Клод. Дорогой императора.

Не особо волнуясь о чувствах пленников их вытащили из дома и как бесполезные кули свалили рядом. На улице уже разгорался алым пламенем закат, добавляя трагизма и без того отвратительной ситуации. Вокруг некогда аккуратного домика, а сейчас несчастно зияющего выбитыми дверями и окнами, с бардовыми пятнами крови на некогда белоснежных стенах, столпилось, казалось бы полгорода. Привлечённые шумом драки и криков, горожане жадно впитывали разыгравшуюся перед ними трагедию, блаженно наслаждаясь представившимся зрелищем, разбавляющим их степенную сонную жизнь. Как не печально это было сознавать, простые люди, далёкие от войн и сражений, были очень неравнодушны до кровавых "спектаклей". Центром одного из которых сейчас были Клод и подростки. Он видел, как в толпе мелькнула макушка Ролка и только молился, чтобы друг не раскрыл себя. С императора будет достаточно и трех игрушек. Окружённые толпой стражи они беспомощно озирались по сторонам, не без гордости отсчитывая поверженных врагов. Жаль было только то, что эти люди не должны были так кончить, так же, как и они. Столько лет ушедших на служение людям, сейчас не имело для этих существ никакого значения. Порой даже у него проскакивали мысли, что они не заслуживали его жертвы, но это была лишь минутная слабость. Которой он уже давно не давал повода вырваться наружу.

— Что тут у нас? — раздался над ними подозрительно знакомый отвратительный голос. — Это они вас так потрепали? — насмешливо бросил мужчина, словно павшие стражи не заслужили даже его уважения.

Подняв взгляд от земли, Клод увидел возвышавшуюся над ним фигуру, недавно встреченного им незнакомца, того самого обладателя запоминающейся шевелюры и пронзительным презрительным взглядом голубых глаз, в которых при виде наемника, проскочили искорки взаимного узнавания.

— Ты!

— Я! — нисколько не испугавшись или смутившись с усмешкой ответил пленник.

Этот мужчина с решительными чертами лица, орлиным носом и ужасно холодными, подобно, двум кускам льда глазами, от взгляда который мурашки пробегали по телу, внушал опасения. Он был не рядовой воин и очень опасен для них, но сбежать от него им вряд ли получится так просто, как прежде. Подобные люди подобно хищнику мертвой хваткой вцеплялись в свою добычу, и выслеживали несмотря ни на что.

— Кто это у нас тут такой прыткий? — со смешком промолвил мужчина и стряхнул с головы Клода капюшон.

По округе расползлась напряженная тишина, прерванная лишь девичьим вскриком Дейзиры, не ускользнувшим от парня. Его не задело, что его тайну раскрыли, он уже проиграл и был готов к этому, но удивление Дейзиры его отчего-то взволновало. "Неужели она возненавидит его?" — мелькнула шальная неуместная мысль, быстро вытесненная волей разума. Сейчас или никогда! Резко подорвавшись он рванул вперёд, насколько позволяли стянутые за спиной руки, и даже почти достиг своей цели, едва не врезавшись в живот предводителя стражей. Ведь никем иным этот волосатый быть не мог. Однако его порыв прошёл зря, не сумев коснуться противника, Клод растянулся на земле, взбивая пыль, тут же заполонившую рот и нос, а в его сторону уже неслось трое мужчин, чтоб защитить своего командира. Обрушивая на него удар за ударом, они избивали не сопротивляющегося пленника, под насмешливым взглядом хлыща. Били сильно, не сдерживаясь, но и не так, чтоб забить на смерть. А жаль. Погибнуть так было бы счастьем, чем умирать медленно в мучениях на потеху извращенной публики. В этот момент он ненавидел людей.

Рот наполнился кровью из разбитой губы, ребра ныли, руки он уже давно перестал ощущать, а избиение все продолжалось до тех пор, пока спустив пар стражи не отошли. И только тогда над ухом раздался ненавистный уже Клоду голос.

— Смелая попытка, но совершенно глупая. Обещаю тебе, нелюди быстро не умирают.

О как сейчас, Клод ненавидел этого гада, в голове перебирая способы, как он будет его убивать. Такие грубые сладкие мысли отвлекали от жалости к себе. Смотреть на врага не хотелось, но он смотрел, записывая навсегда в памяти его образ. На тот случай, если ему по воле капризной хозяйки выдастся отомстить. Он не сомневался, что найдёт гада везде. Хотя, стоило признать, хлыщ был достойным противником. Высокий, худой, но не хилый, в добротной, практичной одежде, не скрывавшей упругие мышцы, не привыкшего к лени человека. В других обстоятельствах возможно Клод бы восхитился данным типом, но сейчас ничего не желая так сильно, как убить его.

