Ящик Пандоры
Пузыри закружились и запенились, когда прозрачный кипящий чайник громко щелкнул, возвращая Галфа в настоящее, прочь от мыслей о жилистых руках на его податливом, покорном теле, — щелчок пальцев гипнотерапевта, возвращающий пациента в сознание.
Он положил пакетики с чаем в две кружки, стоявшие на кухонной столешнице, и налил в них обжигающе горячую воду. Мью, конечно, любезно предложил заварить чай, но английский чай стал своеобразной страстью Галфа, поэтому он предпочитал сам заваривать его, где бы и при каких обстоятельствах это ни происходило. Затем он крикнул через плечо:
— Тебе с молоком или с сахаром, Пи?
Он потянулся, чтобы открыть дверцу большого — почти пустого — холодильника, развернулся на пятках и чуть не выронил охлажденную пластиковую бутылку. Его рот на мгновение приоткрылся, когда Мью небрежно, совершенно обнаженный, вошел в открытую гостиную.
— Мне, пожалуйста, с молоком, — невозмутимо ответил хозяин квартиры, явно не подозревая о смертоносном эффекте своего наряда. Он взял телефон с кофейного столика, ободряюще подмигнул Галфу и открыл стеклянную дверь, чтобы позвонить с улицы. Судя по всему, балкон — а значит, и жители соседних элитных небоскребов в этом районе, как подозревал Галф, — уже привыкли к обнаженному Адонису, который расхаживал взад-вперед и разговаривал по телефону.
Странные, разрозненные обрывки телефонного разговора доносились из забытого соседнего окна, слегка приоткрытого, пока молодой человек добавлял молоко в две чашки и сахар в одну. Металлическая чайная ложка мелодично позвякивала — почти как высокочастотный сигнал будильника, — пока он размешивал густую жидкость. В тишине комнаты поднимался успокаивающий пар.
— Кто-нибудь приходил, Майлд?.. не отвечает... да, две недели... рейс в Бангкок... конечно... сложно... скажи Пайтуну... — и тут раздался глухой стук, когда кто-то внезапно заметил открытое окно и закрыл его снаружи. Мью перевел взгляд своих темных глаз на Галфа, и тот не смог прочесть выражение его лица. Младший невольно обернулся на шум, а затем отвел взгляд и понес кружки к столу в поисках подставок, поскольку хозяин квартиры явно не любил беспорядок — или вообще какие-либо признаки жизни.
И словно по сигналу раздался звук бьющей о дверь ключ-карты, и в комнату вошла ярко улыбающаяся дама средних лет, одетая в мятно-зеленую униформу — судя по продуктам и посуде, которые она везла на небольшой тележке, это была уборщица.
— О, привет, уточка! — прощебетала женщина, когда Галф, покрасневший и смущенный, с двумя чашками в руках, присел на кожаный диван. — Я — Полин. Вот, ягненочек, здесь хранятся подставки под чашки. Не волнуйся, я недолго буду копаться здесь, ведь у «его светлости» почти нечего убирать. На самом деле ему не нужна ежедневная уборка, но, возможно, раз он такой богатый, это не имеет значения! — затем, заметив Мью на балконе, она цокнула языком: — Ах! Он простудится и умрет... — и, прежде чем приступить к работе, удалилась в коридор.
Галф в замешательстве сглотнул и наконец опустил керамические чашки на подставки, которые работница вытащила из ящика под столом. Заметила ли она обнаженные ягодицы Мью? Должно быть, для нее это обычное дело, решил молодой человек.
В этом было что-то по-настоящему доминирующее — бабочки внезапно просыпались и начинали радостно порхать у Галфа в животе и паху, оставляя за собой мерцающий след. Старший был тем самым львом, вожаком прайда, величественно разгуливающим по своему травянистому царству, пока вокруг него паслись буйволы и газели. Он всегда был начеку. Он ждал своего смертоносного броска.
Но в тот момент лев был занят другим — его серьезный и глубоко задумчивый профиль был виден сбоку...
«Мью скоро поедет в Бангкок?» — лениво размышлял Галф, потягивая сладкий чай и мысленно отгоняя болезненный укол, который эта мысль вызвала в его груди. А кто такой... Пайтун?
//
К тому времени, как Мью вернулся с балкона, его чай уже остыл. Полин ушла. В квартире царила чистота, как и до ее визита, а Галф давно допил свой чай. Тепло напитка, дискомфорт от упорно возвращающегося похмелья и необычная физическая усталость, которая наступает после бурного секса, — все это вместе взятое склонило молодого человека к необычному желанию вздремнуть после обеда.
