два - топ
Парни, что было уже окочурились и собирались снова наброситься сзади на Даню, развернулись, переглядываясь между собой. Понимая, что ситуация имеет не самые лучшие для них исходы, зло фыркнув, один из них всё же приблизился к Кашину, отпихивая его в сторону и оттаскивая Семёна, которому косметика на ближайшую неделю точно не понадобится — и так всё было разрисовано.
— Живей, живей!
Придерживая поводок с лающей собакой, кучерявая девушка с тёмными волосами приблизила телефон к лицу, делая вид, что на самом деле звонит.
Напавших и след простыл, у подъезда остались только Даня и Макс, когда всё закончилось, рыжий, тяжело дыша, провел рукой по лицу, размазывая кровь, оба будто не замечали вокруг себя никого, продолжая просто смотреть друг на друга.
– А вы двое чё встали!?
Девчушка чуть пошатнулась из-за кидающейся на воздух собаки, она подошла поближе к парням.
– Чудные что-ли... Ой ёптель, парень тебе бы в больницу!
Замечая увечья и раны у рыжего, девчонка опасливо сделала ещё пару шагов к подъезду.
Максим не веря вообще в то что случилось, сильнее сдавил локоть Кашина, он потащил его молча внутрь подъезда. Даня же последовал за Максом, в последний момент кинув угрожающий взгляд через плечо на ничего не понимающую, но явно обеспокоенную девчушку, дверь захлопнулась.
– Странные...
Макс зашёл в лифт все так же держа Даню возле себя, его глаза были распахнутыми и казалось, что он не маргарет минуты три точно, нажав на кнопку нужного этажа, и только когда двери лифта закрылись, Макс вновь посмотрел на Кашина, его губы сжались, а брови виновато чуть дрогнули от его вида.
– Макс, я в порядке. Ты сам то как?
Лифт остановился, двери разъехались в разные стороны. Максим продолжал стоять глядя на Даню.
– В порядке?.. – голос дрожал, будто натянутая струна. Эмоции Максима, окажись они материальными, предстали бы гигантской платиной, изъеденной трещинами, – ещё чуть-чуть, и её разорвёт. Вопрос лишь в том, кого сметёт этим прорывом.
Кудряш фыркнул – коротко, нервно – и резко отвернулся, маской отчаяния скрывая дрожь в скулах. Молча шагнул из лифта, распахнул дверь, пропуская в квартиру Кашина. Тот брел, как тень, рухнул на диван, запрокинув голову, и провёл ладонью по лицу, смазывая снова кровь по коже. Абсолютно ничего. Ни мыслей, ни сил – даже кофту сбросить казалось неподъёмной задачей.
— Повернись ко мне.
Раздалось негромко сбоку. Рыжий повернулся, смотря на подсевшего Максима с аптечкой в руках. Тот старательно копался в ней, вытаскивая вату и спирт для обработки ран. Даня видел на лице парня смуту и желание что-то сказать ему, явно в агрессивной форме. Но он попросту не решался.
Кашин зашипел, когда ощутил покалывающую боль в области губы. Максим обрабатывал раны, держа вату пинцетом, стараясь ровно дышать. Меньшее, что сейчас требовалось, — это паника и ссоры.
— Больно? — тихо спрашивает шатен, продолжая аккуратно промакивать вату в спирте, кидая короткий взгляд на пострадавшего.
— Если не ору как резаный, то значит норм. — с хрипотцой отвечает Даня, уводя взгляд на мирно спящего на полу Тигру.
Повисло гнетущее молчание, прямо как в первые дни их совместного времяпровождения. Максим продолжал аккуратно обрабатывать раны, меняя вату на чистую, где-то даже пришлось обмотать бинтами, чтобы наверняка.
Спустя некоторое время Максим закончил, сидя над Кашиным, плавно отводя от него руки. Он сложил всё в аптечку, отходя к мусорке, дабы выкинуть ненужное.
Даня посидев ещё пару секунд, решил привстать с дивана, слегка отряхиваясь, думая как бы разрядить обстановку, он с благодарностью посмотрел на Макса, продолжив более тише.
– Слушай, не хоч...
– Уходи.
Достаточно громко произнёс хозяин квартиры, не оборачиваясь даже к собеседнику. Его пальцы крепко сжимали ручку аптечки.
– Ч..чего?