— Как и люди! — уверенно бросил пленник, сплевывая кровь, ничем не отличную от людской. Нелюди, люди, какая разница, все умирали одинаково.

— Господин, эта полоумная старуха говорила, только об одной нелюди. — Неуверенно заметил ближайший к ним воин, его голос звучал заискивающе, как у шакала перед вожаком стаи, при этом кивая в сторону Каэра. Проследив за его взглядом предводитель стражников согласно кивнул, бросив лениво:

— Проверь. Старая рухлядь могла и ошибиться.

Послышалась возня и ругань Каэра, сопровождающаяся бранью стража.

— Укусил, гад, а ещё человек называется! — зло бросил обиженным тоном мужчина, зажимая пострадавшую конечность.

— Все заканчивайте здесь и уходим. Забираем этих. Всех. Люди, способствующие нелюдям не заслуживают снисхождения.

Отдав последние указания своим людям, главарь бросил к ногам старухи, уже выведенной из дома двумя воинами, пухлый кошель. Однако ей уже не было дела до этого вознаграждения, а начальник стражей даже не удосужился убедиться, что она его подняла. Ему было все равно что с ней будет, даже если погибнет на улице неспособная позаботиться о себе. С довольной улыбкой он скрылся в чёрной карете, резко сорвавшейся прочь.

Все это время Клод следил за недругом, запоминая и подмечая все. Он отомстит. Обязательно отомстит! К тому моменту, как начальник покинул место их пленения, воины уже почти убрали тела погибших и раненых товарищей. Каждый раз пронося мимо очередное тело они бросали убийственные взгляды в сторону пленников, кто-то даже плюнул им под ноги, но больше не били. Оставляя работу для палача.

Вскоре настала и их очередь. Подхватив пленников под руки, мужчины тащили их по земле, не позволяя нормально встать на ноги. Колени стёрлись в кровь, но никого это не заботило, словно им нарочно пытались причинить, как можно больше боли. Таким образом мстя за свою тяжёлую победу. Повозка, которая ждала их, отличалась от недавно умчавшейся кареты, своей потрепанностью и мрачностью. Никаких знаков отличия и даже призраков удобства, голый пол из грубо сколоченных досок, стены, окна, перегороженные толстыми прутьями решётки — все для того, чтоб внушить пленнику ощущение в его никчёмности и обреченности. Однако самое отвратное в этом транспорте было не это, а ужасающий запах свежей крови и удушающий смрад испражнений, что порой случалось с желудками людей после смерти.

— "Карета" подана. — Едко бросил один из стражей. — Ваше место там, нелюди.

С этими словами их беспомощными тушками закинули внутрь, прямо поверх мёртвых тел и повозка двинулась. Скрипя несмазанными колёсами и покачиваясь из стороны в сторону, она медленно катилась по неровной мостовой столицы, не позволяя занять хоть какое-то, мало-мальски удобное положение. А кругом были мертвецы. С отвращением опираясь о чье-то плечо Клод старался задрать голову повыше, чтоб вдохнуть хоть немного воздуха. Он задыхался, его чувствительное обоняние не желало притупляться, подавая сигналы в мозг, вспышками боли. "Эти стражи, хуже нелюдей. Чтоб так обращаться со своими павшими товарищами. Никакого уважения к мертвым!" — зло возмущался парень, но исправить ничего не мог. Где-то рядом кашлял Каэр и тихо плакала Дейзира, однако утешить их ему было нечем. Шансов, что они выживут не было совсем, если только один из миллиона, миллиарда. Но в такой подарок судьбы Клод не верил.

