщение, заблокировав номер собственной матери, что начала названивать ему, ели сдерживаясь что бы не дать волю эмоциям, единственное, чего он сейчас хотел, это увидеть Даню, ощутить его рядом с собой...
Макс 20:31
Забери меня к себе...
Даня 20:33
Макс? Ты где?? Что случилось?
Максим, почти не видя дороги от навернувшихся слёз, бездумно шёл вперёд, стараясь как можно быстрее удалиться от дома. Он пытался печатать ответ, но пальцы дрожали. Внезапная вибрация вызова заставила его вздрогнуть. Он судорожно поднёс телефон к уху.
— Макс! Ты где?? С тобой всё хорошо? — голос Дани в трубке звучал взволнованно, с низкой, сдержанной хрипотцой. На фоне слышалась торопливая возня — он явно уже куда-то бежал, спускался по лестнице, торопливо одевался.
— Я не дома... — голос Максима предательски дрогнул. — Мы можем встретиться прямо сейчас в парке?.. Пожалуйста... Я потом тебе всё объясню...
Он говорил чуть ли не умоляюще, споткнувшись о мелкий бордюр и едва удержав равновесие. Хлопковые тапочки предательски съезжали с его босых ног, шлёпая по холодному асфальту.
— Я могу прийти к твоему до... — начал было Даня, но Максим резко перебил его, почти панически
— Нет! Прошу, давай встретимся в парке... У фонтана!
В трубке послышался тяжёлый, сдавленный вздох. Даня явно не хотел, чтобы Максим шёл один в таком состоянии, да ещё и по тёмным улицам. Но он слышал отчаянную нотку в его голосе.
— Хорошо, хорошо, — сдался он, и в его голосе послышалась тревожная мягкость. — Но у меня условие: не клади трубку, пока не дойдёшь до парка. Я буду на линии.
Максим слабо улыбнулся в темноту, ощущая, как по щеке скатывается холодная слеза. Эта простая забота в его голосе была тем якорем, который не давал ему полностью разбиться.
— Л-ладно... — прошептал он, крепче сжимая телефон в руке и направляясь в сторону знакомого парка, прислушиваясь к ровному дыханию Дани в трубке. Оно было лучше любого спутника в этой ночной тишине.
Эти двадцать с чем-то минут прошли как в сплошном тумане. Даня задавал самые обычные, лёгкие вопросы, пытаясь удержать его на связи: «Где ты сейчас идёшь?», «Сколько ещё до парка?», «Рядом кто-то есть?». Максим отвечал сбивчиво, односложно, его голос то и дело дрожал, но сам факт, что в трубке звучал этот родной, утешительный голос, не давал ему полностью распасться. Это отвлекало от мыслей, которые пожирали его изнутри.
Он не заметил даже, как дошёл до парка. Не почувствовал, как весь продрог до костей в одной тонкой футболке, а босые ноги в съехавших тапочках онемели от холода. Он просто шёл навстречу тому, кто уже бежал к нему сквозь ночную мглу.
Даня, не сбавляя шага, скинул с себя куртку и, не говоря ни слова, набросил её на дрожащие плечи Максима. Тяжёлая, тёплая ткань пахла дымом и его привычным запахом рыжего.
— Макс, что блять случилось!? — Данин голос был напряжённым, но в нём не было злости, только тревога. Он крепко взял его за плечи, заглядывая в глаза, пытаясь найти в них ответ. — Ты можешь мне сказать?..
Максим молчал, глядя на него широкими, наполненными слезами глазами. Ощущение долгожданного тепла, его рук на своих плечах, его взгляда — всё это стало той последней каплей. Внутренняя ново отстроенная плотина, сдерживающая эмоции, рухнула.
Максим безвольно стоял на месте, а по его лицу текли тихие, предательские слёзы, смешиваясь с холодным ветром. Раздались первые, сдавленные всхлипы — звуки чистой, почти детской беспомощности и боли, которые он больше не мог держать в себе.
— Максим... — ошарашенно прошептал Даня, подхватывая его под руки и прижимая к себе.
