Глава 3
Изабелла
Весна просыпается раньше меня. Ее свет льется в мою комнату с таким упрямством, словно хочет заставить меня жить быстрее.
Но я остаюсь лежать.
Еще несколько минут.
Мне всегда хочется немного тишины перед тем, как мир меня схватит. Перед тем, как за стеной раздастся ссора — громкая, с криками, которые на самом деле являются смехом.
Мама скажет, что папа снова испортил кофе.
Папа скажет, что мама — стерва, и все у нее слишком.
А я?
Я молча заварю себе чай с лавандой.
Моя комната пахнет свечами — ванилью, амброй, чем-то древесным и немного медовым.
Я люблю этот аромат: он напоминает мне о старых книжных магазинах, где время, кажется, останавливается. На полках — тома с потертыми обложками.
Джордж Мартин, Остин, Гюго...
Когда я читаю, я не существую здесь.
Иногда мне кажется, что я могла бы быть кем-то другим, если бы родилась не в этой семье.
В углу сидит старая кукла.
Ее зовут Леонора.
Она некрасивая, несовременная, у нее треснувшая щека и глаза, которые немного закатываются, когда ее наклоняешь.
Но я не могу ее выбросить. Леонора — единственная, кто видел меня всю.
Когда я плакала.
Когда я была ребенком.
Когда становилась взрослой.
Я беру тетрадь. Сама она грубая, бумага немного шершавая — я люблю именно такую.
Перелистываю страницы, написанные карандашом, чернилами, даже фиолетовой ручкой — как было удобно в тот момент.
В этой тетради моя книга. Она еще не имеет названия, но имеет героиню.
Она молчалива.
Она, как я.
Хочет сбежать из реальности, но делает это через слова.
«Ничто так не пугает, как тишина, в которой мы вынуждены слышать самих себя,» — я записываю.
Может, это просто еще одна мелочь, которая пока ничего не значит.
Как и я.
Как и эти мои герои, которых я так пытаюсь создать.
Я никогда не буду кем-то другим.
Я всегда буду просто Изабеллой.
Внезапно мои пальцы останавливаются.
Я поднимаю взгляд и бездумно касаюсь телефона: он все еще лежит на столике рядом.
Пустой экран.
Опять ничего. И все же... я не могу не почувствовать этого маленького удовольствия. Легкое тепло, которое возникает от того, что я вижу переписку.
Вчерашняя ночь, та игра в шахматы...
Это как маленькая победа. Что-то, что я могу контролировать, даже если это только слова на экране. Только я решаю, когда ответить, а когда — нет.
И это мой мир.
Тот, что я сама себе создала.
Тем не менее, я все равно не пишу.
Я оставляю телефон, но оставляю его в поле зрения.
«Мы все носим маски, — писала Джейн Остин, — и лишь тогда, когда они спадают, нас начинают бояться.»
Я пишу новую сцену.
Там она смотрит на него, как я смотрю на экран телефона.
Без ответа.
Но с надеждой и с глухим страхом, что ответ может изменить ее.
Я не знаю, что это.
Возможно, мне просто хочется что-то контролировать. Потому что в этом мире — мафиозном, громком, управляемом самыми строгими из правил — я не решаю ничего.
Но здесь, в этом чате, в своей тетради, в своей комнате среди свечей — я решаю все.
Весна наполняет пространство ароматами нового. Но внутри меня - все еще зима. И только страницы спасают меня от холода.
***
— Ты опять пережарил бекон, Маттео! — голос мамы разрезает пространство
— Ты просто ничего не умеешь ценить, Джианна, — папа не отстает, — Все у тебя должно быть идеально. Как и ты сама, между прочим.
Я сижу напротив них, медленно перемешивая лавандовый мед в своем чае.
Они ссорятся каждое утро.
И я всегда здесь.
Как тишина между их фразами.
Как пунктуация.