Наконец повозка остановилась, прерывая эту пытку для его истерзанных чувств, даже боль тела была не настолько мучительна, чем это обонятельно-осязательное издевательство, давящее на его эстетическое чувство морали, взращённое им еще в детстве. Резко дернувшись кони встали. Вокруг все засуетились. Пленников вновь вытащили наружу, где уже во всю была ночь. Бросив прощальный взгляд на такие прекрасные и равнодушные звезды, Клод заочно попрощался со своими вечными, безмолвными спутниками бесчисленных странствий. А их опять куда-то тащили, прижимая к стене, ощупывали, выворачивая карманы, лишая всего припрятанного им арсенала, того, что не нашли прежде. Надежда на свободу таяла все сильней. Одежда стала больше напоминать какую-то рвань, а тело покрылось новой порцией синяков, только кого это волновало. Словно для окружающих его существ он был не человеком, животным, даже хуже, тварью, не заслуживающей жалости и снисхождения. Однако парень молчал. Несмотря на все их обращение, он не доставит им радости, лицезреть свое унижение. Как говорил его учитель: "Пока душа не сломлена, тело все вынесет". Так что чтобы сейчас не происходило вокруг пленник был равнодушно спокоен. Клод не хотел погибать, но если уж ему предстоит погибнуть, он останется собой — Человеком, а не безмозглым животным, скулящим от страха и боли.

Вскоре он оказался в маленькой камере утопающей в мрачной темноте, свет тут присутствовал, но его было так мало, что больше напоминал, заблудшего светлячка, чем огонь. Но он был ему и не нужен. Руки давно переставшие, что-либо ощущать, сейчас были плотно прикованы к стене не позволяя ему сесть, заставляя свисать с потолка, и лишь высокий рост спасал от мучительной участи болтаться в воздухе, беспомощной тушей. Подростков он не видал, их сразу же разделили. Что с ними сейчас он не знал. Но подозревал, что не лучше, чем с ним.

Мужчине было жаль этих детей. Погибать в их возрасте было ужасно, он по крайней мере уже успел пожить, а по меркам сроков жизни нелюдей, Клод вообще задержался на этом свете. Прожив свои без малого тридцать один год. В голове раз за разом прокручивались воспоминания их пленения, так яростно он не дрался давно и что скрывать он был немного даже доволен, как дорого они смогли продать свою жизнь и свободу.

Сколько прошло времени он не знал, минуты тянулись тягучими каплями, подобно смоле текущей из раны дерева, нанесённый им, когда-то, чтоб утолить желание попробовать её вкус. Ждать пришлось долго, дерево не хотело расставаться со своим соком, вот и сейчас, словно не желая приблизить его конец, время остановилось, замерев в одном мрачном мгновении. Наемника никто не навещал, не допрашивал и не пытал, видимо и не собираясь, заочно приговорив его к казни. Так было даже лучше. Видеть никого не хотелось. Не зная, чем занять себя Клод даже успел задремать, может это и было глупо тратить последние минуты жизни на сон, но организм требовал выхода от накопившегося стресса. Да и смысл нагнетать себя ещё больше, надышаться он все равно не успеет, хотя и дышать в подземелье было особенно нечем. Затхлый запах с примесью земли, пота, и ещё множества составляющих, его не впечатлял, раздражая и зля.

Когда от охватившего его бессилия захотелось взвыть в голос, в коридоре слегка хлопнула дверь и по коридору раздались лёгкие шаги. Словно гость или гости, судя по эху, старались не привлекать к себе внимания. "Как это все-таки странно". — Клод даже сам того не ожидал, но в душе поглощенной чёрной пучиной отчаянья забрезжил тоненький луч интереса, настолько маленький и скромный, что даже не смог перерасти в полноценную надежду. А шаги все приближались и приближались, пока не замерли напротив его камеры. Плотная толстая дверь с маленьким оконцев вверху, не позволяла рассмотреть его гостя, открывая лишь еле различимую взгляду тень. Но слух уже оживившись, докладывал уставшему мозгу, что за дверью не один человек и по шуму шагов, один из них легче другого. Зачем ему такая информация Клод не знал, но привычки тела продолжали работать, без участия мозга. За столько лет инстинкты, выработанные до автоматизма, уже действовали самостоятельно, что нередко выручало его в прошлом.

Легкое щелканье замка раздалось неожиданно громко в тишине его одиночной камеры, которую внезапно залил яркий свет. Говоря правду, свет был вовсе не яркий, всего лишь небольшая лампада, но привыкшие к темноте глаза заслезились на миг ослепнув.

— Клод! — коснулся слуха негромкий знакомый голос, который никак не мог здесь находиться. "Ролк".

"Боже, что они делают!" — обреченно простонал Клод, следя за тем как в камеру проникла их парочка, Ролк и Алита.

— Мы пришли за вами, дружище. Что такой кислый? Разве мы бы вас бросили. — Весело заметил парень, несмотря на наемника и сконцентрировавшись на креплениях, удерживающих его руки. Как они так просто пробрались сюда... Мысли лениво ворочались с заторможенной жестокостью, открывая перед ним всю картину трагедии. Вдруг и одиночная камера, и отсутствие допроса, и спасение, сложилось в единую целостную картину, специально расставленной хитроумной ловушки. Ловушки для Ролка и Алиты.

