Клод. Дорогой императора.

Просыпался он долго и тяжело, все тело ныло и разламывалось от боли, по сути он вообще не чувствовал ничего, кроме этой все поглощающей изнывающей боли. Однако это было ничто по сравнению с тем, что он был ещё жив. ЖИВ. Кто бы знал, что он будет так рад этому факту. Пройти через руки палача и остаться в живых. Такого ещё не случалось, либо он просто о таком не знал. Воспоминания того дня накинулись на него с новой силой, неся вместе с собой и новые приступы боли, вернувшиеся вместе со всем остальным.

"Он согласился служить императору. Какой кошмар! Какой ужас!" — корил себя парень, однако ни секунды не сомневаясь в своём решении. Вспоминая все то, что успело случиться с ним, Клод понимал, что уже был не тем мужчиной, что когда-то боролся с болротником на болотах Ригвы. Все эти люди, так нагло ворвавшиеся в его жизнь, разбили так тщательно встраиваемый им кокон одиночества, даря взамен то, о чем он не смел и мечтать, не доступное ему ранее тепло человеческих отношений и чувства принятия его другими. Было так необычно и странно сознавать, что его внешний вид не оттолкнул их от него. Он вообще не вызвал у них никакой из привычных с детства реакций.

Осторожно вздохнув он поморщился от отдавшейся в груди боли. Хочет он того или нет, но лежать так притворяясь трупом было трусливо и глупо. Так что взяв себя в руки Клод не спеша разлепил противящиеся данному действию веки. Хотя, как оказалось, смотреть ему было особенно не на что. Серый потолок, серые стены, полупустого погруженного в полумрак помещения без единого признака окон, освещавшегося лишь двумя факелами, воткнутыми в крепления встроенными в стену по обе стороны одинокой двери. Как мог оценить парень обстановка комнаты так же не радовала глаз разнообразием, лишь стол, да стул — вот и все. Скорее не комната, а камера. Чистая, светлая, сухая, но все же тюрьма. Кисло улыбнувшись наемник попытался пошевелиться, но с сожалением был вынужден признать бесполезность попытки. Мало того, что после работы палача, он практически ничего не ощущал, кроме боли, так ещё и руки, распухшие до неузнаваемости удерживались ремнями, заботливо обхватывающими конечности, не впиваясь в кожу и не нанося новых увечий, но и не отпуская.

В комнате он был совершенно один. Что сталось с остальными он не знал, уповая лишь на то, что посланник сдержал свое слово и его друзья все ещё живы. Однако если это не так, то он отомстит, жестоко отомстит. Несмотря на то, что наемник предпочитал не ввязываться в драки, он не был в них новичком, прекрасно умея за себя постоять и не просто, почти всегда выходя победителем.

Время тянулось медленно, боль не ослабляла свою хватку ни на секунду, но и не поглощая сознания. Делать было совершенно нечего, а скука уже закинула свои мерзкие щупальца, намекая, что пора бы добавить разнообразия.

Клод не знал, сколько он пролежал так, судить о времени в этом однотонном невзрачном помещение, было сложно. А сон, несчастный проказник, ни в какую не приходил, чтоб скрасить одиночество пленника. Когда он уже готов был заорать в голос, чтоб разбить эту давящую тишину, дверь распахнулась, пропуская внутрь ещё не старого, но уже начавшего седеть, мужчину лет сорока, с правильными чертами лица, но жутко уставшими глазами. Пройдя внутрь, он опустился на стул, положив возле ног Клода объемную сумку, и собственническим жестом скинул одеяло, укрывавшее обнажённое покалеченное тело. Причём проделал он все это молча.

И хоть Клод не мог разглядеть себя, не прибегая к посторонней помощи, он понимал, что выглядит ужасно. О чем сообщал каждый кричащий, словно оголенный, нерв его многострадального тела, а лекарь между тем продолжал свою работу равнодушно ворочая его, срывая присохшие бинты и накладывая новые, совершенно не заботясь о причиняемой раненному боли. Однако Клод все стерпел, ни словом, ни жестом не выразив своих чувств. Он не мог определить сколько времени длилось это лечение-пытка, превратившееся в вечность, пока лекарь обтерев покрытые его кровью руки, не засобирался на выход. Во время этого действа никто из них так и не нарушил тяжёлой тишины, разбавляемой лишь шуршанием бинтов и тяжёлым дыханием наемника.