Выражение лица Дани сменилось на недопонимание и даже лёгкий испуг.
– Что значит "уходи"?
Рыжий ступил поближе, смотря на взлохмаченные кучерявые волосы парня.
– То и значит.
Максим всё же повернулся, нервно поправив спустившиеся на кончик носа очки и глядя прямо в глаза.
— Не этого я хотел, когда соглашался на отношения с тобой.
Он склонил голову набок, запрокинув лицо вверх, чтобы хоть как-то сдержать слёзы.
— Когда мы договаривались, что проблемы каждого — это общие проблемы...
К горлу подкатил проклятый ком, мешая говорить.
— Т-тогда почему сейчас пострадал только ты, а не я?.. И опять из-за меня!
Голос Макса дрогнул, но он, стиснув зубы, всё же договорил, жмуря глаза и слегка приподнимая плечи. Руки сжались в кулаки.
— Макс, хор...
Даня сделал ещё пару шагов, пытаясь успокоить парня.
— Я сказал, уходи!
Рявкнул уже Максим, резко переводя взгляд на Кашина. Отшвырнув аптечку, парень подошёл ко входной двери, распахнул её настежь и жестом указал на выход.
— Макс, ты блять серьёзно?..
Голоса теперь разносились эхом по подъезду. Даня смотрел на Максима с разочарованием, пытаясь собраться с мыслями.
— Вполне себе серьёзно.
Шатен держался до последнего, сверля старшего непоколебимым взглядом, вкладывая в него всю свою решимость. Будь у Дани дневник эмоций Максима, этот взгляд точно попал бы в список самых тяжёлых и неприятных. Кашин тяжело выдохнул, приближаясь к парню.
— Ты просто под влиянием эмоций. Успокойся.
Руки сами потянулись к Максиму, пытаясь дотронуться, но тот ловко увернулся, всем видом показывая, что не хочет контакта.
— Ты ведь пожалеешь потом, знаешь?
Даня в какой-то момент сдался, перестав пытаться. Его снова начало бесить поведение Максима. Подняв валяющуюся на полу сумку, он закинул её на плечо и скептически посмотрел на парня.
— Я уже пожалел, что допустил такую оплошность.
Максим упорно смотрел в пол, не решаясь поднять взгляд на Даню. Слишком больно было говорить эти слова и прогонять его — они жгли изнутри, но иначе было нельзя.
— А если я не хочу уходить?
Кашин внезапно приблизился вплотную, его лицо изменилось с растерянного на серьёзное, почти злое. Максим даже дёрнулся от такой резкой смены.
— С какой это радости ты меня прогоняешь?
С грохотом захлопнув дверь квартиры, Даня буквально навис над Максом.
— Ты волнуешься, а я что, не волнуюсь, придурок?! Думаешь, избавишься от меня — и на душе станет легче?
Максим замер, чувствуя, как сердце тяжелеет с каждым словом. Он не мог смотреть в лицо старшего, не мог вынести его взгляд — одновременно настойчивый и ранимый. Сквозь пелену тревоги и вины в сознании звучал лишь один вопрос: "Зачем я это делаю?"
Но он знал ответ. Знал его слишком хорошо.
— Зачем пытаться помогать мне, если я сам не хочу этого? — нервный смешок сорвался с губ, а затем его голос стал тихим, почти шёпотом, но в нём звенел холод, такой несвойственный обычно мягкому Максиму.
Кашин напрягся — привычная маска уверенности дала трещину. Он впился взглядом в шатена, пытаясь проникнуть в его мысли. Но тот отвернулся, будто боялся, что даже мимолётный контакт глаз разрушит хрупкую решимость.
— Ты правда думаешь, избавься ты от меня, то будет проще? — пальцы Дани непроизвольно дёрнулись, когда он с усилием сдерживал злость в голосе. – Считаешь, что не будешь рыдать в подушку, оставшись в одиночестве?..
Максим скривился, будто каждое слово оставляло на его коже кровавую полосу. Кулаки сжались до хруста — ногти впивались в ладони, но эта боль была единственной, что ещё поддавалась контролю.
— Ты не... — голос предательски сорвался на полуслове.
Внутри поднималась буря — вина, страх и ярость сплелись в один удушающий клубок, готовый вот-вот разорваться.