— Уходи... — тяжело прохрипел Клод, болезненно разлепив губы, покрытые спекшейся кровью. Но друг, как нарочно, не обращал на его слова внимания. — Уходи, дурак, это ловушка.

— Ты ли это, котяра?!

— Уходи! — в третий раз повторил Клод, в безуспешной попытке спасти друга от беды, но опоздал. Вдруг чёрный проем двери ярко осветился и по коридору разнесся топот множества ног, обутых в подбитые металлом сапоги, гулко брякающие по каменному покрытию. Выход был перекрыт, стражи окружали их со всех сторон.

— Сложите оружие, выхода нет.

— Черт! — прорычал наемник, и к ногам стражи послушно упали меч и самострел. Сражаться смысла не было. Они действительно, как наивные дети ринулись в расставленную ловушку. Хотя их можно было понят, такое действие не единожды проходило в прошлом, ещё не случалось, чтоб ловушки организовывали прямо в камерах пленных. Враг оказался очень хитер.

— Вот и все птички в клетке. Старуха не соврала. — Вновь донесся уже доставший Клода голос его персонального врага. — Пристегните их рядом.

— Тварь! — бросил яростно Ролк, скрученный по рукам двумя стражами, но не сводящий глаз с врага.

— Я ли. — Насмешливо бросил этот хлыщ, так и не соизволивший назвать свое имя. — Разве можно назвать человеком, того, кто защищает нелюдь?!

— Нелюдь? О чем ты?

— Ха, какая наивность. А ты присмотрись, наемник!

Озадаченный взгляд переместился на Клода, резанув по сердцу непониманием и досадой. Уж в этом человеке он был уверен всегда, зная, что именно он примет его правду. Но этот отстраненный, озадаченный взгляд, был хуже оскорблений и брани. Ролк молча изучал лицо друга словно видел его впервые, да так это и было. А свет бивший в глаза, словно нарочно, заставил зрачки сузиться до еле приметных щелок. Вот только отчего же словно, с горечью осознал Клод — это было сделано специально, чтоб показать разницу между Клодом и Ролком, нелюдем и человеком. Вся братская дружба, доверие, все проведённое вместе время рушилось под этим недоверчивым оскорбленным взглядом.

— Ты не знал! — восхитился этот гад и уничижительно рассмеялся. — Нелюди разрушают все вокруг себя.

— Что тебе сделали нелюди? — отстраненно задал вопрос Клод, не надеясь на ответ, лишь бы разбить повисшую между ним и другом гнетущую тишину. Он не знал, что за мысли бродили в этой темноволосой опущенной голове, но явно нерадостные.

— Нелюди уничтожили моё детство. — Неожиданно ответил противник. Теперь Клод хоть знал откуда вся эта ненависть, хотя к чему ему это знание он даже не думал.

— И что. Люди не лучше. Обещаю тебе, что именно я уничтожу твоё будущее. — Насмешливо бросил он мужчине. Потеря друга, в нем будто, что-то оборвала, словно струна, удерживающая его в коконе дружбы лопнула и стало так безразлично, что будет с ним дальше, да и вся эта ситуация не стала вызывать в нем ничего, кроме смеха и желания мстить. Мстить без сожаления и пощады. Он явно сошёл с ума, в его положении клянясь в мести.

— Кто бы говорил. Ты уже забыл сколько стражей погубил, а у них были семьи. — Зло бросил хлыщ, скривившись в яростной гримасе, впервые проявив свои искренние чувства.

— Их гибель на твоей совести. — Лишь бросил парень, неудосуживая врага даже взгляда.

— Отвратительная бесчувственная нелюдь. И за что, ты наемник, защищал эту нелюдь?

— Нет, я защищал человека-наемника, а не нелюдя! — расстроенно пробормотал, Ролк, не поднимая глаз с пола.

— Видишь нелюдь, даже друзья от тебя отвернулись, такие, как ты не имеют права на дружбу и защиту.

— Я не знаю нелюдя, зато я знаю человека-наемника и ни секунды не сомневаюсь в верности своего поступка. — Неожиданно произнёс Ролк, спокойным уверенным голосом, так не вязавшимся с обычно весёлым парнем-балагуром.