Вот только в этот раз его не стали томить одиночеством, даже не дав времени отдышаться, в комнату тяжёлым уверенным шагом уже вошёл новый гость. Или точнее гостья... Как смог оценить парень.

— Берхард, можете быть свободны. Благодарю. — Высокомерно бросила лекарю женщина, заняв освободившийся и ещё не успевший остыть стул.

— Спасибо, ваша милость, — хриплым голосом ответил неожиданно не немой мужчина и слегка склонившись покинул комнату. В которой вновь повисла сосредоточенная тишина, пока оба её обитатели внимательно изучали друг друга.

Незнакомка оказалась довольно высокой женщиной, под стать ему, но все равно не достигавшей его на пол головы. Широкое, немного лошадиное лицо, не было лицом красавицы, подобной Алите, но и уродливым оно тоже не было. Карие глаза, слегка раскосые, плотно сжатые полноватые губы, на слегка выступающих вперёд скулах, выдавали в ней человека сильного волей и очень упрямого, что соответствовало больше мужским чертам, чем женским. Хотя это возможно было лишь его мнение. Да и одежда пришелицы кричала о том, что она не праздная красавица, а воин. Строгая куртка, подбитая мехом плотно прилегала к талии, не сковывая движений и не путавшись под руками, облегающие штаны, подчеркивали стройные сильные ноги, заправленные в невысокие сапоги, без намёка на каблук, все неизменно чёрного цвета, только еще больше подчеркивая род её занятий. И что этой воительнице могло понадобиться от него, никак не мог взять в толк Клод, но первым нарушать молчание не торопился. Всё же это она пришла к нему.

— Пойдёт. — Наконец скорее себе, чем ему произнесла незнакомка, на что наемник решил никак не реагировать. — Я не люблю ходить вокруг да около, поэтому скажу прямо. Я помощница императора, его правая рука, госпожа, Леатрис Верханд ол Бит. Для тебя господа Леатрис, и никак иначе, отродье.

Высокомерный взгляд, которым окинули парня, отлично отражал все, что она о нем думает, хотя Клоду на это было абсолютно плевать. Однако то, что к нему спустилась одна из представителей знати, что-то да говорило. Как помнил он со слов учителя, приставка "ОЛ" к фамилии рода давалась только очень прославленным людям, заслужившим особое отношение императора, и не важно кем из представителей семейства — приставка давалась всем. Вот только было видно, что Леатрис, данную приставку к фамилии заслужила. "Странно, он её ещё и хвалит" — поразился сам себе пленник, усмехнувшись своим ощущениям. Вот только усмешка, отразившаяся на его губах, совсем не понравилось гостье.

— Чему ты усмехаешься, смертник. Уверена ты не стоишь и одного моего волоса, однако сейчас не о нас. — Голос Леатрис звенел от возмущения, видимо сам того не желая Клод успел задеть её за живое, своей невольной усмешкой, которая относилась вовсе не к ней.

— И зачем вам понадобился я?

Голос звучал глухо и хрипло, но что порадовало мужчину, был хотя бы громче шепота.

— Ты?! С чего ты взял, что нам нужен именно ты?! — Язвительно усмехнулась гостья. — Будь рад, тебе просто повезло, что императору понадобились услуги твари, подобной тебе.

— Радуюсь.

— Будь моя воля, ты бы уже сдох ещё там, на эшафоте, но мой господин распорядился иначе. Цени.

— Ценю. — Насмешливо произнёс парень, нисколько не радуясь и не ценя, лишь чувствуя, как усталость все больше одолевает его, грозя вырвать посредине беседы. Однако, Леатрис удовлетворившись его ответом, успокоилась и продолжила уже более спокойно:

— Как тебе было уже сказано ты поступаешь на службу императору, есть одно дело, которое он хочет тебе поручить, и только по этой причине такому как ты сохранили жизнь.

— Могли бы при этом не калечить.

— Ты, нелюдь, все нелюди должны умереть. Грех жаловаться, на вас, итак, все заживает быстро. Да и к тому же, ты бы вряд ли так просто согласился. Вы же нелюди не имеете никакого понятия о чести и ответственности перед правителем.

— Правителем, который таких как я уничтожает?

— И правильно делает. Но сейчас не об этом. Вот держи теперь это твоё.

