Штормовая волна
— Могу ли я доверять тебе, Галф?
Слова Мью мелькали в залитом серебром воздухе, словно танцующие тени. Младший нахмурился, а его взгляд стал напряженным. Наконец он выпалил в свою защиту:
— Я не знаю. Это зависит от того, на чьей ты стороне...
Похоже, это был правильный ответ. Старший одобрительно кивнул, оценив его осторожность. В их мире было трудно завоевать доверие.
Поэтому он уточнил для успокоения:
— У нас с тобой общий враг
— Ты имеешь в виду...?
— Да. Я знаю суть твоей истории — я видел на тебе их метку, метку Ланга, и знаю, что она означает, — гримаса исказила лицо Мью, когда он поднял только что вымытую чашку, которую Галф поставил на кофейный столик, и с ядовитым отвращением сплюнул в нее, как будто одна только мысль о том, что на коже юноши насильно выжгли клеймо дракона, была для него самой горькой, свежей отравой.
Затем он протянул руку в темноте и положил теплую ладонь на бедро Галфа, ободряюще сжимая его.
И, немного переведя дух, младший произнес:
— Но... я думал, вы все в одной лиге — и Ланги, и Джончевиваты?
— Только некоторые из нас. В основном старшее поколение. Аат Ланг — действующий глава — и его приспешники. Мой отец Киттичат, мой дядя Чаннаронг. Все они — закадычные друзья, которые следят за тем, чтобы каждая сделка была взаимовыгодной для обеих сторон. Беспринципные, жаждущие богатства, они не остановятся ни перед чем, чтобы разрушить жизни людей.
— Взаимовыгодная сделка... Как и я, верно? — тон Галфа стал жестким, бесстрастным.
Но взгляд Мью, встретившийся с ним, был мягок. В нем читалась океанская печаль от такого заявления.
— Как я и сказал... беспринципные, — мягко ответил он тем голосом, который слышал только Галф. Он убрал руку с бедра младшего и взял его за руку. Инстинктивно поднеся ее к губам, он легонько поцеловал гладкие костяшки и при этом низко склонил голову в знак уважения и почтения. Он увидел в этом юноше человека.
И Галф почувствовал, как от этого символического жеста у него защипало в глазах — непролитые слезы рвались наружу, но гордость не позволяла им пролиться. Будучи объектом обладания с одиннадцатилетнего возраста, он не мог так легко преодолеть эмоциональные барьеры, даже перед таким глубоким и мощным морем, как Мью Суппасит.
Раздраженный собственным волнением, Галф заставил себя переключиться:
— А что насчет молодого поколения? Конец прекрасной истории любви Ланг-Джончевиватов?
Но тут из груди Мью вырвался неожиданный, ни на что не похожий звук. Что-то среднее между ироничным фырканьем и болезненным вздохом. Он резко отпустил руку Галфа и встал, отвернувшись и погрузившись в тяжелый мрак.
Снова воцарилась относительная тишина — лишь из крана, из которого несколькими минутами ранее текла вода, размеренно капало, да за окнами пусто и тоскливо завывал февральский ветер.
До тех пор, пока...
— А ты знал, что у меня была сестра, Галф?
Мью по-прежнему стоял к нему спиной. Выражение его лица было нечитаемым, но намеренное использование глагола прошедшего времени стало очевидным.
— Кажется, помню. С ней что-то... случилось, верно? — младший мысленно вернулся к телефонным разговорам с матерью, которые были так давно, но каким-то образом тесно переплетались с его собственной жизнью по мере развития сюжета.
— Да. Мина. С моей сестрой Миной кое-что случилось.
Мью сделал шаг к внешней стороне комнаты, повернулся лицом к Галфу и лунному свету, проникавшему через балконные двери, и сполз по стене, сгорбившись, как маленький мальчик.
Он почувствовал, что пришло время. Почему он хотел рассказать именно этому человеку — Галфу? Он не знал. Но пришло время рассказать свою историю...