Их споры — это как дыхание. Громкие, импульсивные, немного театральные, но настоящие. Им нравится конфликт, потому что это их способ сказать «я люблю тебя».
Иногда я думаю, что мне не хватает их умения быть такими громкими в своей любви.
Я просто сижу.
Немного улыбаюсь.
Немного не здесь.
На тарелке омлет и тост, в моей голове — сцена из романа, который до сих пор не имеет названия. Я хочу, чтобы ее героиня завтракала с кем-то, кто смотрит на нее молча, но внимательно. Не с криками, не с иронией, а с тишиной, которая греет.
Записать.
Обязательно записать.
Я беру блокнот, который всегда рядом. Вытягиваю ручку. И именно в этот момент через дверь врывается буря.
— О, Иза! — кричит Валерио еще с порога.
— Извини, что мы не позвонили, — добавляет Флавио, слегка улыбаясь. — Он забыл зарядить телефон. Как всегда.
— Валерио, — бормочет мама, — это не гонки. Здесь живут люди.
— Жизнь — это гонки, тетя Джианна, — подмигивает он ей и уже хватает с тарелки мой тост.
Я не протестую.
Они — часть другой реальности, той, что бежит быстро, ярко, громко.
Я — молчаливая середина.
— И что ты сегодня писала? — Флавио садится рядом, заглядывая в мой блокнот. — Опять твоя безымянная?
—У нее уже есть имя, — тихо отвечаю.
—И?
— Я еще его не придумала.
Валерио смеется. Его смех всегда слишком громкий для этого пространства. Но я не против.
—Поехали с нами, — бросает Валерио.
— Куда?
— Там новый книжный магазин открылся в Вест-Вилледже. Ты же любишь такое.
— Какой там книжный магазин... Мы еще заедем на мототрек, — подключается Флавио. — Валерио хочет увидеть ту хорошенькую гонщицу
— Ты сам хотел! Не прикрывайся мной, шут! — ворчит Валерио, но смеется. — Так что, Изи?
Я смотрю на них. Они как день и ночь.
Валерио — саркастичный, мятежный, как будто каждую минуту живет наперекор всему.
Флавио — немного спокойнее, но его сарказм мягче, умнее.
И все равно, оба уже в системе.
Уже в нашем мире.
В семье.
Мне кажется, что я еще нет. Что я стою на обочине.
Может, я так решила.
Может, просто никто не сказал мне, что уже пора.
— Хорошо, — говорю я. — Но я беру тетрадь.
— Да конечно, — пожимает плечами Флавио. — Мы же знаем, что ты без нее как без руки.
Мы выходим на улицу.
Весна.
Нью-Йорк пахнет солнцем и асфальтом.
Я иду между ними. Иногда они говорят о семейных делах. Я не вмешиваюсь.
Просто слушаю.
Просто записываю.
«Она шла между двумя тенями, — записываю я мысленно, — и каждая из них хотела защитить ее, но не знала как.»
***
Книжный магазин встретил нас запахом старого дерева, кофе и местами — пыли. Звуки улицы остались за дверью — здесь все было мягче.
Слова будто не только писались на страницах, но и зависали в воздухе, шептались между полками, между нами.
Я нырнула между стеллажами почти сразу. Мне не надо было ничего объяснять.
Валерио уже пошел куда-то в конец зала — я услышала, как он восторженно выкрикнул что-то о графических романах, хотя еще минуту назад говорил, что это «макулатура для тех, кто не умеет читать».
Флавио остался где-то поблизости листать новинки нон-фикшн.
А я нашла свое место — где-то в углу, где пахло кожаными переплетами, и свет сквозь витрину падал ровно на страницы.
Открываю том Вирджинии Вулф.
«Мы думаем назад через наших матерей, если мы женщины», — читаю.
И сразу думаю о маме. О ее линиях лица, когда она сердится, и о ее руках, которые всегда что-то держат — кофейную чашку, каремат, иногда — моего папу.
Она сильная.