С этими словами она вытащила из кармана небольшой ремешок с кулоном в виде звезды с пятью лучами в ореоле искр, гаснувших в воде. Не дав ему возможности возмутиться, узкие ладони, загрубевшие от частного владения мечом, защелкнули замок на его шее. Узкий кулон плотно охватил горло, дыхание сперло, от вспыхнувшего возмущения быстро переросшего в гнев. Это украшение, признак служения императору, наемник уже имел удовольствие наблюдать на сторонниках правителя. Однако для него этот кулон был подобно удавке, сообщавшей всем, что он стал безвольным псом, рабом своего врага.

— Ты! Пожалеешь! — зло прошипел Клод, понимая, что в данном случае помешать её действию он все равно был не в силах, и не из-за того, что его руки были привязаны к кровати, а из-за того, что уже успел согласиться на их условия ради жизни друзей.

— Не думаю. Будь благодарен, не каждый может гордиться подобным знаком внимания императора.

— Что ему надо?

— Это позднее. Сначала восстановись достаточно для того, чтоб встретится с императором. Берхард хороший лекарь, так что много времени это у тебя не займёт.

— Что с моими товарищами?

Но она не ответила, проведя рукой по тщательно уложенным чёрным с пепельным оттенком волосам.

— Скажи!

— Скажите госпожа...

— Скажите, госпожа Леатрис, что с моими товарищами? — скрипя зубами процедил Клод, для которого знание того, что друзья здоровы, было важнее гордости.

— Они живы.

Этого было мало, но он понимал, что большего она уже не расскажет.

— Ещё увидимся, монстр. — Бросила Леатрис и уверенной походкой покинула комнату, вновь оставив его одного. Облегченно вздохнув, Клод позволил себе наконец отдаться на волю усталости и провалиться в так давно желанный им сон.

С этого разговора прошла ещё неделя, Леатрис навестила его ещё один раз, не сказав ничего нового иль полезного, скорее наставляя на случай встречи с императором, чем обсуждая условия сделки. Хотя он отчасти был даже рад такому визиту, так как помимо неё с ним больше никто, так и не заговорил. Его камеру лекарь посещал дважды в день, как смог судить Клод, по количеству получаемой пищи. О спутниках он так ничего нового и не узнал, словно гостья намеренно избегала этой части разговора. Его раны затягивались постепенно восстанавливая тело, в то время как на душе становилось, все мрачнее и безысходнее. Совсем как когда-то в детстве, когда весь его привычный безопасный мир рухнул в одно мгновение...

Небольшая деревушка, состоящая из десяти домов утопала в густоте дикой зелени, не знавшей вырубки и пастрижки. Однако маленького Клода это не заботило. В их семье, состоящей из матери, отца и его все было очень даже мирно, отец занимался рыбной ловлей, которой хватало и на семью, и на продажу. Мама тоже не сидела без дела, создавая потрясающие картины с помощью иглы и ниток пользующиеся большим спросом среди соседей. Относящихся к их семье с искренней симпатией и уважением. Они с родителями всегда были вместе, но был один момент омрачавший их тихое семейное счастье. Клод был нелюдью. С самого рождения отличаясь от других детей своими ушами и глазами. Сколько он себя помнил его постоянно наставляли скрывать от остальных свою внешность, и он честно старался. Родители учили его тому, что он всегда будет один, всегда в тени людей, скрываясь повсюду от вездесущего ока императора. И даже то, что жители деревни принимали их семью тепло и дружелюбно, не меняло этого факта.

Дни сменяли друг друга, даря спокойствие и тепло. Мальчик рос представляя себя прославленным воином или истребителей нечисти. Такой идеей он зажегся совсем недавно, лишь раз встретившись с одним из таких истребителей, посетивших их деревеньку. Его увлечению родители не мешали, лишь ненавязчиво улыбаясь, видимо уже тогда понимая, какая участь ждёт их сына, но все равно старались его оградить от нее на столько на сколько могли.

Тот кошмарный день, когда все исчезло, лопнув как мыльный пузырь, Клод запомнил навсегда, не сумев забыть ни одной его секунды, и поначалу ничем не отличавшийся от множества других, предыдущих. Весело подпрыгивая, Клод, тогдашний семилетний мальчишка, спешил к реке, чтоб порезвиться в её тёплых водах. У него было свое тайное место, которое кроме него никто особо не посещал, что его очень устраивало. Солнце стояло высоко, лаская его своими лучами, ветерок слегка подталкивал в спину заставляя поторопиться.

