три - топ
Этот плач был невыносим.
За створкой всхлипы становились громче, чётче - каждый звук отдавался эхом, оставляя невидимые раны.
Рука сама полезла в карман - мокрый от дождя, пропитанный запахом сырости и табака. Пальцы нащупали промокшую пачку сигарет, смятую зажигалку. С пятой попытки огонь всё-таки вспыхнул, осветив на секунду его бледноватое от холода, опустошённое лицо. Даня затянулся глубоко, почти с отчаянием, выпуская дым прямо в квартиру. Ему было плевать.
Голова тяжело откинулась на дверь, глаза закрылись. Где-то там, за тонкой перегородкой, рыдал Максим. А Даня... Даня чувствовал только горькую, едкую усмешку, ползущую из самого нутра.
- Мать умерла.
Голос прозвучал глухо, но достаточно громко, чтобы Максим услышал. Даня уставился в потолок, в угол, где сходились трещины, будто паутина.
- Сегодня сообщили... - ещё затяг, дым клубами вырвался в воздух. - Алкогольная интоксикация.
Последние слова он выдавил сквозь зубы, словно пробку от дешёвой водки, которую так любила его мать.
Всхлипы затихли - но ненадолго.
Тишина за дверью стала, напряжённой. Максим метался взглядом по кафельному полу ванной - от плинтуса к луже воды, от воды к дрожащим собственным рукам. Его пальцы сжались в кулаки, потом распрямились, в попытке отцепить от себя услышанное.
Его Даня сейчас сидит за дверью - пьяный, воняющий дешёвым алкоголем и прогорклым табаком, с пустым взглядом, устремлённым в никуда.
И он...
Сломанный?
Как бутылка, разбитая об асфальт. Как последняя сигарета в смятой пачке.
И Максим ненавидит это.
Ненавидит, потому что любит.
Потому что это больно.
- Меня это абсолютно никак не оправдывает...
Голос Дани пропах пеплом и чем-то ещё - горьким, как полынь. Он затянулся снова, глубоко, так, что лёгкие заныли от напора никотина. Огонёк сигареты дрожал в полутьме, освещая скулы.
- Старая стерва...
Слова вырвались шёпотом, язвительно, но без злости - только усталость. Тон, каким говорят о проклятии, которое слишком привычно, чтобы ненавидеть.
- Никогда не пыталась избавиться от этого...
Он докурил до фильтра, притушил кусочком собственного мокрого рукава. Шипение ткани смешалось с прерывистым дыханием Максима за дверью.
Тишина.
- Эй, Макс...
Голос дал трещину, как лёд на луже.
- Ты... всё, что у меня осталось, по сути. Хах...
Смешок получился коротким, пустым.
Луково ухмыляясь, дальше Даня бормотал что-то невнятное, его слова растекались в воздухе, как без связная между собой липкая масса.
Веки наливались свинцом, тело проваливалось в пол - сначала плечи, потом спина,
пока сознание не сползло в темноту без предупреждения.
Он даже не услышал, как голова со стуком ударилась о дверь.
Тишина в ванной стала угнетающей, неподвижной - будто и не было за дверью ничего живого.
Ни всхлипов, ни шороха одежды, ни даже дрожи дыхания.
Максим словно испарился, - а может, тоже уснул?
