Линии и синяки / Га Мин

Небо затянуто тяжёлыми свинцовыми тучами. Холодный ноябрьский ветер носится меж узких улиц Инчхона, путая волосы прохожим и разбрызгивая капли с деревьев. Осень в этом году казалась особенно одинокой, словно отражая в себе всё то, что пришлось пережить семье Кан и Га Мину за последние полтора месяца.

Сегодня Ха Рин выписали. Больничные стены, запах лекарств и гнетущая тишина сменились свежим воздухом и шорохом дождя, стекающего по стеклу машины. Она сидела на заднем сиденье, завернутая в тёплое пальто, накинутое заботливой рукой матери. Рядом — её младшая сестра Сон И, держащая Ха Рин за пальцы, будто боясь снова потерять.

Когда машина остановилась у дома, Ён Чже первой вышла и потянулась к дверце, помогая дочери сесть на край сиденья. Она уже хотела поддержать её под локоть, как вдруг чей-то тёплый силуэт замкнул пространство. Это был он.

Га Мин осторожно, почти нежно, поднял её на руки. Как будто она была хрупкой фарфоровой куклой, которой стоило лишь дать трещину — и она рассыплется.

— Га Мин! — голос Ха Рин был и удивлённым, и растерянным. — Я и сама могу дойти!

— Твоё тело ослабло, пока ты была в коме, — тихо сказал он, — Я помогу тебе.

Её щёки вспыхнули румянцем. Не от холода, не от боли — от смущения. От того, как уверенно звучал его голос, как бережно он держал её, будто она была ему дороже всего на свете. Она хотела возразить, пошутить, сбросить напряжение, но... не смогла. Просто прижалась щекой к его груди, слыша ровное биение его сердца.

Когда они вошли в дом, воздух внутри был тёплым, пахнущим корицей, обедом и домашней заботой. Господин Вон молча кивнул, едва заметно, одобрительно. Сон И уже побежала вперёд, хлопая в ладоши, как будто возвращение сестры было для неё настоящим праздником.

Га Мин поднялся в комнату Ха Рин и опустил её на кровать. Она устроилась, натянув одеяло до груди, поправляя выбившиеся прядки волос.

— Спасибо... — прошептала она, глядя на него снизу вверх.

Он кивнул, но потом вдруг распахнул глаза, будто что-то вспомнил:

— Чуть не забыл!

Га Мин быстро достал телефон из кармана и протянул ей:

— Запиши свой номер. Я не позволю тебе снова оказаться в беде. Звони и пиши в любое время дня и ночи. Я всегда отвечу.

Эти слова не были сказаны с пафосом или показной заботой. В его голосе не было ни капли сомнения — только твёрдость, решимость, искренность. От них по коже Ха Рин пробежали мурашки, сердце застучало чуть быстрее.
Дрожащей рукой она взяла телефон, ввела номер и нажала кнопку вызова. Почти сразу завибрировал её собственный. Она взяла его в руку, сбросила звонок и посмотрела на экран, где теперь высвечивался незаписанный номер.

— Вот теперь я могу писать и звонить тебе, — сказала она и улыбнулась. Не натянуто, не из вежливости. А по-настоящему. Той самой улыбкой, которую он так долго ждал увидеть.

И в этот момент между ними возникло что-то, чего не объяснишь словами. Что-то тёплое, надёжное, почти невесомое, но уже не поддающееся разрушению.

Когда Га Мин тихо прикрыл за собой дверь, в комнате наступила тишина. Она больше не казалась давящей, как в больнице. Теперь это была тишина родного дома — мягкая, согревающая, будто укутывающая в одеяло.
Ха Рин лежала на спине, всё ещё ощущая тепло, оставшееся от прикосновений Га Мина. Её сердце било неторопливо, но в груди будто что-то дрожало — утихшая буря чувств, которую она старалась сдерживать с самого момента пробуждения.

***

Га Мин уже почти дошёл до выхода. Он поправил капюшон куртки, собираясь шагнуть за порог, когда за его спиной послышался спокойный, но твёрдый голос:

— Подожди.

Он остановился и медленно обернулся. У дверного проёма стоял господин Вон, отец Ха Рин. В его фигуре чувствовалась усталость взрослого человека, много пережившего и не привыкшего к лишним словам. Но сейчас он подошёл ближе, вглядываясь в лицо юноши, и протянул руку для рукопожатия.

— Спасибо за помощь, — сказал он негромко, — моя спина слишком стара, чтобы отнести дочь до комнаты.