Солнце, земля, вода, ветер — всегда были его верными друзьями, играя с ним и выслушивая его детские жалобы и горести, с которыми он ни мог бы обратиться к людям. Все шло, как обычно, спокойно и безмятежно, пока Клод не достиг речки. Перекрывая шум естественной жизни густых зарослей и говора вод, его обостренного слуха достиг зов, даже скорее крик о помощи. Голос показался ему смутно знакомым, а отчаянные нотки только подстегнули поторопиться, забыв обо всем. Ветки хлестали по щекам и рукам, но мальчик не замечал, прорываясь вперёд, пока не выскочил к обрыву, высокого берега, нависшего над рекой. Это место всегда вызывало в нем трепет и опасение, своей дикостью и необузданностью. Он никогда не боялся прыгать с берега в воду, но именно этого участка он избегал. Так как внизу было очень опасное дно из наносных брёвен и веток. Прыжок с этого края был равен самоубийству и как назло голос доносился именно отсюда. Опустившись на живот и ухватившись за торчащий поблизости корень мальчишка уверенно перекинулся через край, чтоб увидеть то, как в полуметре под ним висела девчонка его лет ухватившись за торчащий из земли корень. Найна, он знал её, но никогда не решался заговорить. Найна нравилась всем мальчишкам деревни и считалась самой красивой девочкой. Даже сейчас бледная, с расширившимися от страха и без того большими глазами, в кружевном платье, трепыхавшемся на ветру и развевающимися золотистыми волосами, напоминала ангела.

— Найна, держись! — крикнул Клод, осматриваясь по сторонам.

— Клод, помоги!

Вновь перегнувшись он свесился вниз, но рука никак не дотягивалась, не хватало всего немного, их пальцы, тянувшиеся навстречу, почти касались друг друга, но не доставали.

— Я соскальзываю. — Голосом искажённым отчаяньем прокричала Найна, а Клод уже искал выход. Верёвки не было, на глаза попались лишь длинные ветки тоненькой ивы, спускавшиеся к самой земле. Лучшего не придумать. Схватившись за жёсткую гибкую ветвь, мальчик обмотал ей свою руку, и сиганул вниз, чувствуя, как дерево впивается в кожу, хотелось закричать от боли, а на глазах выступили невольные слезы, но он упрямо тянулся к девчонке. Секунды отсчитывали свой уверенный ход, а Клод с ужасом наблюдал, как её руки начинают потихоньку соскальзывать. Следовало поторопиться. Натянув ещё сильнее ветвь дерева он навис над обрывом и всего за мгновение до падения, успев ухватиться за вытянутую вверх руку. От резкого точка шапка с большим козырьком, всегда укрывавшим его глаза от света, сорвалась с головы, рухнув в воду, вместо Найны, открывая её взгляду вмиг ставшие узкими зрачки, но сейчас это волновало его меньше всего. От боли он почти не ощущал пострадавшую руку, но лишь упрямо сжав губы, карабкался наверх, волоча за собой повисшую на нем девчонку, не спускавшую испуганного взгляда с его лица. Было тяжело, но он все же кряхтя и сопя втащил ее на земляной край, и устало распластался на земле. Руки болели, особенно та, что была обвита веткой, но хуже всего был взгляд, наполненный неподдельного ужаса, застывшего в небесно-голубых глазах Найны.

— Что ты там делала? — зло бросил парень, надеясь отвлечь её от созерцания своего лица, так как укрыться ему было больше нечем.

— Ветер. Шляпку. Унёс. Хотела достать и сорвалась, — запинаясь все же ответила девочка.

— Хорошо, что все обошлось.

Отдышавшись Клод встал, став на голову выше Найны, и уже развернулся, чтоб уйти. Купание позабылось. Что теперь будет?! Его видели?! О нем узнали?!

— Клод... ты?! — взволнованно промолвила она, испуг охвативший её стал постепенно отпускать свою жертву, и она даже решилась схватить его за рукав, останавливая. — Спасибо. Рука... твоя рука.