— Ну и глупец. Но если быть честным, твоя преданность даже мнимой дружбе похвальна. Мне импонирует это качество в людях. — Довольным тоном продолжал мужчина, однако в добросердечие врага верилось слабо. — У меня к вам есть предложение. Раз вы не знали кого так, спешили освободить, я дам вам возможность спастись. Если вы при всех признаетесь в своём неведенье и в том, как эти нелюди ввели вас в заблуждение. Тогда я смогу выпросить у императора вам помилование. Вы сможете сохранить жизнь, но не свободу. Пособничество нелюдям непростительно. — Расщедрился вдруг командир стражи.

Клод обратился в слух. Если друзья примут предложение этого типа они фактически обвинят его во всем том, в чем обвиняет нелюдей император. Он был готов к этому и даже желал этого. Поступят они так или иначе, он ничего не теряет, в конце пути его ждало лишь одно, а вот у друзей был шанс и в их нынешней ситуации очень неплохой. "Соглашайтесь, придурки!" — мысленно уговаривал недавних товарищей наемник, но те до сих пор молчали. Не выражая ни согласия, ни отказа. Молчание затягивалось, и даже недруг стал проявлять недовольство. Как же так его щедрое предложение не приняли сразу и с радостью! Когда казалось, что Ролк не ответит, как тот поднял уверенный взгляд, и посмотрев прямо в глаза стража, невесело улыбнулся.

— Это было очень великодушное предложение, но я откажусь. Врать не обучен. — Спокойным уверенным тоном промолвил мужчина по-прежнему так и несмотря на Клода, даже без слов ощущавшего его обиду.

— Я тоже! — Коротко поддержала Ролка Алита, до сих пор не участвовавшая в беседе.

Страж нервно дернулся его лицо недовольно исказилось, но быстро приняло привычно надменно выражение.

— Ну и глупцы! — Только бросил он и вышел из камеры, остальные стражи потянулись за ним оставляя троих пленников наедине.

В маленькой камере вновь повисла тишина. Всё молчали. Нарушать её не желал никто по своим собственным соображениям и причинам. Лишь Алита неожиданно тепло улыбнулась Клоду и подмигнув, отвернулась.

Минуты вновь начали неторопливо отсчитывать время, приближая момент их казни. В том, что их ждёт именно она сомневаться не приходилось, это уже никого не удивляло и как ни странно не пугало.

— Почему ты не сказал мне? — вдруг прервал затянувшееся молчание тихий голос.

— Не знаю. — Честно ответил Клод. А что он мог сказать, что испугался, не решился, не подумал, сейчас все звучало бы одинаково глупо и бессмысленно.

— Я считал, что я тебе друг, а оказалось, что нет. Раз ты даже не смог довериться мне.

— Не неси чушь. Я всегда считал тебя другом. Возможно моим единственным другом. Не сказал тебе?! А что я должен был сказать. "Ролк, привет, я нелюдь"!!!

— Да! ТАК И ДОЛЖЕН БЫЛ! — не менее эмоционально вскричал в ответ Ролк, яростно блеснув глазами. И наверно сейчас было хорошо, что их руки были прикованы к стенам.

— Уж извини, не имею такой привычки!

— Зря!

— Того, что я рискуя собой тебя спасал тебе мало, чтоб поверить в мою дружбу!

— Нет. Не мало, но подумай... Хотя ты и сам хорош.

— Оба мы хороши.

— Точно.

Дружеское отношение постепенно было налажено, но вот только срок жизни их дружбы оказался не долог.

— Почему вы не приняли предложение этого гада?

— Не захотел. — Коротко бросил Ролк, недовольно тряхнув головой.

— Смешно обвинять нелюдей, когда сама нелюдь. Тем более возлюбленный остаётся тут.

— ТЫ НЕЛЮДЬ!? — испытал повторное потрясение Ролк, теперь уже не спуская глаз с Алиты. На что Клод, невольно усмехнулся. Всё повторялось, их последние минуты жизни обещали стать очень даже не скучными.

— Да, дорогой.

— Но как?! Ты же обычный человек?!

— Внешне. Стараниями родителей. Ведь ты сам удивлялся откуда у меня столько шрамов.

— Ничего не понимаю.

— Я повелеваю змеями, дорогой.

— Так тогда, та змея! Змея — это твоих рук дело и на трольгина тоже?! То-то я удивлялся с чего змеи вообще взялись нам помогать.

— Змея защищала меня по своей воле. Это была моя подруга.

— Потрясающая у меня женщина. Теперь в странствиях с тобой рядом, могу не опасаться змей. — Попытался пошутить Ролк, на что остальные лишь кисло улыбнулись, осознавая, что следующего раза может быть и не быть.