— Максим хватит! — Кашин взорвался, выкрикнув фразу громче, чем планировал. – Ты понятия не имеешь сам что говоришь и делаешь, тебе просто нужно заткнуться!
Максим отшатнулся, будто между ними материализовалась незримая стена.
— Убирайся вон! — его крик сорвался в надрывный шёпот, слёзы наконец прорвали стойкую, но давно израненную плотину. — Не вынесу, если увижу, как... как в очередной раз...
Парень не мог договорить из-за нахлынувшей лёгкой истерики.
Даня замер. В его взгляде смягчились острые грани, но боль по-прежнему кололась где-то глубоко, от вида такого Макса. Он сделал шаг вперёд — Максим инстинктивно отпрянул назад.
— Пожалуйста, уйди... — прошептал Максим, голос был полон отчаяния. — Уйди, пока я окончательно не разрушил тебя.
Даня стоял неподвижно, руки опустились вдоль тела, и на мгновение он выглядел таким же потерянным, как Максим.
— Хорошо, я уйду, — наконец сказал он, его голос звучал тихо. — Но не думай, что я не вернусь.
Он развернулся, не глядя на Макса, и направился к двери. Кудряш стоял неподвижно, слыша звук шагов, а затем тихий хлопок закрывающейся двери.
Осталась только тишина. И гулкая пустота внутри.
***Три дня.
Три долгих, тягучих дня. Даня сидел на своем привычном месте, класс вокруг словно покрылся серой пеленой. Пальцы нервно выбивали дробь по затёртой столешнице, ритм сбивался, как и его мысли. Стрелка часов на стене ползла с мучительной неохотой, а голос учителя, некогда просто фон, теперь резал слух – назойливый, монотонный гул. Он и так спал урывками, темные круги под глазами были немым укором, но настоящая пустота, леденящая и необъяснимая, зияла рядом. На месте Максима.
Максим не появлялся. Вообще.
«Проспал, как тогда в прошлый четверг», – мелькнула у Дани первая, наивная мысль. Но тут же, словно ледяной водой окатило: Нет. Даже после их гневной перепалки Макс не стал бы вот так… исчезать. Прогуливать – возможно. Но не растворяться бесследно на три дня.
Даня стискивал зубы, заставляя себя смотреть на доску, на тетрадь, куда угодно – только не на это зияющее пустое кресло. Но взгляд, предательски скользя, снова и снова натыкался на него. На забытую ручку под стулом. На непривычно чистый угол парты.
Опустошение колотило изнутри весь день, до самого последнего звонка. Он уже сто раз прокрутил в голове тот роковой момент: его собственные сжатые кулаки, лицо Макса, искаженное не болью, а чем-то худшим – разочарованием? – и его собственную спину, резко развернувшуюся и ушедшую. "Полез в драку... Оставил одного... Не сказал больше ни слова..." – мысль грызла, как голодная псина. Он не просто пожалел – он возненавидел себя за ту секунду слабости и гнева. Что, если Макс... Нет, даже думать об этом было страшно. Тревога сжимала горло холодным комом.
Дурные мысли, черные и липкие, роем вились в голове, не давая передышки. Уже на выходе, под низким, хмурым небом, Даня судорожно нащупал в кармане пачку сигарет. Не столько захотелось курить, сколько заткнуть этот внутренний вой, спрятаться хоть на минуту в клубах едкого дыма от самого себя. От этого гнетущего молчания, которое кричало громче всех слов.
– Это ведь твоих рук дело, Кашин?
Раздалось сбоку. Скрипучий, пропитанный фальшивым спокойствием голос Дмитрия Андреевича впился в тишину. Чертов физик. Чертова школа. Чертово все. Мысль пронеслась, как искра по сухому хворосту.
– Нет. – Даня даже не повернул головы. Слово вырвалось коротким, обрубленным, как щепка. Он затянулся, выпуская струю едкого дыма в промозглый воздух, упорно глядя сквозь учителя, куда-то в серую даль школьного двора. Абсолютное игнорирование.
– Смотри в глаза, когда с тобой говорят! – Голос препода налился металлом, фальшивое спокойствие исчезло. Рука – цепкая, властная – впилась Дане в плечо, пытаясь грубо развернуть его. Рыжий взорвался. Резким движением он отшвырнул руку от себя, будто от гадюки.