Слова были простыми, но сказаны с теплом, почти с благодарностью, которая редко звучала в голосе отца.

Га Мин на секунду замер, но затем уверенно кивнул, принимая руку и пожимая её с уважением.

— Мне очень важно, чтобы Ха Рин чувствовала себя в комфорте и безопасности, — проговорил он, глядя прямо в глаза Вону. — Спасибо, что заранее попросили об этом. Это многое для меня значит.

Вон чуть прищурился, как будто хотел заглянуть поглубже в душу парня, уловить там что-то неподдельное. Его взгляд задержался на лице Га Мина — сосредоточенном, немного уставшем, но полным неподдельной искренности. А потом отец вдруг сказал то, чего юноша никак не ожидал услышать:

— Я вижу, что ты бы додумался до этого и без моей просьбы. Ты — хороший и преданный человек. Надеюсь, ты не разобьёшь сердце моей дочери.

Слова прозвучали негромко, но в них было столько силы и отцовской заботы, что воздух будто стал плотнее. На миг повисла пауза.

В глазах Га Мина на секунду промелькнуло удивление — совсем лёгкое, почти неуловимое. Как будто он услышал нечто гораздо более значимое, чем просто фразу. Но он быстро справился с собой. Его лицо стало спокойным, даже немного мягким, а голос — твёрдым и ровным.

— Я никогда не позволю себе такой выходки, — тихо, но уверенно произнёс он.

Эти слова прозвучали как обещание. Как клятва. Не громкая и театральная, а личная, внутренняя. Та, которую дают не ради впечатления, а от искреннего чувства ответственности и привязанности.

Господин Вон чуть кивнул, будто подтверждая для самого себя, что сделал правильный выбор, позволив дочери сблизиться с этим парнем. Он проводил Га Мина взглядом до двери, не добавив больше ни слова.

Когда дверь закрылась за юношей, Вон замер на несколько секунд, а затем чуть опустил голову и выдохнул — медленно, почти неслышно, с лёгкой дрожью в плечах. Это был не просто выдох усталости — это был выдох принятия. Ощущение, что в его жизни начался новый этап. Он понял это. Понял, что его маленькая девочка выросла. И теперь в её жизни есть кто-то, кто сможет её подхватить, если она вдруг упадёт.

***

Дверь в комнату Ха Рин открылась. На пороге — мама. В руках чашка с чем-то горячим и парящим. Женщина прошла внутрь и села на край кровати, аккуратно поставив чашку на прикроватную тумбочку.

— Тёплый чай с молоком, — сказала она тихо. — Ты любишь его, особенно в такую погоду.

Ха Рин чуть улыбнулась.

— Спасибо, мам...

Ён Чже посмотрела на неё, и в её взгляде было всё: и страх, с которым она жила всё это время, и облегчение, и бесконечная любовь. Она молча протянула руку и убрала волосы со лба дочери. Её пальцы дрожали едва заметно.

— Я боялась... — сказала она чуть позже, едва слышно. — Так боялась, что ты не откроешь глаза.

Ха Рин посмотрела в мамины глаза. И впервые за всё время почувствовала, как что-то внутри сжимается. От жалости. От боли. От того, что не могла утешить её раньше.

— Прости... — прошептала она. — Что заставила тебя так страдать...

Ён Чже резко качнула головой и, не удержавшись, наклонилась, обняв дочь. Это объятие было тёплым, родным, полным пережитых тревог.

— Не смей просить прощения, слышишь? — сказала она сквозь пробивающиеся слёзы. — Ты вернулась. Это всё, что имеет значение.

Ха Рин обвила маму руками, хрупкими, но крепкими в своей любви. Она чувствовала, как материнские слёзы капают ей на кожу, и это было, как очищение. Как будто дождь смывал всё плохое, что случилось за этот страшное время.

— Я чувствовала твоё присутствие, мам... — тихо сказала она. — Там, в коме, я не могла открыть глаза, но чувствовала, как ты плакала, как держала меня за руку...

Ён Чже вскинула на неё взгляд, глаза расширились от удивления, а потом наполнились новым смыслом — верой. Она положила ладонь на сердце дочери.

— Значит, ты была со мной... всё это время.

— Всегда, — прошептала Ха Рин.

На мгновение в комнате стало особенно тихо. Даже дождь за окном будто утих. А потом мама снова села прямо и, улыбнувшись сквозь остатки слёз, проговорила:

— А Га Мин... Он ни на день не оставлял тебя одну. Ты знала?

Ха Рин кивнула едва заметно.

