пять - топ
***
Время 20:18
Поздний вечер
– А я-то всё думала, почему ты мне руку не пожал! Теперь всё ясно...
Настя сидела на кухне, лениво помешивая ложкой остывающий чай. После долгого рассказа Максима её взгляд изменился – где-то в глубине карих глаз теперь читалось понимание, даже какое-то тёплое участие. Шуршание чипсов из только что возвращённой пачки нарушало тишину – Максим нервно поправил очки, хрустнув очередной хрустящей долькой.
– Извини, что так внезапно нагрузил тебя... Я старался объяснить покороче...
– Ой, да не-не-не, не извиняйся! Девчушка оживилась, энергично махнув рукой. – Я сама тогда вызвалась помочь, а уж эта драка... Она прищурила глаза, но тут же серьёзно добавила: – Если честно, я в шоке была но считаю - что всё сделано правильно!
Её пальцы автоматически гладили мопса, который, несмотря на уютное местечко на коленях, всем видом показывал, что мечтает устроить разведку боем по всей квартире. Из-за угла, сверкая зелёными глазами, за происходящим наблюдал Тигра. Кот замер в позе готовности к атаке, хвост нервно подёргивался – явно новые гости не входили в его планы на вечер.
– Ты ведь тогда помогла ему...
Голос Максима дрогнул, став чуть тише. Он нервно перекатил во рту солёную чипсину, прежде чем продолжить:
– И мне подумалось... Может, позвать тебя на чай? Как знак благодарности. Ну... от меня хотя бы лично.
Взгляд его скользнул в сторону – с наигранной заинтересованностью глядя на узор на обоях. Пальцы сами потянулись за новой порцией чипсов, словно пытаясь занять себя чем-то.
Настя уже открыла рот — но в этот момент глухой хлопок входной двери резко оборвал её на полуслове. Они застыли, глаза в глаза, в натянутой тишине.
– Данька пришёл...
Максим выдохнул, уронив подбородок на ладонь. Чипсы хрустели на зубах, но его внимание уже было приковано к шагам за спиной — тяжёлым, чётким.
И вдруг — холодное прикосновение металла. Кто-то вплотную подошёл сзади, упёршись ладонями в прутья стула. Железо дрогнуло под напором рук.
– Я думал, она уже свалила.
Голос Дани прозвучал нарочито громко, видно намеренно начав хамить. Он уже успел переодеться — чёрная слегка помятая футболка, сверху болталась серая кофта с вытянутыми рукавами, тёмные штаны и перекошенная на плече сумка. Из неё беспорядочно торчали:
– ноутбук с петлёй зарядки,
– свёрнутые в комок носки,
– потрёпанная тетрадь с почти израсходовано ручкой.
Вид — как у спешно собравшегося солдата что не успел толком нормально собраться из-за той же спешки.
Максим резко выпрямился, запрокинув голову так, что свет лампы ослепительно брызнул в глаза.
– Ой, а я-то думал, ты домой свалил и не вернёшься, — почти зашипел он, швырнув пачку чипсов на стол. В голосе — явное раздражение, граничащее с предупреждением: «Следи за языком».
Настя медленно отправила в рот очередную чипсину. Её взгляд скользнул от одного к другому, но она не пыталась влезать в разговор или как то так же язвительно ответить.
Лицо Дани исказилось: брови сошлись у переносицы темной тучей, а взгляд был таким ядовитым, что, казалось, оставляет на коже Макса ожоги. Ни слова не сказав, он демонстративно развернулся и ушел в Максимову комнату — на балкон, с сигаретой, оставив за собой тяжёлую, гнетущую тишину.
И лишь когда за ним захлопнулась дверь балкона, с лица Максима спала маска обиды, сменившись бледной тенью сожаления. Он снова взглянул на Настю, тяжело выдохнул и отхлебнул глоток остывшего кофе, будто пытаясь с ним же проглотить и эту внезапную горечь.
– Я явно ему не нравлюсь...
