Глава 35
= Лалиса =
Мы с Чонгуком погрузились в рутину. В рутину, в которой я делала все что пожелаю и когда пожелаю, а он перестал меня допекать по этому поводу. В основном мои занятия сводились к совместным обедам с Хэтти, походам в местные библиотеки и чтению запоем книг о Генри Плоткине в преддверии выхода заключительной четырнадцатой части. Отнюдь не жизнь на грани.
Сегодняшний вечер подкрался, как и любой другой.
Пока я порхала над плитой, уплетая вилкой свинину Адобо, когда Хэтти даже не успела разложить ее по тарелкам, Чонгук ел свою скучную курицу в своем скучном кабинете. Не дай бог застукают, как он цивилизованно ведет себя со своей женой на глазах у персонала.
– Лиса, ты же не мочалка. – Хэтти выхватила у меня кастрюлю. – Не нужно вылизывать посуду дочиста.
– Это называется хозяйственностью. Я экономлю воду для засухи.
– Для той, что на другом конце страны?
– А это называется патриотизмом, Хэтти.
– Мы обе знаем, что ты каждый вечер уплетаешь ужин за две секунды, чтобы я убралась отсюда пораньше, и вы с Люцифером могли пошалить.
А поскольку Хэтти говорила только правду, именно так я и поступила, выпроводив их с Верноном за дверь. К тому времени, когда Чонгук проскользнул в мою комнату, я уже ждала его обнаженная на одеяле, держа Генри Плоткина в одной руке и текстовыделитель в другой.
Признаться честно, я считала дни, часы и минуты до месячных. Мне так сильно хотелось проснуться утром (ну ладно, днем) и обнаружить, что у меня задержка.
Ничто не осчастливит меня больше, чем беременность. В этом я уверена. Даже если мое благословение станет проклятием для Чонгука.
Чонгук подошел ко мне и попытался вырвать книгу у меня из руки.
– Подожди. – Я надулась и потянула обратно. – Телис вот-вот...
Он замер.
– Телис?
– Персонаж. Сестра Генри.
А что же Телис-Скотина? Я не слышала о нем со времен перепалки в Le Bleu.
Я бы солгала, сказав, что довольна тем, как мы расстались. И дело вовсе не в чувстве вины. Телис использовал меня как инструмент в борьбе против моего мужа, который, в свою очередь, использовал меня как инструмент в борьбе с Телисом.
Будь я судьей, они оба были бы признаны виновными в преступлениях. Просто отвратно осознавать, что мы втроем застряли в подвешенном состоянии среди власти, эго и денег.
Я отпустила книгу, позволив Чонгуку положить ее на тумбочку. После чего он показал мне рай в месте, которое должно было стать моим личным адом.
Мы занимались всем, кроме секса. Часами изучали тела друг друга. Каждую мышцу. Каждый изгиб. Лизали, целовали, царапали и сосали.
Он знал мое тело от и до. Родинку под правой бедренной костью. Каждую веснушку на плече.
Я тоже тщательно его изучила, выяснив, щекотки в каких местах он боится, что заставляет его затаить дыхание, а что он просто терпит, потому что знает, как мне это нравится .
В два часа ночи он натянул штаны. Я лежала в кровати с опухшими губами, растрепавшимися волосами и приятной болью во всем теле. Чонгук глянул на бедный цветок и пробормотал что-то, подозрительно похожее на «...неспособна даже о цветке позаботиться, что уж говорить о ребенке».
Роза Вернона одолела невозможное – меня.
Мою комнату, лишенную солнечного света, грязную воду, в которой она мариновалась, и мою общую невнимательность.
Время от времени Чонгук ухаживал за ней, наливая свежую воду. Как-то раз даже взял маленькие ножницы, которыми я подстригаю брови, и отрезал кончик стебля.
Возможно, именно поэтому у розы опал всего один лепесток с тех пор, как мы стали регулярно спать вместе.
Я не знала, что поражало меня сильнее: то, что Вернон сумел вывести подвид розы, или же скрытая склонность моего мужа заботиться о чем-то с нежностью любящего отца.
Следующим утром я порхала вокруг кухонного островка вместе с Хэтти во время шоколадного состязания. Перед нами лежал шоколад всевозможных брендов. Godiva, Cadbury, Dove, Ghirardelli, Lindt и La Maison du Chocolat.
Вернон, наш судья, сидел на барном стуле, для дополнительной высоты подложив четыре толстых учебника по финансам, которые я стащила у Чонгука в кабинете. Хотя мы с Хэтти все равно не видели его через повязки на глазах.
Я разжевала жемчужину с малиновым ганашем.
– Godiva.
Вернон прокашлялся, прервав наше состязание со счетом 4:3 в мою пользу.
– Миссис Чон, у вас гость. – Как и всегда, он упорно называл меня «миссис Коста». И, как всегда, я заметно содрогнулась.
Сорвала повязку с глаз и ахнула.
– Юна! – Но это была не она.
И не мама тоже.
Из легких вышел весь воздух, со свистом прорвавшись между губ.
Передо мной стоял Чхве Манобан.