— Ничего, все пройдёт. Я пошёл. — Буркнул Клод и бросился обратно в заросли леса, стараясь достичь дома как можно скорее. Чувствуя, как немеет ладонь, покрываясь липкой кровью, страшными каплями падающей на землю. Он бежал через заросли не разбирая дороги, даже сам не заметив, как оказался на пороге своего дома. Родители были дома. Чему мальчик был несказанно рад. Ввалившись в дом, он с порога ринулся к матери. Едва успевшей сжать его в тёплых объятиях, запоздалый страх и боль набросились на него, и уже не сдерживаясь он разрыдался, чувствуя, как дрожат поникшие плечи.

— Ну что ты, дорогой. Расскажи, что случилось? — вопросила мать, ласково гладя его по волосам и ещё теснее прижимая к груди. Нежась в тепле родного человека, мальчик постепенно приходил в себя. Дрожь стала потихоньку спадать, и даже боль в руке кажется стала легче. Наконец успокоившись он смог рассказать, обо всем что случилось, и о спасении Найны, и о руке, и о потерянной шапке.

— Надо уходить! — Засуетился отец, едва выслушав признание сына. — Клод, мальчик мой, ты молодец, но сейчас нам надо будет быстро уходить. Понимаешь?

— Дадаа, — заикаясь и шмыгая носом ответил мальчик, терпеливо снося боль в раненной руке, уже забинтованной матерью.

— Может все обойдётся? — со слабой надеждой промолвила мать, не особо веря в свои слова.

— Не знаю, лучше не рисковать. Одевайтесь.

Но они опоздали. Вокруг их домика, стоящего на отшибе уже собирались разгневанные жители, потрясая оружием из подручных средств, они что-то кричали, угрожали, требовали. Сжавшись от страха, Клод уже не различал кому принадлежали эти крики, в его голове все никак не укладывалось то, что эти люди, которых он знал с детства, и которые ласково к нему относились, чью дочь он только что спас, пришли за ним. Что для них он не человек.

— Не успеваем. — Отец склонился над сыном, взяв того за худые вздрагивающие плечи, и заглянув в глаза продолжил. — Клод, послушай меня. Сейчас ты спрячешься в подвале и ни за что не выйдешь оттуда, пока все не разойдутся.

— Но папа, а как вы?

— Ни о чем не волнуйся. Мы с мамой скажем им, что тебя тут нет и все. — Мягко улыбаясь произнёс мужчина, ласково проведя грубой ладонью по волосам мальчика. Глаза родителей светились такой нежностью и любовью, что Клод невольно слегка улыбнулся, поверив, что все обойдётся.

— Папа, мама, я вас люблю! — вдруг воскликнул сын бросившись на шею родителям, обхватив их своими маленькими ручонками, и прижавшись всем телом. Он так не хотел отпускать их, не хотел уходить в подвал, но папа поцеловав мокрую от слез щеку, уже подталкивал в сторону спуска.

— Несмотря ни на что, помни, сынок. Мы любим тебя. Живи. — Пробормотала мать, смахнув набежавшую слезу, словно прощаясь с ним, она поцеловала сына так чувственно, так нежно, вложив в поцелуй все тепло и любовь, которые жили в ней, и все никак не решаясь отпустить.

В дверь заколотили. Коснувшись его ладони, мама вложила туда две золотые монеты и проведя в последний раз по волосам, закрыла крышку. Испуганный, сжавшийся в комок Клод слышал, как сверху сдвинулся стол, закрывая вход в его убежище. Нехорошие предчувствия одолевали ребёнка, но он прогонял их прочь, ведь папа обещал, что все будет хорошо. Надо лишь подождать. А сверху уже доносились голоса соседей, которые он узнавал, однако громче всех кричал отец Найны, требуя отдать им монстра. Но за что? Ведь он же спас его дочь. Клод слышал, как отец спокойно отвечал, что сын не возвращался и даже попенял соседа, за злость в отношении ребёнка, спасшего его дочь. Однако эти слова только разожгли огонь ненависти, быть обязанным монстру никто не желал. Люди кричали, оскорбляли, высказывая все что кипело в их душе. Как вдруг что-то звякнуло, сопровождаемое чьим-то вскриком. После чего на пол упало что-то тяжёлое.