– Руки поотрываю, тебе и твоему сынку. – Каждое слово било, как молот. Голос сорвался на низкий хрип. – И срать я хотел с самой высокой колокольни, кем вы тут являетесь. Препод? Ученик? Для меня вы оба... – Он сделал театральную паузу, наслаждаясь ядом на языке, – одинаковые куски дерьма. Понял?
Прошипел Кашин, вкладывая в слова всю накопившуюся за три дня ярость, вину и отчаяние. Резко потушил недокуренную сигарету о шершавую стену и швырнул окурок прямо к начищенным ботинкам Дмитрия Андреевича. Не дожидаясь реакции, резко развернулся и пошел прочь, плечи напряжены, как тетива.
Учитель даже бровью не повел. Только тонкие губы растянулись в ухмылке. Он ждал этого. Ждал взрыва. Он наблюдал, как удаляется фигура Кашина, и в его взгляде читалось не возмущение, а... удовлетворение.
***
Даня шёл. Долго, бесцельно, ноги сами несли его по знакомым и незнакомым улицам, будто пытаясь уйти от тяжести, что давила на плечи. Куда? Сам толком не знал. На душе скребли кошки – паршиво, тошнотворно пусто. Эта удушающая тоска, это гнетущее чувство недосказанности, как петля на шее... Максим. Максим, Максим, Максим... Как он? Наверняка не лучше самого Кашина. Так и хотелось стукнуться лбом о холодную кирпичную стену – вышибить хоть на пару часов эту кашу из головы вины, а потом, конечно, жалеть об этом.
Над головой с оглушительным треском разорвался гром, будто само небо раскалывалось. Неудивительно – свинцовые тучи клубились с самого утра, угрожающе низкие. Буквально через мгновение с неба хлынули – не капли, а целые ледяные гроздья дождя, хлеставшие по асфальту, по лицу, заливая всё вокруг. "Часто ли тут так обрушивается?" – промелькнула бессмысленная мысль. Даня рванул к ближайшему подъезду многоэтажки, вжавшись в его неглубокую нишу. Отсюда, из укрытия, мир казался чужим и шумным. Из окон первых этажей пробивались островки чужой жизни: звук телевизора, едкий запах чем-то безнадежно пригоревшего (котлеты? суп?), а вот – надрывный плач ребенка и сердитые окрики матери: "...уроки! Немедленно садись за уроки!" Устало провел ладонью по лицу, смахивая струйки воды с промокшей челки, облокотился спиной о холодную, влажную стену. Глаза безучастно следили, как дождь лепит грязные лужи на асфальте, превращая его в мутное месиво.
Тело вздрогнуло судорожно, когда среди этого унылого гула в кармане штанов глухо завибрировал и затрясся телефон. Мысли – слепые, безумные – рванулись в одну точку: МАКСИМ! Сердце колотилось, руки, вдруг ставшие ватными, судорожно выдернули смартфон. Взгляд, лихорадочно скачущий по экрану, искал заветное имя... Но вместо "Максим" – холодные, безликие цифры незнакомого номера. Миг – и легкая, безумная улыбка надежды сползла с лица, оставив после себя лишь еще более горькую пустоту и разочарование. Кому черт возьми еще надо?
– Слушаю. – Голос прозвучал глухо, безжизненно, как эхо в пустой комнате. Парень мысленно уже готовился к назойливому: "Ваша карта заблокирована!" или "Поздравляем, вы выиграли!"
– Алло? – Женский голос из трубки прозвучал неуверенно, с какой-то странной, натянутой вежливостью. – Я сейчас говорю... с Даней Кашиным? Даня нахмурился. Знает фамилию. Кто эта женщина? Голос незнакомый, но что-то... смутно тревожное в её интонации зацепило. Напряжение вернулось. – Ну... предположим, что это я. – Ответил он, все так же без энтузиазма, но уже настороженно. Потер глаза – веки налились свинцом, так хотелось просто рухнуть и поспать несколько часов, а может даже и весь оставшийся день.
Пауза. На другом конце слышалось сдавленное дыхание. Потом голос зазвучал снова, тише, с явным усилием:
– Мне... нужно передать вам одну новость... Еще пауза, тяжелая. – Очень важную. – Голос дрогнул, в нем явственно проступили нотки глубокой печали. – Она... она вас, наверное... очень огорчит.
Что еще могло обрушиться на него сегодня? Что могло быть хуже того, что имелось?