Спустя несколько томительных минут, в тишине раздался едва слышный металлический щелчок - дверь ванной сдалась. Максим с опаской толкнул ее, но створка упёрлась в уснувшего Кашина. Стиснув зубы, кудряш снова навалился на дверь плечом, с трудом продавливая упрямое препятствие. Дерево скрипнуло протестующе, и наконец, образовалась узкая щель, едва достаточная для того, чтобы протиснуться. Руки Максима предательски дрожали, а в голове бушевал ураган - хаотичные обрывки мыслей, вспышки паники, навязчивое ощущение прикосновения к коже, которое хотелось стереть наждаком. Сжимаясь, он протиснулся сквозь щель, почти выпав из ванной комнаты. Воздух снаружи показался тяжелым. Его взгляд упал на фигуру у двери: Даня съехал на пол спиной, подбородок уткнулся в грудь, дыхание ровное, но неестественно громкое в этой тишине. Больно было смотреть. Больно видеть его таким... беспомощным, и в то же время - источником этой немой паники. Максим глухо выдохнул, пытаясь выдавить из себя напряжение. Заметил на полу, у ног Дани, его очки. Присев на корточки каждое движение давалось с усилием, он потянулся к ним, но пальцы, сводимые нервной дрожью, не слушались. Очки выскользнули, звякнув о кафель, затем снова. "Черт...", - сорвался с губ хриплый шепот, больше похожий на стон. - Опять... Вечная эта... Паника." Проклятая фобия сжимала горло ледяным обручем, превращая простой жест в пытку.
Подняв всё же с пола кое-как очки, Максим почти не помнил, как метнулся в свою комнату. Босые ноги шлёпали по холодному полу, оставляя чуть влажные следы. Взгляд лихорадочно забегал по столу, выискивая спасительную пластинку. « Вот она! » Белый блистер холодно блеснул в тусклом свете. Пальцы, все еще предательски не слушавшиеся, с трудом выдавили не одну, а сразу две маленькие, горьковатые на вид таблетки. Швырнул их в рот, не раздумывая, глотнул воздух - сухо, комом в горле. "Быстрее... сильнее... просто перестать чувствовать..." - пронеслось в висках стучащей мыслью.
Рывком распахнул шкаф. Глаза нащупали груду белья, а под ней - плотное, шершавое на ощупь одеяло. Выдернул его, не глядя, чуть не опрокинув стопку футболок. Комок синтепона тяжело повис на дрожащей руке.
Обратный путь показался длиннее. Каждый шаг отдавался глухим стуком в висках. Даня лежал так же, неподвижный, лишь тихий свист в носу выдавал сон. Максим замер на мгновение, борясь с волной тошноты от необходимости приблизиться. Стиснув зубы, наклонился, стараясь не дышать, не касаться.
Это и пугало, ведь ещё вчера он хотел обратного...
Стряхивая одеяло резким движением, накрыл Даню. Ткань легла неровно, кое-где открывая полоску промокшей одежды. Не садясь, не присаживаясь рядом, Максим застыл, уставившись в рыжую макушку, в расслабленное, спокойное лицо. Ноги были ватными, подкашиваясь. Больше не мог. Больше не хотел видеть, слышать, чувствовать. Развернувшись, он поплыл обратно в свою комнату, одна мысль пульсировала в опустошенной голове:
«Отключиться. Вырубиться. Пусть все исчезнет до утра... »
***
Что-то мягкое и настырное тыкалось в нос, щекоча кожу мелкими вибрирующими усами.
Даня заморгал, пытаясь разлепить веки - слипшиеся от сна, алкоголя и чего-то ещё, о чём он не хотел вспоминать.
Рыжий хвост мелькнул перед глазами,
шершавый, как язык костра.
- Ёб твою мать...
Голос потрескался, будто пролежал всю ночь на морозе. Он ковырял ладонью пол, приподнимаясь, пока комната не закачалась вокруг,
а в висках не загрохотали молоты.
Первый вопрос вынырнул из липкого тумана головы:
«Что вчера было?»
Второй - острее, горячее:
«И где, блять, Максим?»
Даня сморщился, ощущая, как съезжает мятое одеяло, а всё ещё влажная ткань прилипает к коже - холодная, отсыревшая за ночь, она обвисла на теле, словно вторая кожа, которую не сбросить.
Он провёл ладонью по затылку, спутывая пряди волос, и только тогда заметил на полу - стакан воды с белой таблеткой на краю, и аккуратно сложенную одежду.
Чужая. Наверняка слишком узкая в плечах.
