Маргарет

-Много лет назад - особняк Синклеров, Лондон-

Вечер был тяжёлый, дождь постукивал по стеклу, а в доме царила тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем напольных часов в холле. В коридоре тени от свечей дрожали на обоях цвета вина. Тёмное дерево панелей блестело, как зеркало.

Агнес Синклер, леди этого дома, сидела у камина. Высокая, с прямой осанкой, словно выточенной из старинной статуи. Её волосы - пепельно-седые, собраны в строгий пучок. Скулы - острые, взгляд - пронизывающий. Даже в халате, обшитом бархатом, она казалась женщиной, которая могла управлять целым городом.

На её лице не было морщин, только холодная твёрдость. Она была красива, но эта красота была, как мрамор - холодная и неподатливая. Лицо женщины, которая слишком часто слышала «нет» но никогда не позволила себе упасть.

В этот вечер ей не спалось. Внутри что-то подсказывало ей - произойдет нечто важное.

Тонкая фигурка в тёмном плаще проскальзывала по коридору

Сердце Кэтрин билось часто, словно птичка в клетке. В кармане - письмо от него. Томас Картер, скромный, добрый, без имени, но с душой, способной согреть холодный мир. Они договорились: завтра утром - венчание в церкви на окраине. Тайно. Без приглашённых. Только они. Только любовь.

Кэтрин задержалась у двери. Ей было 18, она была взволнована, но уверена. Она почти дотянулась до ручки... как вдруг:

- Ты действительно думала, что сможешь уйти из этого дома, не попрощавшись?

Кэтрин замерла. Она не ожидала встретить маму на пути. Но теперь - всё равно.

- Мама...

- Не смей. Не называй меня так, если собираешься связать свою жизнь с этим... крестьянином.

Голос матери был холоден, будто выточен из льда.

- Я ухожу. К нему.

- К нему. - В этих двух словах было всё: презрение, страх, гнев.

- Я выхожу за него завтра. Мы венчаемся на Сент-Брайтс-стрит.

- На Сент-Брайтс-стрит? - Агнес поднялась. - Как последняя кухарка? Без рода, без звания?

- Может и так, но с любовью, - тихо сказала Кэтрин.

- А что ты знаешь о любви? Ты жила в тепле, в шёлке, в книгах! А теперь хочешь разменять всё это на жизнь с... бедняком?

- Он не бедняк.

- И ты бросишь имя Синклер ради человека с улицы?

- Я брошу только одиночество.

В этот момент в глазах Агнес мелькнуло что-то - может, укол боли, может, воспоминание. Но она быстро скрыла это за яростью.

- Я не потерплю этого. Если ты переступишь порог с ним - ты не моя дочь.

- Значит, я уже не ею была. Потому что дочь не должна бояться матери. А я - боялась всю жизнь.

Агнес выпрямилась, ещё выше, ещё холоднее.

- Прекрасно. Уходи. Забудь, что ты когда-либо носила мою фамилию. Я вычеркну тебя. Из семьи. Из наследства. Из сердца.

Кэтрин побледнела, но не дрогнула.

Дождь за окном стал сильнее, как будто весь Лондон замер в ожидании. Кэтрин сделала шаг к двери. Рука легла на прохладную латунную ручку. Она знала, что за этим порогом - новая жизнь. Сомнения обжигали, но в груди билось сердце, которое выбрало любовь.

- Ты не посмеешь! - вдруг резко, почти со шипением, выкрикнула Агнес.

Её голос ударил в стену комнаты, как звук разбитого стекла.

Кэтрин обернулась. В этот момент, на одно короткое мгновение, она увидела - страх в глазах матери. Настоящий, почти детский. Страх не власти, не гнева - страх одиночества. Потери.

Но Кэтрин уже была на другой стороне этой грани.

- Я не боюсь больше, мама, - сказала она, не злобно, не с вызовом. Просто тихо.

Агнес сжала пальцы до белизны. Линия её рта дрожала. Она хотела что-то сказать, удержать, но не смогла. Гордость, привычка к власти, старые раны - всё сковало её, как железо.

Кэтрин открыла дверь. На пороге её на секунду окатил холодный воздух улицы. Но она не обернулась.

Она ушла.

Щелчок двери прозвучал не как звук - как финальная нота симфонии, в которой Агнес осталась одна.

Женщина всё ещё стояла, будто ожидая, что сейчас дочь вернётся. Вот-вот войдёт, как в детстве, и скажет: «Прости».

Но тишина стала ответом.

Медленно, как будто её что-то ослабило изнутри, Агнес подошла к креслу у камина и села. Опустила руки на подлокотники, выпрямила спину.

И только спустя несколько секунд позволила себе слегка сжать край кресла, сдерживая дрожь в пальцах. Слёзы стояли в глазах, но не упали. Леди Синклер не плачет.

Она просто смотрела на дверь, туда, где только что стояла её дочь.

Словно надеялась, что за щелчком не последует вечность.

---

Ночь в Хартфордшире была особенно тиха. Луна висела над крышей, словно старая лампа, тускло освещая улицу. В доме Картеров все уже спали. Лео и Луиза тихо посапывали в своей комнате, Маргарет дремала, укутавшись в шаль, а огонь в очаге догорел до лёгких красных искр.

Кэтрин не могла уснуть.

Она сидела у стола, поджав ноги, с пледом на плечах. Перед ней лежал чистый лист бумаги, старая чернильница и перо. Она долго смотрела на бумагу, будто та могла заговорить первой. А потом начала писать. Строчки появлялись медленно, будто выцарапывались не рукой, а сердцем.

Мама

Пишу тебе спустя годы молчания. Я долго не решалась. И всё ещё не уверена, что ты прочтёшь это письмо до конца. Но я больше не могу. Дом рушится. Я не о стенах - они стоят, хотя и трещат. Я о жизни. О детях, о долге, о работе, которой больше нет. Маргарет растёт сильной, но я вижу, как ей тяжело. Она не говорит, но я чувствую - ей так же страшно, как и мне. Я знаю, ты не одобрила мой выбор. Знаю, ты отвернулась, потому что я пошла против воли семьи. Но разве любовь - преступление? Разве за неё нужно расплачиваться всю жизнь. Я не прошу о многом. Я не унижаюсь. Я - прошу. Ради Маргарет. Ради детей. Ради нас. Если у тебя осталась капля тепла ко мне... напиши. Или приедь. Или просто... не молчи.

Твоя дочь, Кэтрин

Она поставила перо, сложила лист, положила его в старый конверт и аккуратно вывела имя:

Агнес Синклер, Лондон.

После этого Кэтрин долго сидела, прижимая письмо к груди. И впервые за долгое время позволила себе плакать. Тихо, почти беззвучно, чтобы никто не услышал. Чтобы дети думали, что мама - всегда сильная.

Но теперь она уже не пряталась от себя.