– Говорите. – почти чужо. – Я... никуда не тороплюсь.
***
Время: 1:24
Максим ворочался. Постель стала проклятым местом пытки. Казалось, пролежал вечность, а сон всё не шёл. События того дня гвоздем засели в памяти, мучая с той самой секунды, как хлопнула дверь за спиной Дани. И самое страшное – он оказался прав.
На соседней подушке зияло мокрое пятно, холодное и упрямо не сохнущее, как и слезы, оставившие на щеках солёные, липкие дорожки. Глаза красные от бессонницы, веки опухли. Как он там? Кипит от ненависти? Был ли в школе? Может, уже выбросил его из жизни, как ненужный хлам, и нашел того, кто не... не будет вести себя как придурок? Гробовую тишину комнаты и эти режущие, как стекло, мысли нарушал лишь яростный рёв ливня за окном да тихое сопение Тигры рядом. Максим судорожно прижал кота к груди, зарываясь лицом в пушистый бочок, ища хоть каплю утешения. Тигра не дёргался, казалось, понимал.
Три дня. Три дня он практически не вставал. Мир сжался до размеров одеяла. Никакого желания – ни есть, ни пить, ни даже дышать. Навязчивые звонки матери игнорировал, отбиваясь краткими, мёртвыми смс: "Занят". "Приболел". Неизвестно, сколько бы длился этот ступор – если бы не резкий, пронзительный, как сигнал тревоги, звонок в дверь.
Максим вздрогнул, как под током. Сердце забилось в бешеном, хаотичном ритме. Швырнув не нарочно Тигру в сторону, он слепо заковылял по кровати, нащупывая очки, беспомощно утонувшие в складках одеяла. Натянул растоптанные тапки и, спотыкаясь о собственную тень, поплёлся к входной двери. Тьма в глазке была абсолютной, зловещей. За дверью мог быть кто угодно.
– Максим? Максим, вы дома?! Откройте, умоляю! – Новый залп звонков, отчаянное постукивание ладонью по дереву.
Девчачий голос. Молодой, срывающийся от волнения... но смутно знакомый. Где-то слышал... Самые страшные картины отступили, сменившись тупым недоумением Зачем ему кто-то ночью? Но в голосе была истеричная нота, граничащая с мольбой. Максим, ещё не отдышавшись, с дрожью в ослабевших пальцах, щёлкнул замком. Может, правда беда? – ему в любом случае особо то терять уже нечего. Он потянул дверь на себя, едва различимый в чёрной пасти подъезда.
Дверь распахнулась. И замерла.
Лицо Максима, бледное и измученное, прокатилось волной мгновенных эмоций: недоверие – растерянность – леденящее узнавание. На пороге стояла та самая девчонка с соседнего двора, та, что была с мопсом в тот раз. Но весь воздух выбило из легких не она. Рядом с ней, едва держась на ногах, облокотившись о косяк, стоял... Даня.
Промокший до нитки. Шапка рыжих волн липла ко лбу. Одежда отяжелела от воды и грязи. От него пахло дождем, холодом и... резким, дешевым алкоголем. Он бессвязно бормотал что-то себе под нос, морщась и закрывая глаза от внезапно хлынувшего из квартиры яркого света. Он выглядел... разбитым. Совершенно потерянным.
У Максима буквально отняло дар речи. Сердце сжалось в ком. Это... из-за него? До такого?..
– Ты ведь Максим, да?! – Голос девчушки прорвал оцепенение, звучал искренне встревоженно и немного виновато. – Извини, что так поздно... Я – Настя. Нашла его – она кивнула на бесформенную фигуру Дани – на скамейке. Прямо под этим адским ливнем! Недалеко отсюда. Сначала подумала – обычный алкаш, но... пригляделась. Помню, видела вас вместе пару дней назад, у подъезда... – Она нервно переминалась с ноги на ногу. – Не знаю, что у вас случилось, парни, но он... – Она чуть получше стала придерживать безучастно мычащего Даню, – ...нес какую-то околесицу. Сплошной мат. И постоянно, сквозь зубы: "Максим... Максим..." Еле-еле растормошила его и среди всего этого пьяного бреда – выудила твой адрес. Вот... – Она развела руками, словно представляя незваный, мокрый «подарок».