Максимова.
Шатаясь, словно палуба корабля. В голове - рваные кадры: сильный ливень, ругань, слёзы.
Те самые.
Тихие.
Запертые в ванной.
- Блять...
Гортанный, с хрипотой.
Он схватил стакан, швырнул таблетку в рот, запил одним глотком, не чувствуя вкуса.
Одежда - в охапку.
Кот - отпрыгнул в сторону,
смотря на него с немым укором,
будто знал всё.
Вода из крана ударила в раковину,
ледяными иглами впиваясь в кожу.
Он втёр её в лицо,
сдирая с себя вчерашний день,
но картины лезли обратно:
Собственный голос - слишком громкий. Максим - отстраняющийся.
И этот взгляд - полон испуга и непонимания происходящего.
- Придурок...
Зубы сжались так, что заныли скулы.
Рывок - вода летит в зеркало,
размывая отражение.
Он не хотел это видеть.
Переоделся быстро, грубо,
не глядя - тёмный свитер душил воротом, штаны болтались на бёдрах.
Сумка валялась на пороге - одиноко брошенная, Даня метнулся по квартире, разинув снова дверь ванной, швырнув шторку душа - пусто.
Кухня, спальня, даже балкон - только тишина да следы чужого присутствия:
прибранные тарелки на столе, вымытая кружка.
Максим ушёл. Сам. На занятия.
В груди заныло - не боль, а что-то глупее, мелкое, но цепкое, как ржавая проволока под рёбрами.
Промокшие кроссовки впились в ступни холодными жгутами.
Ключи - на полке, одинокие, оставленные словно милостыня.
Даня вылетел из квартиры, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла.
Звон ключей. Лестница. Пролёты. Гулкие шаги, отдающиеся в висках.
Домофон взвыл за спиной, женский голос - возмущённый, резкий:
- Куда прёшь, дебил?!
Соседка. Судя по всему.
Он даже не обернулся.
Что он скажет?
Как посмотрит?
А посмотрит ли вообще?
Сумка впилась в плечо, лямка резала кожу. Камень под ногой - Даня пнул его со всей злости, и тот отлетел в лужу, взметнув грязные брызги.
Он шёл, топча собственное отражение в воде, размазывая его в серую жижу.
***
Третий урок только закончился. Большая перемена. Шум, гомон, смех - всё это сливалось в один оглушительный гул, заполняющий школьные коридоры. Максим двигался сквозь эту какофонию, словно сгусток чёрной материи, едва заметная среди ярких красок и громких голосов. Эти стены, эти лица - всё казалось чужим, давящим. Единственное, чего он хотел - вырваться на улицу, вдохнуть холодный воздух, отстраниться от всего этого... и от них. От этих взглядов. Липких, любопытных, осуждающих.
Он чувствовал их на себе - всюду. В классе, в коридорах, даже сейчас, когда проходил мимо, опустив глаза. Они знали. Конечно, знали. Как не заметить разбитую губу Семёна? Как не обратить внимание на синяки его приятелей? Всё говорило само за себя, даже если никто не произносил ни слова вслух.
Может, не стоило сегодня приходить? Но оставаться дома... с Даней, валяющимся на полу... особенно после вчерашнего... Нет. Лучше уж здесь. Хотя бы таблетки немного приглушали эту пустоту внутри. Они не давали счастья, не возвращали покой - но хотя бы позволяли не чувствовать всё так остро.
Как там Даня? Проснулся ли? Помнит что-нибудь?..
Мысли снова закрутились, навязчивые, как назойливые мухи.
« Даня. Даня. Даня.
Какой же ты... »
Он даже не заметил, как оказался на улице. Ноги сами несли его вперёд, взгляд упёрся в серый асфальт под ногами. Ещё шаг - и он бы уже вышел во двор, к этому мнимому спасению... Но резкий мужской голос позади заставил его застыть на месте.