Голос Насти прозвучал тише шелеста чипсов в пачке. Она ловко отстранила мопса, который, принюхиваясь, уже подбирался к краю стола, оставляя на поверхности мокрые следы от слюнявой морды.
Максим вздохнул, поставив чашку с таким звонким стуком, ставя точку в этой краткой ругани. Его лицо, ещё минуту назад напряжённое, теперь выдавало лишь усталое сожаление.
– Не обращай внимания, — провёл он ладонью по лицу, смахивая невидимую усталость. – Он просто...
Но объяснение застряло в горле. Что он мог сказать? «Он просто ревнует»? «Он всегда такой»? Вместо этого Максим лишь снова потянулся за чашкой недопитого кофе, делая лёгкий, слегка нервный глоток.
– Извини...
Максим провел рукой по затылку, словно пытаясь стряхнуть неловкость. – Он ведёт себя так скорее всего из-за того раза, когда ты ну... Нашла его в том состоянии и помогла прийти ко мне... – Глаза его невольно скользнули к балконной двери, её было видно с кухни, где сквозь стекло угадывался силуэт с тлеющей сигаретой. – На самом деле он не такой ершистый, как может показаться...
Настя ответила едва заметной усмешкой, больше похожей на понимающий жест.
– Пусть ворчит, – она пожала плечами, и в этом жесте было столько небрежной уверенности, будто она уже сто раз проходила через подобное. – Мы с ним ещё поладим, увидишь.
Ее пальцы ловко выудили телефон из узкого кармана джинсов. Экран вспыхнул – и буквально за секунду выражение лица девушки сменилось с беззаботного на взволнованное. Десяток непрочитанных сообщений выстроились в обвинительную колонку:
«Где ты?»
«Почему не берешь трубку?»
«Это уже не смешно»
– Ой блин... – Настя закусила губу, резко поднимаясь со стула. Мопс в её руках тут же воспользовался моментом и начал извиваться, как уж на сковородке. Пришлось зажимать телефон между ухом и плечом, чтобы двумя руками удержать юркого питомца, одновременно пытаясь набрать ответ.
Максим с понимающей ухмылкой поднялся из-за стола, засунув босые ноги в растоптанные тапки через палец.
– Засиделись, пожалуй. – Отставив уже пустую чашку, кудряш поднялся с места. – Пойдём, провожу, – кивнул он, направляясь к выходу, по пути ловко подхватывая с пола своего рыжего кота что сперва пытался вырваться но после, сдался.
В прихожей разворачивалась достаточно комичная сцена: Настя, балансируя на одной ноге, пыталась натянуть кроссовок, в то время как пёс – этот пушистый ураган – выкручивался у нее в руках, задними лапами яростно отталкиваясь от ее живота. Его морда выражала священное негодование, будто его не выгуливали ровно сто лет.
– Так и не спросил, как зовут этого драчуна? – Максим прислонился к стене, поглаживая Тигру в руках что ошарашенно глядел на собаку и Настю. Мопс, вывернувшись, лапами вцепился Насте прямо в челку.
– Пудж! Ну ты ж негодяй, а! – сквозь смех выдохнула она, наконец-то заковыляв к двери с псом под мышкой. Шапка съехала набок, придавая ей вид уставшего, но довольного путешественника.
– Ну, я побежала, а то Егор будет переживать!
Настя стремительно поправляет разлетающийся шарф, и в её глазах вспыхивают озорные искорки.
– Было офигенно приятно познакомиться и поболтать! Обязательно как-нибудь вас с ним тоже познакомлю!
Макс отвечает лишь тёплой улыбкой, слегка кивая:
– Я... Буду только рад.
Проводив новую, как теперь кажется, подругу взглядом, он прикрывает за ней дверь, после чего лениво бредёт в комнату, взъерошивая кудрявые волосы. На балконе, всё так же стоит Даня, выпуская в ночь клубы сизого дыма.