Не дожидаясь приглашения, Настя робко шагнула вперед, подхватив под руку едва стоящего Кашина. С трудом, кряхтя, она поволокла его тяжелую, обмякшую тушу через порог. Максим машинально отпрянул, расчищая путь. Его взгляд не отрывался ни на секунду от Дани. Не от его мокрой куртки, не от грязных ботинок, оставляющих лужицы на полу... а от его лица. От пустого, отсутствующего взгляда, который скользнул по нему. Внутри все перекрутилось от острой, режущей вины. Он прогнал его. И вот... результат.
– Да-а, пусти ты... – Внезапно хрипло шикнул Кашин, с силой дёрнув руку от Настиной поддержки. Он шатнулся, вцепившись мертвой хваткой в ручку двери для равновесия. Потом, медленно, с трудом поднял голову. Промокшая челка упала на лоб. И вот тогда – их взгляды встретились. Пьяные, мутные, усталые глаза Дани уставились прямо на Максима. Не в лицо. В самое нутро. Молча. Без слов. Без мата. Просто смотрели, сквозь алкогольный туман с такой немой, колющей болью и укором, что Максиму захотелось провалиться сквозь землю.
Настя стояла в стороне, она беспомощно переводила взгляд с Максима на Даню и обратно, ощущая себя лишней на этой сцене чужой драмы. Громко, нарочито покашляв в кулак, она прошмыгнула обратно в темноту подъезда:
– Ну я... э-э-э... Пойду, пожалуй! – Голос сорвался от неловкости.
– Спасибо. – Тихо, почти беззвучно, выдавил Максим, его губы едва шевельнулись. Дверь за Настей тихо прикрылась, оставив их один на один в светлом прямоугольнике прихожей.
Тишина.
Густая, давящая, как вата в ушах.
Даня грузно прислонился спиной к прохладной стене, запрокинув голову. Пальцы судорожно провели по лицу, взъерошивая мокрые, спутанные волосы. Дышал тяжело, с хрипом.
— Макс... — голос сорвался, низкий, хриплый, будто сквозь зубы. — Почему ты такой...
— Какой?! — Максим резко выдохнул, неосознанно поджав губы. Его пальцы впились в край футболки, сжимая, растягивая ткань — единственная точка опоры, чтобы не дрожать. Чтобы не сломаться.
— Раздражающий.
Рывок.
Даня резко оттолкнулся от стены, шатаясь, но целенаправленно двинулся к Максиму. Руки вперед — схватить, встряхнуть, прижать, заставить слушать — но тот инстинктивно шарахнулся в сторону. Кашин промахнулся, грубо врезавшись плечом в стену напротив. Звякнула вешалка в рядом стоящем шкафу.
— Ты пьян. — Максим сжался, обхватив себя за локти. Мурашки — липкие, противные — пробежали по спине. «Он почти коснулся меня.»
— Да что ты, открыл Америку, блять! — прошипел Даня, с трудом выпрямляясь. Глаза мутные, но злые. Очень злые.
— Чего это ты отходишь? — Горькая усмешка. — Не хочешь, чтобы я трогал тебя?
Шаг.
Ещё шаг.
Максим отступал, пока спиной не упёрся в дверь в ванную. Некуда дальше.
Две ладони шлёпнулись по бокам от его туловища, запирая.
— Я не хочу говорить с тобой, пока ты не в трезвом уме.
Даня резко засмеялся — коротко, гадко.
— Ох-хо-ха... — гортанный, пьяный смешок. — А что изменится, будь я трезвым?
Пальцы впились в деревянное покрытие. Сжались. Желали оставить вмятины.
— Дань... отойди. — Тихий голос. Максим прижал руки к груди, сжавшись в плечах. В глазах виден испуг.
— А то что?
Голос старшего опустился на октаву. Тёмный. Незнакомый.
Он наклонился ниже. Слишком близко.
Горячее, перегарное дыхание обожгло шею.
В животе что-то скрутило – то ли от страха, то ли от неверия, что это вообще происходит.
— Прекрати...
Макс зажмурился, попытался выскользнуть, прижавшись боком к двери, но дальше не двинулся – руки Кашина мешали. Дыхание участилось, прерывистое, мелкое, как у загнанной птицы.
— Стоять.
Голос Дани прорвался сквозь зубы, низкий, угрожающий. В порыве импульса он вцепился в край Максимовой одежды, прижал ладонью за бок к стене, склонившись снова к шее, почти что касаясь её. Тело Макса дрогнуло – внутри лопнула тонкая струна.