— Как и у меня мужчина.

Дальнейшую их беседу, больше напоминающую щебетание, Клод слушать не стал, чувствуя себя третьим лишним, однако выйти он все равно не мог, отстраненным взглядом изучая стены камеры, ставшей до ужаса тесной для них троих.

И хотя теперь их было трое, да и тишина в камере растворилась в негромкой беседе наполненных любовью и нежностью голосов, Клод чувствовал себя одиноко. В памяти то и дело всплывали знакомые лица, какие-то события, воспоминания, не все приятные, но уже и не плохие. Ведь все это была его жизнь, не самая весёлая и безоблачная, но только его. И он не задумываясь повторил бы её снова, не согласившись поменять на другую. Смысл. Ведь тогда бы он не был уже собой. Мысли перебегали с одного на другое, лениво обхватывая все, что случалось с ним или могло бы случиться, произойди все иначе. Как, там подростки, но вряд ли лучше, чем они. Он был уверен, что ещё увидится с ними, перед самой смертью, чтоб в последний раз утонуть в огромных глазах Дейзиры. Девочки с сердцем львицы.

Брякнула дверь, открытая резким толчком, и уверенные тяжёлые шаги остановились возле их двери. "Вот и все. Их время вышло".

— Собирайтесь, эшафот вас заждался. — Весело бросил высокий страж лениво поигрывая в руке связкой ключей, в то время, как его товарищи освобождали пленников, чтоб снова сковать.

Напряженные мышцы, сведенные неудобной позой, ответили резкой болью, кровь словно иголками прокладывала себе путь по венам, пока не обошла все конечности целиком, налаживая нормальную циркуляцию. Едва не застонав, Клод сдержался, радости от испытываемой им боли он им не доставит. А руки уже скрутили за спиной не дав как следует отойти, у товарищей дела обстояли не лучше. Лёгкий стон Алиты, не разжалобил никого, красивых женщин в этих казематах побывало не мало. От товарищей не укрылось даже, какие сальные взгляды бросали на неё мужчины, но очарованию не поддавались. Ещё один шанс вырваться на свободу провалился. Клод не знал почему обаяние Алиты не произвело на стражей того впечатления, как ранее на него. Возможно у них была защита от такого рода влияния, ведь они постоянно имели дело с нелюдями, а возможно любовь к Ролку, так повлияла на неё саму, что женщина была не готова очаровывать других, отдав сердце одному. Несмотря на всю свою кажущуюся распутность, Алита, оказалось очень верной спутницей, последовавшей за возлюбленным даже на смерть.

Стены, стены, серость камня, пыль и паутина, с резкими всполохами огней, даруемых развешанными факелами, мелькали перед глазами, скорее раздражая, чем даря облегчение. Всё бесило и даже возникло желание чтоб побыстрее закончился этот фарс, называемый казнью. А их словно нарочно не спеша провели по двору, мрачному и тёмному, как и настроение приговорённых. Ясное яркое небо накануне, затянуло тучами, грозящими обрушиться вниз потоком воды, словно оплакивая несчастных. Даже погода была снисходительна к ним. Задрав голову, Клод, несмотря на ситуацию, наслаждался чувством свободы, даримое ветром, трепавшим его за свободно рассыпавшиеся пряди, вдыхая пронизанный озоном воздух, словно очищавший его изнутри. Как здорово жить. Он чувствовал, как его толкали, заставляя пошевелиться, но ему было плевать. Неожиданная улыбка расцвела на его губах, словно насмешка, брошенная в лицо врагам, не сумевшим сломить волю плененного воина.

В это время во двор вслед за ними вывели их подростков. Замученные, несчастные, с заплаканными глазами девчонки, они выглядели ужасно. Отчего Клод не смог удержаться и подмигнул им. За что получил подзатыльник от стражи и неожиданно рассмеялся. Бояться ему было нечего.

Тем временем их поделили на две группы, люди и нелюди. Причём к нелюдям попали лишь Клод да Дейзира, которых везли отдельно, установив на открытой повозке, спиной к спине, и скрутив возле столба, вбитого в центр повозки, руки, так, что его крупные ладони касались её обледеневших ладошек. Чисто интуитивно, он сжал эти миниатюрные ручки, делясь с девушкой своим спокойствием и силой, чувствуя ответное легкое, едва ощутимое, пожатие.

