Кинцуги
Три дня спустя — сразу после полуночи — когда за окном бушевал ледяной ветер, раскачивая голые деревья, Галф, сидя на полу в гостевой спальне, скрестив ноги, распаковывал свои пожитки из чемоданов и вдруг понял...
Он почти ничего не знал о человеке, с которым технически — по крайней мере, временно — жил.
За эти три дня они с Мью почти не расставались.
Сначала он с благодарностью забрал свои сумки у Кауны — он собрал те немногие вещи, которые неохотно и с опаской разгружал Галф в их общей квартире. Кауна резко вскинул бровь при неожиданном появлении Мью Суппасита, который пришел на помощь его соседу по квартире, но был слишком тактичным другом, чтобы озвучить свои мысли.
Затем они вместе каждый день ездили на тренировки Галфа и обратно. Старший по-прежнему не объяснял, зачем он там, но младший про себя признавал, что, несмотря на то, что его присутствие угнетало, оно каким-то образом поддерживало его, возможно, немного защищало и, безусловно, согревало — согревало тем, что кто-то был рядом. Был рядом с ним.
А чуть раньше тем же вечером, когда они ходили в местный супермаркет за продуктами для обнищавшего, опустошенного холодильника, начались неизбежные семейные споры: сушеный или свежий перец чили? Красное или белое вино? Марка чайных пакетиков — этот спор чуть не перерос в драку, настолько яростно отстаивали свою точку зрения участники.
С каждым днем Галф все лучше понимал, что делает Мью счастливым — что заставляет его выразительные глаза блестеть, как полумесяцы, и прогоняет в тень тех демонов, которые терзают его разум каждую секунду.
Хотя бы на несколько коротких секунд.
Потому что если аура Галфа была окрашена в красный цвет ярости, то аура Мью — в синий цвет меланхолии. Таким образом, любая естественная радость или намек на улыбку между ними стали чистейшим, драгоценнейшим золотом для израненной души. Как будто они были объектами кинцуги — золотого столярного искусства, в котором разбитую керамику восстанавливают с помощью золотого лака. Разрушение и восстановление — часть истории предмета или человека, а не то, что нужно скрывать.
«Золото» Мью? Он любил плавать на длинные дистанции в прохладной глубине роскошного бассейна в цокольном этаже жилого комплекса, освещенного точечными светильниками. Равномерное, ритмичное подводное дыхание успокаивало душу старшего почти так же, как футбол «освобождал» душу Галфа.
Ему нравилось есть домашнюю тайскую еду — к счастью, это было то, в чем молодой человек давно преуспел, ведь его оторвали от дома в столь юном возрасте. Мама терпеливо рассказывала по телефону рецепты и кулинарные приемы своему несчастному семнадцатилетнему сыну. В двадцать один год он готовил почти так же искусно, как его великолепная Мэй.
Но Галф начал подозревать, что Мью получает особое удовольствие, когда видит его счастливым: беззаботно идущим вдоль полок с хлопьями для завтрака, уперев ноги в металлический поручень тележки для покупок в супермаркете. Сгибающимся пополам от смеха во время видеозвонка с матерью и сестрой, когда Боу изображает ужасающе неровный храп тетушки Хом. Ликующе подпрыгивающим в воздух с поднятым вверх контроллером после особенно эпичной битвы на плейстейшен.
Каждый раз Галф ловил на себе — всего на мгновение, на долю секунды — особый взгляд Мью, безмятежность в его глазах и золотистую улыбку кинцуги.
Тем не менее, несмотря на эти собственные наблюдения, Галф понимал, что на самом деле он ничего не знает наверняка. Ему нужно было срочно пройти курс: «Мью Суппасит 1.01»...
Оглядываясь назад, с метафорическим увеличительным стеклом в руке, он нетерпеливо анализировал их общение в последние дни. Растущее разочарование. Галф говорил и говорил — больше, чем следовало бы самопровозглашенному интроверту, больше, чем обычно. А Мью слушал, задавал вопросы и подталкивал к разговору — внимательно относился к каждой теме, к каждому слову.
Только сейчас, в конце всего этого, младший понял, что его собеседник — совершенно намеренно — ничего о себе не рассказал.