— Ты сказал, что видел меня в новостях, — ты прав, это было связано с наркотиками. Мы с Миной активно работали на нашего отца, когда нам было чуть больше двадцати — она на четыре года старше меня. У него была мощная аура, понимаешь? Мы хотели выполнить свой долг, заслужить его уважение. Быть... Джончевиватами.
— Наша семья не занималась производством или торговлей наркотиками, ничего подобного. Мы были легальным бизнес-подразделением Лангов. Можно сказать, что мы являлись наркобаронами с чистыми руками. На протяжении десятилетий они пользовались защитой полиции в своей «работе», поэтому в обмен на небольшую помощь в уклонении от уплаты налогов и бесчисленных сделках, которые никогда не будут отражены в бухгалтерских книгах, мы, Джончевиваты, согласились заниматься корпоративными фармацевтическими продажами от имени Ланга — и не легальных лекарств.
— Что-то вроде... вы подписываете многомиллионную сделку, а мы добавляем несколько килограммов кокаина по сниженной цене или полки с коробками таблеток — и впоследствии заключаем контракт с семьей Ланг. Ты лучше всех знаешь, Нонг, что этот контракт невозможно разорвать.
— По пути меня несколько раз задерживали по мелким обвинениям — для наших юристов это не было проблемой, особенно учитывая, что система была коррумпированной. Нас с Миной вызывали в качестве свидетелей на разные судебные процессы. Свидетели были на стороне Ланга. Все криминальные шестеренки были хорошо смазаны и работали без единого ржавого скрипа или скрежета.
— Пока... Крейзи Ланг не вернулся с семейной базы в Китае. Он был самым младшим из детей Ланга — ему исполнилось двадцать четыре года, как и Мине, когда они встретились.
— К тому времени, как я окончил университет в Бангкоке, я уже решил, что больше не хочу иметь ничего общего с «семейным бизнесом», хочу жить своей жизнью и строить карьеру исключительно на своих заслугах, просто хочу быть нормальным. Крейзи и моя сестра уже состояли в отношениях. Тогда я понял, что не могу уйти.
— Он был... диким, необузданным, непредсказуемым — возможно, ты знаешь его под этим прозвищем. Оно грубое: «Сумасшедший Крейзи». Но что-то притягивало Мину к нему так сильно, словно он сам являлся наркотиком. Может, в каком-то смысле так оно и было. Что-то вроде опьяняющей опасности. И поначалу он казался невероятным романтиков.
— Обе семьи, конечно же, праздновали. Это было лучше, чем брак по расчету. Как союз монархов из соседних стран, украшенных бриллиантами. Сделка, призванная укрепить связи между Лангами и Джончевиватами. Полное доминирование. Всемогущая сила. Но все пошло не по плану...
Мью сделал паузу, чтобы перевести дух, и продолжил монолог. Монолог, потому что, пока он говорил, устремив взгляд в невозможную, давно исчезнувшую даль — в прошлое, — Галф чувствовал, что это почти не имеет к нему отношения. Это был рассказ для самого Мью. Как будто он снова и снова проигрывал в голове события, которые пережил, — в поисках лазейки или возможности вернуться назад, чтобы переписать давно опубликованную, неотредактируемую, неприятную историю.
Галф просто сидел. Терпеливо слушал. Ему вспомнилась любимая песня «Битлз» его отца, которая зловеще звучала у него в голове: «Дай мне послушать, и я спою тебе песню, и постараюсь не фальшивить». Его слушателем был Мью. Надо признать, это была своего рода честь — стать доверенным лицом наследника Джончевивата. Значит, Мью действительно ему доверял. Потому что футболист чувствовал, что он никому не рассказывал свою историю.
Но когда Мью наконец заговорил снова, в его голосе послышалась заметная дрожь, от которой по спине Галфа пробежал холодок. Лунный свет отражался в темных глазах, блестящих от слез: новая, но уже знакомая беспомощность, отчаяние.