Он застыл на пороге со шляпой в руках и переминаясь с ноги на ногу. На нем был костюм, который нравился мне больше всего. Черный с желтыми полосками. Смешное сочетание, за которое он получил прозвище Пчелка Бубба.
Казалось, с тех дней минула целая вечность.
Теперь мне было не смешно.
– Лалиса. Ты не отвечаешь на мои звонки.
Я отодвинула шоколад в сторону.
– Да, я в курсе.
– Я надеялся, мы сможем поговорить. – Отец повел плечом, впервые выражая неуверенность. Это затронуло струны моей души, если не сплело их в спутанный клубок. Несмотря на его поступки, я не могла всецело его ненавидеть.
Я указала на заставленный десертами стол.
– Как видишь, я занята.
К горлу подступил колючий гнев. И причина крылась не только в том, что отец пообещал меня Чонгуку без моего согласия. Он поступал так и прежде с Телисом. Наизнанку меня выворачивал именно тот шокирующий момент, когда мой теперь уже муж утащил меня из дома моего детства босиком и в ночном халате. И в этот миг я поняла с четкостью отражения в отполированном зеркале, что отец меня не спасет. Отцы должны защищать своих детей. А не репутацию своей семьи.
Чхве Манобан вращался в мире мужчин, в котором женщины – пустое место. Простые, взбалмошные создания, которых можно утихомирить кредиткой.
Он считал, я обрету счастье с Телисом, и точно так же рассчитывал, что привыкну к Чонгуку. В конце концов, они оба привлекательны внешне и неприлично богаты. Чего еще может желать женщина?
И правда, чего?
Возможно, права голоса. Свободы воли. Уважения.
Мой отец был шовинистом. Как и все остальные в Чапел-Фолз. А теперь, когда я больше не жила под его крышей, то могла показать ему, что думаю о его мировоззрении.
На папином лице отразилось удивление.
– Наверняка сможешь уделить мне несколько минут.
Пока Хэтти и Вернон спешили удалиться, чтобы предоставить нам нежеланное уединение, я слонялась вокруг островка, собирая ингредиенты для домашних взбитых сливок.
– Почему ты так уверен? Потому что у меня нет детей, которых нужно воспитывать? Потому что мне не нужно мыть полы? Устраивать обеды? Потому что я женщина, папа?
Если так пойдет и дальше, то ему понадобится автопогрузчик, чтобы вернуть челюсть на место. С другой стороны, возможно, он сможет извиниться перед общественностью за свой шовинизм, пожертвовав глаза науке. Я даже не знала, что они могут стать такими огромными. Или быть такими пустыми. Как две пустынные планеты.
– Да откуда все это? Ты была такой милой. – Папа выронил шляпу, и та полетела на пол. – Что с тобой случилось?
– То, что случается с каждой девушкой, которая сбегает из Чапел-Фолз. – На моих губах промелькнула печальная улыбка. – Я повзрослела и поняла, что за увитыми плющом стенами Чапел-Фолз есть жизнь. И в этой жизни женщинам позволено совершать ошибки, быть людьми, проживать жизнь так же полно, как и мужчинам, не платя за это ужасную цену.
– Ты знала, что случится, если тебя застанут с мужчиной до брака. Не я придумал правила. А общество.
– Да, две тысячи лет назад. Большая часть американского общества больше не живет как мы.
– Ты злилась на меня еще до переезда в Мэриленд. – Отчего-то он стал казаться меньше. Старше. Не таким могучим, как я помнила. Время, проведенное порознь, погасило то величественное сияние, что он источал. То, которое каждая девочка видит в своем отце, пока его не стирает реальность.
– Да. – Я вымыла руки, вытерла их полотенцем, а с ними стерла и все иллюзии, касающиеся отцовской заботы обо мне. – После того как ты отдал меня Чонгуку, я поняла, что и Телиса тоже не выбирала. В то время я согласилась, чтобы не расстраивать тебя. Ты никогда не давал мне права голоса. Как иронично, что в итоге я все равно обрела его, и не где-нибудь, а в позолоченной клетке, в которую ты меня отправил.
Папа оглядел окружающую обстановку. Красоту. Изобилие. Богатство.
– Я думал, он будет добр к тебе. У Чон безупречная репутация. Неужели здесь правда так плохо?
Нет. Вовсе нет.
Но все равно это не мой выбор.
Только я приготовилась высказать ему все, что думаю, как в коридоре послышались быстрые шаги. Этот темп. Спокойная уверенность. Это мог быть только мой муж.
А потом разом произошли два события. Во-первых, мое сердце подскочило от желания увидеть его снова, хотя прошло всего три часа с тех пор, как он лакомился мной на завтрак. А во-вторых, мои нервы, которые и так уже были натянуты и готовы ударить по коже, словно резиновые ленты, вытянулись в струнку.
Вошел Чонгу, который внушал больше страха и был внушительнее, чем мой отец. Чем кухня. Чем весь этот особняк.
Как я не замечала этого раньше? Что мой муж, одетый с иголочки, со своей острой челюстью и пепельными глазами и сам был орудием войны.