Максим молча прислонился к перилам, скрестив руки. Боковым взглядом скользнул по Кашину – тот всё ещё хмурился, упрямо уставившись вниз, где у подъезда хихикала Настя, отбиваясь от навязчивого мопса, лижущего её ладони.
– Ну, и чего ты злишься?
Первым не выдержал Макс, так и не глядя на собеседника. Голос прозвучал глухо, будто он обращался не к Дане, а к темнеющему двору.
– Настя оказалась довольно открытым и добрым человеком. Честно, не понимаю, что тебя заставляет так себя вести... Это из-за того случая?
Последняя фраза повисла в воздухе, и даже сам Максим почувствовал, как его начинает подтачивать едкое раздражение.
– Меня бесит, – резко начал Даня, сжимая прутья балкона, – что какой-то случайной чирикалке ты готов душу излить, а мне – хер собачий. Он грубо дёрнул плечом. Всё потому, что она кажется тебе не такой... Проблемной как я?
Стиснув зубы, он швырнул окурок, предварительно потушив его об железо, и резко повернулся к Максу. Тот молчал.
– Чё замолк? Правда глаза колит?
Голос Дани как битое стекло. Где-то внизу, во дворе, тускло мигал уличный фонарь, отбрасывая длинные тени от мусорных баков.
– Я не считаю тебя проблемным... Максим провёл рукой по затылку, сминая непослушные кудри. С чего ты вообще это взял? – Он невольно поджал губы, чувствуя, как по спине ползёт неприятное тепло – странное, необъяснимое чувство вины.
Даня резко отвернулся, уставившись куда-то в темноту. Его брови сдвинулись в сердитой складке, резче очерчивая скулы.
Где-то вдалеке сонно урчал мотор проезжающей машины. Холодок пробежал по коже, заставляя волосы на затылке встать дыбом.
– Сегодня у подъезда... Кашин вдруг сказал тише, почти шёпотом. Ты правда хотел, чтобы я тебя обнял?..
Он медленно повернулся, и его взгляд – тёмный, неровный – упёрся в Макса. Тот замер, словно застигнутый врасплох.
– Да, хотел!
Слова сорвались с его губ, почти бездумно, потому что боялся, что передумает, если даст себе секунду на размышление. Кулаки сжались до побелевших костяшек, взгляд — упрямый, с вызовом, — не отводился, хотя внутри всё сжималось от нахлынувшего смущения. Оно накатило, как внезапный прилив, смывая осторожность и оставляя лишь голую, неудобную для него правду.
— И до сих пор хочу...
Даня до этого хмурившийся, слегка смягчился в лице. Он успел взвесить каждую возможную реакцию. Расслабленно облокотившись локтем об перила, он вытянул руку в сторону Максима — медленно, намеренно, чтобы тот успел отпрянуть, если захочет. Чернильные узоры на руке скользнули под тусклым вечерним светом.
— Продолжим то, что начали тогда?..
Голос звучал тише, мягче, без намёка на давление. Ни спешки, ни требований — только предложение, давая Максиму снова возможность делать всё самому.
Кудряш нервно дёрнул плечом, но тут же встряхнулся — нет, он не даст панике разъесть себя раньше времени. Руки взметнулись вверх, будто перекрывая невидимую атаку, а взгляд упёрся в Даню с вызовом. Стиснув зубы так, что заныли скулы, Максим резко шагнул вперёд, даже сам не поняв, зачем.
Даня в недоумении выпрямился в спине чуть опуская руку глядя на слишком резкие и отчаянные действия Максима.
— Эй... Погоди, что ты...
Кашин явно не рассчитывал, что тот так быстро буквально кинется обниматься. Уж тем первым — после всего, что между ними пролегло.
Но вот уже дрожащие ладони скользнули по спине Дани, неуверенно, но цепко. Максим прижался к нему, уткнувшись горящим лицом в грудь, и мир сузился до простых, осязаемых вещей: мягкая ткань худи под пальцами, тёплое дыхание где-то над головой, запах — свежий, с оттенком стирального порошка, но сквозь него пробивался знакомый табачный шлейф, какой всегда был у Дани.