— Нет! Что вы делаете?! — вскричала мама, а соседи словно обезумев заголосили ещё яростней, топая ногами и потрясая железом. Клод не мог видеть того, что происходило наверху, но его слух с лёгкостью компенсировал этот недостаток. Сжавшись в комок он трясся от страха, слыша, как некогда добрые люди рычали, подобно зверям. Он не знал, кто ударил первым, но маленький домик сотрясло от крика ненависти и боли, и что-то тяжёлое вновь упало на пол, а сердце ребёнка сжалось от предчувствия горя, он с расширившимися от ужаса глазами сидел сжавший в комок, не способный пошевелиться, и наблюдая как сквозь щели пола капает ещё горячая кровь. Слезы текли по щекам, а из самого сердца наружу рвались рыдания, но плакать нельзя. Закусив губу, он чувствовал, как кровь из прокушенной губы наполнила рот, но не издал ни звука. Трясясь и содрогаясь от слез, он с ужасом слушал, как соседи убивали его родных. Он так хотел зажать уши руками и не мог пошевелиться, скованный страхом. Клод хотел бы выбраться из подвала, хотел бы остановить убийц, но что он мог сделать один против них, один ребёнок против толпы обезумевших в своей ненависти людей. Содрогаясь всем телом, он не веря смотрел перед собой. Как так?! За что?! Что теперь будет?! Вверху давно все уже стихло, но он так и продолжал сидеть сжавшись в комок, парализованный страхом. Мама. Папа. Их больше нет. Никого нет. Только две монеты. Все что осталось у него от дома и родных. "Он убьёт всех, всех их!" — в сердцах проклинал убийц мальчик, но мягкий взгляд отца и его слова, сказанные сыну накануне не позволили сдвинуться с места: "Мальчик мой, помни, люди могут быть жестоки, но они сами по себе не плохи. Несмотря ни на что не поддавайся злости". Но как же так?! Почему, они должны умереть из-за них? Из-за этих... За что?

Он не знал сколько времени, провел в том подвале, время словно остановилось оставив лишь горе и безысходность, а на том месте где раньше пылало пламя любви и счастья, поселилась огромная чёрная дыра, холодной все пожирающей боли...

Клод и сам не знал отчего в нем всплыли вдруг эти воспоминания, о которых он старался забыть уже без малого двадцать четыре года. Однако которые никак не желали покидать его. Видимо чувство безысходности, испытанное им в детстве, было сродни тому, что окутала его в свои сети. То же противное чувство, когда видишь, как рушится все вокруг, но не можешь ничего изменить, лишь беспомощно наблюдая.

Тряхнув головой мужчина прогнал прочь ненужные воспоминания и унылое оцепенение, навалившееся на него. Он уже давно был не тот маленький мальчик, чистый, добрый и отзывчивый, он погиб в том подвале. Эта ситуация, в которой он сейчас оказался была неприятна, но не такая уж безнадежная. Да, ему придётся выполнить просьбу императора, но он все же остался собой. И даже его имя не погибло на площадке того эшафота, так как глашатай представил его просто как нелюдя. Это обнадеживало, настраивая на положительный исход. Да и раны уже не терзали его так сильно, почти затянувшись, лишь повреждённые конечности никак не желали заживать, но и это пройдёт.

Как объявила ему Леатрис, что как только он сможет ходить, она представит его императору и тогда он услышит свое задание, а до тех пор его оставляли в неведенье того, что тому могло понадобиться от него.

Когда Клод смог уверенно встать на ноги прошло ещё две недели, за это время он успел порядочно окрепнуть и отдохнуть, ожидая с нетерпением, возможности подняться уже с этой опостылевшей ему постели. Несмотря на проведённое вместе время он так и не смог разговорить Берхарда, да и с Леатрис не стал ближе. Женщина продолжала воспринимать его, как вынужденное зло, не достойное её внимания. Руки чесались, а тело изнывало от вынужденного бездействия. Его деятельная натура рвалась заняться хоть чем-нибудь, но его не пускали, а на просьбу освободить руки, посоветовали не зазнаваться. Когда же Берхард дозволил ему все-таки встать, Клод чуть не подпрыгнул от радости, но вынужден был со стоном опуститься на кровать, за прошедшее время едва сросшиеся мышцы, отказывались подчиняться. Однако это были мелочи. Клод знал, что после правильной тренировки он сможет восстановить утраченную подвижность.

Леатрис, вынужденная сопровождать его, скептическим взглядом следила за его неловкими попытками заставить тело слушаться, но молчала, приберегая свои едкие замечания на потом. Скрипя зубами мужчина, как ребёнок делал один шаг за другим, превозмогая боль, не до конца покинувшую тело. Но с каждым сделанным шагом чувствуя себя все увереннее и сильней. Ещё несколько таких тренировок, и он сможет передвигаться ничуть не хуже, чем раньше. Однако у Леаты было другое мнение.