Когда все приготовления были окончены они начали свое последнее путешествие к месту будущей смерти. Которой Клод уже не боялся, костлявая должна была прийти за ним все равно, рано или поздно. Так пусть будет рано. Повозка медленно тряслась по каменным плитам, то подпрыгивая, то покачиваясь, но верёвки держали крепко, не позволяя упасть и только сильнее впиваясь в кожу. Чем ближе они приближались к площади, тем больше становилось народу. Мрачные, недовольные, озлобленные или напротив сочувствующие лица, которых было тут меньшинство, собрались, чтоб понаблюдать за их смертью. В большинстве своём предвкушая лицезреть страдания ненавистных нелюдей. Этим людям, зажатым в узкие рамки городских указов и фанатичных догматов, жаждалось таких развлечений, разбавлявших их привычную унылую обыденную жизнь. Среди деревенских жителей подобная страсть к жестокости встречалось гораздо реже, для людей, привыкших отстаивать каждый день своей жизни, смерть теряла такое уж притягательное значение.

Кислые лица, со смесью ожидания развлечения и дождя, окружали дорогу, у кого-то в руках были камни, и Клод не сомневался для кого, даже упавший к него ногам булыжник, не взволновал его, заставив насмешливо улыбнуться. Не знавшие опасности люди кидали камнями в воина, оберегавшего их мирный покой. Не это ли насмешка судьбы и так называемая благодарность людей, о которой так много твердилось в компаниях нелюдей. В одном из стражей окружавших деревянную площадку, пропитанную кровью и смертью, Клод заметил знакомые лица. Берг и компания, были среди тех, кто огораживал площадь от лютующей в экстазе толпы. Крики которой Клод уже давно перестал замечать. Вот только, парня удивило выражение жалости, отражавшиеся в лице стража. Что было странно для наемника, это было не то чувство, когда сожалеют о знакомстве, а именно то, когда сожалеют, что все так случилось. Смерти своему собутыльнику Берг не желал, даже больше оберегая невольного товарища от камней тех людей, что были возле него. Уверенно улыбнувшись Бергу, Клод посмотрел тому прямо в глаза, зная, что сейчас в его глазах не было ничего не человеческого, и мысленно поблагодарил этого мужчину. Такого непривычно искреннего и честного.

Повозка же неровно дернувшись остановилась и их со спутницей не особенно аккуратно сволокли с ее днища, заставляя быстрее вскарабкаться на помост. На котором уже ожидала свою новую жертву дыба-ложе с валиками в месте крепления конечностей, и ещё нескольких вдоль тела. Содрав с мужчины рубашку, итак, представлявшую собой драную тряпку, его распяли на этом "ложе", растянув руки и ноги, обвязав их веревками, вновь впившимися в тело. Но Клод понимал, что это только начало. Люди требовали зрелищ.

— Уважаемые жители Сан-Пена. Пред вами предстали враги всех людей, ненавистные нелюди, имевшие наглость напасть на наш город. Нарушив тщательно оберегаемые императором его мир и спокойствие. Эти ужасные душегубы довели до потери рассудка бедную женщину, всегда преданно служившую императору, и погубили наших славных воинов, чьих-то возлюбленных отцов, сыновей, не желая признавать свою вину, в том, что вообще родились. Сегодня, прошу вас судить их и только от вас будет зависеть, как легко они сегодня умрут. — Раздавался над площадью громкий зычный голос глашатая, перекрывая на время притихшую толпу, разразившуюся новой волной негодующих воплей. Толпа подобно ребёнку впитывала каждое слово ставленника императора, не вникая в смысл сказанных слов. Сейчас люди, подобно баранам, перестав соображать, сбились в огромное стадо, охваченное единым желанием крови. "Убить!" "Разорвать!" "Смерть чудовищам!" — доносилось с разных сторон, определяя судьбу арестантов. Люди жаждали крови. — Я вас услышал, славные жители империи. Палач приступай. — Дал отмашку глашатай и окинув Клода неожиданно задумчивым взглядом отошел в сторону.