Они застыли, — два сердца колотились вразнобой, но всё же в унисон. Но чем дольше длились объятия, тем явственнее тело Максима начинало бунтовать. Где-то внутри поднималась волна — холодная, липкая, неумолимая. Дыхание сбилось, пальцы вцепились в ткань Даниной кофты так, что ногти слегка впились в чужую спину заставляя старшего чуть поморщиться.
«Не сейчас... Только не сейчас...»
Он зажмурился, но картинки всплывали сами — обрывки, обжигающие, как открытая рана. В висках начало стучать, в ушах звенело тонким, надрывным гулом, похожим на заведённую старую пластинку с искажённой записью. Руки предательски дрожали, но отчаянно не отпускали ткань кофты.
Ещё секунда — и казалось, он рассыплется. На части. На пепел.
На ничего.
Где-то за густой пеленой звона, до Максима донёсся спокойный голос. Тёплые ладони мягко прижали его ближе, и он невольно вжался сильнее в Даню, чувствуя, как тот отступает назад, пока его спина не встретилась с прохладной кирпичной кладкой балкона.
– Эй-эй, я тут, всё нормально...
Пальцы рыжего осторожно скользили по его спине - твёрдые подушечки выписывали медленные круги между лопаток, то усиливая, то ослабляя нажим, будто нащупывая невидимые узлы напряжения. Тёплые ладони чувствовались особенно хорошо сквозь ткань тонкой футболки.
Даня наклонился, он положил подбородок на Максимово плечо, заставив его чуть вздрогнуть. Голос звучал прямо в ухе, тихий, но чёткий, перекрывающий назойливый звон:
– Ты молодец... Всё хорошо, слышишь?
Где-то там, за границей этого кокона из тепла и размеренных прикосновений, действительно медленно темнело небо. Последние солнечные лучи цеплялись за рыжие растрёпанные из-за ветра волосы, когда он смотрел куда-то вдаль, продолжая шептать ободряющие слова между покачиваний - лёгких, почти незаметных.
Руки Кашина непроизвольно сами сползли чуть ниже сжимая хлопок Максимовой футболки в области поясницы, оставляя на ткани едва заметные складки. Ему хотелось притянуть младшего крепче - так крепче, чтобы между ними не осталось ни миллиметра, - но руки будто сами помнили негласное правило: не давить. Нельзя.
Постепенно, паника кудрявого начала отступать. Не сразу - нет, сначала дрожь в плечах стала чуть тише, потом дыхание перестало рваться из груди обжигающими глотками. И наконец пришло это: странное, почти забытое чувство, когда не нужно никуда бежать, ничего не бояться. Просто стоять здесь, на балконе, чувствуя такие желанные, тёплые объятия.
Тепло разливалось по телу, как медленный прилив, смывая последние следы паники. Максим больше не дрожал - его дыхание теперь совпадало с ритмом Даниной груди, поднимающейся под его ладонями. Пальцы, еще минуту назад впившиеся в ткань, теперь просто лежали, слегка согретые его теплом.
Макс повернул лицо, и шершавая ткань кофты слегка охладила его раскалённую щеку. Когда он наконец открыл глаза, вечернее небо оказалось неожиданно большим - фиолетово-синим, с первыми тусклыми звездами. А потом... Потом был взгляд Дани. Тот самый, из-за которого все и началось - глубокий, как омут в лесном озере где то в деревне.
– Ты как?..
Голос Дани так близко, от этих слов по спине пробежали мурашки. В уголках губ пряталась улыбка - не торжествующая, а какая-то... облегченная. Будто он держал в руках что-то хрупкое и бесконечно ценное, и наконец убедился, что можно продолжать контактировать.
– Хорошо...
Его собственные руки словно сами собой сползли чуть ниже. И это было правдой - не «нормально», не «терпимо», а именно хорошо. По-настоящему.