- Максим, подойди. Нужно поговорить.
Голос не сулил ничего хорошего. Внутри что-то ёкнуло - страх? Нет, не страх. Скорее усталость. Усталость от всего этого. От людей. От их взглядов. От их слов.
Таблетки делали своё дело - лицо оставалось спокойным, почти каменным. Он медленно обернулся, встретив взгляд преподавателя.
- Оставьте меня, Дмитрий Андреевич.
Голос звучал плоско, без жизни, без ненависти. Просто констатация. Просьба. Мольба.
Но физик не отступал. Его тёмные брови сдвинулись, взгляд стал ещё жёстче, почти злым. Он повторил, тише, но так, что от его шипящего шёпота по спине побежали мурашки:
- Я сказал, подойди.
Максим почувствовал, как холодеют кончики пальцев. Нельзя. Нет. Надо развернуться. Уйти. Проигнорировать. Но... какая разница?
Всё равно уже всё.
Ноги предали, сделав шаг. Ещё один. Ближе. Уже не имело значения, что будет дальше.
- Где же твой дружок? - голос Дмитрия Андреевича прозвучал нарочито сладко, словно капающий мёд на лезвие. - Вижу, ты слегка опечален чем-то.
Фальшивое сочувствие. Едкое. Ядовитое.
Максим почувствовал, как сжимаются кулаки сами по себе. Чего он добивается? Унизить? Насладиться его беспомощностью? Или просто снова почувствовать власть, запустить эти мерзкие руки туда, куда им не место?
- Это не ваше дело.
Ответ вырвался сухо, почти машинно. Но внутри всё перекосилось.
« А как бы ответил Даня? »
« Что бы он сделал? »
« Что делать мне?.. »
Лицо преподавателя исказилось. Насмешка осыпалась, как гнилая штукатурка, обнажив острую злость. Ему не нравилось это. Совсем. Раньше Максим дрожал, опускал глаза, подчинялся - а теперь? Теперь он стоял, пустой, будто даже не видя его.
Контроль ускользал.
И это бесило.
Школьные двери с грохотом распахнулись, ударившись о стены с глухим стуком. В проёме, едва не споткнувшись на пороге, замер Кашин. Он отчаянно хватал ртом воздух, лицо раскраснелось до корней волос, грудь вздымалась. Словно ветер в ноябре, растрепал его рыжие вихры - торчали во все стороны, огненно-рыжим ореолом, совершенно непокорные, как и их хозяин. Даже попытки пригладить их не было - ему явно было не до того.
Взгляд его, обеспокоенный, метнулся по коридору - и нашел Максима.
Рядом - преподаватель. Что-то в этой картине - Максим, неподвижный, и физик, с его вечной недовольной гримасой - словно ножом полоснуло по нервам Дани. Лицо его мгновенно окаменело, губы сжались в тонкую белую нитку, а в глазах вспыхнула такая неприкрытая, ледяная неприязнь к Дмитрию Андреевичу, что, казалось, воздух вокруг похолодел. Но вот его внимание переключилось на Максима. Резкость сменилась чем-то тревожным, почти щемящим. Даня шагнул вперед, быстро, решительно, и подошёл вплотную. Его взгляд пристально, сканером, обежал Максима с ног до головы: «Цел? Не тронули? Почему он такой... пустой?» - все вопросы витали в этом молчаливом осмотре.
Максим лишь смотрел в ответ. Пусто. Бездонно. Ни тени волнения, ни искры признания. Как будто смотрел сквозь Данину фигуру, на серую стену за его спиной.
- Нам на урок, - бросил Кашин резко, отрывисто, словно отрубил. Его голос еще хрипел от недавнего бега, но в нем звучал металл. Он метнул взгляд в сторону физика - не просьба, а констатация факта и приказ к отступлению.