— В те годы я видел, как моя старшая сестра становилась все более скрытной. Она перестала со мной разговаривать. Я видел, как она вздрагивала при каждом резком движении или громком звуке. Со временем синяки стали появляться не только на тех местах, которые можно было скрыть. Весь мир видел, что этот ублюдок ее избивает, но всем было плевать. Всем было плевать, кроме меня. Наш отец закрывал на это глаза, и мать тоже. «Бизнес есть бизнес». Это любимое выражение моего дорогого папаши, понимаешь? Оно говорит тебе все, что нужно знать об этом человеке.
Галф подался вперед — он увидел, как крепко сжались кулаки Мью, — и ему вдруг захотелось оказаться ближе к нему, быть рядом...
— И вот однажды ночью, в вечер их третьей годовщины, Мина пришла ко мне с кровью... в волосах... с распухшей и потрескавшейся губой, — он протянул дрожащую братскую руку к воспоминаниям, и в его глазах наконец-то появились безмолвные слезы. — Она умоляла меня о помощи. Она сказала, что у нее есть что-то... что-то очень важное для Крейзи, но он не знает об этом. Ей нужно было уйти, сбежать.
— Мы вместе составили план. Набирались сил несколько недель, прежде чем она порвала с ним, открыто выступив против воли нашего отца. И какое-то время мы жили спокойно, бросая ему вызов. Мы оба перебрались за границу, в Сидней. Крейзи не смог бы добраться до нее, даже если бы попытался, ведь прошлые судимости не позволили бы ему пройти через печально известный строгий пограничный контроль Австралии. Мы защищали... ее тайну, — на губах Мью появилась едва заметная улыбка, которая тут же исчезла.
— Но потом наша мать внезапно скончалась, и Мина почувствовала, что мы должны вернуться на похороны — несмотря ни на что, в ней всегда была эта проклятая духовность. Крейзи, конечно, ждал ее, и... — голос Мью становился все слабее, пока наконец он не начал задыхаться, сдерживая рыдания, а его широкие плечи не задрожали от эмоционального истощения, вызванного тем, что он впервые в жизни рассказал свою историю. Впервые даже заплакал.
Но как только он почувствовал, что хватается за что-то твердое, — сердце бешено колотилось, во рту пересохло, перед глазами все поплыло от паники, — чьи-то руки подхватили его под мышки и помогли встать. А потом Галф крепко обнял его — так крепко, что от пальцев наверняка останутся синяки, словно он знал, что только так можно надежно привязать Мью к земле.
Настойчивый шепот коснулся уха старшего:
— Хватит. Теперь хватит. Я знаю, что есть что-то еще, гораздо более важное. Но не сейчас. Скажи мне, когда будешь готов. Только тогда. Подожди немного, — поглаживая Мью по спине. Делясь с ним силой.
И Мью медленно вернулся в этот мир. Прерывистое дыхание выровнилось, грудь перестала вздыматься, и он смог обнять Галфа в ответ.
Они стояли, казалось, часами, просто держась друг за друга на фоне заунывного ветра и самого мрачного мира — даже луна исчезала за густыми облаками, гас последний свет.
Но...
«От него пахнет цветущей сакурой», — поймал себя на мысли Мью, когда его разум расслабился, раскрылся и стал удивительно легким после такого напряжения и мук.
Руки не бездействовали, а блуждали по телу, лаская спину Галфа. Утешение переросло в нечто большее, когда он отчаянно притянул к себе это стройное тело: в потребность.
Он уткнулся носом в изящную длинную шею, пальцы перебирали блестящие темные волосы, вызывая тихие стоны и вздохи у младшего, прижавшегося к его покрытому шрамами плечу.
Пока Мью не отпрянул, а темные глаза не вспыхнули ярким голодным блеском, другой голос — рычащий, властный бас — произнес в странно преобразившуюся ночь:
— Пойдем поплаваем... малыш.