Он прошел мимо моего отца, заметил выражение моего лица и перевел сердитый взгляд на Чхве Манобана. Между нами пробежал холодок.
– Тебя сюда приглашали?
Отец выпятил грудь от уязвленного самолюбия. До этого его лоб покрыли морщины, выдавая недовольство мной. После слов Чонгука они разгладились. Чхве Манобан не допустит, чтобы его воспитывал человек вдвое младше него.
– Мне не нужно приглашение. Моя дочь...
– Моя жена – моя ответственность, а потому – мое дело. И сейчас она не хочет с тобой разговаривать. Или я ошибаюсь? – Чонгук повернулся ко мне, вскинув бровь. Мне не нужно было даже качать головой. Он прочел все по моим глазам. Прочел меня. Чонгук снова повернулся к моему отцу. – Уйди.
– Лалиса... – Мой отец – как я осознала, уже больше не «папочка» для меня – мял руками костюм, пытаясь поймать мой взгляд. – Неужели ты правда так обойдешься с родным отцом? – Чувство вины пронзило грудь, ребра и проникло в самое сердце. Я оставила его без внимания и скрестила руки на груди. Отец взмахнул руками, когда рядом с ним появился Вернон и под локоть повел его на выход. – Ты говорила маме, что счастлива.
– Я много чего говорила маме, лишь бы не разбить ей сердце. – Я сглотнула. – А вот твое сердце заслуживает рассыпаться в прах.
– Давай я облегчу тебе задачу, Чхве. – Чонгук опустил руку отцу на плечо. Я удивилась, что тот не ушел под пол и не исчез в трещинах. – Если я еще хоть раз застану тебя здесь без приглашения, то отрежу тебе ноги, чтобы подобные ошибки точно не вошли в привычку. Не стоит недооценивать мой дурной характер.
В конце концов, я ведь разрушил репутацию, помолвку и жизнь твоей старшей дочери – и все за один вечер. Я настоящий знаток жестокости. Таков мой врожденный талант. Делать из меня врага – занятие не для слабонервных.
Меня должно было ошеломить неумолимое спокойствие, которое сковало мои плечи, когда я увидела, как отца силком увели прочь. Я сама себя не узнавала. И все же знала, что больше никогда не стану прежней. Что бы ни случилось.
Моя душа всегда будет принадлежать Джорджии, но подозреваю, что сердце обосновалось здесь. В Потомаке.
Во мне зародилась опасная надежда. Возможно, моя беременность не запятнает безупречную жизнь Чонгука. А вдруг мне удастся убедить его, что посвятить свою жизнь кому-то другому важнее, чем разрушить жизнь его отца?
Я не сводила глаз с Чонгука, который облокотился на спинку обитого стула и глядел на меня со смесью нежности и отвращения. В те редкие моменты, когда он проявлял ко мне доброту, он впоследствии презирал себя за это.
Он нахмурился, неверно приняв мой жаждущий взгляд за обвиняющий.
– Я думал, ты хотела от него отделаться.
– Хотела.
– Тогда почему ты на меня смотришь?
– А разве обычно не смотрю?
– Только когда хочешь, чтобы я тебя вылизал, или когда ты потеряла кредитку и тебе нужна новая.
Господи, неужели это правда? Я была так занята тем, что сравнивала его с влюбленным персонажем Шекспира, и даже не заметила, что сама не заслужила награду в номинации «Жена года».
– Что ж, я смотрю на тебя сейчас, – огрызнулась я. – И мне нравится то, что я вижу.
Он отпрянул.
– Ты пьяна?
– Разве я не могу расщедриться на комплимент?
– В этих отношениях расщедриваюсь только я. Немедленно прекрати. – Наши взгляды так цепко слились, что я не знала, как отвести свой. Чонгук отвернулся первым, покачав головой. – Я в тренажерный зал.
Я бы пошла за ним. Правда. Но тренажеры напоминали мне дальних родственников гильотин. Я не виновата, что пришла в этот мир с непомерными инстинктами самосохранения.
Я надулась.
– Ты все время ходишь в тренажерный зал.
– Верно. – Чонгук открыл холодильник, взял оттуда бутылку воды и залпом ее выпил. – Я хочу прожить больше тридцати трех, а похоже, что твоя главная цель в жизни – изматывать меня. – Он смял бутылку в кулаке и бросил ее в мусорное ведро.
– Ты потом придешь в мою комнату? – Я сразу же пожалела, что спросила. Прозвучало очень навязчиво.
Я никогда не ждала, что Чонгук придет. Он просто приходил. А в те редкие случаи, когда этого не случалось, я делала вид, будто не заметила.
Чонгук полностью повернулся ко мне, изучая меня взглядом.
– Зачем?
Ладно. Можно было обойтись и без такого скептицизма.
– Может, я по тебе соскучилась, – тихо ответила я.
– Хотелось бы надеяться, что нет. Возможно, мы больше не враги, Печенька, но возлюбленными никогда не станем. – Он задел меня плечом, выходя из кухни. – Проследи, чтобы Хэтти отмыла весь растаявший шоколад со стола. Если я найду в особняке хоть одного муравья, головы полетят с плеч.