«Убирайся»
Дмитрий Андреевич едва заметно вздёрнул губу, его взгляд - тяжелый, оценивающий - медленно прополз по растрёпанному ученику с ног до головы, задержавшись на вызывающем взгляде. Глухое, презрительное хмыканье сорвалось с его губ.
«Хм... Сброд»
Не сказав ни слова, не удостоив их больше вниманием, он величаво развернулся и зашагал прочь. Его кожаная подошва гулко шаркала по паркету в такт отступающему негодованию, оставляя за собой лишь, внезапно оглушившую тишину глухого коридора. Двое остались стоять в этом звенящем вакууме, разделенные невидимой, но плотной стеной.
Максим стоял неподвижно, как манекен, выброшенный посреди коридора. Казалось, силы тяжести для него не существовало - он просто застыл, без малейшего желания шевельнуться, без искры интереса к тому, куда идти. Тень от высокого окна ложилась на него косой полосой, делая черты лица еще более безжизненными.
Даня замолчал, подавленный. Его взгляд, полный мучительной тревоги, продолжал сканировать Максима, выискивая малейшую трещину в этом ледяном панцире, хоть намек на то, что вчерашнее не сломало его окончательно.Что-то острое и холодное кольнуло под ребра, заставив сглотнуть. Оправданий не было.
Вообще.
Никаких.
Пальцы нервно, почти судорожно, закрутили край свитера, шершавая пряжа натирала кожу. Во рту пересохло, горло сжалось - знакомое, режущее желание затянуться дымом, чтобы хоть как-то перекрыть эту душащую вину. Он с усилием открыл рот, голос сорвался, тихий и хриплый:
- Пр...ос...
- Мне жаль... - тихо, но отчетливо, словно эхо из глубокого колодца, перебил Максим. Глаза его упорно смотрели куда-то в пустоту за Даниным плечом, в трещинку на стене, в пылинку, парящую в луче света - куда угодно, только не на рыжего. - ...За маму... - добавил он, и эти слова повисли в воздухе тяжелым, невыносимым грузом.
У Дани похолодело внутри. «этот придурок совсем о себе не думает?..» Сердце сжалось так больно... Он лишь резко кивнул, стиснув кулаки до побеления костяшек, впиваясь ногтями в ладони. Слова застряли комом в горле. Ни звука. Только это гнетущее молчание, давящее на барабанные перепонки.
- Пойдём, - механически, абсолютно бесцветно, произнес Максим, словно диктуя себе команду. - ...у нас урок вроде как... - Он не закончил фразу, просто оторвался от пола и поплыл в сторону лестницы, двигаясь плавно, почти бесшумно, как призрак. Его походка была такой же пустой, как и взгляд.
Дане больше не оставалось выбора. Он покорно двинулся следом за Максимом, как привязанный на невидимую нить, как его собственная, неотвязная тень. Расстояние между ними оставалось неизменным - метра полтора ледяной пустоты.
***
Уроки тянулись. Бесконечно. Муторно. Словно время замесили в густом, унылом тесте. Парта за партой, доска, монотонный голос учительницы - все сливалось в серую, безликую массу. Они не обменялись ни единым взглядом, не то что словом. А что, собственно, сказать? "Эй, ну хватит дуться"! "Я идиот, сорян?" - звучало бы как чудовищный фарс. Хотели ли они этого разговора? Максим - точно нет. Его каменная маска не дрогнула ни разу. Даня? Хотел ли он извернуть душу наизнанку, выкричать извинения?Безумно. Но слова застревали комом в горле, обжигая изнутри. Было ли это необходимо? Жизненно. Но как пробить эту стену? Невозможность действия парализовала.
Наконец, звонок на перемену - короткий, резкий, как щелчок по нервам. Даня чуть ли не выскочил из класса, задыхаясь от давящей тишины и собственных мыслей. Ему срочно нужен был дым, глоток горького забвения. Он механически направился к знакомому месту - железным перилам лестницы у входа в школу. Холод металла тут же просочился сквозь тонкую ткань свитера, когда он упёрся локтями. Автоматическим движением, доведённым до рефлекса, достал пачку, выбил сигарету, чиркнул зажигалкой.тПервую глубокую затяжку вобрал в себя, как утопающий глоток воздуха, пытаясь вытеснить едким дымом ком вины.