Воздух стал густым, тяжелым, как сироп. Горло сжалось. Тело – словно в тисках. Прикосновение Кашина к боку прожгло, как ток, от кожи до самых костей.
Пальцы впились в собственные плечи, до белых пятен, до боли.
Он не мог дышать.
Сердце колотилось, срываясь с ритма, бьющееся в висках, в горле, в кончиках пальцев.
« Не трогай… Не трогай… Прошу, прошу, не трогай меня!.. »
Мысли – обрывки, осколки, ничего целого.
Макс – заперт в себе. Хотелось кричать – но горло сжато. Оттолкнуть? – Но руки не слушались. Отвращение, к себе? Страх, беспомощность. Хотелось стереть себя, сорвать кожу, лишь бы не чувствовать – этого давления, этого чужого, пьяного тела... Всё верно, это не его Даня.
Захлебнувшийся в алкогольном тумане и собственной боли, не осознавал, что творит. Он еще сильнее придвинулся, вплотную, прижимая Максима к холодной двери ванной. Тела разделял лишь тонкий слой мокрой ткани.
– Мы ведь это уже проходили с тобой... Ты не должен бояться моих касаний... – шептал он срывающимся, липким от перегара голосом, не слова, а обрывки мыслей, путаные, как спутанные нити. – Кончики... Помнишь? Всё... всё изменится... я... я же...
Нос его грубо уткнулся куда-то в шею, в воротник Макса, чувствуя не шуточную дрожь. Тело Дани – тяжелое, холодное после дождя, неконтролируемое – зажало кудрявого между неумолимой дверью и собственной необузданной массой. Сам он этого не видел. Не чувствовал. В его помутневшем сознании была только пустота, растерянность и слепая, нелепая попытка достучаться, вернуть, приблизить то, что он сам оттолкнул.
Губы дрогнули. Ком в горле – резкий, горький. Из глаз, сама собой, сорвалась слеза. Потом ещё одна и ещё. Организм сдавался, крича без звука.
«Не я... Это не со мной...»
— П-пожалуйста... Дань...– шёпот. Тонкий, такой надломленный.
Эти слова – острее крика.
Руки дёрнулись назад, а сам Кашин отпрянул метра на три, если не больше. Пальцы разжались, словно обожжённые. В глазах Макса – самый натуральный, неподдельный страх. И самое ужасное – что смотрит он именно на него.
— Блять… – выдохнул Даня, сам не веря в свои действия пару секунд назад.
В груди – тошнотворный, липкий стыд. К себе. К своим действиям. Что он творит?!..
— Макс… – имя прозвучало чужим, виноватым.
Шаг вперёд – и резкая остановка. Подходить ближе – нельзя. Не имеет права.
Максим сжался у двери. Глаза, залитые слезами, глядели куда-то вниз. Он зажмурился, судорожно снял очки – они упали на пол с глухим стуком. Ладонью прикрыл глаза, пытаясь унять тело, готовое вывернуться в три узла после насильственного вторжения в его пространство.
Слов не было. Только чувство, как рушится всё внутри.
— Я... – голос старшего сломался, пересох. Он не знал, что говорить, что может оправдать.
— Прости, – выдохнул наконец, вкладывая в слово всю тяжесть прозрения.
Просто. Искренне. Как умеют только те, кто понял, что натворил.
– Я придурок... – прошептал он, уже к себе, запуская пальцы в собственные рыжие волосы. Слушая подавленные всхлипы, чувствовал, как голова гудит. Жутко хотелось просто отключиться, чтобы при пробуждении понять – всё это лишь кошмарный сон.
Максиму хотелось того же. Кажется, вместо мыслей в его голове был лишь белый шум паники, гулкий и оглушающий. Резкий хлопок двери ванной, щелчок замка – он заперся. Упёрся спиной в холодную дверь, скатился вниз на кафель. Лицо закрыл ладонями, стиснул зубы, но сдержать уже не мог – громкие, отрывистые всхлипы вырвались наружу. Он не знал, что делать. Тряска, эта предательская дрожь от гаптофобии, всё не уходила, сводя кудрявого с ума, напоминая о каждом нежеланном прикосновении. Но... все ли они были действительно нежеланными?