Она — громкая.
А я... я, наверное, тень от ее желания вырастить «нормальную» дочь.
Телефон.
Я едва не бросаю взгляд.
Прижимаю к себе книгу.
Еще немного сопротивляюсь.
И все же...
Когда я достаю его из сумки, экран, как всегда, пустой.
Сердце все равно стучит чуть быстрее.
Я не знаю, чего именно жду.
Возможно, одной фразы. Даже одной буквы. Какой-то метки, что все это не только в моей голове.
«Она проверяла телефон не потому что надеялась, — пишу, — а потому, что ее надежда жила отдельно от логики».
Я сажусь на подушку у окна. Кладу блокнот на колени. В карандаше запечатляется:
Ее глаза скользили по буквам, но на самом деле искали другое. Под текстом, под строками, в дыхании улицы за окном. Она искала знак. Подтверждение. Что она не одна.
— Иза? — Флавио наклоняется из-за полки. — Ты бы не хотела посмотреть раздел поэзии? Там есть кое-что от Эмили Дикинсон. Ты когда-то говорила, что она твоя любимая.
— Она писала о доме, которого никогда не имела, — отвечаю я.
Флавио слегка улыбается, не расспрашивая. Это я люблю в нем — он слушает так, будто в каждом слове есть музыка, которую нельзя прерывать.
Мы выходим из книжного магазина тогда, когда солнце уже ближе к горизонту. В руках у меня — новый блокнот и старая книжка. Валерио купил что-то смешное — инструкцию по выживанию во время постапокалипсиса, и сразу начал цитировать:
— «Вода — это главное, без нее ты — труп». Гениально. Это же почти как наши семейные правила.
Я улыбаюсь.
Телефон снова в руке.
Просто, чтобы был.
Просто, чтобы видеть, что ничего не появилось.
На мототреке пахло бензином, резиной и возбуждением. Это место было полной противоположностью книжного магазина. Здесь все дрожало — от шума двигателей, от ожидания, от тела Валерио, который уже натягивал шлем на голову и смеялся.
Флавио остался рядом со мной. Он не ехал — просто наблюдал. Его руки скрещены на груди, взгляд был почти аналитическим.
— Тебе не скучно с нами? — спрашивает он тихо, когда мы остались одни, ближе к барьеру, где ревели моторы.
— Я люблю наблюдать, — говорю. — Это безопаснее, чем быть внутри.
— Но не всегда правильнее.
Я молчу.
Слишком много в этой фразе. Слишком точно.
Опять телефон.
Это уже как нервный тик.
Меня это даже раздражает, но я не могу прекратить. Потому что где-то между буквами, между улыбками Валерио и молчанием Флавио, я все время думаю о ком-то другом.
Об Алексе.
Об игре, где я выиграла, но до сих пор не знаю, было ли это по-настоящему.
О сообщении, которого нет.
И о страхе, что оно таки появится.
«Опасность не в том, что он не напишет, — записываю в блокнот, — а в том, что напишет. И это разрушит ту историю, которую я создала сама».
— Иза! — кричит Валерио с трека. — Иди сюда! Хочешь сесть за спину?
— Нет, — улыбаюсь. — Но я посмотрю.
Я сажусь на скамейку. Телефон рядом. Блокнот в руках. Мир шумит, кричит, ревет. А я — тишина между всем этим.
Весна — это иллюзия нового начала. Но пока сердце живет в паузе, ни одно начало не будет настоящим.
***
Теплый вечер лег на дом, как мягкое покрывало — медленно, осторожно, не нарушая привычных ритмов.
Окна были распахнуты настежь, и легкий ветер слегка колыхал занавески, принося запах мокрых листьев и свежескошенной травы.
В воздухе текла музыка — кто-то играл на саксофоне где-то далеко по улице, и этот звук был таким несовершенным, таким живым, что мне хотелось остановить мгновение.