Даня слегка выпрямился, не отрывая взора на Максима, плавно запустив руку в его кудрявые волосы, наблюдая за каждой реакцией и каждым жестом, что бы в любой момент прекратить если нужно.
Ночную тишину нарушал лишь навязчивый, звонкий стук собственного сердца, оглушающий изнутри. Он отдавался в висках гулким эхом, и Дане на мгновение показалось, что Максим тоже его слышит — так близко они стояли, почти дыша в унисон. Даня сглотнул застрявший в горле ком, его рука на талии парня инстинктивно сжалась, прижимая того ещё ближе, как вдруг Максим нарушил хрупкое затишье.
— Наверное, сейчас не лучший момент для такого предложения, но... — его голос дрогнул, сорвался на полушёпот.
— Давай всё-таки съездим... На похороны...
Слова повисли в воздухе тяжёлой, чужеродной глыбой. Грудью Даня ощутил, как пальцы Максима вцепились в его одежду с внезапной силой, выдав внутренний надрыв. Даня резко отдёрнул голову, будто от пощёчины. Его брови сдвинулись в суровой складке, взгляд метнулся в сторону, уставившись в тёмные окна соседнего дома, лишь бы не видеть лица перед собой.
— Тебе незачем ехать туда, — прошипел он сквозь сжатые зубы, возвращая взгляд к Максиму.
Щёки кудрявого всё ещё были красными от смущения, и его кудри так беззаботно вились у висков, а губы... Кашин поймал себя на мысли, что смотрит на них слишком часто.
– Поедем... Мы должны поехать, и я буду рядом с тобой... – его слова прозвучали не как просьба, а как тихий, но непоколебимый факт.
Словно не услышав отказа Дани, Максим не отрывал взгляда от его лица. Он рассматривал россыпь лёгких веснушек на переносице и щеках, будто пытаясь запомнить их расположение. Было странно и головокружительно — эта внезапная близость, тёплое дыхание, щекочущее кожу, и все эти касания... До трепета где-то глубоко внутри.
Даня на его слова лишь фыркнул, но в этом звуке было больше усталой смиренности, чем раздражения. Он вдруг плавно отступил спиной к стеклянной двери балкона, уводя Максима за собой. Его руки, всё ещё обнимающие парня, мягко, но уверенно подхватили его под локти, направляя движение.
– Что с тобой спорить... – буркнул Кашин глухо, переступая порог и заходя обратно в комнату, залитую тёплым светом.
Он пропустил Максима вперёд, слегка отпустив его. Максим сделал шаг, отступив от Дани, и пространство между ними тут же наполнилось прохладным воздухом, от которого стало зябко. А внутри, в самой глубине, будто в конвульсиях, трепетно и беспорядочно бились десятки бабочек — смесь облегчения, тревоги и не высказанной нежности.
– Раз ты так хочешь, то поедем... – Даня тяжко вздохнул, и в его голосе слышалась не столько уступка, сколько обречённость. – Как раз отдохнём от этой забегаловки.
Слово «забегаловка» в его устах прозвучало с горьковатой усмешкой. Он имел в виду не только школу, а всё то, что она в себе несла — бесконечную суету, притворство, необходимость постоянно терпеть. Повернувшись, он с лёгким скрежетом захлопнул створку балкона, отсекая прохладный ночной воздух. Его татуированная рука — паутина из линий и узоров — машинально взметнулась к голове, чтобы поправить взъерошенные медно-рыжие пряди. Жест вышел резким, без особого энтузиазма, но в нём читалось окончательное решение. Даня сдался.
Макс в ответ лишь прикусил изнутри щёку, а после и поджал губы. Он повернулся к Дане, его пальцы с нервной непоследовательностью принялись теребить и скручивать край футболки. Взгляд его не находил места: скользнул по полу, зацепившись за Данины ноги.