Глубоко вздохнув наемник приготовился к боли, валики противно скрипнув пришли в движение, веревка впилась в кожу растягивая конечности и вырывая суставы. Ужасная боль пронзила его, калеча тело, разрывая кожу и мышцы, кровь хлынула из ран, хотелось взвыть от невыносимых мучений, но парень лишь плотнее сжал губы и насмешливо улыбнулся. Только этого зрителям было мало, они требовали ещё и ещё. Тогда хитрое приспособление для пыток и боли пришло в движение вновь, только в этот раз, конечности оставили в покое, а вход пустили другие "игрушки". Вновь заскрипели несмазанные неряшливым палачом валики, утыканные шипами, при каждом повороте которых, снова и снова раздирая несчастное тело. Кровь алыми каплями выступила из новых порезов, адская боль, заставляла изгибаться, невольно стараясь избавиться от того, что причиняло ему невыносимые страдания. Пот выступил на лбу, но Клод не кричал, молча снося все новые и новые муки. Они не услышат криков его боли. Клод понимал, что чем больше он упрямится, тем сильнее будет боль и тем дольше будут мучения, но не кричал. Потеряв счёт времени, он изнывал от не прекращавшихся приступов боли, терзавших его тело снова и снова, покрывая новыми ранами и шрамами, итак, исчертившими его тело.

Вдруг площадь содрогнулась от неожиданного громового раската, сопровождаемого молниеносной вспышкой, окрасившей посеревшее от боли лицо в синеватый оттенок, а и без того жуткая улыбка, до сих пор не покидавшая побледневших губ, на фоне заострившихся черт, стала ещё ужасней. Заставив содрогнуться окружающих зрителей, так и не получивших наслаждения от мук выносливой жертвы.

Посмотрев на творившееся на земле безобразие ещё какое-то время небо разразилось дождём, крупные капли падали на лицо, стирая пот и кровь, попадали в глаза, скрывая собой, невольно выступившие в их уголках слезы. Прохладный дождь ласкал несчастного парня, словно утешая его, даря легкое удовлетворение. Пытка все никак не кончалась, а смерть все не шла к нему. В опытных руках палача, мучения могли длиться вечность, но и им приходит конец. Боль уже давно перестала казаться пленнику настолько ужасно непереносимой, словно отойдя на второй план. Он отстраненно смотрел прямо в небо, словно оно могло ответить на все его вопросы, защитить и сберечь. Клоду уже давно не было дела, до того, что происходило вокруг, превозмогая боль он лишь молил небо о скорой смерти, когда бы уже смог отдохнуть. Так что он не сразу заметил, то как притихла толпа, и не сразу распознал слов, прозвучавших негромко над ухом:

— Ты хочешь жить, наемник?

"Странный вопрос," — отстраненно подумал парень, лениво переведя взгляд на говорившего. Возле него стоял недавний глашатай, что так вдохновленно призывал к его смерти толпу: "Что ему надо?"

— Ну так как? Думай скорее, если ещё можешь.

— Конечно, хочу! — произнес уверенно Клод, но голос откликнулся хрипло и слабо, прозвучав чуть громче шепота.

— Тогда послужи верой и правдой императору!

— Нет!

— Тогда ты умрёшь!

— Пусть!

Клоду сейчас уже было действительно все равно, тело болело и почти не ощущалось им. С каждой сочащейся каплей крови, он чувствовал, как коченели мышцы, как подкрадывался противный холод, грозя остудить горячее сердце, пока ещё упрямо бьющееся наперекор всем и всему. Он никогда не боялся смерти, но служба императору, это было даже хуже нее. Откуда-то сбоку раздался крик Дейзы, палач занялся новой жертвой. И отчего-то её крики оказались для него мучительней, чем все, что пришлось вынести самому. Сердце предательски дрогнуло, от предчувствия новых криков, а посланец императора уже сделал шаг в сторону от него. Надо было решаться. О как ему не хотелось принимать их условия, соглашаясь на них, он терял не просто свободу, продавал свою душу тому дьяволу, что скрывался в человеческом обличье императора. Но слушать как плачет она он больше не мог. Каждый её стон, ударом ножа отзывался в его сердце, кромсая его сильнее ножей палача, уродовавших тело.

— Стой! — чуть громче шепота крикнул Клод, желая остановить посланца. — Я согласен на ваши условия, если моя команда будет со мной.

— Устроит. — Тут же весело откликнулся мужчина, словно только и ждал от наемника этих слов. Ведь именно так все и было. Клод с отчаяньем понимал, что попал в заранее расставленную ловушку, но слышать её боль больше был не в силах.

— Прощай, наемник. — Загадочно произнёс этот тип, и тонкая игла пронзила грудь парня.

Коротко вскрикнув Клод ощущал, как тело скрутила волна знакомой судороги уже привычного яда, а боль едва отступивши накинулась на него вновь, терзая до тех пор, пока так давно желанная им тьма не поглотила его целиком, укрывая душу от пут растерзанной плоти.