На кухне пахло базиликом и томатами. Мама готовила ужин так, будто это ритуал — плавные движения, старенький фартук в пятнах соуса, знакомые слова песни, которую она пела еще тогда, когда я была маленькой.
Я сидела за столом, подперев голову рукой, просто наблюдая.
— А как там твоя книга? — спросила мама, подавая мне тарелку.
Ее голос был нейтральным, просто бытовым. Но я вздрогнула, будто она задела что-то слишком личное.
— Понемногу, — сказала я, пожимая плечами. — Сегодня писала сцену... там она не знает, стоит ли доверять кое-кому. Он все время как бы есть, но на расстоянии. И с ним всегда какое-то «но».
— Типичный мужчина, — улыбнулась мама, но не с горечью, а с мягкостью, которая хранила в себе больше, чем было озвучено.
Папа не вмешался. Он редко не говорил во время ужина. Но я почувствовала, как его взгляд задержался на мне дольше обычного.
Его молчание не было равнодушием — скорее, формой слушания. Он просто умел давать пространство.
Я покрутила вилку в пасте, подбирая слова:
— Ей трудно, потому что она привыкла, что все хотят что-то взять. А он ничего не просит. И это пугает еще больше.
Мама кивнула, молча. И это безмолвное «да» было теплее, чем любой комментарий.
На самом деле, я говорила не о ней.
И даже не о нем.
Я говорила о себе. Через вымышленных людей, потому что прямые фразы давались мне трудно.
Мой роман — не сюжет и не история. Это попытка разобраться в том, что скрывается под молчанием; в том, что является причиной, почему я привыкла прятать свои мысли даже от себя.
После ужина я помогла убрать со стола.
Услышала, как мама что-то гудела себе под нос, перебирая тарелки. В ее голосе было что-то такое обыденное и постоянное, как обещание, что мир хоть иногда прост.
Я скользнула в свою комнату, придерживая дверь, чтобы не скрипнула.
Села за стол. Открыла ноутбук.
Документ открылся на той же странице, где я остановилась днем.
Курсор мигал в конце предложения, которое не могла закончить:
«Он сказал, что не обязан объяснять. И тогда она поняла — это уже не игра.»
Я попыталась дописать. Но пальцы зависли над клавиатурой. Мне вдруг стало трудно дышать. Не больно — просто что-то задержало движение изнутри.
Я потянулась к телефону.
Сначала — привычка.
Просто проверить время.
Просто просмотреть сообщения.
Открыла переписку с Алексом.
Он был в сети.
Я быстро набрала сообщение:
«Готов к реваншу?»
Я чувствовала, что это не просто шахматы. Хотя, кто знает. Возможно, я просто пытаюсь найти смысл там, где его на самом деле нет.
Телефон затрепетал, и я увидела сообщение:
«Хочешь открыть мне, еще какие-то свои тайны?»
«Не так быстро. Сначала игра. Это то, о чем мы договаривались.»
Я тихо улыбнулась, положив телефон на стол, и чувствовала, как ожидание снова разрывает меня изнутри. Игра, без сомнения, была способом задержать что-то между нами. Только я не была уверена, что это не просто шахматы. Хотя, видимо, это и было только так — игра.
Его ответ пришел быстро, как всегда.
«Начинай.»
Теперь на мне была очередь. Я выбрала ферзя — одну из самых сильных фигур. Будто показывая, что я не хочу просто отступать, даже если не знаю, кто он.
Я дождалась, когда он сделает ход. Наверное, это было странно — интересоваться такой банальной онлайн-игрой.
Но в тот момент мне просто было интересно, кто этот парень, который играет так серьезно. Возможно, это и есть настоящий азарт — попытаться разгадать неизвестного собеседника.
Через несколько минут пришел его ответ:
«Роки. Вот так.»
Я насмехалась над собой же. Это же просто шахматы. И все же, этот парень заставил меня наблюдать за каждым его движением, хоть это и не имело никакого смысла.