– У нас... могут быть проблемы, – Голос слегка дрогнул на полуслове. – Если мы снова не объявимся... Им нужно какое-то объяснение. Или заявка, которой у нас нет...
Он выдохнул это почти шёпотом, словно боялся, что громкие слова сделают надвигающиеся проблемы слишком реальными.
Макс заметно занервничал. После всего, что произошло на балконе, ему было почему-то сложно просто прямо смотреть на Даню. Каждый взгляд вызывал внутри бурление тёплых и трепетных эмоций — в хорошем смысле, том самом, от которого слегка кружится голова и перехватывает дыхание. Чтобы скрыть смущение и собраться с мыслями, он опустился на край кровати, пружина под ним тихо вздохнула. Пальцы его вновь принялись теребить край простыни, в то время как мозг лихорадочно перебирал варианты, как же выкроить для них эти несколько заветных дней.
Даня, видя его задумчивость, и сам погрузился в размышления. Он поджал губы, приняв свой привычный «сосредоточенный» вид, и упёр руки в боки. Его взгляд, тяжёлый и отрешённый, уставился в одну точку на полу, словно он пытался там, в потёртом ворсе ковра, прочесть решение всех своих проблем. Он стоял так недвижимо несколько секунд, переваривая не только ситуацию с пропуском, но и всё, что накопилось между ними за этот вечер. И вдруг — озарение. Его рыжие брови поползли вверх, а по лицу пробежала тень догадки. Он громко щёлкнул пальцами, разрывая тишину.
– Обратимся к школьному лекарю! Думаю, если ему как-то всё растолковать, по-человечески, он нам подсобит. Вроде норм мужик, не формалист.
Слова прозвучали настолько просто и обнадёживающе, что Максим невольно выдохнул напряжение, которое сковало его плечи. На его губах проступила лёгкая, почти неуловимая усмешка, а черты лица наконец расслабились, выражая облегчение и внезапно нахлынувшую надежду.
– Завтра попробуем поговорить с ним, – Голос рыжего звучал чуть более живо, с отголоском начинающего формироваться плана. – И если всё выйдет, то сможем поехать на поезде послезавтра... – Он замолчал, и его взгляд, зеленоватый и немного уставший, скользнул в угол комнаты, где на диване свернулся клубком рыжий кот. – Было бы ещё на кого оставить этого оборванца...
Под их двойным взглядом «рыжий чёрт», прозванный за свой скверный характер Тигрой, медленно приоткрыл один глаз, оценивая обстановку. Казалось, в его надменном прищуре читалось полное понимание, что объектом нелестных комментариев стал именно он. Не дожидаясь развития событий, кот вдруг резко подскочил, сорвался с места и, оттолкнувшись от дивана мощными лапами, метнулся в сторону кухни, бесшумно исчезнув в её тёмном проёме, словно решил заранее устраниться от неприятной беседы.
А вот с котом это была правда проблема. Не оставлять же его одного на долгое время без еды и присмотра. Хотя порой, после очередного смотра поцарапанных обоев, исполосованного дивана и разбросанных по всей прихожей тапочек — следов его ночных безумных гонок, — такая перспектива казалась Максиму не такой уж и пугающей.
Кудряш слегка зевнул, по-детски широко и беззвучно, затем потёр кулаком правый глаз, сдвинув очки на лоб. С лёгким стоном он поднялся с кровати, выпрямив затёкшую спину.
– Пойдём на кухню, – буркнул он, уже направляясь к двери. – Я хочу жрать... Обо всём этом подумаем уже завтра.
Даня лишь согласно кивнул, его рыжие вихры взметнулись от резкого движения. Он на ходу прихватил с тумбочки ноутбук, смотал в кольцо чёрный удлинитель и, перекинув петлю через плечо, быстрыми шагами догнал уже уходящего в коридор Максима.
– Предлагаю в таком случае на ночь глядя посмотреть «Беременна в 16» – для идеального завершения этого дня, – с ноткой замученного задорна бросил Кашин, слегка спотыкаясь носком об высокий порог. Он едва удержал равновесие, качнувшись вперёд, но тут же выпрямился, сделав вид, что так и было задумано.