Он чувствовал, как всё тело кудряша мелко и часто дрожит, и крепче обнял его, начав покачивать на месте — медленно, успокаивающе, как ребёнка. Его взгляд лихорадочно скользил по Максиму, выискивая синяки, ссадины, любые признаки того, что могло заставить его плакать. Но видел лишь бледность, слёзы и абсолютную потерянность.
Мысли в голове неслись вихрем, мигая тревожными сигналами. Сердце бешено колотилось от вида такого Максима.
— Я... пришёл д-домой... — начал было тот, но голос всячески срывался, слова обрывались и тонули в рыданиях. — А... потом...
— Чш-ш-ш, тише, — мягко, но твёрдо перебил его Даня, прикрывая ему рот ладонью. — Не говори ничего... Тебе нужно успокоиться... Пойдём ко мне, поговорим там. Ты весь холодный...
Максим лишь безропотно кивнул, не в силах спорить. Он пытался сглотнуть ком в горле, старательно растирая щёки, по которым ручьями текли назойливые, горячие слёзы. Он зашагал рядом с рыжим, чувствуя, как его босые ноги в тонких тапочках цепляются за холодный асфальт.
Внутри него бушевала невероятная боль — острая, режущая. Боль от осознания того, как легко они могли потерять всё это. Как тонкая ниточка, связывающая их, и как хрупко то счастье, что он успел почувствовать. Он шёл, почти прижимаясь к Даниной стороне, ища в его плече опору, единственную твёрдую точку в этом внезапно перевернувшемся мире.
***
Время 00:03
На кухне царила почти звенящая тишина, нарушаемая лишь сдавленным голосом Максима. Он уже немного успокоился, но всё ещё шмыгал покрасневшим от осеннего холода носом. Слова, подхлёстываемые нервной дрожью, лились сплошным, беспорядочным потоком. Он вывалил Дане всё — про приезд матери, её внезапные вердикты и запреты, и главную догадку: что этот физик, наверняка наплёл ей с три короба преувеличенной чуши, в которую она активно поверила.
Максим говорил, почти не переводя дыхания, порой голос срывался на шепот и он слегка задыхался, пытаясь и выговориться, и сдержать накатывающую панику. Его руки беспомощно лежали на столе, обхватывая уже остывшую чашку с чаем — он не сделал ни глотка, уставившись в тёмную жидкость как в колдовское зеркало, не решаясь поднять глаза.
Даня сидел напротив, не перебивая. Он слушал, впитывая каждое слово, и внутренний шок от услышанного лишь нарастал, сменяясь леденящей яростью. Злость бульдозером проходилась по нему, заставляя сжимать кулаки под столом. Он неосознанно так вцепился в ручку своей кружки, что костяшки побелели. И в тот момент, когда Максим, заведя речь о физике, вдруг резко оборвал себя на полуслове и замолчал, Дане потребовалась вся его воля, чтобы не сорваться.
Он стиснул зубы до хруста и бросил на Макса тяжёлый, хмурый взгляд. Искушение было велико — встряхнуть его, потребовать ясности, заставить договорить. Но где-то в глубине сознания мелькнула трезвая мысль: «Давить сейчас — всё испортить. Он и так на взводе». Вместо вспышки гнева Даня обрушил всю свою ярость внутрь себя, устроив мысленную взбучку.
– Завтра пойдём к твоей матери. Я хочу поговорить с ней с глазу на глаз.
Максим ошеломлённо поднял голову. В его глазах метнулся испуг, а в сознании тут же пронеслись самые катастрофические сценарии развития событий после такого визита.
– Ты с ума сошёл?! – вырвалось у него сдавленно. – Она явно будет не в восторге, если ты появишься на пороге... Она же считает тебя виновником всех моих, с её точки зрения, «бед»...
Даня с тихим вздохом потер переносицу, чувствуя нарастающую головную боль от собственной внутренней злости и всей этой абсурдной ситуации.
– Я считаю, стоит попробовать. Что мы, в конце концов, теряем? – его голос прозвучал удивительно спокойно, учитывая обстоятельства.