«Ладно. Теперь твой факт. Один.»
«Я не люблю проигрывать. И это не всегда о победе, просто о контроле.»
Мне стало интересно. Я не ожидала такого.
Это уже не просто безликий парень из игры.
Это был кто-то, кто говорил мне больше, чем просто факт.
«Интересно. Я думаю, мы все хотим хотя бы в чем-то иметь контроль.»
Я положила телефон на стол, тяжело дыша, стараясь не зацикливаться на том, что только что прочитала.
Это же просто шахматы.
Я не должна была чувствовать, что эта партия что-то значит.
Через несколько минут снова пришло сообщение:
«Еще одну?»
И вот я снова сидела с телефоном в руках, думая, стоит ли мне идти дальше или остановиться. Я могла бы положить телефон и уйти, как это часто бывает с другими играми.
Но что-то в его словах заставляло меня ждать, даже если я не знала, почему.
Я сделала ход. И ждала.
Снова сбрасываю ход. На этот раз я выбираю слона. Вот так, сыграла осторожно, не давая ему возможности для атаки.
Хочу увидеть, как он отреагирует.
Он не замедлил: на экране появился его ход — королем.
Снова то самое спокойствие, которое я уже начала замечать в его движениях. Как будто каждый шаг рассчитан, предусмотрен.
Как и его слова.
Он не любит спешки.
Поэтому я стараюсь быть осторожной в каждом движении.
«Интересно, твой стиль игры похож на тебя — холодный, обдуманный?»
Снова нажимаю на клавиши.
Короткая пауза.
Желаю увидеть, как он реагирует на мой вопрос, но я уже знаю, что ничего быстрого не будет.
Он отвечает не сразу.
Может, ему неинтересно это комментарии; может, он просто наблюдает за тем, как я стараюсь быть осторожной в словах.
«Возможно. А что ты думаешь о своем стиле?»
Я улыбаюсь. Можно ли назвать это вопросом? Это больше похоже на маленькую хитрость.
Снова я попадаю в игру, где каждое слово и движение имеют свое значение.
«Мой стиль? Не знаю. Я бы сказала, что стараюсь не спешить, но и не задерживаться слишком долго на каждом ходу. Как и в жизни.»
Снова нажимаю клавиши, но уже выбираю слона.
Это не стратегия, это больше чувство.
Я хочу увидеть, сможет ли он это почувствовать.
Догадается ли он, что я не только играю в шахматы?
«Не спешить — это хорошо. Потому что, если задерживаться, можно пропустить что-то важное.»
«Что-то важное? Что ты имеешь в виду?»
Теперь я отправляю это, слегка пошатываясь в своем ощущении. Он точноговорит не просто о шахматах.
Он говорит о чем-то большем.
Намекает...
Или это я так выдумываю?
«Важное — это то, что ты не видишь сразу. Иногда, чтобы понять что-то настоящее, нужно немного подождать.»
Это меня цепляет. Я чувствую, что речь идет не только об игре. Что-то глубже и сложнее. И я решаю, что теперь моя очередь раскрыть карты. Я не могу просто молчать. Это больше, чем просто шахматы.
«У меня есть свой секрет, но, пожалуй, я не готова сейчас его раскрыть. Может быть, когда-нибудь.»
Отправляю это и наблюдаю за его реакцией.
Я уже знаю, что он не сделает движения без размышлений.
Как и я.
«Хорошо, оставим секреты на потом. Возможно, после этой игры я узнаю больше.»
Мы снова обмениваемся ходами. Уже не важно, кто выиграет, главное — процесс. И я понимаю, что каждый ход, каждое мое движение имеет значение не только для этой партии, но и для этого общения. Это уже больше, чем просто слова. Это вопросы. Это ответы, от которых ждешь большего. И, возможно, именно в этом есть суть игры.
Я уже жду следующего хода, но в моей голове возникает вопрос:
Почему он так заинтересован во мне?