***
– Парни, я помог вам тогда, потому что правда была на вашей стороне, – голос Матвея Олеговича был ровным, но в нём явственно звучала сталь. – Я говорил лишь так, как было.
Школьный лекарь сидел за своим идеально чистым столом, как всегда, одетый с безупречной, почти хирургической аккуратностью. Светлая рубашка с наутюженными стрелками, сверху – белоснежный халат без единой морщинки, такие же светлые просторные штаны и лёгкая, бесшумная обувь. Единственным аксессуаром, нарушающим эту стерильную строгость, были очки в тонкой оправе, что висели на изящной цепочке на его груди, покачиваясь в такт каждому движению.
Он строго смотрел на учеников поверх сложенных в замок рук. Его пальцы были сплетены так, что костяшки побелели. Перед ним стояли двое, будто олицетворяя две разные стороны конфликта. Один – Максим – ковырял носком ботинка едва заметную трещинку в линолеуме, уставившись куда-то вниз, в пол, явно понимая, что они поступают неправильно и злоупотребляют доверием. Его поза кричала о вине и желании провалиться сквозь землю.
Второй – Даня – в ответ на слова медика лишь злее сдвинул рыжие брови, его поза стала вызывающей, руки плотно сложились на груди, образуя живописный барьер. Он уже открыл рот, чтобы снова начать свою настойчивую, давящую попытку уговорить Матвея Олеговича, не желая так просто сдаваться.
– Я вам денег дам, – вдруг выпалил Даня, его голос прозвучал вызывающе громко в тишине кабинета. – Сколько надо, чтоб вы хоть чё-то нам написали?
Воздух в кабинете застыл. Матвей Олегович возмущённо поднял брови так высоко, что они почти скрылись под прядями аккуратно уложенных волос. Раздался тихий, но отчётливый скрежет зубов, а его пальцы, всё ещё сцепленные в замок, сжались так, что побелели не только костяшки, а, казалось, и вся кожа на руках.
Максим так вообще от неожиданности округлил глаза, словно увидел привидение. Он резко толкнул Кашина локтём в бок, причём метил точно в поддых, стараясь не привлекать лишнего внимания.
– Ты чё, совсем охренел? Взятки предлагать?! – прошипел он, его шёпот был полон неподдельного ужаса.
Даня поморщился от толчка и слегка согнулся, от внезапной боли, но не для того, чтобы отстраниться, а, наоборот, чтобы лучше слышать возмущённые шипения младшего. В ответ он начал своё шептать с таким видом, будто школьный лекарь не только слепой и глухой, но и вообще находится в другой вселенной.
– А чё? – его шёпот был на удивление громким и дерзким. – Деньги сейчас всем нужны, не откажется. И вообще, это была твоя идея – поехать на эти чёртовы похороны!
Максим лишь безнадёжно закатил глаза, в отчаянии потирая переносицу под дужками очков. Казалось, он мысленно уже прощался со всеми благами цивилизации, готовясь к неминуемому аресту.
– На похороны? – Голос Матвея Олеговича дрогнул, потеряв свою прежнюю твёрдость. Он приподнял бровь, а его безупречное, строгое лицо внезапно смягчилось, отражая смесь изумления и попытки понять, точно ли он расслышал ту случайно вырвавшуюся у ученика фразу.
– Да... – тихо, но твёрдо подтвердил Максим, почувствовав слабый проблеск надежды. – Войдите в наше положение, нам нужно всего три дня, хотя бы...
Он говорил уже более мягко, почти умоляюще, бросая взгляд на Даню. Тот, в свою очередь, от скуки и безделья ухватился за песочные часы, стоявшие на столе. Переворачивал их с глухим, ритмичным стуком, наблюдая, как тонкие струйки песка медленно пересыпаются из одной колбы в другую.