— Завтра ты предстанешь перед императором, дольше ждать не вижу необходимого.

— То, что я еле стою тебя не смущает?!

— Нет. Дойти сможешь, остальное меня не волнует.

— Стерва.

— Животное.

— Что боишься на фоне меня здорового потеряться?

— С чего вдруг. Не хочу, чтоб сравнивали с немощью.

— Сектроза.

— Отродье.

— Может вы прекратите свои любовные игры и уже разойдетесь? — не выдержал лекарь, прервав их пикировки.

— Мы не играем! — хором воскликнули противники и удивлённо переглянулись. Уязвленные схожестью мыслей.

На следующий день Клод предстал перед императором. Дворец ему, если быть честным, понравился. В нем не было вычурности и дорогих украшений, все удобно и практично. Комнаты были обставлены с обостренным вкусом, сочетая в себе комфортность и удобство. Если бы Клод не знал, что дворец принадлежит императору, то даже похвалил бы хозяина за приложенный труд, так как было заметно, что обустройство дворца не прошло без прямого участия его хозяина, в каждом помещении которого, чувствовалась его рука.

Идти было тяжело, а стянутые спереди руки не особо помогали. Ноги ещё не до конца подчинялись ему, поэтому наемнику приходилось опираться на щедро предложенную Леатрис трость, вышагивающую рядом и демонстративно не замечавшую его. Пропустив мимо череду комнат они прибыли в тронный зал, в отличие от привычных Клоду помещений, оказавшегося небольшим и скудно обставленным. По сути в зале был лишь высокий трон возвышавшийся на приличной от пола высоте, заставляя пришельцев задирать голову взирая на императора снизу-вверх. Да колонны, тянувшиеся вдоль стен, по всему периметру которых вились гибкие лозы, каких-то цветов, яркими пятнами выделявшиеся на сером цвете стен. Что поразило Клода — растения были живыми, а по полу от входа до самого трона тянулся необычный рисунок в виде пересекающихся линий вынесенный на теле камня. Очень дорогая и трудоемкая работа, но она того стоила, впечатляя взгляд.

Вот только все внимание Клода привлекла не обстановка зала, а сам император. Возвышаясь над ними, он и без этого имел высокую подтянутую фигуру, обряженную в расписанные серебром рубашку и штаны, сшитые в точь по мужчине и выгодно подчёркивающие строение не заросшего жиром тела, но впечатляло в этом человеке не это. И хоть Клод не мог видеть его лица от императора исходила физически ощущаемая аура силы, уверенности и... холодной надменности. Правитель подавлял окружающих своей волей, однако на Клода такие штучки не действовали. Уверенно подняв взгляд он рассматривал укутанное паранджой лицо. Ему было все равно, что так смотреть на императора не положено, он не имел привычки склоняется перед кем—либо, тем более перед тем, кого ненавидел всей своей сущностью.

— Ваша светлость, вот тот наемник о котором вы говорили. Клод. — Представила императору наемника Леатрис. — Склонись перед своим правителем, балда. — Уже обращаясь к Клоду процедила женщина и толкнула в спину, зная, что наемник не устоит на ногах. Не до конца окрепшие ноги подкосились, и мужчина рухнул на колени, прошипев себе под нос очередное не лестное пожелание спутнице.

— Можешь подняться, наемник, — величественно разрешил монарх. Его голос, усиленный эхом разнесся по залу, коснувшись всех уголков залы.

Зло скрипнув зубами, Клод с трудом поднялся, бросив горящий презрением взгляд в сторону воительницы. Однако быстро взял себя в руки, наемник вернув на лицо безразличное выражение.

— Тебе повезло, нелюдь, что я нуждаюсь в услугах такого как ты и только благодаря этому тебе сохранили жизнь, которая теперь принадлежит мне.

— Я не просил.

— Тебе слова не давали! — зло прорычали сзади, на что Клод лишь усмехнулся.

— Благодарю, Леатрис, все нормально. Да, нелюдь, как это не печально сознавать, но я нуждаюсь в твоей помощи.

— Интересный способ просить о помощи. — Презрительно бросил Клод, махнув тростью.

