Маргарет

Октябрь в Хартфордшире пришёл неслышно, будто шагнул в город на носочках. Но с каждым утром он напоминал о себе всё увереннее. Воздух стал колким, в нём витал запах сырости, мокрой листвы и горящего угля. Ветер разгуливался по улицам, таская за собой клочья тумана и сухие листья, что летели вихрем, цепляясь за ноги прохожих.

Старые деревья сбрасывали листья, точно усталые воспоминания. Они кружились над крышей, прилипали к окнам, к волосам. Двор был влажным и холодным, бельё сохло всё дольше, а руки во время стирки быстро зябли, несмотря на горячую воду.

Дни стали короче, а вечера - длиннее и темнее. В домах свечи зажигались раньше обычного, а тепло очага становилось единственным утешением. Дети по ночам прятались под одеяло с головами, чтобы услышать, как ветер воет за стенами. И в этом воющем ветре будто слышался голос приближающейся зимы - строгой, голодной и бескомпромиссной.

В доме Картеров было сыро и пусто. В этот день всё было иначе. Даже близнецы, обычно шумные, сидели у очага молча, глядя, как редкий огонь жует тонкие веточки.

Маргарет с утра была будто стеклянная - тёмные круги под глазами, сухие губы, молчание, которое казалось громче любого крика. После отъезда Эмилии её сердце будто сжалось в маленький комок. Она пыталась быть нужной - подметала, мыла, стирала - но всё делалось словно автоматически.

Кэтрин вернулась с работы с бледным лицом и натруженными руками. Миссис Беккет заплатила ей меньше, чем обещала. «Меньше заказов», - сказала она, и всё. Кэтрин ничего не ответила. Она слишком устала.

Они ужинали в тишине - крошечные кусочки картофеля, тонкая корочка хлеба. Никаких трав. Никакой соли. Всё береглось. Даже огонь в очаге - слабый, как дыхание старика.

И тут в дверь постучали.

Стук был резким, холодным, как плеть. Маргарет вздрогнула. Кэтрин поднялась, выпрямив спину.

За порогом стояли два человека - мужчина с жёстким лицом и женщина в длинном пальто, с мокрыми ресницами и равнодушием в глазах.

- Миссис Картер? - прозвучало глухо.

- Да, - ответила Кэтрин, сжав ладони так крепко, что побелели костяшки.

- Вы не оплатили налог за жильё. Мы уведомляли. Сегодня последний срок.

- Мы... мы думали, что сможем хотя бы часть... - начала Кэтрин. - У меня трое детей. Я не в силах...

- Сумма - три фунта и десять шиллингов. Частичная оплата не примется. Иначе нам придется вас вычислять.

Слова упали, как ледяная вода на грудь. Маргарет будто провалилась в пол. Её руки дрожали, лицо покрылось пепельной бледностью. Внутри что-то сорвалось, но она не позволила слезам появиться.

Кэтрин молча повернулась и открыла буфет. Из-под груды старых тряпок достала жестяную коробку. Та самая, где хранились последние монеты - на зиму, на хлеб, на случай болезни.

Маргарет смотрела, как её мать разворачивает маленький узелок. Звякнули монеты. Последние.

Кэтрин протянула всё. Без слов. С достоинством, которое рвало сердце.

- Этого достаточно, - сказала женщина, пересчитав. - Желаем вам... терпения.

Они ушли.

Дверь захлопнулась с глухим звуком. В доме стало ещё тише. И холоднее.

---

Вечером Маргарет стояла у окна. За стеклом всё было мокрым, серым, безнадежным. Осень заходила в дом, как незваный гость. Они отдали всё. Все свои сбережения.

- Мы ведь так старались, мама... - прошептала она. - Мы ведь держались...

Кэтрин подошла, села рядом. Обняла дочь. Но не говорила ничего. Что она могла сказать?

Ни у кого из них не осталось слов. Только слёзы - невидимые, спрятанные. Только внутренняя боль, которую уже не унять.

Маргарет положила голову на колени матери. И прошептала:

- Я боюсь, мама.

Кэтрин гладила её волосы.

---

Дом давно погрузился в темноту. Близнецы спали, сбившись под одним одеялом. Тусклый свет луны падал на пол, очерчивая очертания их маленьких тел.

В комнате наверху Маргарет лежала на боку, отвернувшись к стене. Одеяло не грело. Его холод не шёл от ткани - он исходил изнутри, из самого сердца. Она пыталась не издать ни звука, но слёзы текли по щекам, впитываясь в подушку.

Эмилия уехала. Осталась пустота, в которую не помещалось ни одно слово. Только обрывки воспоминаний - голос подруги, её смех, прикосновения, когда они держались за руки во время прогулки... Всё размывалось, как цветная акварель под дождём. Тишина отвечала глухо, без сочувствия.

Маргарет встала, подошла к окну. Снаружи деревья стонали от ветра, крыши домов были покрыты изморозью. В глубине души шевелился страх. А что, если они не справятся? Если зима станет последней?

- Папа, - тихо сказала она в темноту. - Ты бы знал, что сказать... Ты бы знал, как защитить нас. Я так скучаю по тебе... - её голос дрогнул. - Я просто хочу, чтобы кто-то сказал, что всё будет хорошо.

---

Тем временем в соседней комнате Кэтрин стояла на коленях у кровати. Перед ней - старая, выцветшая Библия, открытая на случайной странице. Она не читала - просто держала ладони вместе и молча шептала в полумраке.

Её плечи дрожали. Внутри - боль, которую невозможно было вынести на свет.

- Томас, - произнесла она едва слышно. - Я держусь... Я стараюсь быть сильной. Но я так устала, любимый.

Она закрыла глаза. Вспомнила, как он смеялся, как крепко обнимал её перед уходом на фронт, как обещал вернуться. Как держал Маргарет на руках, как целовал её в лоб, называя своим маленьким чудом.

- Наша девочка стала взрослой. Ты бы гордился ею. Она держит нас всех на своих плечах. Я смотрю на неё - и вижу тебя.

Одинокая слеза скатилась по щеке.

- Если ты где-то рядом... помоги нам.

Она осталась сидеть так до самого рассвета. Пока в другой комнате Маргарет наконец уснула - тихо, со слезами на щеках, убаюканная тяжестью ночи.

А за окном медленно начинался ещё один холодный день.