Матвей Олегович задумчиво замолкал. Он начал бессознательно похлопывать сложенными вместе подушечками пальцев по глянцевой поверхности стола, издавая под нос что-то отдалённо напоминающее «пу-пу-пу-пу», его губы при этом слегка вибрировали. Казалось, в его голове идёт интенсивный внутренний диалог, взвешивание всех «за» и «против».
И вдруг, он резко, почти порывисто, дёрнул ручку верхнего ящика стола. Оттуда он извлёк аккуратную папку цвета тёмного хаки, видимо, с бланками различных заявлений. Достав два листа, он бережно положил их перед собой, достал из внутреннего кармана халата перьевую ручку с позолоченным пером и, открутив колпачок, начал с аккуратным скрипом заполнять пустые строки размашистым, уверенным почерком.
– Триста с каждого, – невозмутимо, словно объявляя диагноз, произнёс Матвей Олегович. Он слегка смочил указательный палец слюной, чтобы удобнее было перелистнуть бумагу, и с сочным, звуком поставил на одном из бланков резкую фиолетовую печать. – И чтобы я вас тут больше не видел по этому вопросу.
– Да это же грабёж средь бела дня... – пробурчал себе под нос Даня, с неохотой начиная шарить по карманам своих потертых джинс. Он искоса бросил взгляд на Максима, на лице которого читалась целая гамма эмоций: от явного недовольства до глубокого морального страдания. Тот уже искал в своей аккуратной сумке кошелёк, делая это с видом человека, совершающего тяжкое преступление.
– Вы предложили сами, – парировал лекарь, не поднимая глаз от бумаг. В его ровном голосе теперь откровенно проскальзывала хитрая нотка, а глаза по-доброму, по-отечески усмехались, когда он изредка бросал взгляд на своих юных «взяткодателей». – В моём распоряжении было лишь согласиться либо отказать. Я, как человек практичный, выбрал для себя более... приятный вариант.
– Надеюсь, ты теперь доволен, – тихо, сквозь зубы, шикнул Максим, доставая из кошелька идеально ровную, хрустящую купюру, будто только что из банкомата.
Даня в ответ лишь мрачно вытащил из кармана слегка помятую, явно потрёпанную жизнью банкноту. Она была теплой от тела и, судя по виду, пролежала в его кармане неизвестно сколько времени в компании мелочи. Он ничего не ответил Максиму.
– Распишитесь здесь... и здесь, – Матвей Олегович указал на два аккуратных окошка в нижней части листков, затем поднялся со своего кресла, возвращая папку и печать на свои идеальные места. Его движения были точными и выверенными, будто он завершал небольшую хирургическую операцию.
– После того как вернётесь в школу, отдадите бумаги завучу... или можете сразу отнести директору, – его губы непроизвольно расплылись в едва заметной, но однозначно хитрой ухмылке при упоминании директрисы, словно это была какая-то давняя внутренняя шутка. После чего он вежливо, но твёрдо указал парням на дверь.
Даня, не медля ни секунды, выхватил свой экземпляр заявки и, не отдавая купюру, уже направился к выходу на лёгкой, победной волне.
– А... деньги? – непонимающе спросил Макс, застыв на месте с протянутой идеальной купюрой в одной руке и заявкой в другой. На его лице читалось искреннее, почти детское недоумение.
Матвей Олегович вздохнул, сделав вид, что раздражён, но в его глазах теплилась доброта.
– Купите лучше себе мороженого. – он мотнул головой в сторону уже почти исчезнувшего в коридоре Дани. – Что бы потом по-настоящему заболеть. А теперь – на выход! Скоро уроки начнутся.
Он произнёс это с наигранной, грубоватой строгостью, но тщетно пытался скрыть улыбку в уголках губ. Максим, наконец расслабившись, кивнул с облегчением и робкой улыбкой, прежде чем последовать за Даней, тихо прикрыв за собой дверь в кабинет, где царил безупречный порядок.