— Я чувствовала. Всё время. Он был рядом... И ты... Все вы были.

— Он стал частью нашей семьи, — сказала Ён Чже мягко. — Я никогда не забуду, как он смотрел на тебя. Я бы отдала всё, лишь бы ты проснулась, и знаешь... Мне кажется, его сердце просило того же.

Ха Рин покраснела. Опустила глаза, будто эти слова задели самые тонкие струны в душе. Она не была готова говорить об этом вслух. Не сейчас.

За дверью послышался легкий, почти неуверенный стук. Ха Рин повернула голову в ту сторону, как вдруг в щель осторожно заглянули огромные, блестящие от любопытства и волнения глаза. Это была Сон И — её младшая сестра. Малышка, которая всегда была неугомонным вихрем, теперь выглядела неожиданно робкой.

Ён Чже, всё ещё сидевшая на краю кровати, встретилась взглядом с дочерью, нежно улыбнулась и, поднявшись, вышла из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь. Комната вновь наполнилась покоем — но теперь в нём было что-то другое. Что-то особенное.

Сон И прокралась внутрь и села на кровать рядом со старшей сестрой. Её ножки не доставали до пола, и она чуть-чуть покачивалась взад-вперёд, будто бы пытаясь унять волнение.

— Я переживала, что ты будешь спать ещё дольше, — тихо сказала она, глядя куда-то в сторону, будто боялась сказать эти слова прямо в глаза.

У Ха Рин в глазах блеснули слёзы.

Сколько раз они с Сон И спорили, как часто не могли поделить что-то, дуться друг на друга, дразниться, даже устраивать мелкие детские ссоры... Но в этот момент всё это исчезло. Всё стерлось, как будто и не существовало никогда.

Она протянула руки, осторожно обняла сестру и прижала к себе, словно хрупкий стеклянный сосуд, который боялась разбить. Сон И прижалась к её груди, позволив себе быть слабой. А Ха Рин медленно провела пальцами по её волосам, чуть запутываясь в мягких прядях. Это прикосновение было и извинением, и благодарностью, и бессловесной клятвой — всегда быть рядом.

Сон И чуть приподняла голову, и на её лице расцвела нежная, искренняя улыбка.

— Га Мин тоже переживал за тебя! — вдруг сказала она с воодушевлением. — Он приходил к тебе каждый день, даже когда мы с мамой не могли! Всё равно приходил и сидел рядом часами! Бывали дни, когда мы только заходили, а он уже там был! Представляешь?

Ха Рин слушала молча. Слушала, и сердце её медленно заполнялось светом. Тёплым, живым светом, как от камина в зимнюю ночь. Она не прерывала сестру, лишь изредка хихикала, прижимая к себе чуть крепче.

— Он очень добрый! — продолжала Сон И, — Иногда приносил мне конфеты! Подбадривал меня, когда я сильно расстраивалась... и однажды...

Сон И вдруг замолкла, будто вспомнила нечто важное. Она ахнула и сделала заговорщицки круглые глаза. Потом наклонилась ближе к уху сестры и зашептала, словно рассказывала самый страшный и важный секрет на свете:

— Он сказал, что ты ему ооооочень дорога... И что он будет ждать тебя... всегда.

На секунду повисла пауза. И вдруг Сон И отпрянула, закусила губу и снова заговорила, но уже взволнованно, испуганно:

— Но ты никому не говори, ладно? Он попросил меня не рассказывать! Это секрет! Настоящий! Обещаешь?

Ха Рин не выдержала и засмеялась — легко, искренне, почти по-детски. Щёки её вспыхнули, будто под кожей пронёсся живой огонь, а в груди что-то мягко сжалось. Она посмотрела на сестру, а в голове уже вертелась мысль... точнее, образ. Он был отчётливый и такой живой — Га Мин, сидящий возле её кровати, наклонённый к её руке, его пальцы на её ладони, его взгляд — тревожный, но такой родной... И она вдруг почувствовала, будто видела это и правда. Будто сердце подсказало, как это было.

Она прижала Сон И к себе и прошептала:
— Спасибо, что рассказала. Это... очень важно для меня.

Сон И кивнула с гордостью, будто сделала нечто великое, а потом зевнула и прильнула к сестре, обняв её, как плюшевого мишку.

И в этом тихом моменте было всё — любовь, мир, тепло... и начало чего-то нового, едва ощутимого, но настоящего.

_________________

доброго времени суток, мои хорошие!! пишу 12 главу, как думаете, выставлять сегодня или завтра?☺️