Он чуть подвинулся на стуле ближе к столу и мягко, но уверенно взял руку Макса в свою, чувствуя, как та снова начинает мелко дрожать.
– Эй, Макс... – его тон стал тише, почти шепотом, обволакивающим. – Давай о завтрашнем дне будем думать уже завтра...
С противным скрежетом, царапая ножками стула паркет, Даня поднялся. Он медленно обошёл стол и встал рядом с Максом, положив ему на плечо тёплую, тяжёлую руку — успокаивающе, твёрдо. Лёгким нажимом он заставил его тоже подняться с места и, не отпуская, начал убаюкивающе поглаживать его по спине, пытаясь снять дрожь напряжённых плеч.
– Ты даже не представляешь, как сильно я боюсь, что не смогу тебя больше видеть...
Тихо, почти беззвучно прошептал Максим, поправляя съехавшие очки. Стёкла слегка запотели — то ли от дыхания, то ли от пара остывающего чая, за которым он так и не смог найти утешения. Инстинктивно, ища опору, он прижался к Дане лбом, уткнувшись в его плечо. Только так, чувствуя его тепло и знакомый запах, он мог обрести хоть крупицу спокойствия.
– А вдруг... ей завтра взбредёт в голову просто собрать вещи и уехать? Забрать меня и увезти обратно... в мой город...
Его руки безнадёжно обвили Данину спину, вцепившись в ткань свитера, словно он был последним якорем в штормящем море.
– Я так не хочу этого... — в его голосе прозвучала такая щемящая тоска, что сердце сжалось.
Оба замолчали, застыв в объятиях. Их окружала уютная, привычная тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием и навязчивыми мыслями. Сквозь приоткрытое окно доносилась невнятная возня ночного города. Даня жил почти на окраине, но даже сюда, в окна его скромной «коробочки», долетали отголоски жизни огромного городка — далёкий гул машин, чьи-то приглушённые голоса, бессонный свет фонарей. Этот город жил своей полной, кипучей жизнью, и сейчас его дыхание казалось одновременно утешительным и безразличным к их маленькой, разворачивающейся драме.
– Никуда ты не уедешь, – твёрдо, почти приказным тоном произнёс Даня, но в его голосе сквозила бесконечная нежность. – Хватит накручивать себя заранее.
Его рука снова погрузилась в мягкие кудри Максима, плавно оглаживая их с таким трепетом, будто он боялся спугнуть хрупкое спокойствие. Сам он в этот момент лихорадочно размышлял, как бы отвлечь, переключить его внимание, не дать темным, пожирающим изнутри мыслям снова затянуть его в свою воронку. Особенно сейчас, когда он остался бы с ними наедине.
Вдруг на его лице вспыхнула озорная, почти бесшабашная ухмылка – луч света в тревожной темноте вечера.
– Пойдём, я тебе кое-чё покажу.
– Что именно? – всё так же растерянно, почти шёпотом, пробормотал Максим, но позволил себя вести. Он робко ступал рядом с Даней, который уверенно вёл его вглубь квартиры, к одной из закрытых дверей.
– Я как-то обещал... – подойдя к двери, Даня толкнул её плечом, пропуская Макса вперёд в полумрак комнаты, – что научу тебя играть не только «Кузнечика».
В воздухе повис сладкий запах старого дерева и лака. Максим замер на пороге, его глаза расширились от неподдельного интереса и тихого восторга. В мягком свете настольной лампы, падавшем из угла комнаты, угадывались плавные изгибы двух гитар, гордо восседавших на простой, но добротной подставке. Одна — классическая акустическая, с потемневшим от времени деревом корпуса. Вторая — строгая и брутальная электронная, с глянцевым покрытием, в котором отражались блики света.