— Вынужденная мера, но поверь моё предложение более или менее щедро. Если выполнишь мою просьбу сможешь вновь вернуться к своей бродяжной жизни скитальца.

— Мои спутники?

— Их это тоже касается.

— Что вам нужно от нас?

— Понимаешь, нелюдь, я болен и от этого у меня нет времени искать другого исполнителя. Поэтому я хочу, чтоб вы добыли и доставили ко мне лекарство.

— Я не лекарь.

— Я это знаю. — Коснулась его слуха едва сдерживаемая усмешка. — Ваша задача не в этом, вы сопроводите моего человека до руин, в которых сохранился образец этого лекарства.

— А ваши люди сами этого не могут?

— Могут. Но я не хочу привлекать к этому факту лишнего внимания. Император не может болеть. Да и понимаю, что у тебя опыта в сражении с монстрами гораздо больше, чем у моих воинов. Не думай, что я доверю такое задание, кому попало. Мои люди собрали всю информацию о тебе, и меня твоя персона устраивает.

— Где находятся эти руины? — пропустив мимо ушей эту мелкую лесть, уточнил Клод, не поддавшись на мягкий тон императора. Не стоило забывать, что этот человек повинен в смерти сотен тысяч нелюдей и людей. Однако если бы не это, Клод императора мог бы даже зауважать. Не каждому удавалось объединить под своей властью все страны, да и создать сносные условия жизни для людей. ЛЮДЕЙ.

— Эта информация будет у Леатрис. Она идёт с вами. Всё что требуется от вас охрана и сопровождение.

— Понятно. Как я могу быть уверен, что вы не обманете меня?

Со стороны Леатрис раздалось возмущённое сопение, но он не обратил на него внимания.

— Каких гарантий ты хочешь наемник? Ты забылся с кем говоришь! — прогремело в ответ.

— Нет. Оттого и прошу!

— Ха-ха-ха — разорвал плотность зала звонкий слегка хриплый смех. — Ты мне даже начинаешь нравиться. Хочешь гарантии, а твоя жизнь не гарантия?

— Нет.

— Хорошо. Грамота с моей печатью тебя устроит?

— Да.

— По завершению задания получишь у Лиатрис.

— Понятно, тогда насчет экипировки и всего необходимого?

— Вам все дадут. Деньги тоже. Сможете докупить все недостающее.

— Верните мои вещи и лошадь.

— Лошадь?!

— Да, в конюшне при городе, у меня стоит мой конь, мой боевой товарищ.

— Хорошо, будет тебе лошадь. Странный наемник. Все хотят денег, а ты лошадь. — Вновь расхохотался император. Вся эта ситуация его забавляла и больным он вовсе не выглядел. "Хотя кто знает, что у него за болезнь, может язвы по всему лицу..." — отстранённо подумал Клод, а вслух произнес:

— Деньги вы, итак, дадите.

— Верно.

— Когда отправляться?

— Как можно скорее, но как я могу судить, пока тебе вряд ли удастся выехать.

— Чьими стараниями.

— Тебе на пользу, нелюдь, будешь знать, что тебя ждёт за невыполненное задание.

— Очень полезное знание.

— Вижу мой палач недостаточно поработал с тобой, если остались силы ерничать. Надеюсь все свои силы ты приложишь к выполнению моей просьбы. Аудиенция окончена. Леатрис, зайди ко мне позже. — Завершил их общение правитель и величественно махнул рукой, отпуская.

Обратно они шли ещё медленнее чем в первую дорогу, конечности, натруженные внезапной работой болели невыносимо сопровождая каждый шаг болью, но Клод не жаловался. Не желая показывать этой знаточке, как ему тяжело. Однако несмотря на испытываемую им боль от него не укрылось, что шли они в другом направлении: "Его перевели".

Поплутав по очередному лабиринту коридоров они вышли к высокой двери, возле которой стояло двое стражников, вытянувшихся в струнку при их приближении.

— Госпожа, Леатрис?

— Все хорошо, отворите.

Двери бесшумно отворились и Клода не предупреждая втолкнули внутрь, так что он едва смог устоять на подогнувшихся ногах. Едва он пересёк порог, дверь за ним захлопнулась. Щёлкнул замок. Он вновь оказался взаперти.

— Клод! — достиг его знакомый счастливый возглас и чуть не сбив наемника с ног его обхватило двое подростков. Удивлённо обернувшись Клод радостно улыбнулся, здесь были все.