Конечно, существовал общепринятый, стереотипный образ этого человека. Намек на мафию, который витал вокруг его семьи, отрывки из телевизионных новостей о том, как Мью несколько лет назад вышел из тюрьмы по делу, связанному с наркотиками, — воспоминания Галфа были смутными, — его фотография на первой полосе тайских таблоидов. «Плохой парень» Суппасит Джончевиват.
Но, похоже, это был не тот Мью, которого он начинал узнавать. Его Мью. Ну, нет, не его Мью, а просто Мью.
Пиздец.
Галф покачал головой, словно пытаясь выбраться из мысленного лабиринта, в котором он натыкался на Мью в каждом тупике за непроницаемой, густой, зеленой изгородью. Поднявшись на ноги, чтобы сложить последнюю одежду в шкаф, он с нарастающим — и краснеющим — недоумением понял, что, сам того не желая, распаковал весь свой багаж под крышей Мью.
Галф почти слышал, как Кауна дразняще шепчет что-то в его ухо, окрашенное в ярко-красный цвет. Он прекрасно знал, что после почти трех месяцев, проведенных в съемной квартире, почти половина его вещей так и лежала нетронутой в сумках.
— Ты сказал, что не закончишь распаковывать вещи, пока не почувствуешь себя как дома, так что, должно быть, ты...
— Эй! — громко воскликнул Галф, активно жестикулируя и не давая своему воображаемому собеседнику закончить воображаемое предложение.
Вместо этого, решив отвлечься, он понес грязную чашку на кухню — неотложное дело, как он себя убедил. Не включая свет в центральной гостиной — пространство и так достаточно освещалось холодным лунным светом, — Галф только успел открыть кран, как из комнаты через открытую дверь в коридор донесся громкий, нет, разъяренный голос Мью:
— Крейзи? Ты уверен, Майлд? Они отпустили этого ублюдка? — последовала короткая пауза, пока он ждал ответа, а затем: «ШИИЯ!» — звук, с которым что-то хрупкое было разбито вдребезги и упало на пол, пророчески разлетевшись на осколки по безжалостной, твердой плитке.
Галф застыл от неожиданности, держа в одной руке чашку, в другой — кухонное полотенце, а из крана в раковину из нержавеющей стали лилась вода, сверкая так ярко, что в ней отражалось лицо с широко раскрытыми глазами. Именно в такой позе его и застал старший мужчина, неожиданно вошедший в комнату несколько секунд спустя. На его лице было написано сильное волнение, которое быстро сменилось тревогой и нежностью, когда он увидел Галфа.
Какое-то время мужчины просто смотрели друг на друга, снова играя в знакомую игру, пока Мью не сделал первый ход в буквальном смысле, величественно усевшись на диван и жестом пригласив собеседника присоединиться к нему.
Затем, в темноте комнаты, где лишь лунный свет, падающий из балконных дверей напротив, отражался в глазах Мью, он нарушил наступившую тишину:
— Ты ведь все слышал, да?
— Я слышал.
— М-м-м, — Мью нахмурился и замкнулся в себе, словно ввязался в какую-то отчаянную внутреннюю борьбу, пока не спросил: — Что ты знаешь о моей семье, Нонг? О Джончевиватах?
Это было неожиданно. Галф растерялся, не зная, что ответить. Он оставался, как всегда, предельно честным. Но действительно ли на этом туманном перепутье нужна была неприкрытая правда?
— Ну... — он замялся, — я знаю, что вы владеете футбольным клубом «Челси». Я знаю, что вы — одна из самых успешных бизнес-семей в Таиланде...
— И? Что еще? Не сдерживайся, просто будь честен.
Галф глубоко вздохнул перед тем, как...
— Кажется, я видел заголовки. Слышал сплетни. Что-то про наркотики, кажется, перестрелку? — Мью заметно поморщился. — И какую-то связь с... — его голос неуверенно затих.
— С...?
— Ну, с семьей Ланг.
Услышав это, Мью оторвал локти от коленей, надул щеки и резким движением стянул с себя обтягивающую черную футболку.
Затем взъерошил темные волосы и сверкнул глазами.
— Видишь это? — он оживленно тыкал пальцем в шрамы на обнаженной коже своего левого плеча.
— Угу, — кивнул Галф. — Я их вижу.
Наконец Мью повернулся всем телом к нему, и неземной лунный свет озарил их лица. Старший пристально посмотрел на него и спросил низким хриплым голосом:
— Могу ли я доверять тебе, Галф?