Вся комната была залита мягким, тёплым светом от лампы, падавшим на светлый, почти кремовый ковёр, чей точный цвет в полумраке было трудно определить. Он был неброским, но уютным, создавая островок тишины и покоя. Рядом, у стены, стоял скромный стол, заставленный оборудованием, которое Максиму было не совсем понятно — микшерный пульт, стойка с микрофоном, наушники. Для непосвящённого это выглядело как панель управления космическим кораблём. Для Дани, молодого парня, живущего в одиночку в питерской «хрущёвке», это была не роскошь, а тщательно собранная по крупицам мастерская, его личный творческий мирок.
– Афигеть... – выдохнул Максим, и в этом одном слове звучала искренняя, неподдельная оценка всего, что он увидел. Он сделал несколько осторожных шагов вперёд, как будто входя в святилище, его пальцы невольно потянулись к грифу акустической гитары, но не коснулись его, застыв в сантиметре от лакового дерева.
Даня не стал сдерживать широкой, довольной ухмылки. Подойдя к подставке, он бережно снял акустическую гитару, будто доставая сокровище из футляра. Ловким движением перекинув ремень через плечо, он направился к небольшому светлому диванчику и непринужденно плюхнулся на него, отчего пружины тихо заскрипели.
Он молча кивнул на свободное место рядом, и Макс, не раздумывая ни секунды, устроился рядом, зачарованно глядя на инструмент в его опытных руках. В голове у Максима мелькнула странная мысль: эта гитара смотрится с Даней так естественно, будто является продолжением его самого.
Даня уверенно зажал на грифе аккорд и провел пальцами по струнам. Первый же мягкий, бархатный звук заставил Максима вздрогнуть. Даня поймал его взгляд, увидел в нем легкий отблеск интереса вместо прежней тревоги, и это заставило его улыбнуться еще шире. Он начал плавно наигрывать простую, но уютную мелодию, нелепо подпевая себе под нос что-то вроде «на-на-на» или «пурурум», стараясь делать это как можно тише, чтобы не потревожить сон соседей за тонкой стенкой.
Спустя пару минут этого импровизированного мини-концерта Даня вдруг остановился и бережно протянул гитару кудрявому. Он заметил, что тот окончательно успокоился, полностью погрузившись в музыку и мечтательно уставившись на инструмент.
— Что, понравилось? — тихо спросил Даня, все еще держа гитару между ними. — Давай-ка, попробуешь теперь ты.
Максим удивлённо взметнул брови и инстинктивно отпрянул назад, вжимаясь в спинку дивана.
– Я?.. – в его голосе прозвучало чистое недоумение.
Он скептически посмотрел на гитару, которую Даня настойчиво протягивал ему прямо в руки. После секунды колебаний Максим всё же робко принял инструмент. Он лежал в его ладонях непривычно тяжело и незнакомо, Макс замер в полной прострации, не зная, что с этой штукой делать.
– Я же совсем не умею... – пробормотал он, уже готовясь вернуть гитару обратно.
– Научим, – без тени сомнения ответил Даня. – Тут нет ничего сложного, смотри.
Прежде чем Максим успел что-то возразить, рыжий ловко подобрался к нему поближе, устроившись сзади на диване. Он повторил ту самую позу из поезда, обхватив Макса со спины в полуобъятия. Даня аккуратно положил свои руки поверх пальцев Максима, поправляя хват грифа и направляя его неуверенные пальцы к нужным струнам. Его голос прозвучал прямо у самого уха, тихий и настойчивый:
– Я буду направлять, а ты просто повторяй за мной, ладно? Сейчас попробуем зажать аккорд Em.
Максим замер как вкопанный, чувствуя, как по телу разливается тепло от близости. Он лишь тихо выдавил что-то похожее на «Угу», ощущая, как ладони мгновенно становятся влажными от волнения. У шеи чувствовалось горячее, ровное дыхание Дани — слишком близко, слишком тактильно... Так бывало только с ним.
Не привыкшие к струнам пальцы больно врезались в жёсткие, режущие струны, пытаясь повторить показанное положение. Максим сморщился от лёгкой боли, но стиснул зубы. И тогда Даня своей рукой провёл по струнам сверху вниз.
Прозвучал аккорд. Неидеальный, немного дребезжащий, но всё же узнаваемый. Это был их первый общий звук.