Он свернулся калачиком, как кот, на диване, крепко прижав колени к груди. На нем была позаимствованная — и впоследствии великоватая — красная толстовка с капюшоном и свободные черные шорты, которые скрывали его длинные, но стройные загорелые ноги. Он зажмурился, на его изящных чертах появилось тревожное выражение.
«Прекрасный», — снова прозвучал непроизвольный, откликнувшийся голос внутри Мью. Перед его мысленным взором предстал молодой человек, который несколькими часами ранее кричал в экстазе, сжимая член внутри себя, и эякулировал на простыни. Белое на черном.
«Однако в действительности все было не так однозначно, не правда ли?» — размышлял Мью, возвращаясь в спальню, чтобы натянуть темно-синий спортивный костюм. Его обнаженные мышцы дрожали от влажного зимнего воздуха. Он закончил разговор по телефону.
Им не следовало спать вместе — Мью проклинал свою плотскую слабость — это, как и следовало ожидать, только еще больше все усложнило. Потому что, когда он вернулся в гостиную и присоединился к Галфу на диване, устроившись в дальнем конце рядом с босыми ногами младшего, он с тревожным вздохом откинулся на спинку дивана и вытянул ноги. У него возникло сильнейшее ощущение, что он только что открыл ящик Пандоры.
Мью любил пошалить — точнее, потрахать — и делал это часто. Макс и его ближайший друг Майлд даже дали ему прозвище «Панда-Сердцеед» — за неуловимость и знаменитую цитату с магнита на холодильнике: «Ест, стреляет и уходит«Eats, shoots, and leaves» — каламбур из книги Линн Трасс о грамматике, где запятые меняют смысл (панда «ест побеги и листья» и «ест, стреляет и уходит»).» (где запятые решали все).
Но когда он позволил себе, честно и открыто осознавая это, почувствовать тошнотворное отвращение, которое закипало каждый раз, когда он замечал дракона на бедре Галфа, когда тот разминался перед тренировкой, или ослепляющую ярость, вызванную благоухающей пряностями фигурой, нависшей над Галфом в туалете, или непривычную мягкость от тяжести головы младшего на своем плече по дороге домой, или просто то, как ему хотелось впервые поцеловать эти губы, он понял...
Галф был другим.
Не успел Мью об этом подумать, как младший потянулся во сне и невольно положил ноги ему на колени. И старший рефлекторно погладил темные волоски на бедрах, разрываясь между желанием, чтобы эти ноги, дрожа, обвились вокруг его талии, пока он будет страстно прижимать его к стене, и желанием просто лечь рядом с ним на диван, нежно обнять за грудь и уткнуться лицом в его теплое тело.
И это стало чертовски серьезной проблемой. Потому что ни один из них не стремился к привязанности — в конце концов, разве не проще устранить цель, состоящую из двух человек, чем одну? Как в прямом, так и в переносном смысле. Особенно для профессиональных стрелков, которые состояли в зловещей, разветвленной сети Ланга.
И когда Галф проснется, они поговорят, поблагодарят друг друга за лучший секс в их жизни... и разойдутся, как ни в чем не бывало.
Больше он не будет смотреть, как младший тренируется, и гладить его, пока он спит. Нет, ни за что. Черта проведена. Мью решительно кивнул...
Однако почему-то все сложилось совсем не так, как планировалось.
Сначала зазвонил телефон Галфа — футболист подпрыгнул, не понимая, что происходит, с трудом вынырнув из глубин сна, и, явно удивленный, обнаружил, что лежит на коленях у Мью, а тот нежно его ласкает. Затем старший увидел, как расширились его глаза и как он поднес руку ко рту, услышав слова Кауны. На их этаже многоквартирного дома, в котором они жили, произошло сильное затопление. О чем Галф рассеянно пояснил Мью, повесив трубку. Его друг договорился пожить у запасного товарища по команде в течение недели или около того, пока не будет восстановлено напольное покрытие в общих коридорах и не будет заменена электропроводка. Но Галф должен был найти временное пристанище в ближайшие пару часов.
И Мью собирался сказать:
«Позволь мне порекомендовать тебе хороший отель и отвезти тебя туда»
Но итоге прозвучали совсем другие слова...
— Оставайся здесь, если хочешь, на неделю, пока все не починят.
Да, Галф был другим. Галф Канавут заставлял его забываться, как никто другой. Галф Канавут заставлял его рисковать всем. После тридцати лет самоконтроля — его исключение.