И тут краем глаза - движение. Рывок головы, почти непроизвольный. Рядом. Максим. Тихо, как призрак, подошёл и встал сбоку, в той же позе - локти на перилах, взгляд устремлён куда-то в серый двор. Даня ощутил, как мышцы спины непроизвольно напряглись. Нахмурился. Не потому что против, а от шока. Вот так просто, стоит рядышком.
Ни звука, кроме далёкого шума школы и учащённого стука Даниного сердца в ушах. Только двое фигур у перил, разделенные сантиметрами и бездной невысказанного.
Даня стиснул сигарету так, что чуть не сломал ее. Вчерашнее - пьяный угар, глупая настойчивость, страх в глазах Максима - накатило волной тошноты. Он резко отдёрнул взгляд, не в силах выдержать эту пустоту в Максимовых глазах, и втянул дым глубоко-глубоко, как будто мог им выжечь из себя прошлую ночь.
Пауза. Гулкая. Прерываемая только далёкими криками со школьного двора.
- Почему твоя мама начала пить?..
Дым струйкой вырвался из уголка рта, рассеиваясь, открывая задумчивое лицо - на нем читалось чистое, неподдельное замешательство. «Спрашивает про мать? Сейчас? Зачем ему это? После того, как я... » Он все ещё ломал голову над тем, почему Максим вообще стоит рядом и говорит с ним, вопрос о матери сбил его с толку окончательно. Казалось, кудрявый его возненавидел, а тут - так.
- Потому что дура, - отрезал он почти автоматически, голос жесткий, привычная маска цинизма. Это был щит, мгновенно поднятый против самого вопроса. Рука вновь взъерошила и без того торчащие рыжие волосы. Подметив краткий, даже можно сказать разочарованный выдох кудрявого, Даня стиснув зубы, всё же продолжил, в словах проступила усталость: - ...Ну, понимаешь... Не смогла. От тяжкости жизни, наверное. - Он замолчал, снова затянулся, уже без облегчения, глядя куда-то в асфальт.
- Когда... - голос Дани внезапно охрип, стал глуше. Он сжал сигарету так, что пепел осыпался на ржавые перила. - ...Папаша с дому свалил. Буквально. Оставил её с сопляком... со мной... на руках. Вот тогда и началось. Друзья "поддержали"... - он криво усмехнулся, в этом смешке не было ни капли веселья, только яд. - Подсадили, на выпивку как миленькую. Вот и... вся история. - Он замолчал, слова висели в воздухе - грязные, обугленные, как сам окурок в его пальцах.
Кашин был словно вывернут наизнанку. Обычно он отмахивался от таких тем, как от назойливой мухи, закидывал всё под ковер грубым смехом или колкостью. Но сейчас... Сейчас, рядом с Максимом, в этой звонкой тишине после вчерашнего кошмара.
«С кем я вообще могу такое обсуждать?»
Двое островков в море молчания. Глаза у обоих смотрели в серую даль. Максим продолжал методично, почти навязчиво, скрести крошащуюся ржавчину на перилах. Эта каменная отрешенность резала Даню острее любых слов.
«Хоть бы что... Злость, жалость, брезгливость... Абсолютно ничего...»
Максим, не меняя позы, не поднимая глаз, тихо, почти шёпотом произнес:
- Ты не собираешься ехать на её по...
- Нет. - отрезал Кашин, громче, чем планировал. Голос сорвался, в нем звенела сталь и что-то раздражительное. Он швырнул недокуренную сигарету под ноги, яростно раздавил ее носком, превращая в черную мазню на асфальте. - Хватит. - Этим словом он захлопнул тему наглухо.